Бесёнок по имени Ларни

– Но когда это будет? – спросила Маранта.

– Может завтра, может через год, может через двадцать-тридцать лет. Это нельзя сказать наверняка.

Все замолчали. Михал увидел, что вокруг рта у Маранты пролегла горькая складка, и понял, что если сейчас не предпринять, что-то особенное, это выражение останется у неё навсегда.

– Ну, что ж! – сказал он, как можно бодрее. – Раз тут делать больше нечего, то и не надо здесь торчать. Пошли наверх, а то тут слишком душно. Дамы – вперёд!

Маранта кивнула и направилась к лесенке, чтобы подняться наверх. Когда она достигла выхода из подвала, Михал жестом предложил Инци последовать за ней, но тот отрицательно покачал головой и охотник уже взялся за поручни, чтобы отправиться вслед за женой, как вдруг увидел её летящую вниз прямо ему на голову! Каким-то чудом он всё же успел её поймать, сохранив и свои, и её кости в целости.

– Оступилась? – спросил Михал и понял, что сморозил глупость: Маранта превосходно владела акробатикой и была в прекрасной форме, поэтому предполагать, что она оступилась на обычной лестнице, было, по меньшей мере, нелепо.

– Там монстр! – ответила Маранта, вставая на ноги. – Здоровенный, во весь собор. Кажется это тот циклоп, которого мы видели в парке, но тот был с выбитым глазом… Впрочем, у этого вместо глаза тоже, что-то странное.

– Дайте-ка, я посмотрю, что там можно сделать! – сказал Инци, подходя к лестнице.

– Не надо! – возразила Маранта. – Он тебя меж пальцев разотрёт – пятерню над входом сюда держит, как кот лапу над мышиной норкой.

– Ничего, ничего! Я буду осторожен.

Инци, не торопясь, поднялся по лестнице, вышел на поверхность и стал разглядывать нависшую над входом в тайную комнату фигуру циклопа. Он и впрямь занимал большую часть собора, в который влез-то только благодаря широченным высоким дверям, сделанным такими, не иначе, как для того, чтобы статую Рогатого сюда протащить.

Сейчас он сидел, подмяв под себя скамьи с одной стороны и нависая над открытым люком с другой. Свою широченную лапищу он держал, таким образом, что каждый, кто высунулся бы из люка, сразу оказался у него в ладони. Инци прикоснулся к этой ладони и отвёл руку циклопа в сторону.

– Вау? Ы? – спросил циклоп и задрожал мелкой дрожью.

– Не бойся! – ответил ему Инци. – Я не сделаю тебе больно и не причиню зла. Дай посмотреть, что у тебя с глазом?

– Ы-ы-ву-у! – застонал циклоп, но послушно наклонил свою страшную голову почти к самому полу.

Заглянув в то место, где когда-то был его глаз, Инци обнаружил странную и плохо понятную картину – в не полностью зажившей ещё глазнице, сидело некое существо, похожее на змею покрытую, как шерстью длинными, ровными иглами. Эти иглы глубоко вросли в плоть циклопа и, похоже, сейчас достать это существо, не убив самого носителя, было невозможно.

По-видимому, эта тварь спала или находилась в трансе, потому что не двигала своей змееподобной головой, а поворачивалась таким образом, как будто и впрямь являлась глазом циклопа. Да, видимо теперь это и был его глаз, и сейчас он начал затягиваться сверху полупрозрачной кожистой плёнкой. Со временем она обещала полностью скрыть начинку этого "глаза", превратив голову колючего существа в зрачок. Выглядеть будет страшновато, но ничего, ведь циклоп сам по себе не красавец!

Инци положил ему левую руку на лоб, а указательным пальцем правой дотронулся до головы колючей твари. Ах, вот оно что! Мозг циклопа, устроенный весьма примитивно, соединился со сложным мозгом этого монстра, вытянутым во всю длину тела и объёмом не уступающему человеческому. Теперь их разум слит воедино, причём, как личность, победил циклоп и теперь он пользуется интеллектом поселившегося в нём паразита, а заодно и его глазами!

Инци понял, что злобный паразит сопротивляется, как может, и процесс ещё не завершён. И тогда он решил вмешаться.

"Всё, – подумал Змеёж, – проиграл! А жаль, ведь тайны человеческой живучести только-только начали приоткрываться. Но ничего, рано или поздно придёт кто-нибудь сильнее и злее меня, и тогда последним людишкам на земле настанет долгожданный конец".

Злая часть вновь созданного сознания, была крепко-накрепко связана и спрятана в недосягаемую глубину, считай, что уничтожена. Инци увеличил тягу циклопа к познанию мира, упорядочил его память, усилил логику и наблюдательность. Не забыл он и о таких вещах, как милосердие, справедливость и… осторожность, ведь если такое существо, как циклоп открыто выйдет к людям с проповедью добра и пропагандой знаний, его поймут с точностью до наоборот и дело может кончиться плачевно.

– Кто я?! – первым делом спросил циклоп и на его физиономии отразилось крайнее удивление.

– Ты – это ты, – пояснил Инци. – Теперь ты сам себе хозяин и можешь делать, что хочешь.

– А как моё имя?

– У тебя пока нет имени, но ты можешь его выбрать или придумать.

– Хочу быть Котом в сапогах!

– Это врядли подойдёт. Очень уж ты не похож на кота.

– Тогда Шарль Перро!

– Тоже не очень подходяще, ведь многие знают кто такой был Шарль Перро, а ты не он, так что может выйти путаница.

– Но мне нравится Шарль!

– Хорошо, пусть будет Шарль. А теперь, Шарль, скажи, что ты хочешь?

Циклоп призадумался.

– Шарль хочет читать книжка и… Шарль хочет кушать!

– Вот и хорошо! Я вижу, книг ты себе уже набрал, и можешь потом взять ещё, а покушать…

Тут призадумался Инци.

– Вот что! На востоке отсюда раньше были огромные яблоневые сады. Поищи еду там, правда, яблоки, наверное, ещё не созрели, но у тебя такой желудок, что тебе годятся в пищу даже ветки. Ты можешь также есть всё, что бегает, плавает и летает, но никогда и ни при каких обстоятельствах не ешь людей, даже мёртвых, договорились?

– Договорились! Шарль идёт читать книжка и кушать!

– Иди! Ты больше не создание Тьмы, теперь ты своё собственное и немножко моё создание. Я благословляю тебя, иди!

Счастливый циклоп выбежал из храма Рогатого, размахивая на ходу своим мешком с книгами. Только сейчас Инци заметил, что за всей этой сценой наблюдают из открытого люка Маранта и Михал, готовые в любой момент то ли спрыгнуть вниз, то ли дать залп из нацеленного оружия. Он поманил их, и они вышли наружу.

– Инци, – спросила его воительница, всё ещё с опаской поглядывая в сторону выхода из церкви, – что ты только что сделал?

– Сам точно не знаю, – ответил Инци задумчиво. – Возможно, я создал новое языческое божество?..

Глава 58. Какой же это шпиён?

– Шо ж вы, душегубы, делаете? Нет, я спрашиваю, шо творите, окаянные? Совсем парня замучили! Чуть до смерти не уходили! Ну, какой же он вам шпиён? Какой шпиён, я спрашиваю?! Вы хоть раз шпиёна живого видали? То-то! Шпиёны нас за сто вёрст обходят, такой страх на них Диана нагнала! А этот… Ну-ка, живо его ко мне, да поаккуратнее, живая душа всё-таки!

Лысый, бородатый старик, неохватных размеров, еле протиснулся в дверь сырой холодной камеры, где уже третий день, (или четвёртый?), на куче каких-то промасленных тряпок, дрожал Руфус. Его пленители так намяли ему бока, что поначалу трудно было дышать, но это скоро прошло. Хуже всего было то, что его никто не хотел слушать.

Порфирий, к которому его собирались отвести, "лежал в запое". Руфус не знал, что это такое, но решил, что речь идёт о какой-то болезни, которую местные почему-то находили смешной, так-как заговаривая о "запоях" этого Порфирия, всегда смеялись.

Руфуса развязали, но заперли в странной, холодной комнате, стены которой, были сплошь сделаны из железа, а окон не было вообще. Заперли и, по-видимому, забыли, потому что никто к нему не приходил до тех пор, пока он не принялся лупить кулаками по гулкой железной двери своего узилища.

Наконец засов ржаво лязгнул и на пороге возник плюгавенький такой мужичонка, заспанный, сморщенный, как печёное яблоко, со щербатым ртом и одним косящим глазом. Он уставился на Руфуса, словно увидел привидение и, после минутного разглядывания, осведомился, кто он такой и что здесь делает?

Руфус ответил, что он – шпион, (слово, значение которого, ему было неясно, но так его называли те двое, что набросились на него у стены), и что он несёт с собой учение Инци. Мужичонка страшно перепугался при слове "шпион", ничего не понял ни про какие инци-дринци, и, сказав, что пойдёт и всё выяснит, захлопнул дверь.

Выяснял он это часа два или три. За это время Руфус почти совсем отчаялся и, (чего греха таить?), наделал в углу, так-как терпеть дольше уже не мог. Кроме того, его начали сводить с ума муки голода, ведь даже последняя трапеза из грибов собранных в лесу была давно переварена. Он уж совсем собрался по новой колотить по стенам, когда дверь открылась и в её проёме показалась физиономия того самого мужика, который хотел повесить его в лесу.

– Чо те надо? – процедил мужик и сплюнул на пол.

– Я хочу выйти отсюда! – пробормотал Руфус, который вдруг почувствовал, что его начинают душить слёзы.

– Порфирий ещё не проспался, – заявил мужик и повернулся, чтобы уйти.

– Постойте! – воскликнул Руфус, почти в отчаянии. – Я голоден и… и мне надо в туалет.

Мужик хмыкнул и, ничего не сказав, закрыл дверь перед носом парня. Но минут через десять дверь открылась, и давешний плюгавенький мужичонка вошёл к Руфусу, держа в руках небольшую корзинку и ведро с крышкой. В корзинке нашлось пол каровая чёрствого хлеба, несколько луковиц, несъедобного вида сыр и бутылка с жидкостью странного цвета, оказавшаяся брагой. Ведро призвано было служить парню отхожим местом.

Изголодавшийся пилигрим, набросился на еду, словно голодный волк, и она быстро исчезла, словно её и не было. От браги у него закружилась голова и потянуло в сон, хорошо ещё, что было куда лечь – помещение, где он был заперт, было на треть завалено старыми тряпками. Возможно, оно служило для их хранения.

Так прошло дня три или больше. Больше всего он страдал от холода, так-как теперь мужичонка появлялся у него по два раза в день со своей корзинкой, и проблема питания была решена. Меню, правда, было однообразным, только вот брагу, по просьбе самого Руфуса, поменяли на обычную воду.

Хуже холода и плохой еды было отчаяние. Так вот он, какой этот мир, в который Руфус так стремился! И это люди, которым он собирался принести слово Инци? Стоило ли ради такого покидать родное Междустенье? Похоже, священник был прав, а он, Руфус, свалял дурака.

Попытки заговорить с мужичонкой, приносящим еду, успехом не увенчались. Руфус быстро понял, что тот был большим поклонником той самой браги, которой напоил его в первый день. Когда же от него не пахло брагой, он становился пуглив и убегал, лишь только Руфус раскрывал рот, чтобы что-нибудь сказать. Парень совсем было отчаялся, но тут, наконец, появился Порфирий.

Это и был тот плешивый, бородатый, необъятных размеров старик, который устроил разнос тюремщикам Руфуса. А ещё у него была широкая, красная физиономия и очень добрые, хоть и немного мутноватые, глаза. (Правда, брагой от него разило похлеще, чем от десятка таких, как тот, что носил Руфусу еду.)

Узника поставили на ноги и вывели на свет. Оказывается, сейчас был ясный, тёплый день, по небу плыли небольшие облачные барашки, ласковый ветерок дохнул освобождённому пленнику в лицо ароматом цветущих деревьев, к которому примешивался волшебный запах, доносящийся из невидимой пока кухни.

Во дворе их встретила женщина, немного постарше его мамы, но всё ещё красивая и стройная. Она всплеснула руками, увидев измождённого мальчишку, и через пару секунд он уже жевал, невероятно вкусный, горячий пирог с начинкой из ягод, которым второпях чуть не подавился.

– Её благодари за то, что не сидишь сейчас в кутузке! – сказал старик Порфирий. – Это Альмери – хозяйка форта, то бишь не форта уже, а колонии нашей, потому как мы значительно выросли. Видишь, как оно вышло – выпил я намедни лишнего, (ну бывает, что поделаешь!), а эти дураки вообразили, что я совсем в запой ушёл и ничего мне не докладывали. Какой там запой?! Стар я уже в запои уходить. Раньше случалось, не скрою, а теперь ни-ни, разве что переберу малость, да и то совсем чуть-чуть! Так вот, не далее, как с полчаса назад, поймала наша Альмери одного пропойцу возле жбана с брагой. "Ты чего, – говорит, – Кузьма, без спроса брагу берёшь? Вот я тебя половником!" А тот ей: "Не суди строго, хозяюшка! Замучила меня жажда окаянная от трудов моих – денно и нощно шпиёна сторожу, нет больше моей моченьки!" Она ему: "Какого такого шпиёна?" Вот тут-то он ей всё и выложил. Она ко мне, а я к тебе, значит. Так что не серчай, а хозяйке спасибо скажи. Я ещё дуракам этим ухи-то оборву! А тебя, прежде всего, прикажу сейчас в баньке попарить. Баня дело первейшее! И отогреешься, и в себя придёшь!

Через час, чистый, как надраенный самовар, Руфус, сидел за столом напротив Порфирия и Альмери, одетый в свежую рубаху, принадлежавшую, наверно, Порфирию, так-как ему пришлось несколько раз обернуться этим одеянием, чтобы не запутаться.

Голова шла кругом от обилия еды, стоявшей перед ним, и он еле сдерживался от желания запихать себе в рот всё сразу. Хозяева его не торопили, давая насытиться, и только подкладывали на тарелку всё новые и новые угощения. Но вот, наконец, Руфус понял, что не может больше проглотить ни кусочка и, встав из-за стола, поблагодарил хозяев, как это было принято дома. Тогда Порфирий указал ему на плетёное из лозы кресло и начал расспрашивать.

– Ну, теперь рассказывай, парень, кто ты, да что ты, и за каким делом к нам пожаловал? Но сперва скажи своё имя.

Руфус назвался. Ему незачем было скрывать имя от таких приветливых и щедрых людей.

– А скажи мне, Руфус, – продолжал Порфирий, – что ты ищешь в наших краях или у тебя какая-то цель?

– Я хочу увидеть мир, – отвечал Руфус, – и рассказать людям об учении Инци.

– Инци? Это бог, что ли такой? Я о нём слышал, кажется, давным-давно от одного моего хорошего знакомого. Его, вроде, толи до смерти забили, толи повесили? Только, что это за бог, если дал себя повесить? Не обижайся, парень, но по мне, так все боги одинаковые, и от всех от них мало толку.

– Инци не "какой-то там бог", а сын Бога-Создателя, – терпеливо объяснил Руфус. – И его не повесили, а распяли, прибив гвоздями к деревянному кресту. А учил он…

– Хорошо, но это ты потом расскажешь, а сейчас скажи-ка – откуда ты родом и какого роду-племени? Родителей твоих, как зовут?

– Родом я из Междустенья, а родителей моих зовут – Михал-охотник и Маранта-воительница.

– Что-о?!

Красное лицо Порфирия вдруг побледнело, а сам он даже привстал со своего места, потом переглянулся с Альмери и переспросил слегка дрожащим голосом:

– Как ты говоришь, зовут твоих родителей?

– Михал-охотник и Маранта-воительница, – повторил недоумевающий Руфус, который никак не мог понять, что же так удивило обоих его хозяев.

Порфирий уже справился с собой, но руки его всё ещё дрожали. Он налил себе объёмистую кружку браги и сказал:

– Ну-ка, давай, парень, рассказывай всё по порядку! Где оно, это самое твоё, как его? Междуречье?

– Междустенье!

– А, ну да. Расскажи-ка поподробнее об этом месте и о своих родителях. Особенно интересует меня твоя матушка. Сдаётся, что бывали мы с ней в давние годы знакомы!

Глава 59. Чёрные помощники

Стефан не был трусом. Охотников-трусов не бывает, просто не все те, кто убивает зверей в лесу – охотники. Но сейчас холодные мурашки побежали у него по спине при виде трупа юного тролля, которого он час назад оставил здесь живым.

Вдруг сзади раздался лёгкий шорох одежды и резкий свист рассекаемого воздуха! Стефан успел пригнуться, острый слух охотника спас ему жизнь. Клинок, цвета ночи, сверкнул у него над головой, словно тёмная молния! Быстро развернувшись, Стефан выбросил вперёд правую руку и его кулак пришёлся, как раз в солнечное сплетение тому, кто напал на него сзади.

От этого удара нападающий сложился пополам, (кулаки у парня были пудовые), и отлетел к скале, о которую с размаха приложился спиной. Это его распрямило, и Стефан, наконец, увидел лицо своего противника – правильные, красивые черты, пламенеющие глаза, губы искривлённые в злобной, презрительной усмешке, и всё это в обрамлении гривы чёрных длинных волос, ниспадающих ниже плеч.

Демон! Один из придворных Князя Тьмы. Опять?!

Демон, тем временем, быстро пришёл в себя. Свой меч он выронил и тот отлетел на несколько шагов в сторону, но это не остановило ангела Ада, и он ринулся на Стефана врукопашную! Кулаки у солдата Преисподней выглядели почти женскими, но после первых ударов охотник понял – перед ним грозный и невероятно сильный противник.

Он был ловок и совершенно беспощаден. Не прошло и нескольких секунд, как демон поднырнул под вытянувшуюся в молодецком взмахе руку Стефана и, используя его и собственный вес, нанёс ему сокрушительный удар в грудь!

Стефан почувствовал, как сердце его останавливается. Дышать было невозможно, мышцы заставляющие расширяться и сжиматься лёгкие не работали. Его, как будто боднул лесной зубр! К тому же страшная боль почти отключила сознание. Цветные круги поплыли перед глазами и грозили в скором времени потемнеть и слиться в одну непроглядную пелену мрака.

Стефан понял, что сейчас погибнет. Даже если удар, который он получил, не смертелен, то демон обязательно добьёт его. Он уже видел, как тот подобрал свой меч и, не спеша направился к нему, прикидывая куда лучше нанести последний удар…

Чёрная тень пронеслась над упавшим на оба колена охотником, сбила демона с ног и подмяла под себя. В следующую секунду стальные челюсти сомкнулись на горле врага, и всё было кончено!

Мадемуазель? Он не мог произнести её имя вслух, но демоническая сука поняла, что её узнали. Она приветливо махнула хвостом, обнюхала Стефана с головы до ног, лизнула в нос и, тут же развернувшись, побежала по тропинке, по которой он сюда пришёл.

И тут Стефана обожгла внезапная мысль – Сато! Он тут же вскочил на ноги и едва не упал навзничь, когда резкая боль захлестнула его огненной петлёй! Но всё же он смог устоять и заставить себя идти, (бежать было невозможно), и только один раз остановился, чтобы подобрать демонический меч.

Когда он доковылял до места их временного лагеря, то битва уже заканчивалась. Возле костра лежали два мёртвых демона, и над ними с победным видом стоял Монсеньор. Поодаль, вздыбив шерсть и страшно ощерившись, дралась Мадемуазель, но было видно, что её противники, (их тоже было двое), сейчас упадут, так они были изранены, почти изорваны в клочья.

Возле самой тропинки лежал ещё один. Его голова была свёрнута набок, почти на спину, и смотрела вверх, в то время, как он сам лежал на животе, вцепившись в землю скрюченными пальцами. И наконец, последний боролся с самой Сато, с отчаянием обречённого, но без всякой надежды на победу.

Вероятно, он с самого начала выбрал неправильную тактику, навалившись на девушку сверху, (демон был крупный, не в пример другим), и стараясь задавить её своим весом. Сато не пыталась из-под него вырваться, но наоборот, ещё плотнее прижалась к своему врагу, вцепилась в его горло зубами, когтями рук располосовала лицо и вырвала глаза, а когтями ног, (?!), выпустила наружу внутренности.

Когда Стефан подошёл, демон ещё слабо шевелился. Охотник скинул его с тела девушки и одним ударом отделил голову от туловища. Он протянул руку Сато, чтобы помочь ей встать, но тут же отдёрнул её, так-как острые зубы лязгнули у самых его пальцев. Глаза у дочери Князя Тьмы были совершенно дикие.

Она узнала Стефана, но никак не могла с собой справиться. Прикасаться к ней сейчас было опасно, но он всё же прикоснулся, мягко и нежно. Внутри девушки что-то урчало, словно по дну большого металлического таза перекатывались чугунные ядра. Все её мышцы были напряжены до такой степени, что она казалась деревянной статуей, обтянутой кожей.

Стефан встал рядом с ней на колени и погладил по щеке. Руки Сато взметнулись вверх, но не ударили, а медленно опустились. Тогда Стефан обнял её. Она была грязная, вся в крови и в экскрементах из распоротых кишок своего врага, но Стефан не обратил на это никакого внимания. Некоторое время он слушал затихающее ворчание у неё внутри, потом она положила окровавленные руки ему на плечи, уткнулась лицом в широкую грудь молодого охотника и… заплакала!

Стефан гладил её по слипшимся волосам и всё шептал и шептал на ухо, что-то успокаивающее. Потом он подхватил её на руки и понёс к небольшому озерку, в который водопадом сбегал быстрый и чистый ручей. Туда они и погрузились оба, Стефан, как был, в одежде, а Сато не надо было раздевать, она так и не успела ничего на себя накинуть после их последней любовной схватки.

Когда, наконец, кровь, грязь и напряжение битвы были смыты и они обрели способность говорить, Сато призналась:

– Я так испугалась… за тебя! Я думала, что мы больше не увидимся. Как тебе удалось выжить?

– Меня спасла Мадемуазель, – честно признался Стефан. – Когда она подоспела, я уже считай, проиграл. Так стыдно!

– Брось! Ты хорош во всех отношениях. Возможно ты лучший из мужчин, которых я любила, но, прости, тебе не справиться с демоном. Поверь, они намного сильнее. Это всё равно, что годовалого бычка сравнить с трицератопсом. Они и в любви из наипервейших, но я скорее с троллем свяжусь, чем с этой нечистью!

– Но ты же побеждаешь их в бою.

– Я, другое дело. Я одной с ними природы, но я рангом выше, хоть и младше годами – они-то существуют с начала времён, а я появилась на свет, когда мир Земли был ещё молод, но уже пережил несколько циклов взросления. Мне нельзя быть слабее, иначе убьют, и даже отец ничего сделать не сможет.

– Что же всё-таки им надо от тебя?

– Я считаюсь здесь предательницей, человеколюбивой сучкой. Они такого не прощают и уже давно ведут на меня охоту. Слушай, давай не будем об этом. Расскажи лучше, как было дело с тобой?

Стефан поведал всё без утайки, и Сато ещё раз подивилась его растущей мощи.

– Вот это да! Отбросить демона от себя и не умереть на месте от полученного от него удара! Я не завидую твоим врагам на Земле, если такие появятся.

Услышав про участь, постигшую юного тролля, демоница скрипнула зубами.

– Они заплатят за это отдельно! Я не люблю троллей, но этот парень был моим проводником, и я обещала сохранить ему жизнь, когда наша миссия будет закончена. Что ж, такова видно его судьба и здесь уже ничего не поделаешь. Надо дать знать его родственникам, но этим займутся собаки, а мы позаботимся о его голове. Не смотри на меня так, я вовсе не сошла с ума! Голова тролля – ценная вещь, когда находишься в окружении его сородичей. Разменная монета, так сказать, козырная карта в местной дипломатии. Грех это не использовать. Тролли ведь не хоронят своих покойников, а съедают их. Так что жаркое им обеспечено, но придётся обойтись без супа. Да ладно, шучу, шучу! Но всем этим займемся позже, а сейчас у меня к тебе есть одна просьба.

– Какая?

– Отлюби меня ещё разочек! Нет ничего лучшего для того, чтобы сбросить камень с сердца и смыть грязь с души, чем хорошее соитие с человеком, который тебе симпатичен!

Стефан подумал, что с ней нельзя не согласиться, и вскоре Троллиевые горы снова слушали великолепную песню их любви!

Глава 60. Подруги

Ларни недоумевала. Сегодня Кейни пришла какая-то задумчивая, грустная и немножко раздражённая. Она даже не поцеловала Ларни в щёчку, как это было у них заведено, а просто погладила её по голове.

– Что с тобой? – спросила девушка, подползая к краю ложа, на который присела подруга.

– Ничего, – ответила Кейни, рассеяно глядя в пустоту. – Не обращай внимания.

– Что-то не так с ними?

Ларни всегда удивляло, как это Кейни хватает на любовь и с ней, и с троллями, но та объяснила, что она ведь лепрекон, а лепреконы в любви неутомимы, впрочем, как и эльфы. Поэтому после бурной ночи с братьями-троллями, она шла к ручью, протекавшему неподалёку, тщательно в нём мылась и под утро приходила к Ларни, где праздник любви начинался заново.

Это продолжалось уже недели три с небольшим, и Ларни научилась с нетерпением ожидать появления зеленоглазой бестии с гипнотическим взглядом, заставляющим сердце трепетать в предвкушении чего-то сладкого, нежного, тёплого…

Но вот сегодня, что-то было не так. Ларни легко подтянула к себе по одной все четыре гири и села рядом с Кейни. (За, почти месяц, перетаскивания гирь, мышцы её окрепли и стали упругими, а вес цепей она и вовсе не замечала.)

– Что случилось? – снова спросила она. – Ты словно только что с похорон.

– Ты угадала, – ответила Кейни, затем обняла Ларни одной рукой и нежно поцеловала в лоб. – Я действительно была на похоронах. На тролличьих похоронах. Кто-то убил племянника семерых братьев – отрубил ему голову. И теперь его тело, по местному обычаю, съели всем племенем. Даже мне достался кусочек. Тролли народ не жадный! Да ты не бойся, я потом помыла рот с мылом. Отказаться от такой великой чести не было никакой возможности, ведь это означает, что меня приняли в семью на равных правах со всеми. Это бывает и довольно часто, но только после того, как женщина родит тролльчонка, а ведь я никого им не рожала и не собираюсь!