Ангел из Сетубала

Я приподнял спинку кровати и подтянул к себе тарелку с салатом.

Перейра начал свой рассказ:

– После того, как араваки доставили голландца в Нассау, у него все пошло по плану, придуманному нами. В порту он сел на рабовладельческий корабль, отправлявшийся в Африку за живым товаром. Добрался он на нем до Нуакшота. Это на западном побережье Африки, в Мавритании. В Нуакшоте он неделю ждал попутного корабля в Европу. И дождался. Это было французское торговое судно. На нем Ван Хайден доплыл до Марселя. А от Марселя, на перекладных, до родного Амстердама.

Арендовать корабль для похода за сокровищами Родригеса он решил в своем городе. Но этому помешало одно трагическое обстоятельство. В одном из трактиров Амстердама, в пьяной драке, он убил сына важного чиновника из местного Магистрата. Ван Хайдена разыскивала вся полиция Амстердама. Но он укрылся в доме своего дяди Иохима Бригеля, состоявшего на службе у российского императора Петра I.

Произошло это в 1698 году, когда царь Петр под именем Петра Михайлова со своим Великим Посольством побывал в Голландии. Иохим Бригель, как специалист по морскому делу, был приглашен на работу в России. Иохим был несказанно удивлен невиданной щедростью русских и немедленно подписал контракт. И с этого момента стал служить в столичном Адмиралтействе под началом графа Ф. М. Апраксина. В то нелегкое время для Ван Хайдена, Иохим Бригель находился в Амстердаме в составе дипломатической миссии, которую возглавлял адмирал Федор Матвеевич Апраксин.

Питер рассказал своему дяде, что случилось с ним в трактире, и попросил тайком вывезти его из Голландии. Разве мог отказать дядя своему единственному, хоть и непутевому племяннику, которого держал на руках в младенчестве и обучал азам морского дела в детстве и юности? Дядюшка Иохим в тот же день представил Питера графу Апраксину, как специалиста в области мореплаванья и кораблестроения. Собственно говоря, Ван Хайден и был таковым.

Граф Федор Матвеевич, оглядев Питера, произнес одно слово:

– Добро.

В одно мгновенье ока с голландцем был подписан контракт и выданы щедрые подъемные. Его обрядили в форменный мундир Адмиралтейства, темно-синего цвета с золотыми пуговицами. А еще через два дня дипломатическая миссия отправилась назад, в молодую столицу Российской Империи, город Санкт-Петербург, увозя с собою бывшего пирата и отчаянного авантюриста Питера Ван Хайдена, навстречу его новой и непонятной жизни в туманной и заснеженной стране.

Служил он в Адмиралтействе честно и добросовестно. Работа ему нравилась и поначалу совсем увлекла Ван Хайдена. Он очень быстро усвоил русский язык. Переделал свое голландское имя на русский лад, так, вместо Питера Ван Хайдена возник Петр Иванович Хайденовский.

Он даже принял Православие, чтобы жениться на Липочке Виноградовой, дочке купца первой гильдии Прохора Виноградова. Не устоял свирепый пират перед чарами русской красавицы. Тесть подарил молодым большой деревянный дом на Петроградской Стороне, где влюбленные голубки свили свое семейное гнездышко. Как и положено, через год, в самый сочельник, у Хайденовских появился первенец Лаврушка.

Постепенно пиратское прошлое стиралось из памяти голландца. Он теперь уважаемый человек, на государевой службе, добропорядочный отец семейства. И только одна мысль из его прошлой жизни острой занозой засела в его сердце. Сокровища Родригеса!

Много бессонных ночей он провел, обдумывая различные варианты похода за богатством. Самый простой способ, бежать из России в Испанию или Португалию, арендовать или купить корабль, – и вперед, за золотом! Но обстоятельства изменились, и теперь ему очень не хотелось покидать интересную и доходную работу, свой дом, свою семью.

И в одну из ночей, проведенных в раздумье, его осенило. Он даже подскочил в кровати, вызвав недовольное ворчание Липочки.

В то время при дворе императора Петра был популярным редкий, необычайно вкусный и страшно дорогой напиток – кофей. Привозили его в малых количествах иностранные купцы и продавали за сумасшедшие деньги. План Ван Хайдена был прост, – убедить с помощью своего дяди графа Апраксина снарядить судно в Южную Америку, за кофейными зернами. Он даже составил расчеты, согласно которым получалось, что кофе, привезенный им из Венесуэлы (а именно туда он собирался), обойдется четырежды дешевле, нежели покупать его у иноземных купцов-шкуродеров.

Вместе со своим дядей Иохимом Бригелем, Питер побывал на аудиенции у графа Апраксина, где в красках описал все преимущества похода в Южную Америку за зернами чудесного напитка. Граф дослушал Ван Хайдена, прочел его экономические выкладки по этому вопросу и, по своему обыкновению, произнес:

– Добро.

Голландец был на седьмом небе от радости. Все шло по его плану. Ему готовился корабль, команда матросов, деньги на закупку кофе, а он назначался капитаном. Назначение – порт Каракас в Венесуэле. Путь предстоял неблизкий – через Балтийское и Северное моря в Атлантический океан. Далее, с севера на юг, к побережью Южной Америки.

Багамские Острова располагались на пути следования в Каракас. Голландцу нужно было сделать небольшой крюк к безымянному острову, где его поджидал «кошелек» Родригеса. На подходе к острову он устроит небольшую поломку на корабле и отдаст приказ пристать к берегу для устранения неполадки. А уже под покровом ночи, когда команда будет спать, он наведается в ту самую пещеру и перенесет сокровища в свою каюту. Поутру корабль продолжит свой кофейный рейс. Вот и весь план, простой и изящный. А Петр Иванович Хайденовский станет одним из самых богатых людей в Петербурге.

Будущее ему представлялось лишь в розовых тонах. Но, увы, судьба, рисующая картину жизни Ван Хайдена, уже использовала все яркие краски, и теперь для голландца на палитре осталась лишь одна краска – черная.

Через четыре дня плаванья по неспокойному Балтийскому морю, в районе острова Борнхольм русское торговое судно встретило сорокапушечный шведский фрегат. Такая встреча не входила в планы Ван Хайдена, ибо это рандеву ничего хорошего не сулило.

В те времена отношения России и Швеции напоминали отношения соседей по коммунальной квартире, с постоянными перебранками на дипломатическом уровне и частыми потасовками, то на суше, то на море. Еще были свежи шведские воспоминания о полученной от русских оплеухе под Полтавой. У капитана фрегата, как и у всех шведов, до сих пор «горело» ухо. Пылая благородным гневом, швед отдает приказ задержать русскую посудину и арестовать всю команду. И плевать, что судно гражданское, в нейтральных водах, наверняка эти русские – «шпионы и диверсанты».

Корабль был объявлен военным трофеем и препровожден в ближайший порт. Команда, во главе с капитаном Петром Ивановичем Хайденовским, как военнопленные, была отправлена в тюрьму города Мальме. А чтоб жизнь малиной не казалась, пленные по четырнадцать часов работали в местной каменоломне на благо Швеции. Так прошло три кошмарных года. Отношения между Россией и Швецией немного потеплели. Страны договорились соблюдать исторически сложившиеся границы и жить в мире друг с другом, как добрые соседи. А в знак примирения обменялись военнопленными.

Ван Хайден вернулся домой без денег, без корабля, без кофе, а самое главное, без сокровищ Родригеса. Из Адмиралтейства его уволили, как не справившегося со своею миссией. Ван Хайден очень переживал по этому поводу. Он постарел, осунулся, его постоянно мучил надрывный кашель, иногда он задыхался, точно взбирался на гору, покалывало грудь, оно и понятно, каторга в шведских каменоломнях – не дача на Кислых Водах.

Но в нем до сих пор жила уверенность, что он обязательно завладеет «кошельком» Родригеса. Денег на новую экспедицию у него уже не было, но был еще золотой Крест с большими драгоценными камнями. По его мнению, стоил тот Крест огромных денег. Так и было на самом деле. Необходимо было его продать. И вот он выбрал момент, когда Липочка со Лаврушкой ушли кататься на санках. Был ноябрь месяц, снег выпал рано, и зима в тот год выдалась снежной и студеной.

Ван Хайден поднялся на второй этаж, в спальню. Он отодвинул громоздкий сундук, стоявший у окна, поднял половицу и вынул из-под пола Крест, завернутый в серую холщовую тряпицу. Торопливо сунул его за пазуху и вышел из своего дома на Посадскую улицу. Он остановил проезжавшего мимо извозчика. Путь его лежал в известный в городе ювелирный салон господина Храповицкого, бывший тогда на Невском проспекте недалеко от реки Мойки.

Не прошло и получаса, как голландец уже сидел в черном кожаном кресле у пылающего камина в кабинете ювелира. Храповицкий – грузный мужчина с золотым пенсне на мясистом носу, сидел за массивным столом и внимательно, через лупу, изучал Крест, принесенный Ван Хайденом. Покончив рассматривать Крест, ювелир принялся разглядывать странного посетителя.

Худое изможденное лицо, длинные светлые с седыми прядями волосы, напряженный взгляд водянисто-голубых глаз. Одет прилично, но не богато. Ювелир подошел к окну и посмотрел на улицу, – у парадного подъезда кареты не было, а стояли обыкновенные дрожки, на облучке которых сидел ямщик в тулупе.

– Чиновник какой-нибудь. Мелкая сошка, – подумал Храповицкий и произнес цену совершенно неприличную – раз в сто меньшую, чем на самом деле стоил Крест.

Ван Хайден даже подскочил с места, словно сидел не в мягком удобном кресле, а на раскаленной плите. Он буквально задыхался от возмущения и обиды, вдобавок его душил хронический кашель.

– Сколько?! – не веря своим ушам, переспросил он.

Ювелир равнодушно повторил сумму.

– У тебя совесть есть? – прохрипел голландец.

Правая рука его автоматически метнулась к левому боку, где во времена его пиратской жизни, за поясом торчал пистолет.

– Совесть? – ухмыльнулся ювелир. – Если бы у меня была бы совесть, я бы сейчас с сумой ходил на Сытном рынке.

– Ты – сволочь, гнида, вошь тифозная!

Ван Хайден угрожающе двинулся к Храповицкому. Тот испуганно отскочил к стене и ухватился за шелковый шнур с декоративной кисточкой на конце.

– Еще шаг, я дерну за веревочку, и через секунду здесь объявится жандарм. А он точно поинтересуется, откуда у такого голодранца, как вы, такая дорогая вещь?

Ван Хайден остановился.

– Краденый, поди, крестик? – продолжал приторным голосом ювелир, держась за спасительный шнурок. – Соглашайтесь. Больше меня вам никто не предложит.

– Да пошел ты, ракалия! – рявкнул голландец.

Он схватил со стола Крест, сунул его за пазуху и широко зашагал к двери.

– Вы успокойтесь, подумайте и приходите.

Ван Хайден стремительно вышел из кабинета, рванув дверь за собою с такой силой, что она с грохотом впечаталась в дверную коробку, вызвав тревожный дребезг оконных стекол. В руке голландца осталась ажурная дверная ручка с торчащими из нее гвоздями.

Отпустив извозчика, Ван Хайден бесцельно брел по заснеженному Невскому проспекту. Он свернул на Знаменскую улицу и остановился перед дверью, над которой красовалась вывеска: «Трактир». Немного подумав, он вошел внутрь.

После неудачного похода за сокровищами и шведского плена на Ван Хайдена стала часто наваливаться необъяснимая хандра. А тут еще и из Адмиралтейства взашей прогнали. Неудача следовала за неудачей словно караван верблюдов в пустыне. Он стал часто пить, заливая свою тоску ядреной водкой.

Вот и сейчас он заказал полштофа водки для просветления мозгов, а на закуску – пирогов с семгой и соленые грузди. Мозги и, правда, просветлели, или он просто успокоился после неудачного визита к Храповицкому. В голову пришла простая идея, – вынуть из Креста драгоценные камни, а сам Крест распилить на небольшие кусочки, и все это распродать по частям разным ювелирам. Мысль ему понравилась, Ван Хайден заказал себе еще шкалик «на ход ноги» и вышел на улицу. Мела поземка, и дул пронизывающий ледяной ветер.

Вернувшись домой, Ван Хайден снял сапоги, полушубок, шапку и поднялся на второй этаж, в спальню. Липочки и Лаврушки дома не было, наверное, зашли в гости к тестю и теще, жившим неподалеку. Он вынул Крест, положил его на стол и стал прикидывать, как его лучше распилить. Для начала он попробовал расшатать большой рубин, но не тут-то было, камень сидел крепко.

Он хотел встать и пойти на кухню за ножом, как очередной приступ сухого, изнуряющего кашля навалился на него. Он снова попытался встать, но тут острая боль в груди осадила его, – казалось, что сердце стиснули раскаленными стальными клещами. Ему катастрофически не хватало воздуха, он жадно хватал его открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег. В газах темнело и наконец свет погас. Кромешная тьма и боль.

Очнулся Ван Хайден от сильного запаха уксуса. Откуда-то слева тянуло морозным воздухом. Он открыл глаза. Окно в комнате было распахнуто настежь. Рубаха его была расстегнута до пупа. Над ним склонилась Липочка, старательно растирая мужу грудную клетку.

– Живой, Петя, живой! Слава Богу! – выдохнула она и опустила голову ему на грудь.

Плечи ее дрожали.

– Не плачь, родная. Все хорошо, я не умер. Не плачь, Лаврушку напугаешь.

Голландец гладил жену по волосам. Он осторожно отстранил от себя Липочку, приподнялся и сел на пол, обнимая жену. У дверей спальни стоял его сынишка. Из глаз его одна за другой катились слезы.

Он подбежал к Ван Хайдену, обнял его за шею и зашептал на ухо:

– Ты не умирай, папка, не умирай. Как мы будем без тебя? Не умирай, слышишь?

– Слышу, сынок. Не умру. Я же бессмертный.

Он поцеловал сынишку в лоб.

– Как Кощей?

– Как Кощей.

– Нет, Кощей – плохой. А ты – хороший.

Они сидели на полу втроем, обнявшись, и молчали. И голландец, наверное, впервые в своей жизни чувствовал себя счастливым. Ему было тепло и покойно в этом доме, рядом с беззаветно любящей его женщиной, с обожаемым им сынишкой.

– А может, это и есть его самое большое сокровище? – думал Ван Хайден. – Что плыть на край земли, терпеть лишения, рисковать жизнью? Да пропади они пропадом, те сокровища!

Он хотел встать с пола, но в глубине сердца его шевельнулся какой-то червячок.

– Постой, значит, вся моя предыдущая жизнь была насмарку? Я десять лет жил в постоянной опасности, два раза тонул, два раза был ранен, – и все напрасно? Я один остался в живых из команды Родригеса. Я один знаю, где лежат сокровища. Это ведь неспроста. Значит, кому-то это нужно было? Стало быть, сокровища по праву принадлежат мне. Я один знаю о них. И должен их забрать. И это будет справедливо. Не для себя радею, для Лаврушки и для будущих моих детей, чтобы они жили лучше, чем их отец. Все! Решено. Весной, когда потеплеет, продам по частям Крест и подамся в Испанию, в Картахену. Там куплю судно, – и вперед, на свой остров. Жене скажу, что поехал на родину, в Голландию, погостить, проведать родственников. Через полгода вернусь богатый, как Крез.

– Дорогой, как ты себя чувствуешь? – донесся до него голос жены.

– Все хорошо, милая.

– Может быть, мы тогда встанем с пола и пойдем пить чай?

– Отличная идея! Пойдем, сынок, чай пить!

Ван Хайден с трудом поднялся с пола.

– Пойдем, папка! С баранками и с клубничным вареньем! – радостно закричал Лаврушка и стремглав бросился к двери.

– Пошли на кухню, спасительница моя.

Голландец подошел сзади к жене и обнял ее за плечи.

Липочка стояла у стола и пристально смотрела на Крест, тускло поблескивавший драгоценными камнями.

– Это что, Петя? – спросила она, подняв на мужа удивленные глаза.

– Вот уж некстати со мною случился приступ, не успел спрятать Крест, – пронеслось в голове бывшего пирата.

Он хотел рассказать жене все честно. О своей лихой молодости, о «кошельке» Родригеса. Но тут же отмел эту мысль. Никто не знал, что он был морским разбойником, даже родной дядя Иохим. Все знали, со слов самого Питера, что он десять лет плавал на различных торговых судах. Пираты подлежали аресту, а затем суду, в любой стране. А приговор был для них один – виселица.

– Это что, Петя? – настойчиво повторила Липочка.

– Это? Это Крест, – как можно равнодушнее произнес Ван Хайден.

– Я вижу. Чей он?

– Кто? Крест? Крест мой. Так вот всю жизнь и несу крест свой.

Но Липочке было не до шуток. Она отстранилась от мужа.

– Твой? Петя, откуда у тебя такой большой золотой Крест? Здесь огромные рубины, россыпь бриллиантов, и весит он, наверное, фунтов пять. Это же сумасшедшие деньги.

– Скажешь тоже, фунтов пять. Тут и четырех не будет.

Ван Хайден поскреб пятерней в затылке, не зная, что сказать дальше. Его вдруг осенило. Сам Крест и камни потускнели, просто их уже много десятков, а, может быть, и сотен лет, никто не чистил.

– Да может и того меньше. Фунта три с половиной, – начал врать, как газета, голландец. – Сам Крест вовсе не золотой, а раззолоченный. А камни эти драгоценные – подделка! Стекляшки. У нас в Амстердаме, знаешь, какие искусные ювелиры? Все, что хочешь, подделают. Грошовый Крест. Он у меня в детстве над кроваткой висел. С тех пор я его за собою и таскаю в сундуке.

– Ну слава Богу, – облегченно вздохнула Липочка.

Святая простота, она верила всему, что говорил ей муж.

– А знаешь что, Петя. Давай этот Крест над кроваткой Лаврушки повесим?

– Конечно, родная. Вот попьем чаю и повесим.

Ван Хайден обнял жену, и они пошли на кухню. На душе у голландца скребли кошки. Опять ему пришлось врать любимой женщине.

– Ну ничего, соврал и ладно. Для ее же пользы. Меньше знаешь – крепче спишь. Вот весной съезжу на остров, заберу «кошелек» Родригеса и к осени вернусь в семью. Богатый, радостный и здоровый. И начнется у меня совсем другая жизнь, праведная и счастливая. А то, что было до этого, сотру из своей памяти навсегда.

Так думал голландец, и от этих мыслей в душе у него становилось тепло, уютно и радостно. Но человек предполагает, а Бог располагает. В феврале месяце, поздним вечером, голландец возвращался из трактира в изрядном подпитии. Не доходя до дома несколько десятков метров, с ним снова случился приступ. Он потерял сознание и упал в сугроб. Время для него остановилось.

Утром обледеневший труп Ван Хайдена нашел местный дворник. Через два дня голландцу исполнилось бы тридцать семь лет.

Глава 5

Вот я и дома. Две недели моего заточения закончились. После выписки из больницы меня встретили родители и привезли домой. В квартире – чистота и порядок. Старички мои постарались и привели в образцовый вид мою берлогу. Вообще-то, квартира была их, но в прошлом году они наконец достроили свой дом во Всеволожске и переехали жить туда.

Большую часть первого этажа занимает мастерская отца, рядом – кухня и гостиная с террасой. На втором этаже – три спальни и два санузла. Отец давно мечтал о таком жилище, чтобы можно было работать, не выходя из дома. Он у меня скульптор. А мама – редактор в одном из издательств.

Вообще, они у меня хорошие, самые лучшие, и не потому, что отдали мне свою трехкомнатную квартиру на 8-й линии Васильевского Острова, и не потому, что в год окончания мною института они подарили мне симпатягу «Пежо 308», совсем не поэтому. А почему, я сам не знаю, даже если бы они мне ничего никогда бы не дарили, я бы любил их не меньше, чем сейчас. Просто за то, что они у меня есть, и за то, что они меня любят.

Я сижу на своем любимом диване, перевариваю украинский борщ и вкуснейшие фаршированные перцы, приготовленные моей мамой. В животе – приятная тяжесть, а по всему телу елеем растекается истома. Хорошо. Гонорар за фильм мне уже перевели на счет. Таких больших денег я еще никогда не получал. У меня больничный лист на два месяца, так что идти на работу в театр не надо. Правда, кое-когда придется приходить в поликлинику на процедуры, но это мелочи жизни. Так что я свободен как птица и богат как Гарун-аль-Рашид.

Вечером позвоню своей любимой Леночке. Соскучился я без нее. Да и две недели воздержания дают о себе знать. И, пожалуй, на той неделе сделаю ей предложение. Теперь деньги на свадьбу у меня есть. Завтра куплю ей колечко, приглашу в ресторан и просто, как бы мимоходом, скажу ей: «Давай поженимся». Девушка она красивая, я ее люблю, что еще нужно для начала новой жизни. Она, кстати, и сама мне не раз намекала на это.

Представляю, как она обрадуется. До потолка будет прыгать и визжать как поросенок. А как будет поросенок женского рода? Да и родители тоже будут рады. А то последние года три, когда мне звонит мама, первый ее вопрос – что я сегодня кушал? А второй вопрос – когда ты женишься? И тут же она приводит железный, на ее взгляд, аргумент, что, когда моему папе было столько лет, сколько мне, он уже был женат, и у них уже был ребенок. Ну то есть, я. Да, так я и сделаю, осчастливлю Леночку.

От этих мыслей мне стало еще уютнее. В квартире была тишина и покой, лишь из кухни доносилось негромкое урчание холодильника.

– Прямо как мой кот Мурзик мурлычет, – подумал я. – Кстати, надо поехать к родителям и забрать котяру назад. Загостился он что-то у них.

Голова моя клонилась к груди. Лень пудовыми гирями повисла на всех моих членах. Почему лень женского рода?

– Спать. Спать. Спать.

Я протянул руку за подушкой.

– Ты бы телевизор включил, Андрей, – услышал я над своим ухом.

От неожиданности я вздрогнул. Ангел! Я на какое-то время забыл о нем.

– Какой у тебя противный голос. Ты еще живой, Перейра?

– Ангелы не умирают. Телевизор включи.

– Зачем?

Язык мой еле ворочался во рту.

– Там сейчас по Пятому каналу дневные новости начнутся.

– А это ничего, что люди спать собирались?

– Ничего. Ты под телевизор очень хорошо дрыхнешь.

Это была правда, телевизор действовал на меня как снотворное, и редкий фильм или шоу я досматривал до конца.

– Что интересного в новостях? – спросил я и зевнул.

– Как что? – возмутился Перейра. – Обстановка в мире. В стране. Ход пенсионной реформы.

– Ты что, на пенсию собрался, Диего?

Перейра сморщился.

– Телевизор включи.

– Заладил, как дите малое: «Включи да включи».

Я встал с дивана и пошел к тумбочке за пультом. Пока искал пульт, сон прошел.

– Смотри, любопытный ты наш.

Я нажал красную кнопку на пульте.

– Я не любопытный, а любознательный, – поправил меня Перейра.

– А, все равно!

Я махнул рукой.

– Нет, не все равно, – упрямо проговорил Диего. – И очень плохо, Андрей, что тебя ничего не интересует.

– Почему не интересует? Интересует.

Я отправился на кухню, чтобы сварить себе кофе. Перейра шел за мною.

– Что тебя интересует? – не унимался он.

– Ну, много чего…

Я описал рукой круг, который должен был означать широкий спектр моих интересов.

– Ничего тебя не интересует, кроме двух вещей. Где взять денег и с кем бы переспать.

– И что? Это жизненная необходимость, друг Диего, без этого нельзя.

– Вот скажи мне, Андрей. Когда ты в последний раз прочитал хорошую книгу? Дешевые детективы в мягких обложках не в счет?

Я поставил турку с кофе на плиту и на секунду задумался.

– А, вспомнил. В прошлом году. «Замок» Кафки.

– Я спрашиваю, какую книгу ты до конца прочитал?

Это была чистая правда. «Замок» я так и не смог осилить.

– На концерты ты не ходишь, – прокурорским тоном продолжал Перейра. – «Рамштайн» не в счет. Я имею в виду классическую музыку. В музеи тебя не загнать. В последний раз ты был в Русском Музее еще школьником на экскурсии, – все больше распалялся Перейра.

– Неправда ваша, сеньор Перейра. Недавно я посещал Эрмитаж, – возразил я.

– Это было полтора года назад. И посетил ты не Эрмитаж, а свою пассию Варю, работавшую там экскурсоводом. Заниматься сексом среди полотен Джотто и Гойи!

– Слушай, Диего, что ты завелся? Я же сначала прослушал почти всю экскурсию Вари о фламандской живописи.

– Кроме фламандцев, там мои любимые итальянцы эпохи Возрождения, целый зал великого Рембрандта. Там восхитительный Гейнсборо, Веласкес, Босх… Я все это видел, когда тебя еще мальчишкой родители приводили в Эрмитаж. Сто лет назад. Да что с тобой говорить. Ты серая, примитивная личность.

Перейра сокрушенно махнул рукой.

– Кофе.

– Что, кофе? – не понял я.

– Кофе у тебя сбежал.

Ангел вышел из кухни.

Я взглянул на плиту. Из турки густой пеной вытекали остатки моего кофе. Чертыхаясь, я вытер плиту и снова сварил себе. Перелил его в чашку и осторожно понес в комнату. Поставив чашку на журнальный столик, я плюхнулся на диван.

– Что нового в мире? – спросил я.

– Теракт в Гонконге, взорвали казино.

– Казино? Кому это надо?

– Какой-то «Легион Свободы».

На экране в дыму что-то мелькало, суетилось, двигалось. Люди в зеленой униформе проносили носилки с ранеными. Полицейские отгоняли зевак и выстраивались в оцепление. Мостовая была засыпана осколками стекла, кусками бетона, покореженной арматурой и прочим мусором. На дальнем плане – фасад здания, там, где когда-то была витрина, теперь зияет дыра, из которой медленно выползает густой черный дым. Слышны крики, стоны. Бесстрастный металлический голос полицейского, усиленный мегафоном, отдает команды. Мерцающий свет проблесковых маячков выхватывает из сумрака темные фигуры. Пронзительно воют сирены служебных автомобилей. Боль, страх и ад.