Ангел из Сетубала

– Я нарисую картинку, а Диего будет меня поправлять, если что не так.

– Сумеешь?

Март насмешливо смотрел на меня.

– Обижаешь, дружище. Я все-таки в детстве художественную школу закончил.

– Слушай, Андрюха!

Март вскочил со стула.

– Если этот Крест реальный и такая ценность, то наверняка в интернете о нем есть сведенья.

– Точно, Мартец. Молодец! Еще не все мозги пропил.

– За мною, к компьютеру.

Март сунул в рот сигару, подхватил со стола фужер и бутылку и быстро зашагал в комнату.

– Пепельницу не забудь, – бросил он мне на ходу.

Я поспешил за ним, прихватив пепельницу и свой фужер.

Мы уселись у компьютера. Перейра привычно застыл у меня за правым плечом, неотрывно глядя в монитор.

Сентябрев вбил в поисковик слова: «Крест Иоанна Крестителя». Через секунду открылась первая страница с длинным перечнем сайтов. Ничего, что даже отдаленно напоминало бы предмет наших поисков, не нашлось.

Перейра досадливо махнул рукой и прошелся два раза по комнате.

Мы стали открывать все сайты подряд, начиная с верхнего. На первой странице мы ничего не нашли. Открыли вторую страницу, третью, десятую. А дальше я уже сбился со счета, в глазах рябило от бесконечного количества текстов, а мы все открывали и открывали новые и новые сайты. Сколько времени мы просидели за компьютером, не знаю, часа три, не меньше. Наконец, не помню уж на какой по счету странице, мы нажали на ссылку какого-то сайта, и она послушно открылась.

– А! А! А!

Вдруг я услышал у своего уха истошный вопль Перейры.

От неожиданности я тоже заорал изо всех сил:

– А! А! А!

Календарь даже подпрыгнул на стуле от испуга.

– Ты чего орешь, псих?!

– Это он! – заорал Перейра.

– Это он! – заорал я, тыча пальцем в монитор.

На экране застыло изображение Креста. Рисунок был цветным, на светло-сером фоне. Выполнен он был с мельчайшими деталями, с бликами, рефлексами, тенями и со скрупулезной передачей фактуры материала. Видно было, что рисунок сделал хороший мастер. Под изображением стояла надпись: «Крест Иоанна Крестителя. Рисунок 17 века. Художник неизвестен».

Ниже шла небольшая статья, буквально несколько предложений:

«Крест Иоанна Крестителя (Предтечи) представляет собою огромную христианскую ценность. Именно им освятил воды Иордана Иоанн Креститель (Предтеча) перед Крещением Иисуса Христа. Во время Крещения на Иисуса сошел Святой Дух в виде голубя. Одновременно с этим Глас с Небес провозгласил: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение».

Помимо того, Крест имеет большую художественную ценность. Габариты его составляют двадцать восемь на шестнадцать сантиметров. Изготовлен он из чистого золота с искусной гравировкой, украшенной множеством небольших бриллиантов. На концах Креста расположены четыре крупных рубина, которые символизируют кровь Спасителя, а в центре – огромный бриллиант чистой воды как символ кристального, искреннего сердца Иисуса. Точная материальная ценность Креста не определена, но по качеству и количеству затраченных материалов можно с достоверностью предположить о внушительной сумме в твердой валюте. В настоящее время местонахождение Креста Иоанна Крестителя (Предтечи) неизвестно. Крест был утерян в конце 17 века».

***

Огромный «Боинг», мягко коснувшись колесами бетонной площадки, резво покатил по взлетно-посадочной полосе, постепенно притормаживая ход. Я смотрел в иллюминатор на бескрайний небесно-синий океан, на ярко-зеленые зонтики пальм, на разноцветные автомобильчики, снующие по набережной, и мое сердце наполнялось радостным предчувствием.

Через бортовые динамики зазвучал голос стюардессы:

– Уважаемые пассажиры! Наш самолет произвел посадку в аэропорту города Нассау. Температура воздуха за бортом плюс двадцать восемь градусов. Благодарим вас за то, что выбрали нашу авиакомпанию. Всего вам доброго. До свидания!

Я встал с кресла, достал свою сумку с антресолей, перекинул ремень через плечо и пошел к выходу.

Мною овладело легкое волнение, так далеко от дома я никогда не уезжал. Финляндия, конечно, не в счет. Это даже не заграница, – несколько часов на машине. А Багамы – это же на другой стороне Земли! Дас ист фантастиш! Я был сильно возбужден и даже не заметил, что в самолете я один.

Четыре стюардессы в голубой униформе стояли у выхода и старательно, как их учили, улыбались мне.

– До свидания, сэр! – с распевом произнесли они в унисон.

– До свидания, девушки! – пропел я в ответ, с приторной улыбкой.

У трапа меня ожидали двенадцать местных девушек, одетых в народные костюмы. Они выстроились в две шеренги, образуя живой коридор для меня. Я несколько сконфузился. Одеты девушки были в цветастые юбки, а сверху на них ничего не было, лишь только гирлянды из желто-лиловых цветов прикрывали объемные груди.

Откуда-то лилась очаровательная музыка в стиле реггей.

Одна из девушек повесила мне на шею огромный венок из местных цветов и взяла меня под правую руку, другая – под левую, и они повели меня к набережной. Остальные красотки последовали за нами.

У причала стояла большая пирога, украшенная цветами, разноцветными лентами и флажками. Мы спустились в лодку. Меня усадили на мягкую подушку, лежавшую на лавке. Две девушки сели со мною рядом, одна – слева, другая – справа. Остальные взялись за весла.

Эти две симпатичные туземки откровенно прижимались ко мне. Я ощущал жар от их тел, голову кружил густой аромат цветов. Моя буйная фантазия уже рисовала сцены, достойные фильмов только для взрослых.

– Ничего, скорее бы остров, а уж там я найду местечко, чтобы развлечься с вами, – думал я, прижимая к себе туземок.

Те совершенно не сопротивлялись, а, прильнув ко мне, слегка поглаживали мои руки, торс.

Где-то вдали эротическим подтекстом звучала упоительная, подстегивающая мои желания, мелодия в стиле реггей.

Вот наконец и остров. Он появился неожиданно, словно вырос из воды. Он был маленьким, утопающим в тропической зелени, с лагуной, обрамленной невысокими серыми скалами. Вода была нереально прозрачной, аквамаринового цвета.

Мы сходим на белый пушистый песок и идем в глубь острова, в изумрудно-зеленые заросли. Две девушки, словно приклеенные ко мне, идут рядом, а остальные следуют парами сзади нас.

Слышится мелодичное пение птиц, стрекот кузнечиков и очаровывающая музыка реггей.

Я оглядываю окрестности в поисках места для предстоящего интима, но ничего подходящего пока не нахожу. Наконец мы выходим на большую зеленую поляну. Девушки подводят меня к скале, в расщелине которой стоит старинный сундук.

– Мать честная! Да ведь это «кошель» Родригеса!

Красотки отлипли от меня.

В два прыжка я оказался перед сундуком. Ухватив за ручку, я потянул его на себя. Но сундук не сдвинулся с места, видно, много золота в нем было. Собрав все свои силы, я вновь рванул его на себя. Но тщетно, он даже не шевельнулся, словно врос в скалу. Раз за разом повторял я свои попытки вытащить чертов ящик из расщелины, но безуспешно. Сундук не сдвинулся даже на сантиметр.

– Не трожь чужое добро! Ворюга!!

Услышал я сзади себя громоподобный голос. Повернулся и обмер.

Передо мною стоял здоровенный мужик в синей треугольной шляпе, красном сюртуке и черных шароварах. Правый глаз у него был ниже, чем левый, и оба смотрели в разные стороны, и при всем при том я ощущал его тяжелый взгляд на себе. Позади его толпилось человек тридцать араваков с копьями и томагавками. Свирепые взгляды их не обещали мне ничего хорошего. Все мои двенадцать красоток перебежали на ту сторону и расположились за спинами своих суровых соплеменников.

Мужик в треуголке сделал знак, – и от толпы отделилось четверо крепких туземцев. Они словно охотничьи собаки на добычу бросились ко мне.

Сбив меня с ног, эти гады быстро связали мне руки и ноги, а между ними просунули длинный шест. Взвалив шест себе на плечи, они понесли его к центру поляны. Шест слегка прогибался под моим весом, а я раскачивался на нем как на качелях. Араваки установили шест на концах двух рогаток, вбитых в землю, – и я завис примерно в полутора метрах между небом и землей.

Красотки между тем деловито стали стаскивать сухие ветки, сучья, валежник и укладывать их подо мною, не забывая при том приветливо улыбаться мне.

Я недоумевал, что они делают? Может быть, это местный обряд гостеприимства? Но где-то внутри меня шевельнулся червячок сомнения в искренности и дружественности намерений местных жителей.

Неспешной, грациозной походкой, покачивая крутыми бедрами, ко мне подошли две девушки, сопровождавшие меня. Лица их были приветливы и беззаботны. Как всегда, одна подошла ко мне справа, другая – слева. Из складок своих юбок они вынули, каждая, по ножу, и быстрым движением разрезали рукава моей футболки.

– Что происходит, дамы? Зачем вы испортили мою одежду?

В ответ я получил две обворожительные улыбки и ласковое прикосновение к моей груди от красотки справа. В это время красотка слева ловко просунула лезвие ножа мне под футболку и быстро провела им вдоль моего торса. Футболка, скорее, то, что от нее осталось, соскользнула с меня, обнажив мое не очень мускулистое и не очень загорелое тело. Далее две гарпии просунули свои ножи мне под джинсы и умело распороли их от самого верха до низа. То, что осталось от моих штанов, полетело вниз. Ласково улыбаясь мне, они сдернули с меня кеды и носки, отправив их к искромсанным штанам и футболке. Я остался в одних трусах. Но не успел об этом подумать, как в одно мгновенье ока лоскуты от моих трусов свалились, и я остался в костюме Адама. Девушки убрали свои ножи. Левая и правая бесстыдно рассматривали мое причинное место и кокетливо улыбались мне. Потом одна из них что-то прошептала на ухо другой, и обе противно захихикали. День, начавшийся в аэропорту так радостно и красиво, уже переставал быть таковым. Но это были еще цветики ягодки ожидали впереди.

Левая и правая начали поливать меня из крынок какой-то жидкостью, равномерно распределяя ее по всему моему телу. Я принюхался, и мне сразу стало как-то не по себе, – это было оливковое масло. Умаслив таким образом каждый сантиметр моего тела, эти две мегеры принялись обильно посыпать меня мелко рубленной душистой травой, смешанной с крупной морской солью. Окончив эту операцию, они опустились на колени.

Я повернул голову, чтобы посмотреть, что будет дальше, и обмер. Две гарпии длинными спичками поджигали кучу хвороста, сложенного подо мною. Потянуло дымом, ветки затрещали. Правая и левая поднялись с колен, с их лиц не сходила улыбка, они послали мне несколько воздушных поцелуев и удалились к толпе.

Музыка в стиле реггей звучала все громче, все навязчивее, она меня уже раздражала, нет, просто бесила меня!

Костер постепенно разгорался, тепло от него уже доходило до моего тела. С каждой секундой становилось все жарче. Страшно хотелось пить. Нужно прокричать этим дикарям, что я гражданин великой России, и что у них будут неприятности. Я открыл рот, но не мог произнести ни слова, дикая жажда мучила меня так, что язык просто присох к гортани, и из горла вырывались только хриплые звуки.

– Нет, меня так просто не сожрешь! Я вам не шашлык, не кролик на вертеле, не цыпленок табака! Я российский артист!

Я закрыл глаза и сосредоточился, собирая силы, чтобы одним рывком разорвать путы, державшие меня на шесте. Раз, два, три… рывок! Веревки, опутывавшие меня, лопнули, и я полетел вниз…

– Черт возьми!

Я лежал на полу у своей кровати. Спальня была залита солнечным светом, стояла невыносимая духота.

– Приснится же такое!

Из-за стены лилась ритмичная музыка в стиле реггей. Я встал с кровати и открыл балконную дверь. Выйдя на балкон, я нашел там старую швабру и постучал ею в окно соседней квартиры. Через секунду на балконе появился парень с длинными волосами, заплетенными в дреды. Это был мой сосед Эдик, любитель творчества Боба Марли.

– Ты чего хулиганишь, Андрюха?

– Выруби своего туземца волосатого, – прохрипел я.

– Зачем? – удивился Эдик.

– Спать мешает.

– Спать? Третий час дня.

Он постучал пальцем по циферблату часов.

– Я после ночной смены. Выключи.

– Понятно, – понимающе ухмыльнулся сосед и исчез за дверью.

Музыка прекратилась.

Я поплелся на кухню. В голове гудело и меня слегка пошатывало. В гостиной Перейра стоял перед журнальным столиком, на котором лежал пульт от телевизора, и старательно колотил по нему рукой.

– Ты чего, Диего? Заболел?

– Ангелы не болеют. Тренируюсь нажимать кнопку включения.

– И как?

– Пока никак. Не мешай. Иди, попей водички.

Я вошел в кухню. Открыл кран, подождал с минуту, когда пойдет холодная вода, и залпом выпил две кружки. Немного потоптавшись у раковины, набрал третью кружку и отправил ее следом за первыми двумя. Затем стариковской шаркающей походкой я вернулся в гостиную и грузно плюхнулся на диван.

– Ох, плохо мне, Диего, – простонал я.

– Можешь мне не жаловаться. Мне алкоголиков не жалко, – холодно ответил Перейра, продолжая свою тренировку.

– Злой ты, Диего. Бессердечный. А еще ангелом называешься.

– Сам виноват. Зачем вы после двух бутылок коньяка еще и бутылку шампанского осушили?

– А я-то тут причем? Март же сам предложил отметить успех.

– Какой успех? Еще ничего нет.

Перейра повернулся ко мне.

– Нет, не нравится мне твой компаньон.

– Да ладно. Он нормальный чувак. Просто ты придираешься. Ты и ко мне все время придираешься. Вот такой ты ангел. Душный ангел.

– Да иди ты… Поешь чего-нибудь!

Перейра махнул рукой в сторону кухни.

– Не говори мне о еде, иначе меня стошнит!

Перейра снова стал колотить по пульту, пытаясь вызвать в нем жизнь.

Я сидел на диване, тупо уставившись в стену. Мой организм отчаянно сопротивлялся навалившемуся на него похмельному синдрому. Борьба шла с переменным успехом.

– Все. Пьянству – бой! Поехали, Диего, в баню. Лечиться.

– В баню так в баню, – равнодушно произнес Ангел.

Баня находилась у Пяти углов. До нее я добрался на маршрутке минут за двадцать.

Два часа издевательств над собственным организмом сделали свое благое дело. Жаркая финская баня, раскаленная русская парная и ледяной бассейн вернули меня к жизни. Я сидел в своей кабинке и приходил в себя. Дышалось легко, во всем теле ощущалась необыкновенная легкость, так что хотелось порхать как бабочка.

Внезапно костлявая рука голода мертвой хваткой сдавила мне горло. Внутри меня проснулось дикое, первобытное желание кого-нибудь с чем-нибудь уплести. Быстренько одевшись, я почти бегом спустился на первый этаж в кафе, где удовлетворил один из своих основных инстинктов, умяв цыпленка гриль, стейк из лосося и запив все это большой кружкой клюквенного морса. Мне стало совсем хорошо, последствий от вчерашнего алкогольного безумства не осталось и следа.

Я вышел из кафе, прошел по улице Достоевского, свернул налево в Кузнечный переулок и, пройдя сотню метров, вошел в павильон метро Владимирская. Мне нужно было ехать опять в Купчино, к дому Марта, чтобы забрать свою машину.

Через пару часов я подъезжал на своем «Пежике» к театру, где работала Леночка. Я наизусть знал ее график, и сегодня она играла в паршивом спектакле, поставленном каким-то режиссером-авангардистом. Спектакль уже закончился, и первые зрители с мрачными физиономиями обманутых вкладчиков пирамиды покидали здание театра.

Я вошел через служебный вход, поднялся на второй этаж и пошел по длинному полутемному коридору, по обе стороны которого было множество дверей, а впереди, под потолком, путеводною звездою горело табло: «Выход на сцену». Старый рассохшийся паркет, брюзжа, поскрипывал под моими ногами: «Ходят тут всякие, понапрасну меня топчут».

Гримерная Леночки почти у самого выхода на сцену. Чем ближе я подходил к ней, тем громче стучало мое сердце, а дыхание становилось прерывистым. Волнение холодной волной накатило на меня. По пути я повторял одну фразу, которая должна изменить к лучшему мою жизнь: «Давай поженимся, любимая!»

Вот наконец заветные врата в мой рай земной. Я остановился перед дверью в гримерку, повесил на лицо самую лучезарную улыбку из имеющихся в моем арсенале и широко распахнул дверь. Но увиденное мною в ту же секунду словно ветром сдуло улыбку с моего лица, превратив его в кретинскую гримасу.

В центре комнаты стояла наполовину обнаженная девица. Ровно наполовину. Нижняя часть ее была одета в обтягивающие брюки персикового цвета и белые туфли на шпильке, а на верхнюю часть она приготовилась водрузить бледно-розовый лифчик. Рядом с нею на стуле лежал сценический костюм моей Леночки.

Увидев меня, она пискляво ойкнула и инстинктивно закрыла грудь руками. Зря. Я уже ее успел рассмотреть – третий номер. Глаза девицы округлились, рот приоткрылся, брови вздернулись и приняли вид двух вопросительных знаков.

Несколько секунд мы таращились друг на друга, как баран и овца на новые ворота. Первой пришла в себя девица.

– Андрей, ты? – ошарашенно произнесла она.

– Екатерина? – неуверенно вымолвил я.

Она радостно закивала головой.

– Да, да. Это я. Ты узнал меня.

Да, я узнал ее. Это была Катька Широкова, моя бывшая однокурсница. На втором курсе у нас с нею даже случился роман. Но после одного случая, о котором я вспоминаю с содроганьем, он прекратился.

А дело было так. В то время и она, и я жили, каждый, со своими родителями. Интима у нас не было, потому что им негде было заниматься. Так что, кроме прогулок в обнимку по Моховой, Невскому проспекту да страстных поцелуев на эскалаторе и в укромных уголках института, у нас дело не шло. А тут неожиданно счастье привалило, – Катькины родители в пятницу укатили на дачу. А, как известно, «кот из дома – мыши в пляс». Еще не остыл родительский след на лестничной площадке, а мы с Катериной уже были в их квартире.

Без лишних долгих прелюдий, мы оказались в постели. Все было прекрасно. А утром в субботу ненадолго съездили в институт на актерское мастерство и опять нырнули в Катькину койку.

Но так случилось, что в самый интересный момент мы услышали, как открывается входная дверь. Родители вернулись с дачи раньше времени. Отца срочно вызвали на работу. Он работал хирургом в Военно-медицинской академии. Ситуация была угрожающая. Нужно было спасать себя и Катьку от суровой родительской расправы.

Мне срочно нужно было испариться, исчезнуть, телепортироваться, чтобы не компрометировать доброе имя Катерины. Путь к отступлению у меня был один – в окно. Благо, квартира была на первом этаже. И надо было ретироваться очень быстро, потому что родители могли войти в спальню в любую секунду. А тут какой-то тип без малейших признаков одежды.

Катюха быстро распахнула окно, сунула мне в руки мою одежду и практически вытолкала меня на улицу нагишом. Приземлился я удачно на зеленый газон. Вечерело, прохожих не было видно. Я стряхнул с коленей и ладоней травинки и мелкий мусор и вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Я повернул голову налево, где была детская площадка, и обмер. В пяти шагах от меня стояла скамеечка, на которой сидели две старушки. Они, не мигая, смотрели на меня. Старушенции застыли словно замороженные креветки. Для них это был шок. Оно и понятно, абсолютно голого мужика они в последний раз видели лет тридцать назад.

В армии поднятый по тревоге боец должен одеться и встать в строй за сорок пять секунд. В тот раз я, наверное, превзошел все армейские нормативы, одевшись секунд за десять. Приведя свой внешний вид в порядок, я быстро пошел в сторону автобусной остановки. Подходя к углу дома, я обернулся и бросил взгляд на старушек. Они сидели в той же позе, не шевелясь, не дыша, словно каменные истуканы с острова Пасхи. По-моему, старухи там сидят до сегодняшнего дня.

После этого неприятного случая наш роман сам собою прекратился.

Да, это была Катька из такой недалекой студенческой жизни.

– Привет, Катерина! Сто лет тебя не видел. Хорошо выглядишь.

– Здравствуй, Андрей!

Она быстро подошла ко мне, обвила шею руками и смачно поцеловала меня в губы, прижимаясь ко мне обнаженной грудью.

– А ты что здесь делаешь? Ты ведь работаешь в театре на Литейном? – спросил я, осторожно отстраняясь от бывшей сокурсницы и бывшей любовницы.

– Уже нет. Я неделю уже здесь служу. Меня главный режиссер позвал сюда, вместо этой… Как ее? Лапочкиной. Вот теперь ввожусь во все ее спектакли, работы выше головы.

Она надевала лифчик.

– Как вместо Лапочкиной? – воскликнул я. – Вместо Лены?

– Да я не знаю, как ее зовут. Я ее вообще никогда не видела. Помоги.

Она повернулась ко мне спиной, предлагая застегнуть бюстгальтер.

– Или ты только расстегивать умеешь? – хихикнула Екатерина.

– Погоди, а Лену, ну Лапочкину, куда дели? – спросил я, застегивая ей лифчик.

– А никуда не дели. Мне главный сказал, что она сбежала с каким-то олигархом, на чьи деньги снимался фильм с ее участием. Он ей обещал жениться и сделать из нее звезду.

– Как сбежала? Куда?

Я не верил ушам своим.

– На Лазурный Берег. Главный говорит, что там у олигарха вилла. Эх, везет же некоторым… А тут…

Катя расстроенно махнула рукой и потянулась к пестрой кофточке, лежащей на гримерном столике.

У меня потемнело в глазах. Только не это! Леночка меня бросила?! Пол зашатался под моими ногами. Потолок обрушился на меня. Я почувствовал себя раздавленным, смятым и вышвырнутым из ее жизни. Ноги мои подгибались, к горлу подкатывался ком, становилось трудно дышать. Я медленно повернулся и ватной походкой пошел к выходу.

– Ты куда, Андрей?

Катерина сделала несколько шагов за мною.

Я шел по коридору, а перед глазами проплывали, словно кадры кинопленки, моменты моего счастья с Леночкой. Ее глаза, губы, волосы, слышался ее голос и смех. Теперь это все в прошлом. Жизнь разломилась на две части – до Лены и после нее.

– Андрей, а ты чего приходил? – издалека, словно с другой планеты, донесся до меня голос Екатерины.

***

Несколько дней я провалялся в кровати словно перезрелый арбуз на бахче. В душе было пусто, тошно и холодно. Ничего не хотелось делать. Никого не хотелось видеть и слышать. В одну секунду жизнь моя потеряла всяческий смысл и интерес. Я отключил все свои телефоны, компьютер, не включал телевизор. Пытался читать книгу, но строчки плыли перед глазами и транзитом, не задерживаясь в моей голове, следовали по своему маршруту, куда-то очень далеко от моего сознания. Я отбросил книгу в сторону.

Перейры не было видно, наверное, слонялся за моей спиной или вообще в другой комнате. Он даже не просил меня включить свой любимый телевизор.

Апатия, словно огромная рыбина чудо-юдо кит, поглотила меня и теперь переваривала в своем темном и смрадном чреве. Апатия черная, липкая и тягучая как смола заполнила мою душу и невидимыми цепями сковала мои члены. Я то дремал, то тупо глядел на потрескавшийся потолок. Мною овладело полнейшее безразличие к тому, что происходит за стенами моей квартиры, в городе, в мире. Апатия. Шторы на окнах были плотно задвинуты, и мне даже было невдомек, что сейчас – день или ночь. Да и какая мне разница? Я находился в состоянии прострации, и казалось, что этому не будет конца.

Вдруг какой-то неприятный звук донесся до моего слуха. Что это? Я прислушался. Давно забытый звук дверного звонка. Я лежал и даже не думал шевелиться. Звонок повторился. Я закрыл глаза и принялся считать овечек в надежде уснуть. Но вместо беленьких пасторальных овечек мне виделись грязные лохматые бараны. Звонок трезвонил не переставая. Меня это уже начинало раздражать. Я положил подушку себе на голову. Вскоре звонки стали сопровождаться громкими и гулкими ударами в дверь. Кто-то колотил по ней ногами. Я, кряхтя и охая, встал с кровати и нехотя поплелся в прихожую, опасаясь, что непрошенные гости выломают дверь. Нешироко приоткрыл дверь и в образовавшуюся щель увидел озабоченную физиономию Марта.

По-хозяйски распахнув дверь, он вошел в прихожую.

– Ты чего не открываешь? Я ведь мог вышибить твою дверку.

Я безразлично пожал плечами в ответ.

– На.

Он сунул мне руку для приветствия.

Я пожал его ладонь и поплелся в гостиную.

Март пошел за мною.

– А что у тебя с телефонами? Третий день тебе звоню, – и ни один не отвечает?

– Я их отключил.

– Отключил? Сам? Зачем?

Он зафиксировал на мне свой недоумевающий взгляд.

– Погоди, старик. А чего это такой ты небритый? Морда опухшая. Глаза красные. Весь какой-то помятый, нечесаный? Заболел?

– Я здоров, – вздохнул я и тяжело опустился на диван.

– А почему вид как у бомжа с помойки? Бухал, что ли?

– Я в последний раз с тобой пил. Который час?

– Без пяти восемь.

– Восемь утра или вечера?

Календарь глаза вытаращил.

– Ты что, Андрюха, с дуба рухнул? Я к тебе после работы приехал.