Книга царей

– Если бы все было настолько просто, Мытника не было бы необходимости убивать, – глянув на рисунок, произнес Черкашин.

– Завладеть ключами, ударив тяжелым предметом по голове – не такая уж большая проблема.

Наморщив лоб, Екатерина зачеркнула буквы и отбросила ветку в сторону.

Гладышев, подняв ее, нарисовал на песке стрелу.

– Начинать искать надо с арбалетчика. Попасть в цель с двадцати метров – задача такая же трудная, как, к примеру, попасть в лампочку из рогатки. Несложно, но в тоже время без навыка никак.

– И где мы будем его искать? – задавая вопрос, Екатерина будто спрашивала: «что скажете, господа сыщики?»

– Начинать надо с торгующих оружием магазинов, – произнес Матвей.

Зазвонивший в кармане телефон заставил Черкашина вынуть трубку и глянуть на дисплей. Звонил полковник.

Поднявшись, капитан не стал отходить в сторону.

– Здравия желаю, товарищ полковник!

– Мы? На месте преступления! Беседуем со следователем районного отдела милиции старшим лейтенантом Васнецовой… Почему с ней? Потому что она первой прибыла на место убийства… Милиционер, который контролировал порядок? Был… Почему нас не заметил? Не знаю. Мы как приехали, никуда не отлучались… Женщина нашла записную книжку Мытника? Ни хрена себе! Извините, я хотел сказать: ничего себе! Есть прибыть в управление.

Сунув мобильник в карман, Матвей какое-то время стоял как завороженный. И только когда Антон, дернув за рукав, спросил, что там, тот непонимающе пожал плечами.

– Какая-то женщина нашла записную книжку Мытника. Передала милиционеру. Тот вместо того, чтобы отдать ее нам, доложил начальству. Начальство позвонило полковнику – полковник позвонил мне.

– Что в книжке?

– Откуда я знаю?

––

– Ну что, Пинкертоны, нарыли что-нибудь? – Произнес полковник, дождавшись, когда Гладышев с Черкашиным обратят взоры в сторону начальства.

– Пока ничего, – пытаясь выдержать полковничий взгляд, пробубнил Матвей.

– Другого ответа я и не ждал.

Поскрипев зубами, Мостовой взял в руки пистолет-зажигалку. Повертев, щелкнул курком. Не дожидаясь, когда появится огонек, вернул зажигалку на место.

– А я нарыл, не выходя из кабинета.

Сунув в ящик стола руку, полковник достал записную книжку. Раскрыв, поскрежетал зубами.

– Все понимаю: убили, обыскали, но зачем было выкидывать вещдок?

Продолжая держать книжку в руках, полковник словно приценивался – отдавать или не отдавать. Подумав, кинул книжку через стол. Да так, что та легла точно между Гладышевым и Черкашиным.

Приняв вещдок, Матвей раскрыл заглавную страницу.

По центру было выведено – «Мытник Натан Захарович». Дальше шел домашний адрес и телефон.

Пролистав, Черкашин передал вещдок Антону.

– Книжка как книжка. Мы, конечно, проверим, но как мне кажется, потому и выбросили, что не нашли того, что искали.

– Например?

– Например, коды замков или фамилию того, кто устанавливал сигнализацию.

– Коды в книжки не записывают. Глупо заносить то, что должно храниться в голове.

Переведя взгляд с Черкашина на Гладышева, полковник пробарабанил костяшками пальцев по столу.

– Надо чтобы книжку эксперты проверили. Бывает, что листков не хватает, а оттиск букв или цифр остался.

– Не шурши, – глядя, как Гладышев проверяет, нет ли в книжке вырванных листков, проскрипел креслом полковник.

– Три раза проверил. Ничего, что могло бы навести на мысли.

Судя по тому, насколько напряженным выглядело лицо Мостового, становилось ясно: полковник приступил к выстраиванию линии предстоящего разговора. Он всегда так делал, готовя «мозговую атаку». Цель – встретить процесс обсуждения во всеоружии.

– Итак… Вопрос первый, он же главный – с чего намерены начать?

– С осмотра квартиры, – глянув на Гладышева, произнес Матвей.

– Создадим рабочую группу, разработаем план действий.

Кресло под полковником зашевелилось, что не могло не навести на мысль: в действиях начальника появилось нечто, на что Матвею и Антону следовало обратить внимание.

– Как думаете, зачем понадобилось убивать Натана? – Произнеся это, Мостовой взяв в руки пистолет-зажигалку, чиркнул курком.

– С целью проникнуть в квартиру. В квартире могло храниться нечто ценное, – рискнул озвучить предположение Гладышев.

– Не уверен.

– Такое ощущение, будто убийство, было совершено в другом временном пространстве, – делая акцент на словах о другом пространстве, произнес Матвей.

– То есть?

– Убить задумали давно, возможно, десять лет назад. Исполнили только сегодня.

– Обоснуй.

– Обоснований нет. Есть познания психологии, которые дают право утверждать – в жизни коллекционера было нечто, что сковывало того по рукам и ногам.

– Например?

– Страх. Зная, что конец близок, человек не может заставить себя привыкнуть к тому, что жить осталось недолго. Такое случается, когда люди совершают что-то плохое и при этом знают: рано или поздно придется рассчитаться. Допустим, Мытник украл дорогую вещь… Пусть даже не украл, а перекупил. Наказание рано или поздно должно было последовать. Потерявший вещь человек, а возможно не он, а его дети, решили вернуть то, что принадлежало родителям.

– Но зачем убивать? Припугнуть, пообещать разобраться…Еврею хватило бы звонка.

– Получается, что не хватило.

Возникшая за столом пауза подсказывала: пришло время подумать. Что оказалось кстати. Подумать не мешало, потому как любая, даже самая противоречивая информация требовала анализа.

Из состояния размышления Черкашина вывел голос полковника:

– Что, если убийство Мытника – не просто убийство, а месть?

Взгляд Мостового не жалил, не придавливал. Мало того, даже не пытался укусить. Ужом, заползая в душу, взгляд исходил изнутри.

– Мытник ведь не всегда был стариком, верно? Мог таких дел натворить, что должен был не одну стрелу получить, как минимум, две.

– Так говорите, будто знали Мытника с детства.

Понимая, что вопросом своим он как бы загонял начальника в угол, Матвей жаждал спросить о том, что с начала разговора вертелось на языке.

– С детства, не с детства. Кое-что известно, – произнес Мостовой.

– Кое-что – это сколько?

– Столько, что не уместится и в двух томах.

Выйдя из-за стола, Мостовой подошел к окну. Опершись поясницей на подоконник, продолжил говорить тоном рассказчика, повествующим историю, приключившуюся много лет назад:

– Отец Натана таких черных дел был мастер, что ворам в законе и в вещих снах не могло присниться. Не исключено, что в свое время он кинул кого-то на большие деньги. У евреев возможно все. Отсюда вывод – не замыкайтесь на коллекционерской деятельности в особенности на том, что преступники ставили цель похитить что-либо ценное. Вживитесь в образ потерпевшего, перетряхните жизнь его. Начните со школьной скамьи. Поднимите родственников, друзей, знакомых. Не забудьте тех, кто на том свете. Глядишь, тайна и раскроется.

– А ключи? – Не забыл напомнить Гладышев.

– Ключи – ход. Стратегия, прошедшая сложнейшую умственную обработку. Настоящий преступник не станет оставлять улики на месте преступления. Кроме того, интуиция подсказывает…

Не договорив, полковник смолк, чем ввел Черкашина и Гладышева в состояние удивления.

– Вы сказали, интуиция? – Выждав паузу, произнес Матвей.

– До этого вы должны дойти сами.

Вернувшись за стол, Мостовой протянул было руку к пистолету-зажигалке, чтобы чиркнув, дать возможность вырваться на свет язычку пламени. Раздумав, положил руки на стол, чем удивил Черкашина с Гладышевым еще больше. Таким они видели полковника впервые: не растерянным, не оторванным от жизни, но в тоже время не пребывающим в самом себе. Ощущение давления извне, не дающее возможности быть таким, каким был начальник отдела всегда – целеустремленным, напористым – оказалось настолько ощутимым, что Матвей с Антоном застыли в изумлении. И тот и другой понятия не имели, что происходит. Полковник то в себя уходит, то наставляет на путь, по которому они проходили не раз и не два.

– С чего думаете начать? – Выйдя из пике размышлений, задал тот же вопрос, что в начале разговора, Мостовой.

– С создания рабочей группы, – произнес Матвей.

– Кого намерены привлечь?

– Константинова, Горбенко, Звягинцева.

– Васнецову, – добавил Гладышев.

– Это еще кто?

Оторванный от пистолета-зажигалки взгляд впился в глаза Черкашина.

– Следователь районного отдела милиции. Прибыв на место преступления, действовала грамотно, и, что особенно бросалось в глаза, ненавязчиво. Ни на кого не давила, не тыкала удостоверением. Люди рассказывали, что видели.

Кресло под полковником скрипнуло, что стало свидетельством принятых начальством объяснений.

– Привлекайте при условии: узнаю про шуры-муры, получите по выговору. Влюбленность и все такое – повод для болтовни. В нерабочее время запретить не могу, поэтому вынужден буду сделать все, чтобы свободного времени не оставалось.

Фраза по поводу нерабочего времени заставила друзей напрячься. За шесть с половиной лет полковник научил слышать то, что пряталось за словами общего понимания.

– Советую разбиться на подгруппы, – продолжил давить наставлениями Мостовой. – Васнецову направьте на изучение подноготной Мытника. До восемьдесят пятого года проверять не надо – этот период я знаю лучше, чем свой. Ты, Гладышев, возьмешь на себя арбалетчика. Матвею поручаю квартиру убитого. Простучите стены, вскройте полы. Не исключено, что наткнетесь на тайник. Картины просветите. Под Заполуйкиным Мытник мог спрятать Рембрандта. Работа предстоит нудная, но интересная. Натан слыл человеком неординарным. В искусстве толк знал похлеще знаменитых искусствоведов.

– Вас, товарищ полковник, послушаешь, так квартира Мытника напичкана тайниками, – произнес Матвей, намекая на то, что Мостовой изучил жизнь еврея лучше, чем свою.

Ответ последовал незамедлительно.

–Точно знать может только Бог. Смертным остается догадываться.

Взор полковника поник под туманом воспоминаний. С суетой в действиях исчез скрип кресла. Будто зная характер хозяина, то боялось пошевельнуться, дабы ненароком не нарушить ход мыслей.

Не зная, как вести себя, когда начальство впадает в состояние отрешенности, Матвей и Антон вынуждены были ждать. С минуту в кабинете царило молчание. И только когда пауза начала представлять собой затянувшийся антракт, Черкашин, обменявшись взглядами с Гладышевым, кашлянул и произнес:

– Товарищ полковник!

Дернувшись, Мостовой поднял глаза на застывших в ожидании подчиненных.

– Что?

– Можем идти?

– Идите. При появлении любых, даже самых незначительных обстоятельств, докладывать незамедлительно.

Звук закрываемой двери совпал со стоном кресла.

Подойдя к шкафу, Мостовой вынул спрятанную среди книг початую бутылку коньяка. Прихватив два стакана, вернулся туда, где ждала печаль воспоминаний.

Наполнив бокалы на треть, достал из выдвижного ящика пачку сигарет.

Глянув на предупреждающий о вреде курения вкладыш, усмехнулся:

– Предупреждают: «курение вредно для здоровья». А для души?

Вынув сигарету, положил поверх стакана. Другую сунув в рот, прикурил от пистолета-зажигалки.

– Ну что, Серега, встречай смертника, – произнес Мостовой, глядя на стоящий в центре стола стакан. – Приговорили гниду еврейскую. С чем тебя и поздравляю.

Тепло коньяка полыхнуло огнем по небу, оставляя жар во рту и горечь обиды в душе за то, что судьба лишила возможности отомстить за смерть друга. Попавшим в глаза дымом напомнила о себе сигарета.

Одна затяжка, другая… Закружилась в танце голова, обмякли руки, и только удерживающие сигарету пальцы оставались напряженными. В одно мгновение выстрел воспоминаний унес сознание туда, куда Мостовой уже не вернется никогда.

Сколько прошло времени? Пятнадцать лет! И что? Ничего. Та же война, та же неразбериха: где свои, где чужие – все перемешалось без права быть возвращенным. Слов много, толку никакого. Раньше за грамоты воевали, теперь – за деньги.

Коньяк должен был избавить от разочарований. Зная об этом, Мостовой опрокинув в рот остатки, сделал затяжку. Кабинет поплыл, качнулась из стороны в сторону люстра, подобно кино возникли похожая на коридор комната, стол, стулья, окно, печатные машинки, по углам сейфы. И они – два капитана: Федор Мостовой и Серега Четвертной по кличке Рубль.

«Как Гладышев и Черкашин, – подумал полковник. Сколько им? По двадцать восемь? Мы были моложе. Мне двадцать шесть. Сереге двадцать пять. Рублем прозвали за то, что, когда просили взаймы, Четвертной всегда отвечал: «У меня только рубль». В остальном – все, как пятнадцать лет назад. Тогда мы тоже разрабатывали план захвата Мытника».

Взяв в руки бутылку, Мостовой хотел было налить еще. Бутылка оказалась пуста.

– Все когда-нибудь заканчивается. Закончился коньяк, погаснет сигарета.

Переведя взгляд на окно, Федор Николаевич усмехнулся:

– Наступит новый день, все будет по-новому. Когда? Пока не знаю. Но что будет, это я обещаю. Не будь я начальником особого отдела МУРа Федором Мостовым…

Глава 2. Назад в прошлое

Шел девяносто первый год. Разгул бандитизма, воровства. Кругом братва, жизнь по понятиям. С трибуны в Кремле звучат слова: беспредел, общаг… Государство, проснувшись от восьмидесятилетней спячки, кинулось в загул, да такой, что голова кружилась не только у полуспящей Европы, но и у не знающей безмятежности Америки. Известных людей, как обычных уголовников, встречали в подъезде, пускали пулю в лоб, а то и просто кромсали ножами.

В специальном отделе МУРа, занимающемся раскрытием особо значимых в понимании общественной безопасности преступлений, нераскрытых дел было столько, что, если бы за каждое выдавали по чучелу глухаря, не хватило бы стен, куда можно было те развесить. Не потому, что опера в одночасье потеряли нюх, а потому, что убийств и ограблений совершалось на каждого по два, а то и по три в неделю.

Не стало исключением и 12 февраля. Число как число – в память врезалось, не выжжешь и огнем.

Месяц назад прошла информация о серии разбойных нападений на ювелиров и скупщиков антиквариата. Банда, переезжая из города в город, не утруждала себя ни сменой почерка, ни надеванием масок. Орудовали, в основном, ножами, за редким исключением в ход шли стволы. Хозяев квартир убивали с порога. Выносили только самое ценное, что давало основание предполагать о входе в состав банды специалиста по антиквариату. И это притом, что все квартиры были оснащены последними моделями сигнализаций.

Милиция терялась в догадках: то ли бандитам удалось найти человека, который мог отключить любую схему, то ли производился подкуп на пультах. Последнее в режиме нападения (одно в неделю в разных городах) казалось нереальным.

Двенадцать разбоев, семь трупов, из которых двое – дети. Украдено на десятки миллионов, не считая двух картин итальянских мастеров семнадцатого века, стоимость которых по самым скромным подсчетам составляла не меньше восьми миллионов. Не рублей, долларов.

На уши были поставлены как милиция, так и ФСБ. Со дня на день банда должна была просочиться в Москву. И тогда…

Что могло произойти в столице, где, куда не плюнь, коллекционеры и ювелиры, представить не мог никто. Предупреждены были все, кто имел к данному сословию хоть какое-то отношение. В подъездах наиболее авторитетных устраивались засады. Группы захвата сутками не покидали баз, ожидая, что первый разбой произойдет сегодня. По приказу министра внутренних дел задержаны были почти все легально живущие авторитеты. Начальники тюрем били в колокола о том, что подопечные грозятся провести день неповиновения. Что это такое, общественность знала не понаслышке.

Мостовому с Четвертным повезло больше, чем другим. В подконтрольном районе проживали один коллекционер и два ювелира.

Мытник слыл коллекционером в третьем поколении. О том, какими экспонатами располагал в свое время дед Мытника, ходили легенды. После расстрела старика большевиками о знаменитой фамилии заговорили только после войны. Не с такой напыщенностью как до революции, но, тем не менее, разговоры шли и, надо сказать, не без основания.

Отец Натана смог не только преумножить капиталы отца, но и создать свое собственное дело, касающееся произведений искусства. Со временем к бизнесу был приобщен и Натан. Нигде не работающий, имеющий удостоверение инвалида Мытник-младший с детства был приучен к труду исключительно во благо себя, потому говорить о труде общественном не имело смысла.

Квартира, в которой проживали Мытники, была приобретена отцом Натана на второй день после окончания войны. В Москву семья переехала из Ленинграда. По рассказам очевидцев, ремонт шел два года. Жильцы знали, что в квартире под номером 87 идут ремонтные работы, но никто никогда не видел, ни рабочих, ни инженеров, ни техников. Все делалось втайне как от соседей, так и от представителей ЖЭКа.

Сказать, что деятельность Мытника доставляла милиции много хлопот, означало сказать неправду. Образ жизни коллекционера скорее умилял, чем заставлял задуматься, в ладах ли еврей с законом.

Ходили слухи, что Натан скупает краденное. Подтверждением тому были личности подозрительного типа, которых время от времени можно было встретить в подъезде, где проживал Мытник. Но, так как дальше слухов дело не шло, серьезных обвинений никто еврею не предъявлял. Когда крали что-нибудь редкое: картины, иконы, ювелирные изделия, Мытника вызывали в отдел. Тот приходил. С ним беседовали, просили быть осторожным в выборе клиентов, а также сообщать о предложениях, купить или помочь продать что-нибудь этакое. Натан Захарович соглашался. Кивая головой, улыбался, говорил: «Непременно».

Но, стоило следователю поставить в пропуске подпись, как он тут, же забывал про данное им слово.

––

12 февраля выпало на вторник. В девять тридцать совещание у начальника отдела: доклады, жалобы на несоизмеримо большое количество дел, на рутину, нехватку бензина. После наступил черед разноса по поводу раскрываемости, профилактических мер, которых, по мнению руководства, было недостаточно, что и являлось причиной повышения преступности.

В конце совещания Мостовой получил задание – навестить Мытника. Цель – профилактическая беседа, а заодно и введение в курс дела по ограблениям и возможному появлению банды в Москве

Федору одному тащиться к еврею не хотелось, и он уговорил Рубля составить компанию, за что тот взял с Мостового слово после посещения Мытника наведаться в бильярдную. Проводить вечер с кием в руках стало чем-то вроде девиза прожитого дня, поэтому Федору ничего не оставалось, как, только, изобразив раздумье, произнести: «Годится». После чего вопросы относительно коллекционера отпали сами собой.

Идти решили в конце рабочего дня. Четвертной предложил предупредить еврея, чтобы тот сидел дома. Федор предпочел оставить все как есть, сославшись на то, что Мытник покидает «гнездо» только вечером и только для того, чтобы выгулять собачку.

Во двор, окруженный четырьмя похожими, как братья-близнецы, домами, вошли, когда часы показывали четверть шестого. На улице, несмотря на то что день клонится ко сну, было светло, но неуютно. Повисшие над городом тучи навевали тоску, как и нежелание, оставаться на свежем воздухе.

Войдя в подъезд, Сергей, проверил запасной выход и предложил подняться пешком, мотивируя словами: «Точно знаю, Натан лифт не уважает».

Шли, молча, прислушиваясь к каждому шороху. Когда поднялись, Четвертной, подойдя к двери и глянув на табличку с надписью «Мытник Натан Захарович», перевел взгляд на Мостового.

– Слышь, Федот, у тебя никакого предчувствия нет?

– Что еврея нет дома?

– Предчувствия опасности.

– А что, должно быть?

– Не знаю. У меня ощущение, будто идем к Натану, а попадем на сходняк.

Усмешка скользнула по губам Федора.

– Евреи криминал на дух не переносят.

– Не скажи, – убрав палец со звонка, Четвертной приложил ухо к двери. – Когда я раньше к Натану наведывался, первой голос собачонка подавала, после чего звонил еще раз, и только тогда появлялся Мытник. Сегодня шавка молчит. Тебе не кажется это странным?

– Не кажется.

Нажав на звонок во второй раз, Четвертной прислушался. Ни собака, ни хозяин не подавали признаков жизни.

– Может, прогуляться вышел?

– Не должен.

– Тогда надо сделать вид, что ушли, – перешел на шепот Четвертной. – Если в квартире «гости», Натан попросит поторопиться. Если нет…

Чиркнув ребром ладони по горлу, Сергей глянул на Федора так, будто знал, что происходило за бронированной дверью. Знал, но почему-то не хотел говорить.

– А вдруг Мытник того… – скрестил руки на груди Мостовой.

Мысль о смерти коллекционера засела в мозг настолько плотно, что Федор начал представлять валявшегося на полу еврея и скулящую рядом собачонку.

– И вечный бой. Покой нам только снится.

– Ты это к чему? – непонимающе глянул на друга Четвертной.

– К тому, что бильярдная накрылась.

– Чего это?

– Того, что, если с Натаном что случилось, а мы были и не достучались…

Полковник нас с говном сожрет.

– Мать твою…

Развернувшись, Четвертной что было силы, ткнул кулаком в звонок, при этом не собирался убирать руку, наоборот, решил жать до конца.

– Стой! – Приложив ухо к двери, поднял вверх указательный палец Федор. – Кажется, я слышал голос!

Из глубины квартиры послышался шорох, еще через какое-то время —шаркающие по полу шаги.

– Похоже, еврей спал! – Обрадовался Четвертной. – Мы же, такие-сякие, старика разбудили…

– Уж лучше разбудить, чем труповозку вызывать.

Слова Мостового совпали со звуком шагов в прихожей, следом за которыми послышалось сначала покашливание, затем – голос Мытника.

– Кто там?

– Натан Захарович, это мы, капитан Мостовой и капитан Четвертной. Пришли побеседовать, – произнес Федор, ища поддержки в глазах прильнувшего к двери Рубля.

В ответ не прозвучало ни слова, отчего создалось впечатление, будто Мытник не расслышал. Шагнувший вперед Четвертной ткнул ногой в дверь.

– Гражданин Мытник, откройте!

– Зачем?

– Затем, что нам необходимо ввести вас в курс дела.

– Какого дела?

– Важного.

– Назначьте время, я приду в отдел.

– Прийти можно и даже нужно, – выкрикнул Сергей. – Только как бы поздно не было.

– Поздно? Это что – угроза или форма воздействия?

– Какая к черту форма? Среди вашего брата-коллекционера уже восемь трупов.

По ту сторону двери послышалось что-то вроде рычанья, шагов и звука открываемых замков: один, другой, третий. Раздался звон цепочки, и из-за полуоткрытой двери выглянуло лицо Мытника.

– Здравствуйте, Натан Захарович! – Произнес Четвертной в то время, когда глаза еврея готовы были испепелить того дотла.

– Вы сказали, хотите ввести меня в курс дела? – Прошипел Мытник, не утруждая себя экономией яда в словах.

– Нам поручено проинформировать.

– По поводу чего?

– По поводу ограблений.

– Мне неизвестно ни о каких ограблениях.

– Потому и неизвестно, что информация закрытая.

– Послушайте, – потеснив плечом Четвертного, вышел на свет Мостовой. – Тема настолько актуальна, что сразу не объяснишь. Позвольте войти в квартиру. Разговор займет не более трех минут.

Цокнув языком, Мытник состроил такую мину, будто прострелило в ухе, тем не менее, возражать не стал. Прикрыл дверь, чтобы снять цепочку.

– Три минуты, ни секунды больше.

– А вы не очень-то гостеприимны, – оглядывая прихожую, проговорил Четвертной. – И это когда тема разговора касается вашей безопасности.

– Если можно, ближе к делу, – произнес Натан так, что ни у Мостового, ни у Четвертного не осталось даже намека на желание призывать еврея быть более обходительным. – Через час прибудет клиент, мне необходимо подготовиться.

– Мы понимаем.

Оценивая ситуацию, Федор попытался заставить Мытника перевести взгляд на него, что предоставляло Четвертному свободу в действиях. Необходимо было выяснить, что могло придать уверенность еврею в плане общения с представителями власти.

Потребовалась минута, чтобы Мостовой смог рассказать Натану все, что касалось ограблений коллекционеров. Ожидали, что тот проявит интерес, и если не пригласит пройти в комнату, то уж точно начнет задавать вопросы. Федор и Сергей были удивлены, когда Мытник вместо того, чтобы начать благодарить, произнес:

– Все?

– Все! – Проговорил Мостовой, теряясь в мыслях как вести себя дальше.

– В таком случае, не смею задерживать. У меня уйма работы.

– Уйма может стоить вам жизни, – попытался призвать еврея к разуму Четвертной.

Мытник не только не отреагировал, но и, взявшись за ручку двери, потянул ту на себя.

– Простите! Три минуты истекли…

Выйдя из квартиры, Мостовой и Четверной молча, подошли к лифту, молча, дождались, когда тот раскроет свое чрево, и так же молча, вошли внутрь. Стоило дверям закрыться, как тотчас последовало извержение эмоций.