Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 7

«Вещи сами суть в себе и для себя определепные вещи; они обладают свойствами, которыми они отличаются от других вещей. Так как свойство есть собственное свойство вещи или определенность, присущая ей самой, то она обладает не одним свойством. Ибо, во-первых, вещь есть истинная вещь, она есть в себе самой; а то, что в ней есть, есть в ней в качестве ее собственной сущности, а не в силу других вещей; следовательно, определенные свойства суть, во-вторых, не только в силу других вещей и для других вещей, а суть в ней самой; но они определенные свойства в ней только благодаря тому, что их несколько и они друг от друга отличаются; и в-третьих, так как они суть, таким образом, в вещности, то они суть в себе и для себя и равнодушны друг к другу. Следовательно, поистине сама вещь – белая, а также кубическая, а также острая и т. д., или: вещь есть «также» (das Auch), или всеобщая среда, в которой множество свойств существуют одно вне другого, не касаясь и не снимая друг друга; и вещь, принимаемая таким образом, принимается как истинное (als das Wahre genommen)131.

Смысл всего написанного в том, что каждая вещь отлична от другой.

Вот еще текст.

«Эта определенность, которая составляет существенный характер вещи и отличает ее от всех других [вещей], теперь определена в том смысле, что вещь благодаря этому противоположна другим [вещам], но в этой противоположности должна сохраняться для себя. Однако вещь, или для себя сущее «одно», лишь постольку такова, поскольку она не соотносится с другими [вещами] как противоположная им; ибо в этом соотношении, напротив, установлена связь с другой [вещью], а связь с другой [вещью] есть прекращение для-себя-бытия. Именно благодаря абсолютному характеру и своему противоположению она находится в отношении к другим [вещам] и по существу есть только это нахождение в отношении; но отношение есть негация ее самостоятельности, и вещь, напротив, погибает из-за своего существенного свойства, Необходимость для сознания опыта, говорящего, что вещь погибает именно из-за определенности, которая составляет ее сущность и ее для-себя-бытие, можно вкратце, согласно простому понятию, рассматривать следующим образом. Вещь установлена как для-себя-бытие или как абсолютная негация всякого инобытия, значит, как абсолютная, только к себе относящаяся негация; но относящаяся к себе негация есть снятие себя самой, т. е. вещь имеет свою сущность в некотором ином.

Фактически определение предмета, каким он оказался, ничего другого и не содержит; он должен обладать некоторым существенным свойством, составляющим его простое для-себя-6ытие, но при этой простоте в нем самом должно быть также разнообразие, которое хотя и необходимо, но не должно составлять существенную определенность. Но это есть различение, которое заключается еще только в словах; несущественное, которое, однако, должно быть в то же время необходимым, само себя снимает, или: оно есть то, что только что было названо негацией самого себя.

Тем самым отпадает последнее «поскольку», отделявшее для-себя-бытие от бытия для другого; предмет (Gegenstand) в одном и том же аспекте есть скорее противоположное (Gegenteil) себе самому: он есть для себя, поскольку он есть для другого, и есть для другого, поскольку он есть для себя. Он есть для себя, рефлектировав в себя, есть «одно»; но это бытие для себя, рефлектированность в себя, бытие «одним» установлено в некотором единстве с противоположным ему – с бытием для чего-то иного, и потому установлено только как снятое; или: это для-себя-бытие столь же несущественно, как и то, что единственно должно было быть несущественным, т. е. отношение к другому.

Предмет благодаря этому в своих чистых определенностях или в определенностях, которые должны были составлять его существенность, снят точно так же, как он в своем чувственном бытии превратился в нечто снятое. Из чувственного бытия он становится чем-то всеобщим; но это всеобщее, так как оно проистекает из чувственного, по существу обусловленно последним и потому вообще не есть подлинно себе самой равная всеобщность, а такая, которая испытывает воздействие некоторой противоположности и которая поэтому разделяется на крайности: на единичность и всеобщность, на «одно» свойств и на «также» свободных материй. Эти чистые определенности выражают, по-видимому, самое существенность, но они суть только для-себя-бытие, которое обременено бытием для чего-то иного; но так как то и другое находятся по существу в некотором единстве, то теперь имеется налицо безусловная абсолютная всеобщность, и сознание здесь впервые действительно вступает в царство рассудка»132.

Другими словами это означает: в гармонии каждый элемент несет в себе двойственную природу, он есть и его нет, своим существованием он отрицает себя, но отрицанием одновременно укрепляет свое наличие, которое при этом входит в соприкосновение с другими элементами, такого же свойства, где само соприкосновение отрицается и тем поддерживается одновременно.

Еще один пример.

«Прежде всего отметим черту, заключающуюся в том, что пока что еще данную объективность превращают в простую форму как первую форму, стало быть, в форму понятия; моменты этого схватывания суть потому те же самые, что и моменты понятия: всеобщность, особенность и единичность. – Единичное есть сам объект как непосредственное представление, есть то, что должно быть дефинировано. В определении объективного суждения или суждения необходимости всеобщий аспект этого объекта оказался родом, и притом ближайшим, а именно, всеобщим, обладающим той определенностью, которая вместе с тем служит принципом для различия, характеризующего особенное. Этим различием предмет обладает в лице того специфического различия, которое делает его определенным видом и которое служит основанием его отделения от других видов»133.

Смысл этой фразы – каждый элемент определяется своими особенностями. (Не думайте, что на этом фразы заканчиваются, там глубокие исследовательские продолжения)

Не сказать однозначно, что непосредственно форма изложения темы напоминает бред, но литературно пространный образ бесконечной болтовни очень схож с тактикой, по-современному говоря, морально-умственного развода. Изворотливость точных мыслей поражает бездонный запас словесной эквилибристики. Ведь в действительности вся необходимая философия для человека умещается в десяти заповедях Бога. Поэтому спрашивается, зачем все это. Ответ очевиден – потому что речь идет о провозглашении гармонии с научной точки зрения. Однако науки нет, есть подобие науки (надо отдать должное, математического уклона), поэтому гармония идет на тактику – заболтать тему, обескуражить объемистостью псевдо научными выражениями вроде «рефлектированнсть», «чувственная единичность», «обусловленность», «противоречащие крайности», «эти пустые абстракции единичности и противоположной ей всеобщности», которые валят, словно из ящика пандоры.

Философа можно было бы оставить в своих причудливых размышлениях по поводу «души, отлетающей в звуке»134 (как будто бы он был свидетелем всему этому), но в его воззрениях прослеживается далеко идущий страшный феномен – сущность тоталитарно реакционной секты. Давайте еще раз окунемся в ход его размышлений поглубже. Читайте внимательно это философское оформление вечных мистических настроений всего мира в факторе гармонии, свободы и справедливости, продолжением которого закономерно стал марксизм, фашизм, большевизм и т. д.

Гегель пишет о способности мозга развить свои способности, используя научные данные: «Философия имеет своим исходным пунктом опыт, непосредственное и рассуждающее сознание. Возбужденное опытом как раздражителем, мышление ведет себя в дальнейшем так, что поднимается выше естественного, чувственного и рассуждающего сознания в свою собственную, чистую, лишенную примесей стихию… Этот стимул вырывает мышление из указанной всеобщности и лишь в себе испытываемого удовлетворения и принуждает его к развитию из самого себя»135.

«Воспринимая содержание эмпирических наук и снимая свойственную ему форму непосредственности и данности, мышление есть вместе с тем развитие мышления из самого себя»136.

Более развитая философия основывается и содержит в себе старые понятия, их переработав, что-то выбрасывается, что-то добавляется: «Подобно тому как развитие логической идеи оказывается движением от абстрактного к конкретному, так и в истории философии наиболее ранние системы суть также наиболее абстрактные и, следовательно, вместе с тем и наиболее бедные системы. Отношение между более ранними и более поздними философскими системами в общем такое же, как между предшествующими и последующими ступенями логической идеи, а именно последующие ступени содержат в себе предшествующие как снятые»137.

Философия помогает идеи следовать путем развития: «Субстанция представляет собой существенную ступень в процессе развития идеи; она, однако, сама не есть абсолютная идея, а есть идея в еще ограниченной форме необходимости»138.

Развитие суждения это перевод духовного качество на более офизиченное явление. То есть, что происходит в небесах, то же происходит в более твердых выражениях физики: «Само развитие суждения состоит в том, что всеобщность, которая вначале есть только абстрактная, чувственная всеобщность, специфицируется как всякость [совокупность всех] (Allheit), род и вид и, наконец, как развитая всеобщность понятия»139.

Называя эзотерическую философию спекулятивной, Гегель фактически утверждает астрологический принцип: «Подобно Солнечной системе, государство, например, представляет собою в практической области [такую же] систему…»140

Идея есть истина, есть результат движения мысли всего предшествующего времени, которые, настоящими и косвенными факторами, находятся теперь в ней кирпичиками здания: «Доказательство того, что идея есть истина, нам не приходиться требовать только теперь; все предыдущее развитие мышления содержит в себе это доказательство. Идея есть результат этого шествия мысли; однако мы не должны понимать этот результат так, будто идея есть нечто лишь опосредствованное, т.е. опосредствованное чем-то, что является иным, чем она сама. Идея есть, наоборот, свой собственный результат, и, как таковой, она есть столь же непосредственное, сколь и опосредствованное. Рассмотренные доселе ступени бытия и сущности, равно как и ступени понятия и объективности, не суть в этом их различии нечто неподвижное и самостоятельно существующее. Нет; они оказались диалектичными, и их истина состоит лишь в том, что они суть моменты идеи»141.

Природа демонстрирует принцип эволюции, где наряду с удачными появляются неудачные комбинации: «Природа всюду стушевывает существенные границы, создавая промежуточные и неудачные образования, которые всегда являются возражениями против всяких твердых отличительных признаков. Даже в пределах определенных классов (например в пределах человеческого рода) эти границы стушевываются уродцами; последние, с одной стороны, должны быть причислены к этому виду, но, с другой стороны, лишены тех определений, которые следовало бы рассматривать как существенные особенности данного вида. Для того чтобы мы имели право называть такие создания неудачными, плохими, искаженными, у нас должен иметься для сравнения твердый тип. Но такого рода тип нельзя почерпнуть из опыта, ибо как раз последний и дает нам этих так называемых уродцев, неудачные формы, промежуточные создания и т.д.»142

Природа есть живое целое. В природе наблюдается процесс восхождения по ступеням развития. Это происходит следующим образом: в природе офизиченных явлений появляется идея, которая находится в закупоренном состоянии (связью с бытием, жизнью, называемой смертью), которую она скидывает, закупориваясь сильнее в свое «я» (открывая для себя свою жизнь), а затем освобождается и от закупорки своего «я», становясь духовным существом, которое и есть истина: «Природа есть в себе некое живое целое. Ее восхождение по ступеням развития состоит ближе в том, что идея полагает себя как то, что она есть в себе, или, что то же самое, – в том, что она выходит из своей непосредственности и внешности, являющейся смертью, и входит внутрь себя, чтобы сначала стать живым существом, а затем снять также и эту определенную форму, в которой она есть лишь жизнь, и породить себя к духовному существованию, которое является истиной и конечной целью природы и подлинной действительностью идеи»143. (Если почитать отстраненно, не понимая фактор «единства противоположностей», то написанное представляется результатом шизофренического расстройства мозга, чем в общем и является само по себе «единство противоположностей»).

В любой низшей форме заложены принципы высшей, с последующим выводом, что любая форма может легко стать другой. Если это утверждение перенести на масштаб мира, то получается, что вообще в любой форме содержаться принципы всех существующих форм: «У тюльпанов, называемых монстрозами, лепестки колеблются между настоящими лепестками и листьями. Настоящие лепестки – это те же листья, только более утонченные. Пестик тоже всего лишь стянутый лист; да и пыльца (у роз например она имеет вид желтого порошка) имеет природу листьев. Точно так же семянная коробочка и плод всецело имеют природу листа, как это видно и из того, что на спинке плода встречаются иногда листья. Лиственную природу можно распознать и в косточке плода. Шип дико растущих растений превращается у облагороженных растений в лист; яблочные, грушевые и лимонные деревья имеют на скудных почвах шипы, которые при возделывании исчезают, превращаясь в листья. / Таким образом во всем образовании растения обнаруживается одна и та же однородность и простое развитие; и это единство формы есть лист. Одна форма может поэтому легко перекинуться в другую»144.

Однако каждая форма есть результат ее внутреннего отличия от других: «Каждая система, как развитое целое, содержит в себе и моменты других систем, то все же в каждом остается преобладающей одна какая-нибудь форма понятия»145.

Гегель указывает, что в зоологии торжествует мнение восхождения от низшего к высшему: «В ступенчатом ходе развития, образуемом родами и видами, можно начать с неразвитых животных, у которых различия еще не существуют с такой определенностью в трех системах – чувствительности, раздражительности и воспроизводства. Человек как наиболее совершенный живой организм стоит на высшей ступени развития. Эта форма классификации по ступеням развития получила в зоологии особенное значение в последнее время; ибо считают естественным восхождение от неразвитого к высшему организму»146.

Развитие есть возвышение себя до истинности, а истинность, таким образом, есть возвышение себя: «Все развитие духа есть не что иное, как возвышение самого себя до своей собственной истинности, и так называемые силы души никакого другого смысла и не имеют, как только тот, чтобы быть ступенями этого возвышения духа. Благодаря этому саморазличению, благодаря этому самопреобразованию и благодаря сведению своих различий к единству своего понятия, дух только и есть истинное, равно как и нечто живое, органическое, систематическое»147.

Философия должна поведать о духе с научной точки зрения, которая в свою очередь должна доказать истинность духа процессом его развития, что одновременно будет доказательством истинности и самого процесса развития: «Поэтому своим конечным результатом философия природы – а через ее посредство и логика – должна иметь доказательство необходимости понятия духа. Наука о духе, со своей стороны, должна показать истинность этого понятия о духе посредством его развития и осуществления».

Для духа свобода является эталоном, которая однако не существует в нем изначально, но которую нужно еще достичь: «Действительная свобода не есть поэтому нечто непосредственно сущее в духе, но нечто такое, что еще только должно быть порождено его деятельностью. Как такого породителя своей свободы нам предстоит рассмотреть дух в науке. Все развитие понятия духа представляет собой только самоосвобождение духа от всех форм существования, не соответствующих его понятию; освобождение, осуществляемое благодаря тому, что эти формы преобразуются в некоторую действительность, полностью соответствующую понятию духа»148.

Дух стремиться к свободе, и это есть фактор его развития в сбрасывания с себя всех форм: «Ибо через снятие своего инобытия логическая идея, или в-себе-сущий дух и становится как раз тем, чем дух есть для себя, т.е. дух открывается самому себе»149.

Дух это идея. В начальной своей форме он более офизичен, находившись в разрозненных объектах этого мира. Затем он скидывает его удерживающую оболочку, познает самого себя, уже на уровне соединения всех бывших офизиченных духовных субстанцций, становясь таким образом конечной целью. (Здесь проглядывается идея о т.н. последней философии, которая, собрав сведения всех прошедших времен, переварив все это, выкинув явно несуразное и дополнив последними научными достижениями, становится таким образом последним учением, высшей истинной, на которую, судя по всему, претендует Гегель со своей переработкой старого на новый лад): «Дух есть всегда идея; но первоначально он есть только понятие идеи, или идея в ее неопределенности, в абстрактнейшей форме реальности, т.е. в форме бытия. В начале мы имеем только совершенно общее, неразвитое определение духа, а не то, что составляет его особенную природу. Это особенное мы получаем только тогда, когда мы от одного переходим к другому, ибо особенное содержит в себе одно и другое; но именно этого перехода мы вначале-то еще не сделали. Реальность духа сначала является, следовательно, еще совершенно всеобщей, не обособившейся: развитие этой реальности завершается поэтому лишь всей философией духа в целом»150.

Приближаясь к состоянию истинности, дух производит самоочищение себя, уничтожением в себе ничтожности, старого, не дающего движения вперед, подталкивает падавшее. Однако в состояние истины заложено противоречие, выступающее в качестве милостивого смирения, которое препятствует процессу очищения. Эта смирение, охарактеризованное суетностью, для состояния высшей истины является злом: «Вся остальная философия по отношению к конкретным формам конечности – указывает только на то, что конечное не обладает бытием, т.е. не обладает истинным бытием, а представляет собой только некоторый момент перехода и вхождения за пределы самого себя. – Конечное предыдущих сфер есть диалектика, состоящая в том, чтобы это конечное уничтожалось посредством другого и в другом. Дух же, понятие и это в себе вечное, состоит как раз в том, чтобы в себе самом осуществлять уничтожение ничтожного, приводить к тщете тщетное. – Вышеупомянутое смирение есть удержание этого тщетного, конечного, вопреки истинному, и потому само оно суетно. Эта суетность в развитии самого духа раскрывается как высшая степень его углубления в свою субъективность, как внутреннейшее противоречие и тем самым как поворотный пункт, как зло»151.

Наконец дух осознает, что его, как высшую форму, удерживают находившиеся в нем более низшие. Он преодолевает внутреннее сопротивление жалости и уничтожает их в себе, тем самым освобождаясь от тормозящих явлениях его возвышения, и становиться истинной, входит в позицию бесконечности: «Только на мгновение дух может казаться остающимся в конечности. Посредством своей идеальности он возвышается над этой конечностью, знает о пределе, что не есть безусловно прочный предел. Поэтому он за него выходит, от него освобождается; и это освобождение не есть – как полагает рассудок – никогда не завершенное, всегда являющееся только целью стремление в бесконечное, но дух вырывается из этого идущего в бесконечность прогресса, абсолютно освобождается от предела, от своего другого, и таким образом приходит к абсолютному для-себя-бытию, делает себя подлинно бесконечным»152.

Движение души к своей высшей цели начинается с того, что в ней пробуждается сознание (величия) собственного «я». Затем начинается непосредственно движение, которое несет главную задачу в очищении себя удерживающих факторов, в результате которого она превращается из условия «для всех» в условие «для себя»: «В душе пробуждается сознание; сознание полагает себя как разум, который непосредственно пробудился, как себя знающий разум, освобождающий себя посредством своей деятельности до степени объективности, до сознания своего понятия. / Подобно тому, как вообще в понятии определенность, которая в нем обнаруживается, означает прогресс в его развитии, так точно и в духе каждая определенность, в которой он себя раскрывает, есть момент развития и дальнейшего определения, его продвижение вперед к своей цели, чтобы сделать себя и тем стать для себя тем, что он есть в себе. Каждая ступень является сама по себе таким процессом; продукт же его состоит в том, что тем, чем дух был в начале в себе, т.е. только для нас, он стал теперь для самого себя (т.е. для той формы его, которую дух получает в этом развитии)»153.

Ставший таким образом индивидуум бросает вызов всему окружению: «Индивидуум должен подняться на такую ступень развития, чтобы противопоставить себя всеобщему как в-себе-и-для-себя-сущему, готовому и устойчивому предмету, – должен постигнуть себя в своей собственной самостоятельности»154.

Возвышение души происходи тремя этапами. На первом этапе, еще удерживающаяся низшими формами, душа полна желания распрощаться со всем этим бытием. Второй этап, душа настолько преисполняется желанием, что для нее ее бытие ставиться мерзким, хотя еще в ней присутствует доброе отношение, как она считает, к низшим формам. На третьем этапе, душа преодолевает свои внутренние тягости к привычному бытию, становиться настоящим «Я», разрывает, порывает, выкидывает все, что так или иначе мешает содержанию «Я», становясь таким образом просветленной формой: «Возвышение до этого пункта развития представляет собой последовательность трех ступеней… На первой ступени мы видим душу объятой сплошными грезами и предчувствием своей конкретной природной жизни. Чтобы понять все чудесное, что содержится в этой форме души, ставшей предметом внимания в новейшее время, мы должны установить, что душа находится здесь еще в непосредственном, неразличенном единстве со своей объективностью. Вторая ступень есть точка зрения помешательства, т.е. точка зрения раздвоенной в себе самой души, с одной стороны, уже овладевшей, а с другой – еще не овладевшей собой, но в своей единичной обособленности закрепленной в этой последней стадии своей действительности. Наконец, на третьей ступени душа приобретает господство над своей природной индивидуальностью, над своей телесностью, низводит эту последнюю до подчиненного ей средства и выбрасывает из себя не принадлежащее к ее телесности содержание своей субстанциальной целокупности в качестве мира объективного. Достигнув этой цели, душа выступает в абстрактной свободе своего „я“ и становится сознанием»155.

Путь свободы есть состояние помешательства, – быть в связке с миром и быть нацеленным только на себя: «Именно в состоянии настоящего помешательства оба способа существования конечного духа, – с одной стороны, развитое в себе разумное сознание со своим объективным миром, с другой стороны, процесс внутреннего ощущения, крепко держащийся за самого себя и внутри себя самого имеющий свою объективность, – каждый для себя развиты до внутренней целостности, до личности»156.

Когда достигается рассудок состояния «Я», у него появляется привилегия на сумасшествие, – осознавая свою бессильность, он одновременно и хочет и отторгает этот мир. «Коль скоро я становлюсь конкретным „я“, как только приобретаю определенные мысли о действительности, как, например, в последнем случае начинаю думать о своей тяжести, я тотчас же начинаю понимать невозможность для себя летать. Только человек поднимается до того, чтобы постигать себя в упомянутой выше совершенной абстракции „я“. Вследствие этого он имеет, так сказать, привилегию на сумасшествие и безумие. Эта болезнь развивается, однако, в конкретном, рассудительном самосознании лишь постольку, поскольку это последнее падает на низшую ступень бессильного, пассивного, абстрактного „я“»157.