Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 7

Более понятным языком это означает:

Природа представляет собой конкретную форму, оконкреченность, но как составная часть духа она также является содержанием условной абстрактности, и, стало быть, каждое из свойств несет феномен отрицания противоположности. Мощь свободного духа состоит в том, что он примиряет, нивилирует, обстоятельство отрицания. Дух существует вечно, как до понятий природы, так и после, а не только в качестве ее абстрактной идеи. Поэтому, предшествуя природу, дух (т.е. свобода, состояние абсолютной лучшести) является целью для природы. Из духа вышла природа, но не в виде грубой, противоположной духу оконкреченности, а имеющая свойства духа. Дух как-бы направляет природу себе, и сам же в ней находится. Бесконечная свобода духа предпринимает по отношению к природе собственное предназначение – явление освобождение, а вместе с тем и объединяет ее отрицания тем, что обращенная против природы деятельность условной абстрактности, идея, становится внутренней необходимостью самой природы, подобно тому как свободный человек уверен в том, что его свобода есть выражение свободы мира, и любая его деятельность отражает деятельность мира. Стало быть, дух, вначале сам пребывающий в форме оконкреченности, а затем покинувший ее и постигающий свойство своей абстрактности (свободы), стремиться освободить самого себя, попутно, фактором косвенной импровизации своего движения, образуя при этом природу.

Таким образом, объяснение принципа развития до тривиальности прозаично. Оно одновременно и гениально, и банально простотой объяснения, поскольку ничего существенного придумать, кроме как взять уже имеющееся движение в образе движительных способностях мысли, просто невозможно. Поскольку же появилось движение и заработал принцип развития, то само появление бытия, таким образом, есть итоговый момент «полярности посредства противоположности»192 – разумного определения и безразличной случайности.

«Но так как единство в природе есть некое отношение по видимости самостоятельных вещей, то природа не свободна, а лишь необходима и случайна. Ибо необходимость есть нераздельность отличных друг от друга предметов, которые еще безразличны друг к другу, а то обстоятельство, что абстракция вне-себя-бытия (des Außersichseins) также получает здесь свое надлежащее место, представляет собой случайность, внешнюю, а не внутреннюю необходимость понятия»193.

Поскольку целостное единство элементов природы складывается из отдельных самостоятельных предметов, выявляя тем фактор всеобщей зависимости, то поэтому природа вообще не свободна, поскольку же она находиться в состоянии зависимой необходимости, она проявляет характер освобождения, и это стремление к свободе всех элементов природы оказывается царством произвола, импульсом хаотичности.

«Противоречие идеи, поскольку она в качестве природы является внешней самой себе, состоит, точнее, в противоречии между порождаемой понятием необходимостью ее образований, их разумного определения в органической тотальности, с одной стороны, и их безразличной случайностью и неопределимой незакономерностью – с другой»194.

Упоминая о присутствии разумного определения бытия Гегель делает акцент именно на сторону его развития: «В том-то и состоит бессилие природы, что она оставляет определения понятия лишь абстрактными и отдает разработку особенного, внешним определяющим моментам». Поэтому «случайность и извне-определяемость торжествуют победу в сфере природы»195.

«Следовательно, в то время как конечная материя получает движение извне, свободная материя движет сама себя; последняя, следовательно, бесконечна в пределах своей сферы, ибо в целом материя находится на ступени конечности»196. Поэтому, не трудно сделать логическое заключение – поскольку, с одной стороны, материю толкает свободный дух, а с другой, материя в состоянии свободы движет сама себя, и поскольку свободный дух есть составная часть материи, то фактически в материи изначально присутствует условие самодвижения, которое распадается на факторы угасания и развития, где первое, как временное явление бытия, второе, конечная фаза всего, в свою очередь, конечным результатом переходившее в «ничто».

Таким образом, перед нами древнее, матриархальное представление мира состояния целостности, которому возлагались почести в виде человеческих жертвоприношений, оргий, когда фалл являлся культовым представлением, изливающий семя на лоно матушки-земли, дающее тем рождение всему тому, что существует.

Божественный процесс творения это явление непрерывного течения в соединении реальности и нереальности, но мистика, старающаяся скопировать творчество, представляет собой числительно выраженную форму, т.е. ограниченную реальность. Поскольку же числительные величины это отдельные факторы, причем между которыми находится пропасть, то их необходимо соединить, чтобы числительное выражение менялось, т.е. происходило преобразование. Но в состоянии невозможности открыться, что в числительной системе развития соединяющим фактором служит положение «0», которое является выражением всей числительной системы, ее самоназванием, т.е. это то же самое, как сказать – саморазвитие, эволюция несет имя «0» и потому имеет качество «0» (яркий пример взаимодействие противоположностей это расстрел Белого дома в 1993 г., которое привело к последующей ситуации застоя и подавления несогласных, кто открыто говорит нежелательную для власти правду), то мистика идет на недосказанность и просто заменяет этот момент положением «единения противоположностей», как фундаментальной основой мироздания, причем, в последнем, гегелевском случае, это единение происходит в факторе «скачка» -борьбы нового со старым. «Переход от момента, этой его цели в момент его истинной сущности есть прямой скачок в противоположное»197. «Переход есть скачок»198. «Природа не ставит своих созданий шеренгами и понятие проводит различие по качественной определенности и постольку она лишь делает скачки»199. Но и скачок сделать невозможно от величины к величине, поскольку нет самой движительной силы, нет движения – величина есть величина, она не трогается с места, поскольку справедлива сама в себе. Поэтому, маскируя состояние «0», вбрасывается идея текучести чистого мышления, которое одновременно служит и разжижителем и двигателем, и тем приводит в движение каменную породу величин. Поистине, кто следует этой философии, у того происходит разжижение мозгов.

На словах Гегель не отрицает Бога-Творца, но в его философии нет процесса творения. Творение, по Гегелю, это результат деятельности низшей формы Бытия, процесс случайных и в тоже время неслучайных действий в общем движении всего от низшего к высшему. Под понятием Бог Гегель понимает вообще Истину, а Истина для него это Свобода, Свобода это Идея, Идея это Дух, Дух это Абсолютный дух, а Абсолютный дух есть «всеобщая субстанция»200. В общем, все что угодно, даже «божественное провидение»201, только не Бог-Творец.

Достигнув состояния озарения, Гегель делает смелые заявления. «Объект, далее, есть вообще единое – еще не определенное в себе – целое, объективный мир вообще, бог, абсолютный объект. Но объект имеет также различие в себе, распадается внутри себя на неопределенное многообразие (как объективный мир), и каждое из этих обособившихся составных частей (Vereinz lten) есть также некий объект, некое внутри себя конкретное, полное, самостоятельное наличное бытие»202. Это означает, Бытие это конструкция целостного состояния, которое вообще есть Бог, Который распался на составные части, реализовав тем мир.

«Абсолютная свобода идеи состоит в том, что она… решается из самое себя свободно отпустить себя в качестве природы»203.

Основная идея всей гегелевской философии – это всеобщее развитие, и как следствие этого развитие сознания общества до высшего познания бытия – «Абсолюта», т.е. разума, соответственно развитие истории и явлений природы, как необратимый процесс для слияния физического (иллюзорного) и духовного миров, т.е. эта философия всеобщего саморазвития. Идея саморазвития в гегелевской философии фундаментальная. Гегель пишет: «Почка исчезнет, когда распускается цветок, и можно было бы сказать, что она опровергается цветком; точно так же при появлении плода цветок признается ложным наличным бытием растения, а в качестве его истины вместо цветка выступает плод. Эти формы… вытесняют друг друга как несовместимые. Однако их текучая природа делает их в то же время моментами органического единства, в котором они не только не противоречат друг другу, но один также необходим, как и другой»204. В этом примере под «текучестью природы» Гегель подразумевает внутренний дух, выстраивающий это стройное развитие.

Гегель рассматривает природу с точки зрения величины, где любое изменение утверждается переходом из одного в другое посредству «скачка». «Всякое рождение и всякая смерть вместо того, чтобы быть продолжающейся постепенностью, есть, наоборот, перерыв такой постепенности и скачок из количественного изменения в качественное»205. Очень часто этот «скачок» прямо революционен, настолько он изменяет природу объекта. «Например, вода, при изменении ее температуры не только становиться от этого менее теплой, но и проходит через состояния твердости капельной и упругой жидкости; эти различные состояния наступают не постепенно, а постепенный ход изменения температуры вдруг прерывается и задерживается этими точками, и наступление другого состояния является скачком… Вода через охлаждение не становится твердой постепенно, не делается сначала кашеобразной, чтобы затем, делаясь постепенно все тверже и тверже, достигнуть консистенции льда, а сразу затвердевает; уже достигнув температуры точки замерзания, она все еще может полностью сохранить свое жидкое состояние, если она останется в покое, и ничтожное сотрясение приводит ее в состояние твердости»206.

Если ступенчатое строение бытия является лестницей эволюции, то, соответственно, сам «скачок» (по ступеням этой лестницы) является прогрессом. «Эти два перехода, от качества к определенному количеству и от последнего опять обратно к качеству, могут быть представлены как бесконечный прогресс, – как самоотрицание и самовосстановление меры в безмерном»207.

В целом взгляды гегелевской философии выражаются в скептицизме к старым догматам, в призыве к познанию, а также провозглашение логики – «это содержание есть изображение бога, каков он есть в своей вечной сущности до сотворения природы и какого бы то ни было конечного духа»208; «логика есть наука о чистой идее, т.е. об идее в абстрактной стихии мышления»209, «поскольку логическое есть абсолютная форма истины, поскольку оно, больше того, само есть чистая истина, оно представляет собой нечто совершенно иное, чем только полезное. Но так как самое лучшее, наиболее свободное и самостоятельное есть одновременно и наиболее полезное, то можно рассматривать логику также и с этой стороны»210. Стоит заметить – в милости, а соответственно, в творческом процессе Бог нелогичен.

Исходя из принципа «борьбы противоположностей» Гегель характеризовал всемирную историю как всемирный суд в достижении свободы. Всемирная история, как прогресс в сознании свободы, по Гегелю, разделяется на четыре всемирно-исторических мира: восточный, греческий, римский и германский, которым соответствуют восточная теократия, античная демократия и аристократия, современная конституционная монархия. «Восток знал и знает только, что один свободен, греческий и римский мир знает, что некоторые свободны, германский мир знает, что все свободны»211 (последнее, очевидно, вытекает из протестантского влияния о всеобщем спасении, смешанного с мистическим наклоном, католицизма, масонства и т.п., где спасение преломляется в обретение свободы). В своих взглядах на всемирную историю Гегель возвеличивал германские народы, в частности степень буржуазной развитости Пруссии. Осуществление подлинной свободы, по Гегелю, можно достичь только при помощи государственности, поэтому само государство это, как шествие бога в мире. Гегель восхвалял государство как идею права, как организацию свободы, в котором механизм насилия обуздан правом, но вместе с тем считал, что на вершине «особых прав» стоит право государства, над ним лишь право мирового духа. «В действительности поэтому, – пишет он, – государство есть вообще скорее первое, лишь в пределах которого семья развивается в гражданское общество, и сама идея государства раскалывает себя на эти два момента… момент бесконечного различения… и момент формы всеобщества»212. Отдельная личность черпает из жизни в государстве истинные понятия о нравственности, лишь в государстве она может осуществить свою подлинную свободу. Причем путь к этой свободе может лежать через насилие – временное исключение. «То обстоятельство, что насилие и тирания могут быть элементом положительного права, является для последнего чем-то случайным и не касается его природы»213. Однако и достижение свободы тоже несет в себе отрицательные моменты, общество начинает загнивать. В мирных условиях интересы и права индивидов, их сообществ и общественная жизнь вообще имеют тенденцию к укреплению, автономизации и изоляции от нравственного целого. Подобное закостенение членов нравственного организма, по Гегелю, грозит здоровьем целого, которое может в результате продолжительного мира впасть в состояние разорванности и отчуждения. Поэтому необходимо очищающее средство – войны. Высокое значение войны состоит в том, что благодаря ей «сохраняется нравственное здоровье народов, его безразличие к застыванию конечных определенностей; подобно тому, как движение ветров не дает озеру загнивать, что с ним непременно случилось бы при продолжительном безветрии, так и война предохраняет народы от гниения, которое непременно явилось бы следствием продолжительного, а тем паче вечного мира»214. Провозвестник свободы, Гегель был сторонником имущественного неравенства, объясняя это тем, что «природа несвободна и потому ни справедлива, ни несправедлива», «особенность есть то, в чем находит себе место как раз неравенство, и равенство было бы здесь несправедливо»215. Гегель сетовал на раздробленность Германии и верил, что «час Германии» пробьет и ее великой миссией станет возрождение мира216.

Находившись в христианской культуре, Гегель не отрицал, как таковое, христианство, лишь провозгласил – гармония и христианство это одно и тоже. «Христианская религия есть религия абсолютной свободы»217.

Миролюбивое отношение к христианству Гегеля казалось общественности достаточным доказательством его духовной непорочности, поэтому христиане воспринимали гегелевское учение как научное дополнение к своей вере, лишь подтверждающее существование «тонкого» мира в противостоянии французскому атеизму. Для многих философия Гегеля была своеобразным духовным откровением, высшим познанием бытия, не противоречила христианству (скорее ортодоксальному теизму), и, не понимая различий в выражениях, Бог, Истина (что понималось под этим), творчество, развития понятия, смотрели на нее вполне лояльно.

Пронизанная мистикой философия, с ее правым, более христианским и левым, более пантеистично-материалистичным крыльями, будоражила умы людей. Это был как бы новый взгляд на мир, и не грубый материализм, и не казавшееся простоватое, в чем-то отстающее от прогресса жизни, христианство.

В конце своей жизни Гегель пользовался непререкаемым уважением в среде философов. Его ученики занимали в 1830—1840 гг. кафедры философии во многих университетах Германии и других стран. Вскоре после смерти своего учителя в его последователях произошел раскол. Толчком к расколу послужило появление книги Штрауса «Жизнь Христа» и спор, главным образом который касался о Боге, о личном бессмертии и т. д. Школа распалась на «правогегельянство», истолковавшая учение Гегеля в духе ортодоксального теизма (К. Гешель, К. Дауб и др.), и радикальное левое – «младогегельянство» (А. Руге, Б. Бауэр, Л. Фейербах, Д. Штраус, М. Штирнер), подчеркивавшие в противовес гегелевскому мировому духу роль отдельных личностей в истории. Это не противоречило общей гегелевской философии, по которой отдельно взятый предмет или человек и целое бытие взаимосвязаны. Левые проводили и более пантеистические принципы. Промежуточное положение заняло «ортодоксальное» гегельянство (К. Михелет, К. Розенкранц и др.), основной целью которого являлось примирение противоположностей.

Заняв сначала пантеистическую позицию, по которой природа является одухотворенной активным началом, Людвиг Фейербах затем пошел еще дальше, и, исходя из положения, что, по Гегелю, подобное «начало» существует и в человеческом сознании, пришел к выводу, что Божества вовсе нет, а есть только природа и ее высшее произведение – человек, принял жесткую материалистическую сторону. Его окончательная философия заключается в том, что человек – это наиболее совершенная часть природы, сам сотворил бога и теперь осмысливает себя как его творение, реальная картина искажается, выворачивается наизнанку. В основе этики Фейербах закладывал любовь как диалог «я» и «ты», естественно был сторонником гуманизма.

С 1836 г. Фейербах начинает критиковать теологию и полностью переходит к материализму в работе 1841 г. «Сущность христианства». В 1843 г. Вышли его «Основные положения философии будущего». «Надо было пережить освободительное действие этих книг, – писал впоследствии Энгельс об этих сочинениях Фейербаха, – мы (т.е. левые гегельянцы, М. в том числе) стали сразу фейербахианцами»218.

Свой анализ мироустройства Маркс стал базировать на гегелевской философии саморазвития лишь исключив весь его «идеализм» (признание существования духовного мира). Вместе с тем раскритиковал Фейербаха за его бесцельность. До этого времени философы материалисты лишь объясняли мир со своей точки зрения. Маркс же стремился не к объяснению, а к изменению бытия. «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»219 – из сочинений Маркса. Опираясь на изучение немецкой классической философии (Кант, Шеллинг, Фейербах и др.), английской политэкономии (Смит, Рикардо и др.), французского социализма* (Сен-Симон, Фури и др.), французских естествоиспытателей (Ламарка, Жоффруа), т.е. экономику взяли от мыслителей передовой протестантской страны, философию, цели и угодные им научные воззрения от мистически настроенных немцев и французов, Маркс и Энгельс разработали диалектический материализм, теорию прибавочной стоимости и учение о коммунизме.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Геллер М. Я. История Российской империи. В 3-х томах. Т. 3. Москва, МИК, 1997, стр. 150.

2

ГА РФ, ф. 583, оп. 1, д. 7, л. 24 об.

3

ГА РФ, ф. 677, оп. 1, д. 944, л. 7 об.

4

ГА РФ, ф. 583, оп. 1, д. 4, л. 79.

5

ГА РФ, ф. 641, оп. 1, д. 115, л. 78—78 об.

6

ГА РФ, ф. 677, оп. 1, д. 299, с. 80..

7

Там же, д. 669, л. 40, 41 об.

8

К. П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. Т. 1. Полутом 2. Выпуск 3. Предис. М. Н. Покровского. Москва, Петроград, Госиздат, 1923, стр. 1008.

9

Голос минувшаго. 1917. №4. Москва. Николай II. Материалы для характеристики личности и царствования. В. П. Обнинский. Последний самодержец. (Материалы для характеристики Николая II). Москва. 1917. С. 42.

10

Голос минавшаго. 1917. №5—6. Москва. Черевин и Александр III. С. 99.

«К концу восьмидесятых годов врачи ему совершенно запретили пить и так напугали царицу всякими угрозами, что она внимательнейшим образом начала следить за нами (т.-е. за мужем и за Черевиным, как его другом и человеком прославленно пьяной репутации). Сам же государь запрещения врачей в грош не ставил, а обходиться без спиртного ему с непривычки, при его росте и дородстве, было тяжело. На средах императрица, словно надзирательница какая-нибудь, раз десять пройдет мимо его карточнаго стола, – видит, что около мужа нет никакого напитка, и спокойно, счастливая, уходит… А, между тем, к концу вечера – глядь – его величество уже опять изволить барахтаться на спинке, и лапками болтает, и визжит от удовольствия… Царица только в изумлении брови поднимает, потому что не понимает, откуда и когда это взялось? Она же все время следила! …

– А мы с ним, – лукаво улыбается Черевин, – мы с его величеством умудрились: сапоги с такими особыми голенищами заказывали, чтобы входила в них плоская фляжка коньяку, вместительностью в бутылку… Царица подле нас – мы сидим смирнехонько, играем, как паиньки. Отошла оно подальше, – мы переглядываемся, – раз, два, три! – вытащим фляжки, пососем, и опять, как ни в чем не бывало… Ужасно ему это забава нравилась… Конечно, не столько ему коньяк был нужен, сколько заманило это его: как, мол, вот, он царь, самодержец и прочее, а будто бы жены боится и должен от нея в выпивке скрываться, как какой-нибудь армейский обер-офицер… В роде игры… И называлось это у нас: „голь на выдумки хитра“… Раз, два, три! – Хитра гол, Черевин? – Хитра, ваше величество!.. Раз, два, три!.. и сосем…» (С. 99—100).

11

Богданович А. В. Три последних императора. Дневник А. В. Богдановича. Москва / Ленинград, изд. Л. Д. Френкель, 1924, стр. 151.

«Затем все эти слухи умолкли, характер его смягчился, но теперь, видно, снова наступила реакция, которую Ментеверде приветствует, так как наше общество так сгнило за последнее время, что его нужно круто взять в руки. Говорил, что у нашего царя есть задатки, что он будет Иоанном Грозным и это слава богу. От себя скажу, что не дай бог, так как теперь не те времена» (С. 151).

12

Вел. кн. Александр Михайлович. Книга воспоминаний. Прил. к «Иллюстрированной России». Paris, LEV, 1933, стр. 173—174.

Эмигрант, князь П. Ишеев пишет в «Воспоминаниях»: «Спокойный, закрытый рейд у Котки, усеянный небольшими островками, населенными флегматичными финнами, преимущественно рыбаками, был очень удобен для наших занятий.

С корабля была видна массивная, деревянная дача Александра III, куда Император приезжал на рыбную ловлю и откуда последовала историческая депеша Царя: „Когда русский Император удит, Европа может подождать“.

Такого множества всякой рыбы, которая была в шкерах, я никогда больше, в своей жизни, нигде не видел. За бортом корабля, у рукава с отбросами, ее кишела целая масса. И каких пород мы здесь только не наблюдали? …

Вспоминается, как раз, будучи на одном из островов, мы наблюдали за финном, который сидел в лодке и, попыхивая трубкой, спокойно накручивал ногами конец от невода, подтягивая его к лодке. Вдруг показалась огромная рыба, которая затем с такой силой вскочила в лодку, что чуть не выбросила из нее финна. Но он не растерялся, моментально схватил большую деревянную колотушку, вскочил верхом на рыбу и стал наносить ей удары по голове. Оглушив таким образом это „чудовище“, он выволок его на берег. Сбежалось все население этого островка, от мала до велика, выражая свою радость и предвкушая хороший заработок. Это был чудовищной величины лосось, редкость не только для нас, но очевидно и для самих финнов» (Ишеев П. П. Осколки прощлого. Воспоминания, 1889—1959. Нью-Йорк, 1959, стр. 36).

13

Вел. кн. Александр Михайлович. Книга воспоминаний. Прил. к «Иллюстрированной России». Paris, LEV, 1933, стр. 68—69.

14

Феоктистов Е. М. За кулисами политики и литературы. Воспоминание. 1848—1896. Вступ. ст. А.Е. Преснякова, Ю. Г. Оксмана. Москва, Новости, 1991, стр. 215—216.

15

Витте С. Ю. Воспоминания. Детство. Царствование Александра II и Александра III. (1849—1894). Т. III. Ленинград, Госиздат, 1924, стр. 154, 334.

16

Чулков Г. И. Императоры. Психологические портреты. Москва – Ленинград, тип. Госиздата «Красный пролетарий», 1928, стр. 344.

17

Вел. кн. Александр Михайлович. Книга воспоминаний. Прил. к «Иллюстрированной России». Paris, LEV, 1933, стр. 61—62.

18

Исмаил-Заде Д. И. И.И. Воронцов-Дашков – администратор, реформатор. СПб, Нестор-История, 2008, стр. 23.

19

Письма Победоносцева к Александру III. Т. I. Предис. М. П. Покровского. Москва, Новая Москва, 1926, стр. 318—319.