Каждый дар – это проклятие

– Да, наверное.

Приходит Лили, распахивая входную дверь. От нее пахнет зимой. В руке у нее сумка из супермаркета.

– За нами все-таки следят! – выпаливает она в ярости, доставая из сумки газету «Килбег Ивнинг Стар» и швыряя ее на кухонный стол.

Рождественская елка слегка вздрагивает. Газета уже развернута на нужной странице. Со статьей «Ведьмы из Сент-Берни», то есть про нас с Фионой и Лили.

В статье приведены анонимные высказывания одноклассников и сводка странных событий последнего года. Событий, о которых известно общественности. Все начинается с меня и с карт Таро. После описывается исчезновение Лили в феврале и ее странное появление спустя месяц. В тексте постоянно упоминается «душегубка», всегда в кавычках, но с маленькой буквы, как будто это некое место, куда мы ходили душить людей.

Далее упоминаются пожар, гибель сестры Ассумпты и оставленное ею странное завещание. В пользу проблемной и неуспевающей ученицы Мэйв Чэмберс, обвиняемой в колдовстве, издевательствах и откровенной глупости. И которая, что очень важно, присутствовала при гибели сестры Ассумпты.

Следует признать, что это довольно захватывающая история. Хуже всего то, что она сопровождается нашими фотографиями. В комплекте с небольшими заметками – нашими «характеристиками». Моя фотография ужасна. Всклокоченные волосы, жирный блеск на лбу и носу. Лили выглядит совершенно не от мира сего, как будто даже не замечала фотографа, с полузакрытыми глазами. Фиона, что вполне предсказуемо, выглядит потрясающе. Огромная, сияющая белизной улыбка. Яркие, смеющиеся карие глаза.

ЛИЛИ О’КАЛЛАХАН, 17 лет

– Талантливая художница

– «Зациклилась на мне!»

– Рыбы!

– Исчезла в прошлом феврале и нашлась спустя месяц

ФИОНА БАТТЕРФИЛД, 17 лет

– Начинающая актриса

– Телец!

– «Была мила со всеми… пока не преобразилась…»

– Отец-ирландец / Мать иммигрировала с Филиппин в 2003 году

МЭЙВ ЧЭМБЕРС, 17 лет

– Заводила

– Перед исчезновением Лили гадала одноклассницам на картах

– «Настоящая корова»

– Стрелец!

– Откуда у тебя это, Лили?

– От одной девушки из молодежного оркестра. Там все с ума сошли. Хотели, чтобы я подписала все их копии.

– У всех были копии?

– Да, их раздавали бесплатно. В зале, где мы репетируем, осталась целая большая стопка.

– О боже, Лил, мне так жаль. Ужасное описание и дурацкая фотография.

– Просто дерьмовая! – Лили шлепает рукой по газете, сотрясая стол. – Я же очень стараюсь, понимаете? Быть настоящим человеком, который живет и умирает. Хотя иногда и кажется, что все это ненормально и несправедливо. А когда происходят такие вещи, это кажется еще более ненормальным.

Мы с Фионой кладем руки ей на плечо, обмениваясь взглядами. Мы всегда очень остро переживаем моменты, когда Лили расстраивается. Плохо, что в магазинах не продают открытки с надписью «Мне жаль, что ты больше не река».

– Э, а кто обозвал меня коровой? – пытаюсь я найти хоть что-то смешное.

– Лучше сразу отсеять тех, у кого не было причин называть тебя коровой, – толкает меня локтем Фиона.

– Так, я это запомню.

– По крайней мере, здесь ничего не написано про твоих родителей, не говоря про упоминание иммиграции, – говорит Фиона, изучая газету. – Полнейший мрак.

– Абсолютный, – соглашаюсь я. – Мне жаль, Фи.

Я поворачиваюсь к Лили.

– Так почему тебе понадобилась моя ванная? Мы что, собираемся читать заклинание или что-то в этом роде?

Лили лезет в сумку и достает оттуда бутылку отбеливателя и тюбик синей краски для волос.

– Вроде того.

– Так ты точно уверена? – спрашивает Фи, собирая светлые волосы Лили на затылке.

– Да.

Я сижу на краю ванны с Паоло, а Фиона заметно нервничает сильнее, чем Лили.

– А ты сможешь заставить их отрасти заново, если вдруг испортишь прическу? – вырывается у меня, прежде чем успеваю добавить: – Конечно, я не имею в виду, что ты ее обязательно испортишь.

– Не знаю. Наверное, – отвечает Фи. – Я никогда раньше не занималась шевелюрой.

– Просто отрежь, – говорит Лили ее отражению.

Фиона снова собирает волосы и одним быстрым движением обрезает их ножницами. В руке у нее остается хвостик длиной дюймов в шесть. Мы молча разглядываем его, вспоминая Хэзер и чайные пакетики, которые она откладывала из чашек, чтобы выкачать из меня магию; вспоминаем ресницы Фионы и почерк в ее дневнике. Вспоминаем вечер в ванной Нуалы, когда Фиона сняла колготки и сквозь слезы сказала нам, что ее дар начал угасать, но желание наносить себе увечья – нет.

Я тогда еще сказала Фионе пойти поговорить с Хэзер. После ритуала мы так нуждались в терапии. Мисс Бэнбери. Какой гениальный ход. Нужный человек в нужное время. Готовый проявить сочувствие, а заодно и высасывающий нас обеих досуха.

Мы одновременно говорим одно и то же.

– Их надо сжечь.

Мы кладем волосы Лили в пластиковый пакет для покупок, в котором была краска, чтобы потом сжечь, и Фиона начинает наносить отбеливатель. Я снова изучаю газетную статью.

– Это дело рук «Детей»?

– Думаешь, это они написали? – недоверчиво спрашивает Фиона.

– Не знаю. Мы же знаем, что у них везде есть связи и что они следят за нами. Может, они лично и не писали, но повлияли на тех, кто написал. Или на владельцев газеты, или еще на кого-нибудь.

– Почему ты так уверена, что это не просто… любопытная история? Ведь всем же нравится что-то необычное? Вот журналисты и написали.

– Жжется, – прерывает нас Лили. – Так и должно быть?

– Да, немножко. В статье не упоминается Хэзер Бэнбери, верно? Потому что Дори понимает, что если люди начнут копаться в делах Хэзер, то в конце концов дойдут до нее самой.

– Верно, – кивает Фиона.

– Тогда зачем им печатать эту историю про нас?

– Чтобы высмеять и унизить нас, – отвечает Лили. – Чтобы, если мы что-то расскажем, нас воспринимали как законченных чудачек.

– Боже, я даже не подумала об этом, – произношу я, ощущая себя настолько усталой, что ложусь в пустую ванну. – Из-за этого мне хочется продать эту дурацкую школу и перевезти нас всех на Фиджи.

– Этого-то от тебя и добиваются «Дети», – говорит Фиона. – Лили, откинь голову в раковину.

Я передаю ей длинную металлическую лейку душа.

– Да, я понимаю, что они этого хотят от меня, но можно же немного помечтать.

Жужжит мой телефон. Это Ро.

Ты дома?

– Ро едет сюда, – говорю я, отвечая на сообщение. – Полный дом О’Каллаханов.

Фиона ополаскивает теперь уже соломенно-белые волосы Лили.

– Той ночью Ро и Аарон на время ослепли, – робко начинаю я.

– Что значит ослепли?

– Ну, потеряли зрение.

– Надолго?

– Примерно на минуту.

Девочки не успевают ответить, потому что Ро вбегает по лестнице, крича что-то о том, что он рок-звезда. Врывается в дверь и словно пьяный кричит:

– Ух ты, оргия в ванной! А по какому поводу?

– Мы красим волосы Лили, – отвечаю я. – Потому что теперь мы, видите ли, знаменитости.

Он выглядит смущенным.

– А? С каких это пор вы знаменитости? Это я знаменитость.

– Что?

Ро держит в руках выпуск «Хот-Пресс».

– «Сингл недели», детка!

Мы все сходим с ума. Ро достает из большой, похожей на курьерскую сумки три бутылки «Кавы». Первая уходит почти целиком на то, чтобы облить нас, как гонщиков «Формулы-1».

– Боже, Фи, это ведь не испортит краску? – спрашивает Лили, перебирая пальцами прядь намокших бледных волос.

– Нет, – смеется Фи. – Садись, я нанесу немного синего.

– «Сингл недели», – повторяю я, удивляясь тому, насколько это крошечное достижение может изменить всю жизнь Ро. – Ро, это же грандиозно.

– Грандиозно, – соглашается он, с удовольствием прихлебывая из бутылки. – Настолько, что можно увидеть из космоса. Погодите, а о чем вы говорили?

Пока синяя краска сохнет, мы рассказываем про «ведьм из школы Святой Бернадетты». Ро с опаской рассматривает газету.

– Ничего себе, – говорит он. – Всю славу у меня украли.

Я не решаюсь сказать ему, о чем думаю и о чем, должно быть, думают Фиона и Лили. Если за статью в «Килбег Ивнинг Стар» ответственны «Дети», то, может быть, они стоят и за статьей в «Хот-Пресс»? Первая – местная газета, а второй – национальный журнал. Одна статья – целенаправленная атака на нас, другая – лишь несколько строчек о сингле инди-рока. Какая им выгода печатать восторженные отзывы о «Маленькой частной церемонии»?

А выгода в том, чтобы разобщить нас. Они видели, как сливаются наши способности и что с каждым разом мы все лучше и лучше обращаемся с ними. Ро с Аароном даже попытались определить их местонахождение, просто объединив вместе свои силы. Мы, несомненно, сильнее вместе. И почему бы им не попытаться разделить нас?

Чем больше внимания привлекает МЧЦ, чем больше концертов она дает, тем вероятнее мы потеряем Ро. Но ведь он и так уже едва не был потерян? И вернулся.

Мы все восхищаемся новой прической Лили, в том числе и Фиона, которая сначала не хотела ее красить. И в самом деле Лили выглядит великолепно. Дерзкой, но одновременно по-милому озорной. Похоже, она сама не может поверить в свою удачу.

– Невероятно! – повторяет она, любуясь своим отражением. – Разве я не выгляжу великолепно?

– Согласна, – киваю я. – Ты выглядишь великолепно.

– Ну да, неплохо, – говорит Фиона, оценивая свою работу. – Ладно, мне нужно домой. Мама готовит фахитас. Так мы завтра идем туда?

«Туда» – это на Рождественский вечер в доме Холли Макшейн – якобы ежегодное мероприятие, на котором всегда присутствовала Фиона и о котором мы с Лили даже не слышали. На этот раз пригласили и нас. Такое чувство, что ученицы школы Святой Бернадетты, пережив травму, цепляются за любую возможность побыть вместе. Словно последние динозавры, которые станут окаменелостями после выпуска. Это сентиментальное чувство перевешивает любые смутные представления о группировках или о популярности. Или, по крайней мере, перевешивало до выхода статьи.

– Ну, не знаю, – говорю я, снова опуская взгляд на газету. – То есть я имею в виду после этого. Я не знаю, хочу ли я веселиться с людьми, которые сдали нас прессе и описали… так.

– Да успокойтесь вы, «леди Ди», – отвечает Фиона. – Скорее всего, это были выдуманные цитаты. А если и не выдуманные, то вырванные из контекста. Нужно верить в людей.

Она сверяется с часами.

– Ладно, время фахитас, я ухожу.

В итоге Лили уходит с ней, признав, что фахитас – это одна из тех немногих вещей, которые могут предложить люди, но не река. Остаемся только мы с Ро, облитые «Кавой» и синей краской для волос, сидящие в ванной.

– Прочитай еще раз, – говорит Ро. – На этот раз вслух.

– Ну ладно, – ухмыляюсь я, делая длинный глоток из бутылки. – «Маленькая частная церемония» – эклектичная панк-рок-четверка из Килбега, которая впервые привлекла к себе внимание, гастролируя с Хонор Оун в начале этого года. Их первый сингл, «Девушка-волк», представляет собой полнозвучный, энергичный и шумный гимн, утверждающий себя и как классическая ода молодой любви, и как захватывающая история трансформации.

Я отрываю взгляд от журнала в полнейшем восхищении.

– Я же говорила, что им понравится.

– Так и есть. Читай дальше.

– Этот сингл в паре с озорной и вызывающей песней «Не твое дело, Глиннер» на другой стороне обеспечил «Маленькой частной церемонии» прочное место на ирландской музыкальной квир-сцене. Особого упоминания заслуживает Ро О’Каллахан с бархатным голосом, звучащим отчасти как Люк Келли, и отчасти как Долорес О’Риордан. Если по их исполнению в «Девочке-Волке» и можно о чем-то судить, то они вполне могут стать следующим великим ирландским вокалистом.

Я кладу журнал на грудь.

– Детка, они назвали тебя следующим великим ирландским вокалистом, – шепчу я.

– Мэйв, – шепчет Ро в ответ с такой широкой улыбкой, что она вполне могла бы генерировать электричество. – Они назвали меня «они».

Я снова хватаю журнал и просматриваю последнюю строчку.

– О да!

Наступает небольшая тишина, счастливая тишина, и я понимаю, что прервать ее может только Ро.

– Это и вправду хорошее ощущение.

– Каково это?

– Как будто… как будто окончание чего-то очень важного. Важной подготовки. И теперь настала пора признать и использовать свои силы. Не знаю… может, теперь я точно не буду сомневаться.

– С этой темой про местоимения?

Мне тут же хочется ударить себя за такое неуклюжее выражение. «Тема с местоимениями». К счастью, Ро только кивает.

– Здорово, – говорю я и упираюсь головой в холодную эмаль ванны, глядя на этого человека.

Через маленькое круглое окно ванной падает зимний солнечный свет, рассыпаясь призмой цвета по плиткам, и я вижу их во всей их яркой многогранности.

– Поздравляю, – робко добавляю я. – Может, выпьем за это?

– Да, – отвечает Ро, поднимая «Каву». – За самопринятие и самопознание.

– И за испанское шампанское.

– Да. За самопринятие, самопознание и испанское шампанское.

Мы целуемся, и это Ро, с кем я выросла, и Ро, с кем я чуть не умерла, и Ро со сцены, кто предстает перед глазами всего мира. Все они, все вместе. Все сразу.

7

ЕСЛИ БЫ ШКОЛА ПРОДОЛЖАЛА РАБОТАТЬ, последний день зимнего семестра прошел бы за просмотром фильмов, обменом глупыми маленькими подарками и сплетнями. Были бы домашние вечеринки, походы по магазинам за нарядной одеждой и горячим шоколадом в кафе. Вместо этого семестр просто заканчивается на следующий день после очередного отсутствия Лорны МакКеон и письма от мисс Харрис.

Дорогие девочки, вы настоящие герои! Вы превосходно закончили этот трудный семестр в исключительных обстоятельствах. Наслаждайтесь каникулами, увидимся в Новом году.

Я закрываю ноутбук. Со школой почти покончено. Осталось только три академических месяца с января по апрель, потом месяц подготовки, потом выпускные экзамены, а потом ничего.

В дневниках для домашних заданий на обратной стороне напечатан список с номерами телефонов класса, все они стационарные. Я легко нахожу номер МакКеон, но долго медлю, прежде чем набрать его. В конце концов, мы же не подруги. И вот я набираюсь решимости.

В трубке долго раздаются длинные гудки. Это ничего не значит, напоминаю я себе. Иногда я и сама забываю, что у нас есть городской телефон, и мне приходится искать его, когда он звонит.

– Алло?

Мужской голос. Очевидно, отец.

– Здравствуйте, а Лорна дома? – спрашиваю я как можно более естественным тоном.

– Кто ее спрашивает?

– Это… – я запинаюсь, пытаясь вспомнить газетную заметку. – Вероника Толбот.

Поверить не могу, что мой мозг выбрал именно это имя. Оно настолько очевидно фальшивое, что я едва ли не физически ощущаю недоверие мистера МакКеона.

– Это Ронни, – говорю я, пытаясь прийти в себя. – Из школы.

– Ронни? Из школы? Лорны нет, – четко говорит мистер МакКеон в полной уверенности, что я пытаюсь отнять у него время.

Затем на заднем плане слышится другой голос, женский. Что-то вроде: «Кто там? Спрашивают Лорну?» Мистер МакКеон наполовину закрывает трубку.

– Да какая-то девочка спрашивает о Лорне.

А потом добавляет:

– Может, она что-то знает?

У меня кровь стынет в жилах. Значит, Лорна отсутствовала на занятиях не по болезни. Слышен стук пластика, затем женский голос произносит:

– Алло? Вы подруга Лорны?

– Э-ммм, – тяну я. – Мы вместе учимся. Нам поручили проект, а она несколько дней не появлялась онлайн, так что я решила проверить.

Мистер МакКеон, похоже, догадывается, что я ничего не знаю, и его голос становится еще более жестким.

– Она живет у родственников. Я передам ей, что вы звонили.

И он вешает трубку. Я какое-то время сижу ошарашенная, не понимая, что разговор закончился. Потом пишу сообщение Нуале.

Лорна МакКеон. Девочка из нашей школы. Думаю, нужно добавить ее в список.

Нуала долго не отвечает. Затем приходит сообщение.

На сегодня она уже вторая из пропавших.

По коже у меня от страха и волнения пробегают мурашки. Мне кажется, что все происходит совсем не так и не в том порядке. «Дети Бригитты» дергают за ниточки так ловко, что трудно догадаться, где ниточка, а где просто чистый воздух. Я помню слова Фионы о том, что когда у тебя есть молоток, то все выглядит как гвозди.

Лорна может находиться где угодно и делать что угодно. Например, могла сбежать из дома с каким-нибудь парнем. Газетная статья может быть просто статьей о подростках с причудливыми интересами, пусть и настолько безвкусной. Рецензия на сингл группы Ро может быть просто доказательством того, что талантливые исполнители наконец-то добились признания.

В каком-то отношении это даже хуже, чем когда тебя осушают, отравляют и околдовывают. По крайней мере, тогда было очевидно, что кто-то настроен против тебя. А сейчас просто происходят какие-то события, которые кажутся относительно нормальными.

Я прошу отца отвезти меня к Фионе, чтобы мы могли собраться все вместе. Он с радостью отзывается и всю дорогу болтает со мной.

– Завтра все будут в сборе, – говорит он. – Эбби прилетает в обед, а мальчики приезжают вечером. Джо говорит, что тоже вернется завтра.

Я сжимаю палец зубами.

– У тебя все в порядке, Мэйв?

Я не знаю, что ответить. Иногда бывает полезно что-то сообщить им – то, что они смогут понять и осознать. Может, Лорна как раз одна из таких вещей.

– У нас в классе есть девочка, которая не появлялась на занятиях последние несколько дней, а когда я позвонила ее родителям, те отвечали как-то странно, – начинаю я.

Отец кивает.

– Может, она болеет и не может подойти к телефону.

– Нет, она не болеет. Ее не было дома. Они попытались расспросить меня, а когда я ничего не сообщила, повесили трубку.

– Понятно, – снова кивает он. – Ну, может, это какой-то деликатный вопрос. Кое-что, связанное только с семьей. Людям, знаешь, не всегда нравится, когда посторонние вмешиваются в их дела. Да еще эта наша ирландская привычка скрывать все от посторонних, пока дело не закончится.

Перед домом Фионы он слегка обнимает меня за плечи.

– Ты ведь понимаешь, что нужно соблюдать осторожность? Не разговаривай ни с кем странным.

– Думаешь, так люди и пропадают? Просто потому, что заговаривают с кем-то странным? – спрашиваю я.

Он озадаченно смотрит на меня, как будто я хочу поспорить с ним, как будто бросаю ему вызов. Даже мой папа, мой милый, веселый папа, до сих пор разделяет мнение о том, что пропавшие девушки в какой-то степени сами виноваты в том, что пропали. Как будто заслужили это. Или не заслужили. В общем, непонятно.

Я оглядываюсь на него сквозь моросящий дождь, и его лицо уже расплывается в дымке.

Дом Фионы – всегда лучшее место для подготовки, потому что у ее мамы самая лучшая одежда. Мари также воспринимает любую нашу попытку позаимствовать у нее что-то как комплимент ее хорошему вкусу, поэтому даже специально подбрасывает мне одежду. Запасная спальня завалена ее гастрольными нарядами, оставшимися со времен музыкальной карьеры.

– Мэйв, возьми вот это, – Мари протягивает мне розовую ковбойскую рубашку с красным кантом. – Я носила ее в восьмидесятых, но сейчас я вижу такие в магазинах. Они повсюду.

Она права, сейчас такие рубашки снова продаются, и она мне очень идет.

– Оставь себе, – говорит она.

– Нет, – изображаю я протест. – Не могу.

– Никаких возражений. Она уже твоя. Дай только поглажу.

Я снимаю рубашку и передаю ей, а затем, оставшись в лифчике, сажусь на кровать Фионы.

– А вам что дарят на Рождество? – вдруг спрашивает Лили, едва мама Фионы выходит. – В смысле родители.

– Деньги, – отвечает Фиона.

– Деньги, – повторяю я.

– Деньги, – кивает Лили. – Я вот думаю купить тату-машинку.

– Что? – удивляюсь я. – Зачем тебе она?

– Ну, на «Ebay» они стоят всего семьдесят евро. И обращаться с ними не так уж сложно. Я смотрела видеоуроки.

– Я хочу сказать, зачем тебе татуировки?

Она вдруг теряет уверенность.

– Ну, однажды я заходила в тату-салон. Просто чтобы посмотреть образцы татуировок на стенах. Это как типа посетить художественную галерею.

Она рассказывает это так, будто татуировки уже некоторое время являются частью ее жизни и сегодня она наконец решила поделиться этой информацией. В такие моменты лучше не останавливать ее вопросами – пусть сама расскажет как можно больше.

– Однажды работник салона разрешил мне посмотреть, как он делает татуировку посетителю. Это была большая татуировка на спине. Я пододвинула табуретку и смотрела.

Я едва удерживаюсь от вопроса: «Когда именно это было?» Вместо этого я просто молча киваю.

– Понимаете, когда смотришь, как чернила проходят через иглу, а затем переносятся на кожу под жужжание машинки… бывает такое чувство… не знаю, как будто все очень хорошо и спокойно.

– Как это? – спрашивает Фиона.

– Это напоминает мне, что самое лучшее в жизни – это возможность измениться. Пусть даже перемена эта очень маленькая.

– Здорово, – вздыхаем мы с Фионой, явно испытывая облегчение оттого, что Лили хотя бы что-то нравится в том, чтобы быть живым человеком.

– И… Я сделала себе наколку.

– Что?

– Наколку. Такую маленькую. Как самодельная татуировка. С помощью одной из чистых инсулиновых игл моего отца. И чернил.

Она опускается на колени и закатывает черные кожаные легинсы, обнажая белую икру. Сначала я не понимаю, на что я должна смотреть. Затем присматриваюсь внимательнее и вижу маленькое черное пятнышко, которое сначала приняла за веснушку.

:D

И вдруг мы с Фионой заливаемся смехом. Нам почему-то кажется ужасно смешным, что Лили, этот маленький синеволосый Будда, вытатуировала себе эмодзи-улыбку. Лили, к счастью, тоже смеется.

– Я знаю, что это глупо, – говорит она с раскрасневшимися щеками. – Но, понимаете, мне и так мало что нравится, а это, типа, небольшое напоминание. О том, что… бывают и хорошие вещи.

Я обнимаю ее, мою самую старую подругу, и целую ее в макушку.

– Я знаю, дорогая, я знаю.

– Я тоже хочу такую, – говорит Фиона. – В том же месте.

– И я.

Мы говорим это в основном, чтобы поддержать ее, но Лили, озорно улыбаясь, уже тянется к своей сумке.

– У меня все с собой. Иглы и чернила, я имею в виду. Нужны только перчатки и дезинфицирующее средство.

– Ух ты! – глаза Фионы расширяются. – Погодите.

Она исчезает и возвращается с ковбойской рубахой, которой прикрывает резиновые перчатки и санитайзер.

– Мама занята обедом. Она не скоро поднимется.

Мы в восторге от нового приключения, как бы опасного, но не настолько смертельно опасного, как мы привыкли. Наш поступок как бы вписывается в схему обычного подросткового бунтарства. Всякий раз, как мы делаем вид, что ведем себя как типичные подростки, возникает впечатление какой-то театральности. Как будто мы разыгрываем спектакль про подростков.

Лили моет руки, надевает перчатки и начинает царапать нашу кожу иглами, пропитанными чернилами. Это не очень больно. Похоже на то, как будто острым ногтем сильно царапают кожу. Некомфортно, но не так уж больно.

Потом мы выстраиваемся в ряд, демонстрируя друг другу наши глуповато улыбающиеся друг другу наколки

:D

– Если бы мы были настоящими ведьмами, мы бы вытатуировали себе пентаграммы, – говорю я Фионе.

– Или символы Таро. Жезлы. Кубки.

– Но нет, какие-то дурацкие смайлики.

Увидев свою татуировку в зеркале гардероба, Фиона снова закатывается от смеха.

– Обожаю эти дурацкие смайлики!

Несмотря на все тревоги, я понимаю, что это отличное начало школьных каникул.

8

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ВЕЧЕРИНКА ПРОХОДИТ В ДОМЕ Холли Макшейн, очень красивой девочки, которая живет по соседству со мной, но с которой мы почти никогда не разговаривали. Может, я делала для нее расклад в феврале – точно не помню. Если и делала, то, наверное, расклад был благоприятным, а потому незапоминающимся. Мне кажется, что я даже помню карты, которые тогда вынимала перед ней из колоды: много младших кубков – туз, двойки, тройки – может, даже Солнце из старших арканов в придачу. В общем, сплошные дружба, романтика и позитив.

Холли открывает дверь и не сразу узнает Лили.

– Ого, какая прическа! – хлопает она в ладоши. – Мне очень нравится. А мама не была против?

– Я ее не спрашивала, – отвечает Лили своим обычным спокойным голосом, но в данном контексте это прозвучало довольно вызывающе и даже круто.