Каждый дар – это проклятие

Кэролайн О’Донохью

Каждый дар – это проклятие

© О. Перфильев, перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Посвящается несимпатичным главным персонажам

Часть Первая

1

ОКАЗЫВАЕТСЯ, БЫТЬ ПРОКЛЯТОЙ – ЭТО НЕ СОВСЕМ так, как ожидалось. Во-первых, ты испытываешь страх. А во‐вторых, замечаешь красоту – настоящую красоту. Когда ты уверена в том, что долго смотреть на мир тебе не придется, он становится таким прекрасным!

Краски сияют ярче – даже сейчас, в декабрьских сумерках, когда почти совсем стемнело. Прохладный туман с реки смешивается с сиянием города в золотисто-голубом пятне. Похоже на шкатулку с драгоценностями, на которую смотрят сквозь полуприкрытые веки. Будто в твоей крови ощущается сам дух города.

Прошло тридцать шесть дней с тех пор, как из-за меня погибли две женщины. Одна из них пыталась убить меня, другая – спасти мне жизнь.

– Вот ты где, – говорит Фиона, открывая дверь в дом Нуалы.

Как бы рано я ни приходила, она теперь всегда оказывается первой.

– Заходи. Общество Апокалипсиса уже собралось.

Она проводит меня на кухню. И правда, здесь уже все: Манон изучает стопку листов в переплете, Нуала достает что-то из духовки, Ро чистит ножом яблоко, Лили просто сидит на кухонном столе.

Вопрос: виноваты ли мы непосредственно в смерти Хэзер Бэнбери и сестры Ассумпты или это все случайность? Учитывает ли Домохозяйка несчастные случаи или размахивает своим оружием независимо от того, кто прав и кто виноват?

– В этом-то и проблема, – говорит Нуала, жестикулируя деревянной ложкой. – Домохозяйка – это просто чистая месть без всякого осуждения. Она не из тех, кто принимает решения. Скорее как заводная игрушка. Не так ли, Мэйв?

Я даже не сняла пальто.

– Почему со мной больше никто не здоровается? – возмущенно говорю я. – Я что, покойник?

– Пока нет, – задумчиво произносит Манон, выделяя на листе строчку желтым маркером. – Но, возможно, скоро будешь.

– Что ж, и тебя с Рождеством.

За последние тридцать лет известно три случая появления Домохозяйки. Первый – это когда ее вызвала сестра Нуалы, Хэвен, обменявшая свою жизнь на смерть их жестокого отца.

Второй раз ее вызвал Аарон, чтобы вырваться из своего ультраправого христианского реабилитационного центра. Тогда она забрала его друга, Мэтью Мэдисона. Именно вину за эту смерть Аарон три года пытался искупить, находясь в цепких лапах «Детей Бригитты».

И в третий раз ее вызвала Лили. В результате неудачного гадания на картах Таро, завершившегося тем хаосом, который и собрал всех нас вместе.

Кто знает, к чему может привести четвертый визит? Кто станет жертвой, а кого пощадят? Аарон не стал дожидаться.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать Ро в щеку, и от этого движения распутывается мой толстый шарф.

– Привет, – произносит он, прижимаясь ко мне. – Ты замерзла.

– Привет.

Лили рисует на окне акриловыми красками, согнув колени и встав ногами в кухонную раковину. Рисунок похож на какую-то очень диковинную свинью с мордой посреди красно-зеленых вихрей.

– Что это?

– Кабан. Йольский кабан.

– А, ну да.

Лили откидывает прядь светлых волос с лица.

– Не хотелось изображать что-то скучное вроде рождественской елки. Подумала, что можно изобразить что-нибудь языческое. Подходящее для зимнего солнцестояния.

– Отсюда и йольский кабан.

Продолжая рисовать, Лили улыбается сама себе.

– Да, отсюда и кабан.

В тот раз, когда мы с Лили вызвали Домохозяйку, она явилась через несколько дней. А мы ведь даже не собирались ее вызывать. Она была просто духом, случайно пробудившимся в результате объединения моей сенситивности с энергией магического колодца под Килбегом и нашей с Лили ненависти друг к другу. Дори же заявила, что собирается вызвать Домохозяйку, почти месяц назад. К этому времени она уж точно должна была бы появиться.

Предупреждение Дори было яснее некуда. Она говорила, как королева фей, с ослепительной улыбкой предлагая нечестные сделки. «Дети» желали полного господства над колодцем в Килбеге и готовы были пойти на все, лишь бы получить его. На все, кроме убийства. Убийство в магическом мире доставляет гораздо больше хлопот, чем пользы, потому что последствия убийства рано или поздно возвращаются бумерангом к тому, кто все это затеял. Но если по какой-то очень серьезной причине вызвать Домохозяйку, то она сможет проделать всю грязную работу за вас. Так где же она?

– Для начала нужно понять, действительно ли у них есть серьезная причина обращаться к ней, – говорит Манон.

– Мы же убили Хэзер Бэнбери, – уверенно заявляет Ро.

– Нет, не убили, – отвечает Фиона странно высоким голосом. – Она погибла случайно.

– В тот момент, когда была обездвижена нашей магией, – поправляет ее Нуала. – Хотя, если бы «Дети» не пришли на корт, то ничего бы не случилось. Значит, они тоже в какой-то степени виноваты.

– С чьей точки зрения? – спрашивает Лили, не отрываясь от своего рисунка.

– Не знаю, – разводит руками Нуала. – С точки зрения великой космической бухгалтерской книги, в которой подсчитываются наши честные и нечестные дела?

– «Справедливость», – говорит Фиона, показывая карту Таро.

Пусть я и «сенситив», но в последнее время Фиона почти настолько же чувствительна к картам, как и я. Перетасовав колоду, она стучит ею дважды по столу и аккуратно раскладывает карты в ряд.

В это мгновение, словно в ответ, раздается стук по стеклянному окну кухонной двери. За стеклом порхает сорока с оранжевыми пятнами на крыльях, ожидая, когда ее впустят в дом. Фиона тянется к ручке.

– Не пускай эту тварь сюда, – морщит нос Манон.

– Не говори так о Паоло, – возражает ей Фиона.

Похоже, в последнее время Фиона одержима Паоло и Манон, которые стали для нее как величайшим наваждением, так и источником постоянных конфликтов.

– Ненавижу птиц, – пожимает плечами Манон.

Сорока по имени Паоло запрыгивает внутрь и садится на длинный кран. Лили переступает с ноги на ногу. Паоло начинает водить клювом по носику крана в поисках воды.

– Можно наполнить миску, Нуала? – спрашивает Фи.

– Можно, милая.

– Фионуала! – протестует Манон. – Фин!

Как и многие брошенные дети, Манон порой обращается к своей матери очень формально, называя ее по имени.

– Мэнни, ну какой от него вред? – примирительно отзывается Нуала.

– Просто он мне не нравится, и все.

Ближе всего к шкафу нахожусь я, поэтому и наполняю миску для Паоло фильтрованной водой из холодильника. Я не знаю, что думает или чувствует Паоло, но мне кажется, что он предпочитает как раз фильтрованную воду. В конце концов, он фамильяр Фионы, а Фиона любит все «изысканное».

Фиона смотрит на птицу, и через мгновение та садится к ней на плечо.

– Ну как? – спрашиваю я, стараясь звучать как можно менее озабоченно. – Он принес какие-нибудь новости?

Фи наклоняет голову, затем закрывает глаза. Сорока не трогает ее, не возится с ее волосами, но ясно, что они как-то общаются между собой. Паоло стал нашим маленьким дроном, исследующим город с воздуха.

– Нет, – отвечает наконец Фиона, открывая глаза.

– Точно? Откуда ты знаешь? – не унимаюсь я.

– Я знаю то, что знает Паоло. А он его не видел. Как и «Детей».

– Мы до сих пор делаем вид, что Аарон и «Дети» – это разные вещи? – спрашивает Ро, продолжая очищать яблоко, с которого свисает длинная полоса кожуры, едва не касающаяся пола. – Ну, то есть посмотрим правде в глаза. Он же вернулся к ним, разве не так?

– Мы этого не знаем, – отвечаю я. – У нас нет никаких доказательств.

Аарон исчез после разговора с Дори, в день похорон сестры Ассумпты. Истолковать это можно лишь двумя способами: либо он предал нас, либо струсил. Вообще, в случае с Аароном, трудно понять, что это было. В конце концов он был довольно искусным манипулятором, да еще и работавшим на правый религиозный культ, что свидетельствует как о слабости, так и о склонности к предательству. Правда, у него нашлось смелости выйти из культа и радикально переоценить свои взгляды, что говорит о смелости и о силе характера.

Где же ты, Аарон?

Когда мы впервые встретились, он с помощью психологических уловок и давления заставлял подростков присоединиться к «Детям Бригитты». Помню, как мы еще поссорились с Ро в автобусе по дороге домой. «Вы с ним одного поля ягода», – сказал тогда Ро.

Я пришла в бешенство. Но, как оказалось, Ро не так уж и заблуждался. Мы с Аароном оба сенситивы, оба родились, чтобы охранять магию наших родных городов, и оба потерпели неудачу. Чем дольше я задумываюсь об этом, тем сильнее меня охватывает тревога. Жестокость, черствость, хищническое поведение – все, что я видела в Аароне, – неужели все это есть и во мне? Единственное, что нас разделяет, это скудные подробности личной жизни: я родилась в либеральной, творческой семье, и родители позволяли мне бродить по дому с картами Таро, а Аарон родился в правоверной христианской семье, которая хотела запереть его, едва узнав о его «сенситивности» – как и о его обсессивно-компульсивном расстройстве.

Я хочу, чтобы он вернулся, и не только потому, что он нам нужен, если мы собираемся бороться с «Детьми». Я хочу, чтобы он вернулся и напомнил мне, что мы разные. И еще я хочу, чтобы он вернулся и успокоил меня, напомнив, что мы одинаковы.

– Паоло говорит, что появились новые объявления о пропаже какого-то мальчика, – внезапно говорит Фиона.

– Кого?

– Он не знает. Паоло не умеет читать.

Произнесено это таким тоном, как будто разъясняют очевидные вещи самому непонятливому идиоту.

– Тогда как он узнал, что это объявление о пропаже?

– Он понимает интуитивно.

– Где он видел эти объявления, Фи? – спрашивает Нуала, ставя перед Фионой чашку чая.

Фи снова закрывает глаза. Она представляет мысленно картину – так же, как это делаю я с помощью телепатии. Она пробирается в воспоминания Паоло, пытаясь увидеть то, что видел тот, преодолевая возможные ограничения небольшого птичьего мозга размером с арахис.

– Надписи размыты, – произносит она, – но это белый мальчик. Волосы каштановые. Плакат… нет, не в городе… в какой-то деревне… в сельской местности. На фоне виднеется нечто вроде фермы.

– Incroyable[1], – серьезно говорит Манон, откладывая книгу.

Процентов восемьдесят всего времени она выглядит отстраненной, но если что-то по-настоящему привлекает ее внимание, она совершенно искренне высказывает свое мнение по-французски.

Этот комплимент немного снижает концентрацию Фионы. Я не знаю, призналась ли она Манон в своих чувствах. Она даже мне еще не говорила о том, что чувствует к Манон, но знает, что я знаю. Когда тебе так хорошо известен чей-то мозг, невозможно не заглядывать в него время от времени и не копаться в нем. В том, чтобы иметь близкую подругу-телепата, есть некоторая неловкость; обе мы притворяемся, что я ничего не знаю, и в этом притворстве проскальзывает своего рода благодарность. «Спасибо, что не расспрашиваешь меня о моих секретах».

Нуала достает блокнот и записывает информацию, которой поделился Паоло.

– Это уже третий случай за месяц, – говорит она.

– А сколько детей обычно пропадает без вести? – спрашивает Ро. – И да, я понимаю, что это странный и глубоко трагичный вопрос.

– В графстве Килбег? – размышляет вслух Нуала. – Ну, может, дюжина в год.

– Как-то многовато, – оборачивается Лили.

Она, конечно же, думает о своем собственном исчезновении. Лили не сразу осознала, что событие, которое ей показалось вершиной личного освобождения, другие воспринимали как некую катастрофу. Но теперь до нее постепенно доходит. Она постигает жизнь со всеми ее эмоциями.

– Твой случай был особенным, Лили, – поясняет Нуала, рассматривая йольского кабана. – Белая девочка из среднего класса, ученица престижной школы. Про это писали в газетах и говорили по телевидению. Про детей из общин иммигрантов или из просто бедных слоев говорят гораздо реже. А графство Килбег немаленькое. Вы, городские дети, не задумываетесь об этом, но в деревнях тоже бывают свои проблемы.

– Так что если в среднем в месяц пропадает один ребенок, то за последние тридцать дней этот показатель утроился, – подводит итог Фиона.

– А Домохозяйки до сих пор нет, – говорит Ро.

– До сих пор нет, – повторяю я и добавляю тихо, про себя: «Как и нет Аарона».

2

ФОРМАЛЬНО СЕГОДНЯ УЧЕБНЫЙ ВЕЧЕР, хотя к школе уже трудно относиться серьезно. Во-первых, потому что до рождественских каникул остается всего несколько дней. Во-вторых, потому что никакой школы нет. Пожар, в котором погибли сестра Ассумпта и Хэзер Бэнбери, заодно уничтожил и около двух миллионов евро, выделенных «Детьми Бригитты» на реконструкцию школы Святой Бернадетты с условием, что она перейдет под их контроль. Младшие классы распределили по другим школам. Похоже, что настал конец и общей концепции «школы Святой Бернадетты», ведь она немыслима без сестры Ассумпты. В какой-то момент было решено, что ученицы выпускного класса, которым осталось всего несколько месяцев до экзаменов, не должны больше подвергаться психологическим травмам. Поэтому мы все каждый день включаем свои ноутбуки, выключаем камеры и играем в окончание школы, каждая в своей спальне.

Ро подвозит меня домой к девяти часам, не забыв наградить долгим поцелуем, не вставая с водительского сиденья.

– О, Мэйв, и что же мне теперь делать?

– Ну, даже представить не могу, – улыбаюсь я.

– Поеду куда-нибудь, развеюсь. Ввяжусь в драку с ножом на парковке.

Он приподнимает бровь, изображая Джеймса Дина.

– В общем, впутаешься в разные неприятности.

– Разные неприятности, – повторяет Ро, засовывая мне под джемпер руку с холодными, как капли дождя, пальцами.

– Думаю, мы увидимся… когда увидимся.

Ро улыбается.

– Да, увидимся, когда увидимся, Чэмберс.

Мы улыбаемся, потому что любим друг друга, и улыбаемся, потому что у нас есть своя тайна.

Я захожу в дом и разговариваю с родителями. Теперь они меня боятся – после пожара, во время которого я почему-то оказалась в школе, после необъяснимого завещания сестры Ассумпты, оставившей школьное здание мне, после всех визитов журналистов, разрабатывавших сюжет о «знаменитой ведьме из Килбега». Все это отдалило их от меня настолько, что теперь они даже не знают, как со мной разговаривать. Но виноваты ли они в этом? Раньше в семье меня считали белой вороной. Теперь – своего рода «Черной смертью».

Через пару дней должны приехать брат с сестрой, так что мы немного говорим об этом, а потом я заявляю, что устала, и удаляюсь наверх.

Зайдя в ванную – ту самую, которая, по словам Аарона, стала «горячей точкой» и может нанести вред следующим обитателям этого дома – я начинаю колдовать.

Однажды, через неделю после прочтения завещания сестры Ассумпты, я пришла домой и увидела, что все мои магические книги исчезли, как и кристаллы с колодами Таро. Не знай я, что так случится, расстроилась бы еще больше. Оказалось, мои родители размышляли об этом несколько дней, пока газеты наперебой печатали статьи о счастливице, унаследовавшей целое состояние.

Хорошо, что я заблаговременно собрала все ценное – хорошие ингредиенты, мощные кристаллы, мою единственную действительно важную колоду Таро – и сложила все это в коробку из-под обуви, которую спрятала за плитой на потолке. Родители конфисковали только книги с заклинаниями, кое-какие книги по теории Викки и по истории магии, а также случайный сборник языческих мифов. Но они мне теперь и не нужны. Теперь я могу сама составлять заклинания, и у меня это неплохо получается.

Я высыпаю на ладонь цветки ромашки и веточки лаванды. Странно, но иногда я, как будто автор книги заклинаний, сама себе рассказываю о процессе, будто читательнице.

– Цветы ромашки, – напеваю я. – Их можно недорого купить в любом магазине здорового питания!

Мой большой палец влажный от розового масла. Я разминаю смесь в кашицу, перемалывая зерна и стебли ногтями, а потом сжимаю кулак так, чтобы побелели костяшки. Такое чувство, будто я собираюсь проделать дыру в собственной руке. Затем открываю кран.

– Глубокий сон, – произношу я и повторяю: – Глубокий сон, глубокий сон, глубокий сон.

Маслянистые цветы кружатся в стоке, слегка засоряя сливное отверстие. В горле появляется жжение – ощущение, будто магия говорит со мной. Я мысленно жестикулирую. «Привет, привет. Ты снова здесь. Я просто хочу, чтобы все как следует выспались».

После пожара я лучше владею магией. Во мне пробудилась интуиция, и я научилась взывать к тому, что могу чувствовать, но не могу видеть.

– Наверное, она родилась с этим, – бормочу я себе под нос. – Может, это волшебный подросток!

Я чувствую в себе прилив бурлящей энергии, которая как будто соглашается с моими словами. Она устремляется в сливное отверстие и дальше расходится по трубам. Вскоре дом наполняется уютным покоем. Пусть мои родители, которые несколько дней не могли уснуть после пожара, спокойно поспят. Будильник их разбудит, но стук входной двери нет.

Через час я спокойно выхожу из дома, даже не пытаясь соблюдать тишину. Я иду прямо к школе Святой Бернадетты, накинув на себя большое черное пальто. Точнее, мужское пальто. Пару лет назад я бы постеснялась показываться в мужской одежде, но Ро показал мне, как глупо связывать одежду с каким-то полом. Теперь мне просто нравится этот эффектный предмет, позволяющий укрыться от декабрьского холода.

Все здание как будто опирается на окружающие его строительные леса и походит на старуху на костылях. Выглядит оно опасным, недоступным для проникновения – окна заколочены, повсюду полицейские ленты. Но мы и сами опасны и готовы проникнуть куда угодно. Я пролезаю внутрь, освещая себе путь фонариком телефона, засунутого в нагрудный карман.

Едва оказавшись внутри, я слышу звук неподключенной электрогитары, на которой, нисколько не смущаясь, играет будущая величайшая рок-звезда Ирландии. Я иду на звук и вхожу в старый кабинет сестры Ассумпты, спотыкаясь о груду обломков, которые, похоже, попадали с потолка.

– О-о-о, – тяну я в насмешливом удивлении.

Ро сидит на старом потрепанном диване, одном из немногих предметов мебели, на которых еще можно сидеть, не запачкавшись с ног до головы пеплом. Мы покрыли его одеялами из благотворительного магазина и полотенцами из дома.

Некоторое время я наблюдаю за Ро. Бледная кожа, красный рот, черные волосы. Восхитительный вид.

Его глаза следят за мной, но он ничего не говорит. Просто продолжает играть на гитаре, перебирая пальцами струны и извлекая из них блюзовую гамму.

– Вообще-то это частная собственность, знаете ли, – говорю я наконец.

– У настоящих друзей все общее, – отзывается Ро.

– Кто бы говорил.

Я медленно начинаю расстегивать рубашку. Не снимая пальто.

Смогла бы я так говорить, так вести себя, если бы мы находились в машине или в моей спальне? Не знаю. Но в этом здании что-то есть. Что-то от осознания того, что оно мое.

Обогреватель щелкает, и комната наполняется сухим теплым воздухом. Еще одна вещь, принесенная из дома Ро. Если бы это не был подарок Ро, я бы точно нервничала из-за электрического прибора.

На нем совсем не осталось кнопок.

Ро снова заговаривает. Глубоким, теплым голосом.

– Думаю, мы можем позволить себе и более приватную обстановку.

Я роняю пальто на пол.

В моей жизни так много всего, к чему я испытываю странные чувства, но, слава богу, в их число не входит секс. Правда, бывает трудно найти время и место. Мои родители в последнее время почти не выходят из дома, а Ро постоянно чем-то занят с группой. Я представляю, как много подростков сталкиваются с той же проблемой. В этом смысле я, можно сказать, нахожусь в уникальном положении, будучи единственной наследницей огромного пустого дома. С огромным пустым диваном.

– Интересно, проводились ли какие-нибудь исследования, подтверждающие, что ты самая сексуальная женщина в стране? – спрашивает Ро, покручивая прядь моих волос, пока я лежу, положив голову ему на грудь.

– Таких исследований всегда не хватает, – отвечаю я, очерчивая круг на его коже. – Для них так трудно найти источники финансирования.

– Очень жаль.

– Я знаю. Подумай только, сколько всего мы могли бы узнать.

Ро целует меня в макушку.

– А тебе нравится получать комплименты, не так ли, Мэйв Чэмберс?

– Вообще-то я не так уж и часто получаю их.

Раньше я действительно была из тех девушек, которые не умеют получать комплименты. Теперь же я из тех, кто может умереть через неделю. Хочется пожить как следует до той поры.

– Как ты думаешь, она придет?

– Домохозяйка?

– А кто еще?

– Не знаю.

Такое ощущение, будто мы очень долго ждали материализации этой угрозы. Может, она мертва. Или теперь, после того как Колодец запечатан, ей не хватает энергии для воплощения.

Мы уже столько раз делились этой теорией между собой, что она превратилась едва ли не в сказку на ночь, которая успокаивает и помогает заснуть.

Я поднимаю голову.

– У тебя комки от подводки, – говорю я. – Как будто козявки прямо под глазами.

– Фу, убери их.

Я нежно провожу мизинцем под глазом, собирая комочки туши, и показываю их Ро.

– Загадай желание. Рождественское желание.

Но вместо того, чтобы загадать желание, Ро просто притягивает меня ближе. Может, это и есть желание. Трудно сказать. Я кладу голову ему на грудь и пытаюсь прислушаться к тишине. Иногда я убеждаю себя, что она все еще где-то здесь – сестра Ассумпта, я имею в виду. Я не всегда прихожу сюда, чтобы встретиться с Ро. Иногда я прихожу одна, чтобы почувствовать ее.

Однажды я попыталась объяснить это Ро, но он не впечатлился.

– Значит, по твоим словам, мы занимаемся сексом на глазах у мертвой монахини?

– Да нет же! – взорвалась я. – Что ты выдумываешь!

– Это ты выдумываешь.

Но мне нравится думать о ней; нравится представлять, что она осталась здесь, чтобы защищать Килбег с помощью вплетенных ею в ткань реальности нитей, пока о ней постепенно забывают. Закрыв глаза, я сосредоточиваюсь, и мне кажется, что почти могу связаться с ней. Нить сенситивности, связывающая меня с Аароном, должна была существовать и между мной и сестрой Ассумптой. Я пытаюсь нащупать ее. Не знаю, какое именно меня охватывает чувство – что-то сверхъестественное или странное постороннее горе, но иногда кажется, что я ее чувствую. Чувствую некое присутствие. Нечто.

И тут слышится звук. Точнее, шаги по половицам.

Мы оба вскакиваем. Я инстинктивно хватаюсь за одеяло, вдруг остро осознавая, что из одежды на мне только носки.

– Что это было, черт возьми?

Ро быстро натягивает джемпер и нижнее белье, потом поворачивается и пытается успокоить меня.

– Это не Домохозяйка. Она ведь не вламывается в дома, правда?

– Нет, – отвечаю я, все еще напуганная. – Наверное.

Джемпер Ро изумрудно-зеленый и настолько свободный, что спадает с плеча, обнажая его.

– Похоже, нам послышалось. Вернись на диван, – быстро произношу я.

– Когда это в фильмах ужасов слова «нам послышалось» действительно означают, что героям послышалось? – спрашивает Ро, натягивая джинсы.

Раздается еще один стук. На этот раз ближе. Я начинаю жалеть о своих попытках связаться с призраком сестры Ассумпты.

– Ох, Ро.

– Я пойду проверю.

– Не бросай меня!

Но Ро уже на полпути к выходу, поэтому я быстро надеваю свою одежду и иду следом. Обогреватель тихо потрескивает, а я думаю: «Если я потеряю единственное хорошее, что осталось в моей жизни, я точно сойду с ума».

3

Я ЖАЛЕЮ, ЧТО НЕ НАДЕЛА ОБУВЬ. КОГДА МЫ оказываемся в коридоре, я чувствую, что мои носки пропитались пеплом, пылью и прочим мусором. Маленькие щепки, крошечные камешки, которые каким-то образом проникли внутрь.

– Звук был сверху, – говорит Ро, ставя одну ногу на ступеньку и закрывая глаза. – Постой.

Я наблюдаю, как он погружается в свой дар, разговаривает с домом, с трубами, с проводкой.

– Возьми меня за руку.

Я переплетаю свои пальцы с его. Он ведет меня вверх по гниющей лестнице, переступая каждую предательскую ступеньку и убирая руку с перил в тех местах, где они могут сломаться.

– У тебя дрожит рука, – замечает Ро. – Ты ведь не очень-то боишься?

– Нет, – отвечаю я неубедительно.