Котуйская история

Сын взглянул на отца и он, несколько минут назад, казавшийся ему далеким, чужим, смущенным, одиноким, вдруг стал таким родным и близким.

– Пап…

У Лешки не нашлось слов, защипало глаза. Он прижался к отцу и, стыдясь своих слез, зарылся лицом в его куртку. Анна сидела и, утирая глаза платочком, молча, смотрела на мужа и сына. Она жила сейчас временем, отведенным на встречу. За этот момент, когда она видела их вместе, Аня готова была отдать жизнь. У горячо любящей жены и матери, при виде этой сцены, из глубины души поднялась волна избыточных чувств, она присоединилась к любимым и родным, нежно обняв их. Пусть на несколько часов, но они были вместе, этот миг для нее был самым счастливым за последние годы, когда она была разлучена с мужем.

В вагончик ввалился офицер в овчинном полушубке и завязанной под подбородком шапке-ушанке.

– Общаетесь?

Николай встал из-за стола при проверяющем, так было положено.

– Да, гражданин начальник.

– Издалека родные пожаловали?

– Из Москвы.

Офицер взглянул на симпатичную женщину, на пацана и поманил его пальцем. Лешка поднялся с табурета и подошел ближе к офицеру.

– Малой, ты бы оделся. Пойдем, прогуляемся, пусть мамка с папкой пообщаются, а ты пока в караулке побудешь.

Лешка взглянул на смущенных родителей, как бы спрашивая у них совета, но поняв в чем дело, суетливо засобирался.

– Борисов, за порог ни шагу, часовой на посту, если пойдешь без сопровождения по тропе, откроет огонь,– предупредил офицер, – и чтобы никаких перекидов в зону не было, иначе прекращу свидание.

Николай согласно кивнул и офицер с Алешкой вышли из вагончика. Пока шли к караульному помещению по тропе нарядов, Лешка с удивлением разглядывал всю обстановку. Столбы с натянутой колючей проволокой, внутри зоны бараки. Вот проехала через ворота подвода с грязной бочкой, вывозя отходы из столовой. Пожилой мужчина – зэк управлял лошадью. Вечерело. И вдруг к воротам, с противоположной стороны зоны, под конвоем солдат, стали подходить заключенные. Шел съем с работы. Люди выстраивались по пять человек в шеренгу и солдаты обыскивали их. «Пятерка» проходила в превратную зону, за ними закрывали ворота и запускали в зону. Внимание Алешки привлекло несколько зэков, они показывали пальцами на лошадь, проезжавшую мимо, и громко смеялись. Когда возничий натягивал поводья, лошадь обнажала зубы, на которых стояли большие коронки из тонкого металла. Отполированные фиксы блестели желтым отливом. Зэки загоготали и повернули головы на стоящего поодаль офицера. Стало понятно, почему они смеялись: когда офицер, отдавая команды, раскрывал рот, Лешка увидел на его зубах золотые коронки.

– Ах вы твари! – возмутился офицер, – и замахнулся на возничего рукой, – ты что, скот, вздумал надо мной потешаться?!

– Гражданин начальник, я не виноват, это не я поставил фиксы.

Офицер, сопровождавший Лешку, тоже рассмеялся и обратился к коллеге:

– Семеныч! А что похож…

Толпа зэков разразилась смехом.

– Прекратить разговоры и смех, – скомандовал начальник конвоя и крикнул возничему, – улепетывай отсюда быстрее и чтобы за пять минут снял, эти чертовы коронки.

Зэков продолжали заводить в зону, увидев мальчишку, они приветливо помахали ему руками. Вдруг Лешка увидел, как на ворота села огромная ворона и кто-то из заключенных крикнул в зону:

– «Пятак», смотри, твой «Сынок» прилетел.

– Мужики, у кого есть краюха, дайте Сынку, – попросил из зоны Пятак. Один заключенный достал из кармана телогрейки корочку хлеба и кинул на снег. Птица спрыгнула с ворот и, подобрав хлеб, вспорхнула крыльями, и улетела в сторону леса.

– Что, весело у нас? – спросил улыбающийся офицер Лешку.

– Мне поначалу было, как-то страшновато, но конь рассмешил. А что, ворону они выкормили?

– Здесь не то, что ворону, пауков приручают.

– Как это пауков? – удивился пацаненок.

– Летом в изоляторе, пока сидят наказанные заключенные, от безделья мух ловят и пауков подкармливают, вот так и приучают. Постучит зэк пустой кружкой по полу, а паук тут, как тут – на обед прибежал.

– Как в цирке, – восторженно отозвался Леша.

– Еще хлеще, – весело произнес офицер, запуская паренька в караульное помещение.

Закончились сутки, отведенные на свидание, семья прощалась. Мама утирала слезы, а Алешка сидел и смотрел сквозь зарешеченное окно в зону. «Вот ведут на работу людей, а мы с мамой поедем домой, – думал Леша, провожая взглядом заключенных. – Врут люди, ничего подобного в книгах не пишут. Как же они там живут? Без жен, детей. Папка…»

Сын поднялся и подошел к отцу.

– Пап, ты скоро домой приедешь? Когда тебя отпустят?

– Еще долго сынок. Будь опорой матери. Слушайся ее, кроме тебя, ей некому помогать. Будет тяжело, Резак поможет. Передай ему большой привет от меня.

– Пап, но ты же не такой, как Резак, ты же не воруешь, за что тебя посадили?

– За свой язык, за то, что не могу молчать, когда другие ведут себя, словно воды в рот набрали. Понимаешь?

Алешка отрицательно замотал головой.

– Подрастешь, поймешь. Ты только мать не бросай. Пообещай мне.

– Хорошо, пап. Приезжай быстрее.

Николай обнял сына и, отстранив его от себя, поцеловал в щеку. Затем на прощание поцеловал жену и уже на выходе сказал:

– Я люблю вас, не забывайте меня, – и вышел за дверь.

Глава 3

Путешествие к морю

Шло время, Алексей вырос, окреп и превратился в плечистого, жилистого парнишку. Наступила весна, ворвавшись на Черную улицу звонкими капелями и весело журчащими ручейками. Лешка стоял за углом барака и наблюдал за матерью, одетую в старенькую, белую кофту. Она развешивала белье во дворе и, чувствуя, что сын смотрит на нее, спросила:

– Леша, ты собрался куда?

– К Витьке схожу, мы собирались сегодня с пацанами сходить в Горбунова, фильм классный привезли – «Бродяга».

– Сынок, сходи сначала за молоком, я тесто заведу, оладушек пожарю. Деньги на комоде возьми.

– Мам, дашь на кино?

– Отсчитай там же, на комоде.

Лешка, молча, смотрел на мать, его распирала за нее гордость. «Красивая она, молодая, смелая. Тяжело ей без отца, достала такая жизнь. Мама. Добрая, моя родная мама».

Лешка вышел из-за угла и направился домой, и тут же оторопел: на крыльце сидел Серега Резак и, смоля папироской, смотрел на мать.

– Здорово крестник.

– Привет, а ты что с утра на мамку глаза пялишь, – Лешка выразил открытое возмущение, он догадывался уже давно, что Резак неравнодушен к его маме.

– Не волнуйся Леш, не отобью я твою мать у своего друга, – и как бы спохватившись, что ляпнул лишнего, поправился,– не понтуйся крестник, я Аннушку в обиду не дам ни кому. Я что пришел-то, Соколова Толяна с Красной улицы знаешь?

– Крысу? Знаю, конечно.

– Огольцов своих собери к вечеру, я свою братву и мужиков подтяну, надо этих вурдалаков с Красной улицы уму-разуму поучить.

– Махаться будем?

– Вы – молодняк, только поприсутствуете, а мы – да.

– Ладно Серега, заметано. А где «махалово» будет?

– У Москвы – реки, рядом с кафе.

Анна поднялась на крыльцо и услышала последнюю фразу сына.

– Леша, что еще задумали? А ты, Сергей, к чему парня приучаешь?

– Чтобы наших девок оберегал, а то псари с Красной совсем оборзели, уже в наглую девчонок щупают.

– Постыдился бы при мне такие вещи говорить, Сереж, не сбивай с толку парня.

– Ань, все будет хорошо, проучим борзых. Ты сама-то, разве не помнишь, как к тебе эта тварь свататься приходил.

– Соколов?!

– Конечно он, своих молодняков подбивает, чтобы они на нашей улице себя вольготно чувствовали. Ты не переживай, мы по – своему с ними переговорим, Лешку в драку я втягивать не стану.

Пока мама разговаривала с Резаком, Леша пошел в дом за деньгами. Он машинально заглянул в приоткрытую дверцу шифоньера и увидел отцовский пиджак. На правой стороне красовался орден «Красной звезды». В какой раз он смотрел на него и думал: «Интересно, орден у бати не отобрали, оставили».

Из бокового кармана торчал уголок фотографии, и Леша еще раз посмотрел на снимок: на перроне вокзала стояли мать и отец, оба молодые, красивые. «Батя, батя, что же случилось с тобой, кто ты есть на самом деле? На последнем свидании даже не сказал, кто ты? Урка или герой войны. Если герой, то почему тебя не простили за какой-то прогул, а отправили в Сибирь после победы. Я же помню, как ты нам с мамой рассказывал на свидании, как воевал, как тебя ранили, как наградили за подвиги. Почему, бать? За что? Ты же не предал свою страну, так почему тебя не простили, почему не выпускают? Странно, Резак говорил, что уркагану проще освободиться из заключения, чем такому, как мой отец. Нет, это власти предали моего батю, а не он их».

Так уж повелось в стране советов, в любом городе есть свои улицы: Красные, Черные. В Москве, на Филях на одной улице кучковались товарищи, а на другой – кенты. Держали мазу четко, потому местные строго соблюдали порядок и не пускали чужих на свою территорию. Били всех подряд, даже краснопресненских, которые вели себя дерзко в отношении Черноулинских. Собирались сообща и назначали место, где будут отстаивать свои интересы. Лидером Красной улицы считался Толя Соколов, говорят, он не боялся ни Бога, ни Чёрта, потому вел себя так дерзко. И еще… Он не мог простить Резаку девушку, некогда понравившуюся ему, которая впоследствии вышла замуж за какого-то фронтовика – штрафника. Соколов был старшим сыном военного и старая обида на черноулинских пацанов, не утолив жажды мщения, всплывала иногда с такой силой, что из чувства отплаты ему приходилось вылавливать шпану из неблагонадежной улицы.

По праву, вся шпана на улице Черной была под началом Сереги Резака, иногда в страшных драках сталкивались обе стороны, а затем на время тушили свои амбиции.

Семь близких друзей из окружения Лешки Борисова, с утра собрали деньги и послали Витьку Валёного за билетами. Индийский фильм «Бродяга», уже шел на экранах кинотеатров Москвы, и вот, наконец, его привезли во дворец Горбунова. Что там с утра творилось?! Стиляги, одетые по последнему писку моды, выстраивались в ряд, который уже растянулся за пределами кинотеатра. Шпана с разных улиц осаждала двери и лезла без очереди. Тут и там слышались возгласы и просьбы:

– Петруха, возьми на нас пару билетов!

– Аленка, мы здесь, на меня и Маришку бери.

– Ага, щас, проси больше, штук пять,– дразнился кто-то в ответ.

– Витек, не пускай этих козлов, а то билетов на всех не достанется.

Как только была произнесена последняя фраза, очередь вдруг расстроилась, и уже возле дверей собралось большое количество людей. Зал перед кассами был переполнен народом: девчонки в белых туфельках и накрашенными губками, жались к стенке, уступая напору молодой шпане, но уже имевшей на верхних губах тоненькие усики.

С победным видом, взмокший от пота, в измятой рубахе, вывернулся из толпы Витек Валёный, он потрясал сжатыми в руке билетами.

«Борисенок», так пацаны кликали между собой Лешку, объяснил им, что к вечеру всех черноулинских пацанов ожидает крутая разборка с красноулинскими. Сам Резак созывает шпану и парней, он прибудет со своим корешем – Мотей. Сбор состоится на Москве – реке, на пятачке возле кафе, где собирается вся местная шпана, чтобы попить пиво, поесть воблу, да побазарить о жизни. Там же и собиралось все жлобье с Красной. Крыса никогда не ходил в кафе один, всегда его окружала толпа, не дай Бог ему появиться здесь с «малым войском», сразу скулы выворачивали на бок.

Все должно быть тихо, на соседних улицах расставили огольцов, чтобы при подъезде милицейских машин, дали знать остальной братве. Резак и Крыса обсуждали условия драки: кастеты и свинчатки в сторону, хоть один вынет нож, такого сразу без базара в реку. Потому хлестались до крови сначала лидеры, потом толпа бросалась на толпу. Побеждали те, кто погонит противника, то есть пока у кого-то не сдадут нервишки.

Крыса – здоровый парень, он даже старше Резака, но последний прошел жизненную школу в лагерях и тюрьмах, где иногда приходилось отстаивать свое «Я» кулаками, а то и заточками8. Сцепились не на шутку, разбивая лица вдрызг. Крыса кружил, вылавливая удобный момент, чтобы ударить Резака, но Серега, закаленный в уличных боях, мигом раскусил тактику Крысы и ловко маневрируя, приближался к противнику. Крыса отпрыгнул, но не успел сгруппироваться и получил пинок в бок. Пока он ощупывал ребра и отплевывался кровью, Резак с левой, засадил ему такого «винта» в челюсть, что Крыса завертелся юлой. Добавочный удар в печень совсем свалил с ног Крысу, и тогда раздался звериный рев толпы: черноулинские ринулись на красноулинских. Со стороны все смотрелось, как в кино: махали кулаками, пинали ногами, кто-то, рыча, впивался зубами в ногу противника. Где-то трое добивали ногами лежащего. Слышались визги, бешенные вскрики. Все слилось в один монотонный шум, только изредка доносились короткие фразы:

– Черные, отсекай толпу! Пацаны теснее, не давайте себя разобщить! Вон того, рыжего, дайте ему по мусалу, а то он собака здорово машется.

– Толян, помогите, нашим худо, – кто-то просил Крысу о помощи.

Лешка Борисенок и его пацаны сидели в кустах, так было задумано с самого начала и, когда драка вошла в полный накал, молодая шпана высыпала из кустов и остервенело начала крушить красноулинских. Дрогнули разрозненные кучки и, как только Резак, с разбитой в хлам физиономией, добрался до Крысы, последний не выдержал и крикнул:

– Пацаны, отступаем, эти чекнутые нас насмерть забьют!

Да какой там – отступать, вернее будет сказать отползать, так как озверелая от драки шпана, уже не контролировала своих действий. Мигом разобрали на колья штакетник и две стоящие лавочки и с ужасными криками погнали красноулинских прочь. Кого догоняли, забивали, и только когда он переставал шевелиться, бросались в погоню за другими.

Резак кричал своим пацанам вслед:

– Бросьте колья, дурни, они и так уже спеклись.

Вдруг раздался пронзительный свист – кто-то их молодых пацанов предупреждал, что к кафешке едут легавые. Толпа черноулинских мигом рассосалась по переулкам и затерялась между частных домов и бараков. Только на дороге или обочине, кое – кто из побитых красноулинских, поднимаясь с оханьем, старался поскорее скрыться с опасного места.

Вот так на Филёвской сторонке, в Юном городке, рос и креп молодой парнишка – Лешка Борисенок. Мама – Аня была с утра до ночи на работе, отец отбывал очередной срок в лагерях, а улица воспитывала и закаляла в нем дух молодого бойца и лидера среди пацанов его уровня. Жизнь, словно широкой рекой, раскинулась перед Лешкой, но в какую сторону плыть? Родной батя не смог в свое время донести до пацана, что не детские это забавы – заигрывания с судьбой, хотя, что мог сделать сам отец, когда в семнадцать лет его жизнь была предопределена жестокой властью.

Наступило лето. Лешка окончил восьмилетку и по настоянию мамы, осенью, должен поступить в какое-нибудь училище и получить профессию. Денег постоянно не хватало, мама работала, но этого было недостаточно, чтобы содержать семью. Отец стеснялся просить о помощи, но Анна посылала ему денег на карточку для покупки продуктов в лагерной лавке. Да и посылки приходилось собирать не из дешевых продуктов, не пошлешь же один шмат сала, да чеснок. Леша понимал, что денег взять неоткуда и решил на лето найти себе работу, чтобы хоть как-то помочь матери. И вот здесь подвернулся Резак со своим предложением.

– Хочешь деньжонок срубить?

– Воровать не пойду, – ответил Лешка.

– Не лезь вперед со своими мыслями, разве я тебя красть зову. Меня кореш – Гурам к себе в гости зовет, в Дагомысе знаменитые каталы Союза собираются, есть возможность с ними в стиры перекинуться, и пока до Адлера доберемся, кого-нибудь из пассажиров в мешок посадить9.

– Ты же знаешь, я только в «очко» и «триньку» рублюсь, а там фраерские игры не канают, да и не хочу я для них быть «булкой с маслом».

– Ты смотри, по фене научился базарить, молодец, на лету схватываешь. Если что, будешь при мне сигнальщиком во время игры, сбегаешь стос10 новый купишь, да мало ли, что понадобится, заодно и деньжонок поднимешь, мамке поможешь.

– А отпустит, ведь к морю дорога дальняя?

– Пойдем, переговорим с ней, заодно об отце поинтересуюсь.

Сначала, Аня и слушать не хотела, чтобы отпустить сына с Резаком.

– Мне что, одного сидельца мало, ты еще малого в тюрьму тащишь. Сергей, даже не думай.

– Ань, отвечаю за слова, Лешку под статью не подведу,– успокаивал ее Резак.

– Тогда зачем его с собой берешь?

– В море за рыбой, знаешь какие там уловы, не то, что с удочкой на Москве-реке сидеть. За пару месяцев заработаем, да и тебе подспорье будет.

– Ты меня-то не обманывай, рыбу какую-то придумал.

– Ань, я когда-нибудь тебя подводил? Сказал же, что с Лешкой будет все в порядке.

– Нет! Не пущу!

– Мам, я все равно поеду,– заявил сын.

– Вырос, большой стал, а ума не нажил. Поступай, как знаешь,– Анна обиделась и ушла в другую комнату, но когда Резак ушел, подошла к сыну.

– Алеша, милый, не рви мне сердце, ты ведь знаешь, как нам трудно без отца, если с тобой что-то случится, я не переживу.

– Мам, да все будет хорошо, что ты расстраиваешься.

– Молод ты еще и не понимаешь, что я боюсь за тебя и переживаю. Скажи, зачем тебя Резак с собой зовет?

– У него там свои дела, не знаю какие, – Лешка утаил от мамы правду, – но не красть кошельки – это точно.

– Своевольный ты стал, что с тобой делать, ведь не отпущу, разве послушаешь.

Лешка, услышав в голосе матери смягчающие нотки, заулыбался.

– Так я еду, мам?

– Ладно, езжай, я еще с Сергеем поговорю, чтобы приглядывал за тобой.

Через два дня Резак и Лешка с Казанского вокзала отправились на поезде к Черному морю, где недалеко от Дагомыса должна состояться серьезная встреча многих катал Союза. Резак, предполагая, что в пути ему придется перекинуться в картишки, да не единожды, откупил полностью купе. Пока Лешка сидел у окна и стерег вещи, Резак прошелся по вагонам и, вглядываясь в лица людей, профессионально наблюдал за их реакцией. Он демонстративно резал колоду карт пополам и с шелестом тасовал, как бы привлекая внимание потенциальных партнеров. Когда Резак открыл дверь в тамбур своего вагона, его окликнул женский голос:

– Уважаемый, если я не ошиблась, Вы ищете себе партнера для игры?

Перед Сергеем стояла белокурая дама, средних лет. В голубом платье и на шее повязана газовая косынка. Ее чувственный, накрашенный помадой рот, растянулся в улыбке

– Угадала. Я так думаю, играть будем у меня в купе, в плацкарте неудобняк, мешать будут.

– Согласна, но со мной придет парень, будет за игрой приглядывать.

– Как скажешь, мадам, – усмехнулся Резак, – как тебя звать?

– Светлана, а Вас?

– Можешь на «ты». Сергеем меня зовут.

– Во сколько и где?

– Ближе к ночи, седьмой вагон, двери приоткрою, не заблудишься.

– Гарантируешь честную игру?

– А сама-то, можешь без шулерства?

– Почему бы нет.

– Лады. Каким стосом будем играть?

– Естественно фабричным, самопальный не годится.

– Заметано. Я приглашаю, значит с меня стол.

– Надеюсь, со вкусом проведем время, – Светлана улыбнулась.

– Все будет по-человечески, – заверил Резак и, дернув верхней губой, сверкнул золотой фиксой, – вашу ручку фрау – мадам.

Светлана протянула холеную руку, и при легком пожатии Резак почувствовал гладкие пальцы будущей партнерши. Про себя подумал: «На подушечках тонкая кожа, видимо шлифовала пальцы, а такие сильно чувствительны к коцкам11 на стирах. Прожженная стерва, но и мы не лыком шиты».

Резак улыбнулся и прошел в тамбур.

Когда за окнами опустилась мгла, в купе включили свет. При свете лампы Резак и Лешка разглядели гостей. С женщиной пришел сопровождающий, худощавый парень лет тридцати пяти, он почему-то каждые пять минут поплевывал на кончики пальцев, видимо кожа постоянно сохла. Парень сел рядом с женщиной, как раз напротив Лешки. Светлана кивнула в сторону пацана и спросила:

– Он с тобой?

– Брательник мой младший, пусть наблюдает.

Достали каждый свою колоду, распечатали упаковки и стали осматривать. У Резака глаз наметанный, видит обратную сторону на картах, вот он заметил на одной рубашке12 линию, немного толще других.

Он сбил карты в кучу и пододвинул к партнерше.

– Стос крапленый. Будем моим играть.

Светлана удивленно приподняла брови.

– Этого не может быть, колоду я купила в Москве.

– Мадам, я этой гребенкой уже лет двадцать, как не чешусь, или играем моим стосом или адью…

– Тогда к тебе встречная просьба: острый ноготь на мизинце обрежь, чтобы на картах коцки не оставлять.

– Заметано, ноготь оставлю, но стиры портить не буду. Мое слово верное.

Светлана, осмотрев чуть ли не каждую карту из колоды партнера, согласилась и игра началась. Она не могла заметить «примочек» в колоде, так как Резак заказывал ее у отменного карточного мастера. Карты от шестерок до десяток были смазаны легким составом мыла, потому лучше скользили, а старше валета покрыты канифолью и потому затормаживались при раздаче. Но, не смотря на секреты, соперница попалась серьезная, память у нее была отменная. Резак постоянно ощущал отсутствие фарта. Ночь вступила в свои права, и игра была в полном разгаре. Масть не шла, Резак нервничал, но вида не подавал. Светлана ухмылялась и прищуривала правый глаз, дымя папиросой. Лешка задремал, для него долгая игра проходила монотонно, и потому он предпочел сон. Зато парень, сидевший напротив, во все глаза наблюдал за игрой, и за руками Резака, чтобы у него вдруг не оказалось лишней карты.

К утру, Лешка заварил у проводника крепкий чай и Резак, осушив стакан, взял реванш за все проигранные партии. Отыгравшись, он «посадил в мешок» дамочку, она обескураженная проигрышем, сдержанно кивнула и, махнув своему парню рукой, пошла к двери.

– Перекусите чего-нибудь, что, зря я стол накрывал,– ухмыльнулся Резак.

– Свой стол дожидается, – сдержанно произнесла женщина.

– Света, у фортуны всегда бывают свои баловни, видимо ты ее часто очаровывала, но сегодня она решила над тобой покуражиться, – сказал ей на прощание Резак.

– Наверно ты прав, сегодня не мой день, – улыбнувшись, ответила женщина и вышла из купе.

– Эй! Маэстро, нас обокрали, – Резак потряс спящего Алешку за плечо. Он мгновенно пробудился, и ошалело оглядел купе.

– А где эти?

– Ручкой помахали.

– Как сыграл?

– Держи, твоя доля.

Лешка раздвинул купюры веером и удивленно спросил:

– А что так много?

– Бери, бери, напарник. Я трошки вздремну и позже пойду еще партнеров надыбаю13, а ты пока сгоняй в вагон-ресторан, возьми еще чего-нибудь пожрать и бутылочку вина не забудь, обмоем мою удачу.

Последующий путь к югу прошел в игре. Попались два горячих кавказца, которые распрощались с содержимым своих кошельков. Затем в купе пришел солидный дядечка в светлом костюме и при шляпе, направляющийся на курорт. Он тоже лишился основной части своих денег. Резак «боговал», настроение у него отличное, дорога не была скучной, он даже не заметил, как поезд приближался к Адлеру.

Резак придремал, а когда открыл глаза, Лешки в купе не оказалось. Он прошелся до двери и увидел в тамбуре пацана, тот стоял и, покуривая папироску, смотрел в окно. Резак закурил и взглянул на смущенного паренька.

– Что, как не родной?

– Серега, ты же сам не любишь, когда мухлюют в карты, я же видел, как ты последнего мужика «приобул».

– Э-э, пацан, я чего-то не пойму, ты кого жалеешь? Лоха, который сидит и тоже мечтает, как бы меня в картишки обыграть. Мы же с тобой не на бану14 фраера щиплем15 или гоп-стоп16 совершаем, а умственную работу делаем… – Резак закашлялся от дыма папиросы, – хотя, в жизни все обусловлено, если возникает какой-то нерешаемый вопрос – бей! Доказывай, что ты прав. Не жалей никого, упадешь, руку мало кто подаст – съедят и не подавятся.

Лешка слушал молча и не возражал, шестнадцать не полных лет – это еще не показатель в жизни, в его мальчишеских глазах было больше правды, чем в хитром и прищуренном взгляде Резака. Теперь он начинал понимать, что существуют разные правила в катранах17, есть мастерство картежника-профессионала, а есть шулеры, которые ищут лохов, то есть людей, в чем-то уступающих им.

Лешка еще раз взглянул в окно и представил себе бескрайнее море, чаек, мечущихся над волнами. Людей, красиво разодетых, которые собираются в вечерних ресторанах и их жизнь на юге, так не похожую на существование его с мамой в Юном городке.

– Лешка, пойдем в купе, – отвлек его от мыслей голос Резака, – проводник вон чай разносит, и еще, нам надо подготовиться к большой игре.

Алешка вспомнил мать и подумал: «Теперь хватит денег, куплю мамке красивое платье, она уже давно ничего себе не покупала». Паренек взглянул на Резака и, не стесняясь, спросил: