Котуйская история

Улыбнувшись, Лешка, молча, кивнул и метнулся к мальчишеской группе, нетерпеливо ожидавшей, погонять с ним мяч.

Резаков любил «гарцевать» по Юному городку, как обует хромовые прохаря4, приспустит их гармошкой и идет по улице. Наденет лепеху5 со шкарами6 и выглядит, словно магазинный манекен. Дерзко прищурит глаза и, наигрывая на гитаре блатную мелодию, собирает толпу парней и девчонок. Но, пожалуй, для Резакова самым любимым развлечением была игра на аккордеоне. Сядет на крыльцо, растянет меха и польется задорное танго «Брызги шампанского», плавно переходящее в «Амурские волны» или необычайные французские мелодии. Вот тогда во дворе его барака собиралась не только молодежь, но и взрослые и даже старики. Некоторые из старожилов помнят, как отец Сергея также собирал во дворе соседей и радовал их своей музыкой, он же и научил Сергея играть на гитаре и аккордеоне.

Приходила Анна и слушала, как Резаков виртуозно исполняет музыку. Он закрывал глаза и, слегка наклонив голову, плыл вместе с мелодией. В такие мгновения казалось, не его шустрые пальцы исполняют шедевры, а кто-то незримый манипулирует с клавишами. Потом, как правило, поступают частные заявки и пожилые люди, поблагодарив Сергея, расходятся по своим дворам. Над бараками и улицей до поздней ночи раздаются задорные песни: от уркаганских, содержащих блатные слова, до тоскливых, мучительно входящих в сознание песен. Анна всегда ждала этого момента и, представив, как ее любимый Коля сейчас тоскует, стояла со слезами на глазах и слушала вкрадчивый голос певца. Резаков понимал ее состояние и вкладывал в слова и голос столько нежности, что они брали за живое. Только через изумительную мелодию и красиво произнесенные слова, можно донести до сердца этой женщины, как ее любят двое мужчин на свете, это ее муж Николай и он – Сергей Резаков.

На Филях на Черной улице подрастала детвора, впитывая, как губка поступки и наказы взрослых парней и мужчин. Примеров было множество: одни попадали в тюрьмы, другие выходили из лагерей и кругом существовал негласный людской закон. Продал, наябедничал, струсил – в изгои. Своровал у своих – объявят «крысой». Унизил, оскорбил, надругался над девушкой – получишь перо в бок или такого подонка опустят ниже «тротуара». Отругал кто-то из молодых пожилого человека, в этот же день ему вставляли таких «пентюков», что желание оскорблять взрослых сразу пропадало. Государственная власть – она, конечно, обладает силой и умением подавить любые действия в несоблюдении законов. Но исполнение, как таковых, не многие принимали за основу, те, кто неоднократно побывал в лагерях, вели свою политику, отличавшуюся от основной. Свежи в людской памяти: война, голод, разруха, репрессии и огромные лагерные срока. Не все были жуликами или просто попавшими на срок по уголовной статье, были и такие, кто осуждал действия советской власти в отношении политических наказаний. Таких людей власть держала за колючей проволокой, а выпустив, давала немного вздохнуть свободного воздуха и по новой отправляла в холодные, мрачные, лагерные бараки. Одним из этих людей и был Николай Борисов.

Глубокой осенью Анне, наконец-то пришло долгожданное письмо, в котором Николай сообщил, что ему разрешили общее свидание, которое состоится через два месяца, то есть в январе. Анна места себе не находила, получив радостную весть. Она выскочила на улицу и покричала сына, но Алешка где-то пропадал с друзьями. Она обошла несколько бараков и, увидев друга Лешки – Витю Валёного, спросила:

– Витюша, ты моего, случаем не видел?

– Теть Ань, он пошел с пацанами к дворцу Горбунова, говорят, кино классное привезли, сегодня вечером покажут.

– Передай ему, если увидишь, письмо от отца пришло, пусть срочно бежит домой.

– Хорошо тетя Аня, передам.

Анна скопила деньги, теперь хватит на дорогу туда и обратно. Продуктов набрала побольше, хорошо сын с ней поедет, поможет с поклажей, передадут отцу передачку. Ехать нужно в далекую Сибирь. В последний момент начальство переиграло и вместо общего свидания, Николаю разрешили личное на целые сутки. Одно плохо, свидание будет проходить в вагончике, где днем семья окажется на виду у людей. Ну, да ладно, согласилась Анна, ей бы взглянуть в любимые глаза, обнять нежно, да прикоснуться к его губам.

Сын совсем не знает отцовской ласки, но по рассказам матери Алешка понимал, папка всегда его ждет и любит, хотя находится далеко от семьи. Папа у них самый лучший, как можно забыть его спокойный голос, ласку и заботу. Анна никогда не забудет, как муж, сильно простудившись, утром собрался на работу. С температурой, еле стоя на ногах, подался зимой по холоду. Денег в семье не было, даже не на что хлеб купить, занимала у соседей, а Коля гордый, не хотел в долг брать, не любил, вот и пошел больным на работу. Пришлось Анне к Резакову идти за помощью, он как услышал, так раздетый и бросился на улицу. Увидел друга Кольку, присевшего в сугробе, взвалил на себя и притащил домой. Потом ругал его, но мягко, по-дружески. Сергей ушел, а вечером принес две авоськи с продуктами и еще положил на стол деньги.

Анна тоже гордая, ей чужого не нужно.

– Сергей, за продукты большое спасибо, а деньги забери.

– Ты хочешь, чтобы он, как я, пошел воровать, чтобы прокормить вас, – Резаков указал на больного Николая и осуждающе продолжил, – деньги не пахнут, ты его сначала на ноги поставь, да мальчонку, как следует, накорми, потом будешь мне высказывать, нужны тебе ворованные деньги или нет.

Хлопнув в сердцах дверью, Сергей ушел. Могла ли Анна в тот момент возразить Резакову, когда в доме действительно было голодно, потому подумав, осталась благодарна Сергею за помощь.

На поезде ехали несколько суток. Вот и станция, на которой выходить, да еще пришлось ждать автобус, чтобы доехать до поселка, где Николая содержали в лагере. Вагончик для свиданий размещался между колючими заборами и, чтобы в него попасть, нужно под конвоем пройти вдоль запретной полосы. Если заключенный без разрешения выйдет из двери вагончика, то окажется под прицелом карабина часового. Вагончик был разделен на две половины, в одной проходили личные свидания, а в другой общие.

На счастье Анны и Лешки в этот день личное свидание полагалось только Николаю, так что они целые сутки могли наслаждаться долгожданной встречей. Внутри было натоплено, буржуйка в углу еще дышала жаром. Разложили вещи, выложили продукты, и стали ждать Николая. Лешка через зарешеченное окошко посмотрел в зону и увидел несколько деревянных бараков и так как на улице стоял сильный мороз, над трубами вился дымок. Основной лагерный люд находился на работе в объектовой зоне, где проводилась вырубка леса. Николай в этот значимый для него день был освобожден от работы.

За дверью послышался скрип снега и с клубами холодного пара в вагончик вошел арестант в ватной телогрейке и шапке-ушанке. Анна бросилась к мужу и, обхватив руками шею, прижалась к его груди. Затем слегка отстранилась, стала неистово целовать лицо. Николай ловил ее губы и, блуждая глазами по лицу, не мог наглядеться, затем подошел к сыну, ласково потрепал его по волосам и прижал к себе. Сын ощутил щетину на небритых отцовских щеках, когда холодные губы прижались к его лбу.

– Родной ты наш, похудел, осунулся, – Анна, поглаживая мужа по плечу, пригласила сесть за стол.

Алешка, еще стесняясь отца, все же заулыбался и, поддавшись настроению матери, весело сказал:

– Ничего, пап, мы тебя сейчас откормим, смотри, сколько мы еды привезли.

– Ты мой хороший, – произнес ласково Николай, – главное, что вы здесь, – и нежно притягивая сына к себе, добавил, – Алешенька, ты так сильно вырос.

Сын доверчиво взглянул на отца. Буквально несколько минут назад, папка, казавшийся ему таким далеким, чужим, смущенным и одиноким, вдруг стал родным и близким.

– Пап…

У Лешки не нашлось слов, непроизвольно защипало в глазах. Он прижался к отцу и, стыдясь выступивших слез, зарылся лицом в его куртку. Анна сидела и, утирая платочком глаза, молча, смотрела на мужа и сына. Она сейчас по-настоящему жила временем, отведенным на встречу. За этот момент, когда видела их вместе, Анна была готова отдать жизнь. У горячо любящей жены и матери при виде этой сцены из глубины души вырвалась волна избыточных чувств, она присоединилась к любимым и родным, нежно их обняв. Пусть всего лишь на сутки, но они были вместе, этот миг для нее был самым счастливым за последние годы, когда ее разлучили с мужем.

В вагончик ввалился офицер в овчинном полушубке и завязанной под подбородком шапке-ушанке.

– Ух, морозище-то какой, вот она, Сибирь-матушка. Ну, что, граждане, общаетесь?

Николай, как было положено, встал из-за стола перед проверяющим офицером.

– Да, гражданин начальник.

– Издалека родные пожаловали?

– Из Москвы.

Офицер взглянул на симпатичную женщину, на осужденного Борисова, затем на парнишку и что-то прикинув в уме, поманил его пальцем. Лешка поднялся с табурета и подошел ближе к офицеру.

– Малой, ты бы оделся. Пойдем, прогуляемся, пусть мамка с папкой пообщаются, а ты пока в караулке посидишь с моими солдатами.

Лешка взглянул на смущенных родителей, как бы спрашивая у них совета, но поняв в чем дело, суетливо засобирался.

– Борисов, за порог ни на шаг, часовой на посту, если пойдешь без сопровождения по тропе, откроет огонь, – предупредил офицер, – и чтобы никаких перекидов в зону не было, иначе прекращу свидание и пойдешь в изолятор.

Николай благодарно кивнул и офицер с Алешкой вышли из вагончика. Пока шли к караульному помещению по тропе нарядов, Лешка с удивлением разглядывал обстановку. Столбы с натянутой колючей проволокой, внутри самой зоны стоят бараки. Вот мимо охранников через ворота проехала подвода с грязной бочкой, наполненной отходами из столовой. Лошадью управлял пожилой мужчина, заключенный из хозобслуги. Быстро смеркалось. Вдруг к воротам с противоположной стороны зоны под конвоем солдат стали подходить заключенные. Начался съем с работы. Осужденные выстраивались по пять человек в шеренгу и солдаты тщательно их обыскивали с головы до ног, чтобы не пронесли в жилую зону запрещенные продукты или предметы. «Пятерка» из зеков проходила в превратную зону, за ними закрывали ворота и запускали в зону.

Алешка обратил внимание на некоторых заключенных, которые показывали пальцами на лошадь, проезжавшую мимо, и громко смеялись. Когда возничий натягивал поводья, лошадь обнажала зубы, на которых стояли большие коронки из тонкого металла. Отполированные фиксы блестели, отливая золотистым цветом. Зэки загоготали и, не сговариваясь, повернули головы на стоящего поодаль офицера. Стало понятно, почему они смеялись: когда офицер с массивной, отвисшей челюстью зачитывал осужденных по карточкам, Лешка увидел на его зубах золотые коронки.

– Вот твари! – возмутился офицер, догадавшись над чем надсмехаются зэки, – и, замахнувшись на возничего, заругался, – ах ты скот поганый, вздумал надо мной потешаться!

– Гражданин начальник, я не виноват, это не я поставил фиксы.

Офицер, сопровождавший Лешку, тоже рассмеялся и обратился к коллеге лейтенанту.

– Семеныч, а что, вроде похож…

Толпа заключенных разразилась смехом.

– Прекратить разговоры и смех, – скомандовал начальник конвоя и крикнул возничему, – уматывай отсюда быстрее и чтобы через пять минут снял, эти чертовы коронки.

Заключенных продолжали заводить в зону, но увидев не весть, откуда взявшегося мальчишку, они приветливо помахали ему руками, одетыми в рукавицы. Вдруг Лешка заметил, как из лесу прилетела большая черная ворона и села на ворота. Один из заключенных крикнул в зону.

– «Пятак», смотри, твой «Сынок» прилетел.

– Мужики, у кого есть краюха, дайте Сынку, я потом отдам, – попросил Пятак, стоявший за рядами колючей проволоки в жилой зоне. Заключенный достал из кармана телогрейки корочку хлеба и кинул на снег. Ворона, взмахнув крыльями, слетела с ворот и, ухватив клювом хлеб, вспорхнула и улетела в сторону леса.

– Что, весело у нас? – спросил Лешку улыбающийся офицер.

– Мне поначалу как-то страшновато было, но конь рассмешил. А что, этот Пятак ворону приручил?

– Здесь не то, что ворону, пауков приручают.

– Как это пауков? – удивился Лешка.

– Летом в изоляторе пока заключенные наказание отсиживают, от безделья мух ловят и пауков подкармливают, вот так и приучают. Постучит зэк пустой кружкой по полу, а паук тут, как тут – на обед прибежал.

– Здорово, как в цирке, – восторженно отозвался Леша.

– Еще хлеще бывает, – весело произнес офицер, запуская паренька в натопленное караульное помещение и оставив мальчишку с солдатами, забрал нескольких в наряд и поспешил менять постовых.

Лешка, от нечего делать, переговаривался со служащими, а когда немного обвыкся, стал рассказывать разные истории. Незаметно за разговорами прошло два часа, нужно было идти в вагончик, а то совсем стемнело. Пришел офицер со сменившимися караульными солдатами и увел Лешку к родителям.

Заканчивались сутки, отведенные на свидание, семья стала прощаться. Мама утирала слезы, а Алешка сидел и смотрел сквозь зарешеченное окошко в зону. «Вот, снова людей с работы ведут, а мы с мамой домой поедем, – думал Леша, провожая взглядом заключенных, – врут люди, ничего о них в книгах не пишут. Как же они там живут? Без жен, без детей. Папка…»

Сын поднялся с табурета и подошел к отцу.

– Пап, ты скоро домой приедешь, когда тебя отпустят?

– Еще долго сынок. Нам всем нужно потерпеть. Будь маме опорой. Слушайся ее, кроме тебя, ей некому помочь. Будет тяжело, Сережка твой крестный поможет, увидишь его передай от меня большой привет.

– Пап, мама говорила, ты же не такой как Резак, не воруешь, а за что тебя тогда посадили?

– За свой язык, за то, что молчать не могу, когда другие воды в рот набрали. Понимаешь, о чем я говорю?

Алешка отрицательно замотал головой.

– Подрастешь, поймешь. Ты только маму нашу береги, в беде не бросай. Алешенька, сынок, пообещай мне.

– Хорошо, пап, приезжай скорее.

Николай обнял сына и, отстранив от себя, поцеловал в щеку. Затем на прощание поцеловал жену и перед тем, как выйти, сказал:

– Родные мои, я люблю вас, не забывайте меня, – и с навернувшимися на глаза слезами, пошел за офицером.

Глава 3

Путешествие к Черному морю

Шло время, Алешка вырос, окреп и превратился в плечистого жилистого парнишку. Наступила весна, ворвавшись на Черную улицу со звонкими капелями и весело журчащими ручейками. Лешка стоял за углом барака и наблюдал за матерью, одетой в старенькую, белую кофту, она развешивала белье во дворе и, чувствуя, что сын наблюдает за ней, спросила:

– Леша, ты чего-то хотел, куда собрался?

– К Витьке пойду, мы сегодня с пацанами собираемся в Горбунова, фильм классный показывают – «Бродяга» называется.

– Сынок, сходи сначала за молоком, я тесто заведу, оладушек пожарю. Деньги на комоде под скатеркой.

– Мам, дашь на кино?

– Отсчитай и возьми на билет.

Лешка, молча, продолжал смотреть на мать, и чувствовал, как его грудь распирает от гордости. «Красивая она у меня, молодая и смелая. Тяжело ей без папки. Эх, достала такая жизнь. Мама… Моя добрая и родная мама».

Лешка, тряхнул головой, вышел из-за угла барака и направился домой. Парнишка опешил, увидев сидевшего на крыльце своего крестного, который, смоля папироской, поглядывал на Анну.

– Здорово крестник.

– Привет, а ты что с утра на мамку пялишься? – Лешка выразил открытое возмущение, он уже давно заметил, что Резаков неравнодушен к его маме.

– Не понтуйся Леха, не отобью я твою мать у своего лучшего друга, – и как бы спохватившись, что ляпнул лишнего, поправился, – не переживай, Аннушку я в обиду ни кому не дам. Я что пришел-то, Толяна Соколова с Красной улицы знаешь?

– Крысу, конечно знаю.

– К вечеру огольцов своих собери, а я братву и мужиков подтяну, надо этих вурдалаков с Красной улицы уму-разуму поучить.

– Махаться будем?! – удивился Лешка.

– Молодняки ради понта побудут рядом, а мы, повзрослее, Красноулинским салазки будем сворачивать.

По праву на Черной улице вся шпана находилась под руководством Сереги Резакова и только он мог быть судьей в серьезных разбирательствах.

– Заметано, Серега, я приведу своих. А где «махалово» будет?

– У Москвы-реки рядом с кафе.

Анна поднялась на крыльцо и услышала конец разговора Сергея с сыном.

– Леша, что еще удумали, решили драку затеять? А ты, Сергей, на что парня подстрекаешь.

– Чтобы наших девчонок и девушек оберегали, а то псари с Красной совсем оборзели уже в наглую девок щупают.

– Постыдился бы при мне и ребенке такие вещи говорить. Сережа, не сбивай Лешку с толку.

– Аня, все будет нормальненько, проучим борзых. Ты сама-то, разве забыла, как эта тварь к тебе свататься приходил.

– Соколов?

– Конечно же, он. Эта гадина своих молодняков подбивает, чтоб они на нашей улице королями себя чувствовали. Ты не переживай, мы по своему с ними разберемся. Лешку в драку я втягивать не стану.

Пока мама разговаривала с Резаковым, Леша пошел в дом за деньгами. Он машинально заглянул в приоткрытую дверцу шифоньера и увидел отцовский пиджак. На правой стороне красовался орден «Красной звезды». В какой раз он смотрел на него и думал: «Интересно, орден у бати не отобрали, оставили».

Из бокового кармана торчал уголок фотографии, и Леша еще раз посмотрел на снимок: на перроне вокзала стояли мать и отец, оба молодые, красивые. «Батя, батя, что же с тобой случилось? На последней свиданке так и не сказал кто ты на самом деле. Урка или герой войны. Если герой, то почему тебя не простили за какой-то прогул, а после победы отправили в Сибирь. Я же помню, как ты нам с мамой рассказывал на свиданке, как воевал, как тебя ранило, как за подвиги наградили. Почему, бать, за что? Ты же никого не предал, так почему тебя не простили, почему не выпускают? Непонятно все это, Резак говорил, что уркагану освободиться проще, чем таким, как мой отец. А я так себе думаю, это власти предали моего батю, а не он».

Так уж повелось в стране советов, в любом городе есть улицы: Красные, Черные, Большие, Широкие. В Москве на Филях на одной улице группировались товарищи, а на другой кенты. Следили за обстановкой четко, держа в кулаке, потому местные строго соблюдали порядок и не пускали чужих на свою территорию. Били всех подряд, даже краснопресненских, которые вели себя дерзко в отношении черноулинских. Собирались сообща и назначали место, где будут отстаивать свои интересы. Лидером Красной улицы считался Толя Соколов, говорят, он не боялся ни Бога, ни Черта, потому вел себя так дерзко. К тому же он не мог простить Резакову девушку, которая ему понравилась, но впоследствии вышла замуж за какого-то фронтовика-штрафника. Соколов был старшим сыном военного и старая обида на черноулинских пацанов, не утолив в нем жажды мщения, порой всплывала с такой силой, что из чувства отплаты ему приходилось вылавливать жуликов из неблагонадежной улицы. Иногда обе стороны сталкивались в страшных драках, а затем на время претензии друг к другу прекращались.

Семь близких друзей из окружения Лешки Борисова с утра, собрав деньги, послали Витьку Валёного за билетами. Индийский фильм «Бродяга» уже показывали в кинотеатрах Москвы, и вот, наконец, дворец Горбунова дождался своего дня. Что там творилось с утра… Это было нечто. Стиляги, одетые по последнему писку моды, выстраивались в ряд, хвост которого заканчивался за пределами кинотеатра. Хулиганистые парни и пацаны с разных улиц осаждали двери и лезли без очереди. Тут и там слышались возгласы и просьбы:

– Петруха, возьми на нас пару билетов.

– Аленка, мы здесь, на меня и Маришку бери.

– Ага, щас, проси больше, штук пять, – дразнился кто-то в ответ.

– Витек, не пускай этих козлов, а то билетов на всех не хватит.

Последняя фраза прозвучала как сигнал, людская очередь расстроилась, и уже возле дверей в кассу собралась большая толпа. Внутренний зал был забит до отказа: девчонки в белых туфельках и накрашенными губками, жались к стенке, уступая напористым молоденьким хулиганам с едва пробившимися усиками.

Витек Валеный с победным видом выскочил из толпы. Взмокший от пота, в измятой рубахе, он горделиво потрясал добытыми билетами, крепко держа их в руке.

«Борисенок», так пацаны между собой кликали Лешку, объяснил друзьям, что к вечеру всех черноулинских жиганов ожидает крутое разбирательство с красноулинскими. Сам Резаков созывает шпану и неоперившихся пацанов, придет он с близким корешем Мотей. Сходка состоится на Москве-реке на пятачке возле кафе, где собирается вся местная шпана, чтобы попить пиво, поесть воблу, да посудачить о жизни. Туда же приходили все жлобы и с Красной улицы. Соколов-Крыса никогда не ходил один в кафе, его всегда сопровождала толпа и не дай Бог ему появиться здесь с «малым войском», сразу скулы свернут набок.

По плану Резака и Моти вся подготовка должна проходить тихо: на соседних улицах расставят огольцов и, если что при подъезде милицейских машин дали знать остальной братве.

Резаков и Соколов, встретившись накануне, обсуждали условия драки: кастеты и свинчатки в сторону, хоть один достанет нож, того сразу без разговора в реку. Лидеры начнут жестоко драться и не важно, пойдет кровь или нет, затем обе стороны сойдутся в битве. Естественно, победителями будут считаться те, кто обратит неприятеля в бегство.

Соколов – здоровый парень и по возрасту старше Резакова, но Сергей прошел жизненную школу в лагерях и тюрьмах, где иногда приходилось отстаивать свои интересы кулаками, а то и заточкой7. Сцепившись в ожесточенной драке, лидеры прощупывали, кто окажется проворней и сильней. Соколов кружил, вылавливая удобный момент, чтобы конкретней врезать Резакову, но Сергей, закаленный в уличных боях, сразу раскусил тактику Крысы и ловко уворачиваясь от ударов, доводил противника до бешенства. И вот, Резаков ринулся в бой, Крыса отпрыгнул, но, не успев сгруппироваться, получил сильный пинок в бок. Пока он отвлекся на боль в ребрах и отплевывался кровью, Резаков с левой руки мгновенно нанес ему такой крученый удар в челюсть, что Крыса, теряя равновесие, зашатался. Следующий удар кулаком в печень свалил с ног здоровяка, и в тот же миг разразился звериный рев толпы, это черноулинские ринулись в атаку.

Со стороны для случайных прохожих и посетителей кафе все смотрелось ужасающим: парни махали кулаками, словно кувалдами, пинали тела ногами, а иные, рыча, впивался зубами противнику в ногу. Трое парней сшибли с ног неприятеля и добивали его ногами. Слышались визги, бешенные восклицания. Все слилось в монотонный шум, но изредка из разъяренной толпы доносились короткие фразы:

– Черные, отсекайте Крысу с его кодлой! Пацаны тесней, не давайте себя разъединить! Вон тому рыжему дайте дружней по мусалу, а то эта собака здорово машется.

– Толян, помогите, нашим каюк приходит, – просили Крысу о помощи.

Лешка Борисенок и его друзья, как было задумано с самого начала, сидели в кустах и когда драка была в полном разгаре, молодые пацаны выскочили из укрытия и остервенело набросилась на красноулинских. Дрогнули разобщенные кучки и, как только Резаков с разбитым до крови лицом добрался до главного костяка неприятеля, Соколов не выдержал и закричал:

– Пацаны, винтим отсюда, эти чекнутые готовы нас до смерти забить!

Но отступать было поздно, озверевшие от драки черноулинские парни уже не контролировали свои действия. Мигом разобрали штакетник и две стоящие возле кафе лавочки и с ужасными криками погнали красноулинских прочь. Кого догоняли, забивали до беспамятства, и только когда противник переставал шевелиться, бросались в погоню за другими.

Резаков кричал своим пацанам вслед:

– Бросьте колья, архаровцы, они и так спеклись.

Вдруг раздался пронзительный свист, кто-то их молодых пацанов предупредил, к кафешке приближается милиция на машинах. Черноулинские мигом разбежались по переулкам, затерявшись между частных домов и бараков. На дороге и по обочинам некоторые побитые красноулинские, поднимаясь с оханьем, старались поскорее скрыться с места побоища.

Вот так на Филёвской сторонке в Юном городке рос и креп молодой парнишка Лешка Борисенок. Мама Анна с утра до ночи находилась на работе, отец отбывал очередной срок в лагере, а улица воспитывала и закаляла в нем дух молодого бойца и лидера среди пацанов своего уровня. Жизнь, словно широкой рекой распростерлась перед Лешкой, но к какому берегу прибиться, он еще не решил. Родной отец в свое время не смог донести до парнишки, что не шуточные это забавы заигрывания с судьбой. Хотя, что мог сделать сам отец, когда в семнадцать лет его жизнь предопределила жестокая власть.

Наступило лето. Лешка окончил восьмилетку и по настоянию мамы осенью должен поступить в какое-нибудь училище и получить профессию. Денег постоянно не хватало, мама работала, но этого было недостаточно, чтобы содержать семью. Отец стеснялся просить о помощи, но Анна посылала ему немного денег на карточку для покупки продуктов в лагерной лавке. Да и посылки приходилось собирать не из дешевых продуктов, не пошлешь же шмат сала да чеснок. Леша понимал, что денег взять неоткуда и решил на лето найти себе работу, чтобы хоть как-то помочь матери. И вот как-то раз подвернулся Сергей Резаков с предложением.