Как проиграть в политике

Затраты на эту операцию оказались столь небольшими, что у военных возник соблазн повторить нечто подобное еще раз. Вот только гражданские политики мешали им своими сомнениями и предосторожностями. Успех в Маньчжурии стал катализатором изменения расстановки внутриполитических сил Японии. Вплоть до 1932 г. правительства формировались в основном по партийно-парламентскому принципу. Тем самым соблюдался баланс сил между гражданским обществом и вооруженными силами. Хотя уже тогда в системе противовесов наблюдался определенный дефект: военного и военно-морского министров назначали сами военные. Силовые министры практически не подчинялись премьер-министру (отсюда своеволие командования в Маньчжурии). Обычно государство использует армию как инструмент реализации своих внешнеполитических целей. В Японии же успехи военных способствовали росту влияния военных кругов на внутреннюю и внешнюю политику. И незаметно хвост стал вертеть собакой. Японская государственная система 1930-х гг. утратила единую волю в принятии внешнеполитических решений. Они стали приниматься и в правительстве, и в вооруженных силах. А так как вооруженные силы по центрам влияния делились на армию и флот, которые соперничали друг с другом, то число центров выработки решений увеличилось. Правительство, с учетом разнородных группировок, формировалось коалиционным и менялось чуть ли не ежегодно. На капитанском мостике Страны Восходящего Солнца воцарился «порядок», опасный для корабля и его пассажиров.

Возрастание военной составляющей в политике – типичная ошибка набирающего мощь лидера. Почувствовавшие державную силу, в правящем классе складывались группы, готовые спрямлять углы и «экономить время». В мае 1932 г. военные заговорщики убили главу правительства. Молодые офицеры, осуществившие этот акт, считали премьер-министра и вообще гражданских политиков слишком нерешительными в достижении экспансионистских целей в Китае. В феврале 1936 г. они отважились на открытое восстание. Группой военных был захвачен центр Токио с рядом правительственных учреждений. В ходе силовой акции было убито несколько высокопоставленных чиновников. Премьер-министру удалось спрятаться и тем самым избежать неминуемой смерти. Путч был подавлен, но давление в националистическом котле не упало. Военные в своем большинстве жаждали подвигов не меньших, чем их отцы в 1905 году.

В июле 1937 г. японское командование, использовав очередное столкновение с китайскими военнослужащими, начало боевые действия против центрального правительства Китая. Кабинет министров опять вынужден был одобрить действия военных постфактум. Только на этот раз быстротечной кампании не получилось. Война приняла затяжной характер.

Китай манил японский генералитет как слабый противник. Предыдущие легкие победы создали впечатление, что с такой же легкостью можно двигаться и дальше, вплоть до Тибета. Однако вторжение в глубинные районы Китая вызвало упорное сопротивление китайских войск и самого народа. Японскому командованию казалось, что это временное явление, надо лишь поднажать, а для этого перебросить на фронт еще несколько дивизий, еще корпус, еще одну армию… Постепенно «китайский инцидент» перерос в полномасштабную войну, продлившуюся восемь лет. Если в сентябре 1937 г. общая численность действующей японской армии в Китае составляла 350 тыс. человек, то в 1940 г. перевалила за миллион. Глобальная задача подчинения всего Китая оказалась несоразмерной возможностям Японии. «Рыба» была крупнее «акулы». Гражданские политики понимали это, потому предпочитали откусывать кусочками и долго пережевывать добычу, дабы не подавиться. Но такие тонкости совершенно не осознавались милитаристскими кругами. Впрочем, это характерно для милитаристов всех стран. Отсутствие политико-дипломатического видения проблемы и элементарное нетерпение вело военных дальше. Не закончив с Китаем, они взялись за новые комбинации.

28 июля 1938 г. командир 19-й дивизии самовольно начал боевые действия у озера Хасан. Его поддержало командование Квантунской армии. Однако вмешательство гражданских политиков позволило урегулировать пограничный конфликт. Правда, этому способствовало поражение японских сил, отброшенных советскими частями на маньчжурскую территорию. Однако в августе 1939 г. командование вновь самочинно организовало очередную пограничную операцию, теперь в Монголии на реке Халхин-Гол. Однако и она закончилась полным провалом. Ошибка в оценке сил северного соседа не рассеяла мираж. Воспоминания об успехе 1904-05 гг. сохраняли свою притягательность, только теперь в отношении других государств. И на то были основания. Война в Европе, капитуляция в 1940 г. Франции и Нидерландов, тяжелое положение Великобритании открывали перед Японией захватывающие перспективы. У японской военной верхушки появилась возможность ударить по очередному слабому противнику и захватить, как минимум, Индокитай и Индонезию. В обоснование аппетитов была срочно выработана доктрина построения «великой восточноазиатской сферы совместного процветания». За образец гражданским политикам было предложено взять Маньчжоу-Го. Военные незамедлительно предприняли шаги в этом направлении. 30 марта 1940 г. бывший председатель центрального политсовета гоминдана Ван Цзивэй в оккупированном Нанкине возглавил марионеточное «центральное правительство Китая». Еще раньше во Внутренней Монголии было сформировано правительство во главе с князем Дэваном. Создание государств под полным военным, политическим и экономическим контролем Токио, казалось, открывало возможности для формирования новой политической системы, новой политической «вселенной» с Японией-солнцем в центре. Дух захватывало от открывшихся перспектив. Но были и помехи…

Главным камнем преткновения на этом пути к вершинам лидерского могущества оказались Соединенные Штаты. Они не участвовали в войне в Европе, а значит, имели свободу рук. Располагая сильным военно-морским флотом, мощной экономикой, владениями близ «районов стратегических интересов Японии» (Филиппины, острова Гуам и Уэйк), они, кроме того, имели такой рычаг давления, как экспорт в Японию жизненно важных товаров, вроде нефтепродуктов, черных и цветных металлов, заводского оборудования. Причем доля США в ввозе стратегических товаров превышала 50% и потому была трудно заменимой. Вашингтон, прекрасно осознавая свою силу, угрожал эмбарго в случае распространения экспансии на Южную Азию. Это вынудило правительство Японии отказаться от немедленного захвата Индокитая и «бесхозной» после германской оккупации Нидерландов Индонезии. Требовалось провести военную и политическую перегруппировку. Сами планы создания «восточно-азиатской империи» подталкивали к структурной перестройке политической и отчасти экономической системы Японии. Требовалось мобилизовать ресурсы для развертывания экспансии. Вывод страны в лидеры Тихоокеанского региона не мог обойтись без определенных жертв, и политики это понимали. В итоге была выдвинута концепция «сильного обороноспособного государства» путем создания «новой политической структуры для органического объединения всех сфер государственной политики». Как видим, звучало красиво…

23 июля 1940 г. премьер-министр Коноэ выступил по радио с обоснованием нового курса. Он заявил, что необходимо обеспечить «сотрудничество и единство действий власти и народа» и «самоотверженное служение государству каждого подданного на своем рабочем месте», поэтому «разобщенные политические течения уже несовместимы с новой государственной структурой». Повинуясь «высшим интересам», политические партии одна за другой стали заявлять о самороспуске. Их заменило «Общество содействия трону» – организация, представлявшая собой союз националистов всех оттенков. Таким образом, вместе с усилением государственного регулирования экономикой стала оформляться система, сходная с тоталитаризмом. И все потому, что манила легкая добыча.

Решив внутренние вопросы, власти принялись решать проблему дипломатического обеспечения будущего «великого похода». 27 сентября 1940 г. был подписан военно-политический союз с Германией и Италией. Союзники брали на себя обязательство выступить против США в случае военного конфликта с Японией. 13 апреля 1941 г. в Москве министр иностранных дел Е. Мацуока подписал с Советским Союзом договор о ненападении. Теперь можно было приступать к реализации планов создания «восточно-азиатской империи».

В июле 1941 года японское правительство заставило главу французской администрации Петэна согласиться на ввод японских войск в южную часть французского Индокитая (на севере японские подразделения находились с 1940 г.). Реакция Соединенных Штатов последовала незамедлительно. Был введен полный запрет на ввоз в Японию всех товаров, кроме хлопка и продовольствия. Для страны, не имеющей своей сырьевой базы, это был тяжелый удар. Перед правящими кругами Японии встала нелегкая проблема выбора: или сделать несколько шагов назад и выждать, или достать необходимое через войну. Гражданские политики продолжали колебаться. Готовность страны к Большой войне оставляла желать лучшего. Совещания политиков, высших чиновников и генералитета следовали одно за другим. На них военные твердо высказались за открытие полномасштабных боевых действий. Их точка зрения опять перевесила чашу весов. 17 октября 1941 г. правительство возглавил генерал Х. Тодзио. «Несмелые» гражданские остались не у дел. Новое руководство незамедлительно решило начать войну с Соединенными Штатами, а заодно, не мелочась, с Великобританией, Голландией, Австралией, Новой Зеландией.

7 декабря 1941 г. японские вооруженные силы атаковали очередную великую державу – США.

Худший вариант придумать было невозможно. Ничего близкого к ситуации 1904 и 1914 гг. не было. Япония уже вела войну с Китаем, где были задействованы ее основные сухопутные силы. Территория США находилась вне даже теоретической досягаемости японских вооруженных сил. Под удар попадали лишь ее колонии. Экономическая мощь США, их сырьевые и людские ресурсы были просто несоизмеримы с японскими. Получалась война на два фронта, а с учетом борьбы с Австралией и английскими владениями в Индокитае – на три! В случае затяжной войны такой расклад становился фатальным. Выиграть такую войну можно было лишь при одном главном условии – отсутствии воли у противника, который спасует после нескольких поражений, как это произошло в 1905 году с царской Россией. Однако осталось непонятным, каким образом японский генералитет хотел добраться до основных сил американской армии. Ни на Аляске, ни на Филиппинах, ни на островах Океании таковых не было, и развернуть крупные группировки там не представлялось возможным. У японской армии просто не было своей «Маньчжурии», где бы можно было организовать очередной «Мукден». Даже американский флот не могли поймать и гонялись за ним, пока сами не попали в ловушку у Мидуэя. Это означало, что американское командование могло использовать свои силы по своему усмотрению, нападая там, где им было выгодно и, уклоняясь в тех точках, где было мало шансов на победу. И получилось, что самое крупное сражение между американскими и японскими сухопутными войсками в первой фазе войны произошло на острове Гуадалканал в нескольких тысячах километров от Японии. В то же время остров находился недалеко от Австралии – союзника и тыловой базы США. Это означало, что обеспечить превосходство над американцами японское командование не могло, но и уйти из этого района Тихого океана тоже не хотелось. Оно попало на крючок, которое само закинуло в эти воды.

Сражение за Гуадалканал длилось с августа 1942 г. по февраль 1943 г. С обеих сторон в нем приняло участие примерно по 100 тысяч человек. Относительно немного, но давно не воевавшие американцы получили возможность приобрести необходимый опыт, ничем при этом не рискуя, ибо потеря очередного острова на исход войны никак не влияла.

На море желание Японии выиграть войну у США свелось к попыткам найти и затопить отдельные американские корабли. Стоило ли с такими возможностями затевать конфликт с Америкой? Да и что могли потерять США в случае поражения? Максимум – владения в Тихом океане, а Япония – если ошибались ее верхи – рисковала всем, что удалось достичь за предыдущие десятилетия. Японская элита повела себя не как лидер, наработавший солидную мощь и приступающий к реализации накопившейся нерастраченной энергии, а как человек, пришедший в игорный дом с последними деньгами, в надежде уйти богатым и счастливым. Кончилось тем, чем обычно и кончается у тех, кто безрассудно рискует. Японский флот в ходе ряда сражений потерял большинство своих авианосцев и вынужден был перейти к глухой обороне. Зато американские вооруженные силы получили возможность нападать там, где они хотели, постепенно по кусочкам перемалывая японскую армию.

Почему правящий класс Японии, показавший свой выдающийся ум в прошлом, оказался в столь несуразном положении? Дело в инерции движения. Раз правящий класс в свое время выбрал территориальную экспансию в качестве главного вида приращения державной силы, и запасных вариантов не было, пришлось идти по этому пути до конца, даже вопреки здравому смыслу. Алгоритм определялся выбором курса, а дальше страна шла по единственному коридору к единственно возможному финалу. Ситуация распространенная. Так же поступали римляне и монголы, Наполеон и Гитлер. Однажды выбрав путь военно-идеологического лидерства, руководство Советского Союза доведет страну до последней черты … Чтобы свернуть на какую-то иную дорогу, и тем самым изменить судьбу государства, необходимо «перемонтировать» сложившийся механизм экспансии, сломив сопротивление определенных заинтересованных групп в правящей элите. Без этого преодолеть сложившуюся «идеологию успеха» – главную инерционную составляющую стереотипного политического мышления – невозможно. Логика: «раз на этом пути мы достигли успеха в прошлом, то будем иметь успехи и дальше» – самая железная, но отнюдь не верная.

Итак, вступление Японии в войну явилось верхом государственного безрассудства, однако вполне закономерным, ибо остановиться правящая элита не могла и не хотела. Естественно, исход войны решило соотношение сил, хотя начало для Японии было более чем удачным. В Пёрл-Харборе был выведены из строя почти все линейные корабли американского Тихоокеанского флота – 8 линкоров. Великолепно показали себя сухопутные войска. Им понадобилось всего несколько месяцев (с декабрь 1941 – по май 1942 гг.), чтобы захватить Гонконг, Малайю, Сингапур, Индонезию, Бирму, Филиппины… Были оккупированы территории в 3,8 млн. кв. км (при территории Японии всего 372 тыс. кв. км). Однако выяснилось, что количество целей не уменьшилось. Более того, их стало во много раз больше, чем имеющихся сил. Можно (и нужно было) наступать на Индию, высаживаться на Цейлоне (благо эскадра адмирала Нагано разгромила английский флот в Индийском океане), завоевывать Новую Гвинею и Соломоновы острова, разбить противника хотя бы на севере Австралии, одновременно крепив оборону на десятках островов Тихого океана, биться за Алеутские острова у Аляски, продолжать наступать в Китае и держать на всякий случай специальную – Квантунскую – армию против СССР. Короче, требовалось двигаться на север, запад, юг и восток одновременно. Так как это было невозможно, то руководство решило, за исключением отдельных участков, перейти к стратегической обороне. Противник получил передышку и возможность спокойно наращивать свою мощь.

Медленно, но неукротимо вооруженные силы США начали отвоевывать утерянное. Но спешить им и не требовалось. США полностью контролировали такой важнейший ресурс, как время. В 1943 г. удалось занять два острова Алеутской гряды, несколько островов у берегов Новой Гвинеи и атоллов архипелага Гилберта. 1944 год ушел на завоевание Марианских и Каролинских островов… Ну и что? США могли воевать в таком режиме годами, население и экономика от военных тягот особенно не страдали.

Несмотря на мизерную территориальную ценность этих островков, бои за них носили ожесточенный характер. Японские солдаты демонстрировали массовый героизм и самопожертвование. Однако американская мощь восторжествовала над упорством японской армии. Подлинным стратегическим успехом американцев стал полный разгром японского флота. В октябре 1944 г. у берегов Филиппин ВМС США потопили основную часть оставшегося к тому времени линейного флота Японии. Понадобилось всего два с половиной года, чтобы отомстить за Перл-Харбор. Для островной страны потеря флота означала неминуемое поражение. Развязка наступила быстрее, чем следовало ожидать, если судить по захваченным за 10 лет Японией территориям с 400 млн. человек населения. Оказалось, исход войны решали не отдельные военные победы и не оккупация новых районов и даже не героизм солдат, а соотношение материальных и научно-технических ресурсов. Невозможно воевать бесконечно долго, когда противник на каждый подбитый танк и сбитый самолет выдвигает два, а то и три новых и к тому же все лучшего качества. Беда Японии состояла в том, что она полезла в драку с молодой, набравшей силу державой, уже поигравшей мускулами в Первой мировой войне. А применение невиданного супероружия делало дальнейшее сопротивление бессмысленным. Две атомные бомбы, сброшенные 6 и 9 августа 1945 г. на Хиросиму и Нагасаки, стали своеобразными восклицательными знаками в конце такой борьбы. Уже 14 августа император подписал указ о прекращении сопротивления. 2 сентября 1945 года на борту американского линкора был подписан окончательный текст безоговорочной капитуляции Японии и ее вооруженных сил. Страну впервые в ее тысячелетней истории оккупировала иностранная армия.

Таковым был бездумный итог следования по пути милитаристского типа лидерства и игры в политическую рулетку. То был итог фактического поглупления правящего класса, увлекшегося территориальным обжорством.

Современная Европа: желание суицида?

500 лет назад началась принципиально новая эра – эпоха евроцентризма. Путешествия Колумба (1492 г.), Васко да Гама (1498 г.), Магеллана (1522 г.) связали человечество в единое целое. И это сделали европейцы. Коперник выдвинул принципиально новую космологическую теорию. В Европе от мифологического мышления стали переходить к реальному. Именно в Европе наука преодолела рубеж, перед которым остановились ученые в мире раньше. Наука стала «современной»! В том смысле, что научное познание открыло перед человечеством возможность индустриального развития. Иначе люди до сих пор ездили бы на лошадях, а не автомобилях, а ручной труд главенствовал. Все современные культуры прогресса – европейские по духу.

И вот объявлено о закате европецентризма. Европа состарилась и растеряла свой прежний боевой дух и юношеский пыл. Сегодня Европа переживает тот же кризис, что и античные Греция и Рим. Та же потеря «воли к жизни» в деле отстаивания своего наследия, обеспечившего взлет ее цивилизации. Та же победа аморализма. Тот же кризис семьи. Та же экспансия гомосексуализма. Тот же захват деградантами ключевых позиций в культуре и идеологии с их проповедью вседозволенности под видом «философии свободы». Тот же демографический кризис и возмещение убыли населения за счет мигрантов из чуждых культур («варваризация») и появления, тем самым, орудия самоуничтожения некогда передового социума.

В каких случаях миграция населения становится оружием разрушения?

По оценке ООН к 2000 года нелегальная иммиграция в мире достигала 150 миллионов человек (Киютин ВГ., Кыдыров Т.Т. Нелегальная иммиграция в Евросоюзе: вызовы – ответы. Бишкек, 2005. С.5). Лидировали США с примерно 10 миллионами нелегальных приезжих. Счет на многие миллионы шел в Европе, включая Россию. Но если проанализировать вышеприведенные цифры, то картина предстанет не столь пугающая. Среди нелегалов было немало людей из Восточной Европы (например, немцы из бывшего СССР), что позволяло глушить тревогу. Однако время шло, и ныне миграционная картина приобрела довольно мрачный характер. В отличие от людей из Восточной Европы, иммигранты из южных стран сильно отличаются от «аборигенов» культурно и ментально. Охваченные инстинктом кролика, они переживают безудержный демографический рост, стимулирующий переселение на новые территории. Чтобы облегчить себе жизнь в чужой обстановке они конструируют привычную себе среду обитания. Ныне создана разветвленная инфраструктура поддержания и сохранения прежней родины: учебные заведения, культурные и религиозные центры, пресса, торговые сети, помогающие воссоздавать привычную материальную и духовную среду. И, наконец, политические организации для лоббирования своих интересов в органах госуправления и законодательных учреждениях на всех уровнях. Нежелательные решения властей отныне встречаются мощными протестными манифестациями и другими методами давления. Новым иммигрантам теперь есть куда и к кому ехать, и у них есть политическая альтернатива ассимиляции.

Попытки остановить или хотя бы отрегулировать поток, грозящий перерасти в потоп, терпят неудачу. Что может ждать развитые страны в будущем, было наглядно продемонстрировано осенью 2015 года, когда сотни тысяч беженцев из Сирии и других подобных стран, устремились в Европу, сметая границы. Остановить их оказалось делом почти невозможным, – не стрелять же в мирных людей с детьми! Тогда с помощью Турции удалось урегулировать конфликт. Но «вода» продолжает накапливаться, грозя прорвать плотины и кардинально изменить этнический облик многих государств.

Как можно охарактеризовать данное явление? По-разному. Как проявление глобализации: перемещение людей в поисках счастья, компенсации нехватки рабочих рук в развитых странах, улучшения демографической ситуации там, где идет депопуляция, поэтому к ним необходимо относиться толерантно, то есть с пониманием. Такая оценка превалирует в умах либеральной и левой общественности западных стран, но она отражает одну грань явления, ибо есть и другая сторона. Ведь, в конце концов, можно принимать беженцев до тех пор, пока сами европейцы не станут беженцами, так как суть «теневого» процесса нового переселения народов можно выразить одной фразой: борьба за жизненное пространство.

Если произнести словосочетание «жизненное пространство», то у информированных людей может возникнуть ассоциация с гитлеровской Германией, которая провозгласила политику «лебенсраум» – борьбы за жизненное пространство для немцев-арийцев за счет вытеснения других народов. Однако борьба за жизненное пространство отнюдь не изобретение Гитлера. Он лишь довел эту стародавнюю политическую традицию до вульгарно-зоологических размеров. До него борьбой за жизненное пространство занималось немало народов и государств. «Чемпионом» в борьбе за жизненное пространство и ее идеологическое обоснование долго была Англия. Переселяя миллионы своих граждан со своего тесного острова, она активно осваивала обширные территории в самых разных частях света. В итоге новые заселенные земли в Австралии, Северной Америке, Новой Зеландии, Южной Африке в десятки раз превзошли по площади метрополию. А такие идеологи «белого колониализма» как политик Джозеф Чемберлен, предприниматель Сесил Родс и писатель Редьяр Киплинг были и остались уважаемыми людьми.

Ничем иным, как завоеванием жизненного пространства, было 200-летнее освоение «дикого Запада» поселенцами США. Начав с 13 штатов в конце XVIII века, они довели это число до 50-ти, в несколько раз увеличив первоначальную территорию государства. Еще больших успехов добились Испания и Португалия в другой части Америки, получившей название «Латинской». Тем же делом – завоеванием жизненного пространства, пусть и в меньших размерах, занимались Франция, Италия, Нидерланды, Бельгия, только этот процесс назывался по-иному – «колонизация». Название другое, но суть одна – государство методично увеличивает площадь своего существования, что дает возможность значительно увеличить численность своего народа и эксплуатируемых природных ресурсов. Из истории можно привести много примеров, когда некогда малочисленные племена в ходе территориальной экспансии превращались в многочисленные и могучие народы, как это произошло с арабами, англичанами, турками, русскими… Оставшиеся же в прежних границах своего местожительства этносы, равные прежде по численности этим народам, остались малочисленными и малосильными (достаточно сравнить численность русских и соседних народов времен Золотой Орды и спустя несколько веков).

Под колонизацию придумывались соответствующие «объяснительные» теории, вроде необходимости борьбы за истинную религию (арабы) или доктрины «бремя белого человека» и расовых различий, дающих законное преимущество одних наций перед другими народами. Причем расовую теорию первыми стали разрабатывать отнюдь не Гитлер с Розенбергом, а почтенные джентльмены в Англии XIX века. Скандальная история с нацизмом перечеркнула всю эту мыслительную работу, и книги английских и прочих теоретиков были изъяты с библиотечных полок. В Европе наступила эра всеобщего интернационализма, а затем и толерантности. Однако проблема передела жизненного пространства осталась. Можно не думать о воздухе, но он все равно окружает нас, и мы все равно будем дышать им.