Банда Сухого оврага

Мой учитель, человек без паспорта, давно упокоился в общей могиле с прочими достойными забвения людьми, и никак помочь не мог.

И я благодарил Бога, что магия дышала мне в затылок, как тот тигр, но пока не решалась на прыжок. Что бы я делал, обнаружив в коридоре полосатую кошку – я понятия не имел. Оседлал бы его и рванул в самый центр клубящегося мрака, с треском разрываемого огненными зигзагами? Да ну, об этом даже подумать страшно.

Вот я и старался не думать. В глубине квартиры что-то бубнил черно-белый телевизор, сумерки наваливались и растворяли привычный мир в тенях и темноте, огненная полоса горизонта тускнела и над ней уже появлялся настоящий мир – великая пустота, неподвластная разуму.

И вот когда я, успокоенный неторопливым течением моей ленивой жизни – причем я сознательно не путешествовал в прошлое. Потому что, простите, прошлое из учебников – это одно, а прошлое на самом деле это совсем другое – почти вылечился от вечного нервного напряжение, жизнь нанесла мне удар.

Просто раздался звонок – да такой громкий и наглый, что я аж подпрыгнул. Мне никто не мог звонить, меня никто не знал, у меня не было друзей, не было врагов, не было даже шапочных знакомых, мне не могли принести пенсию или позвать в деструктивную секту… пожалуй в деструктивную секту могли.

С этими мыслями я открыл дверь – и прямо на меня уставился блеклыми водянистыми глазами навыкате широкоплечий мужик с обвисшей шеей. Реденькие тщательно уложенные волосы придавливала заслуженная советская кроличья ушанка, драповое пальто было тяжелым даже на вид, грубые ботинки пережили не одну зиму и в них каждый палец, каждая мозоль имели собственное гнездо – в общем, настоящая обувь.

Из кармана торчала бутылка, заткнутая бумажной пробкой, при этом никакого запаха от мужика не ощущалось.

Мужик отодвинул меня в сторону и прошел в тесную прихожую.

Далее путь его лежал прямо на кухню, прямо в ботинках, прямо за стол. На него он поставил, громко стукнув, бутылку и сказал.

– Что за идиотизм. Пей.

А я стоял с отпавшей челюстью и не знал, что мне вообще делать. Закрыть дверь и изобразить радушного хозяина? Да фиг его знает, что у этого мужика с видом бедного советского инженера в голове. Выгнать его? Что-то мне подсказывало, что просто так он не уйдет. Пить с ним? Вот еще не хватало пить со всякими татарами, которые лучше незваного гостя. Или хуже, неважно. В общем, пока я таращился на него, мужик с грохотом пододвинул табуретку и ткнул в нее пальцем.

– Садись, тебе говорят. Или у вас стоя пить принято? Ну ладно, я встану.

С этими словами он, действительно, встал, и мне пришлось садиться, чтобы придать этому бреду хоть какую-то логику.

– Так, значит. Весь город лихорадит, меня вызвали вот в этот хлам – он провел рукой по своему облику – поселили, чтобы я тебе ЧД передал, нечисть на окраинах от рук отбилась, колдуны районы делят, а он тут прохлаждается. Ты хоть понимаешь, задрыга, сколько парсеков мне пришлось преодолеть? Да с какой скоростью?

– Со световой? – пискнул я.

– Со световой!!! – заорал мужик так, что я подпрыгнул – со световой можно только асфальт класть, как раз застыть успеет, со световой вашей. Естественно, со сверхсветовой, иначе я бы никуда никогда не успел.

– А кротовые дыры? В смысле червивые норы? Вот так – чпок…

Я показал пальцами чпок, чем привел мужика в неописуемую ярость.

– Идиоты!! – завопил он – Придурки!!! Дебилы!! Кого смотрящим поставили!!! Давно пора менять традиции!!! Кротовые дыры у него!! Червивые уши!!! Уши устали!!! Сопляк!! Малолетка безмозглая!!! Мне что, еще на сто лет оставаться? В других галактиках дел, что ли, нет!!! Вы одни, что ли, такие придурки!!! Бараны!!! До чего довел планету этот фигляр!!!

– А что – закричал я, понимая, что выгляжу дураком, но не в силах удержаться – мы не одни во вселенной? У нас есть соседи?

Мужик в ответ посмотрел на меня странно и ответил, неожиданно тихо.

– Ну конечно есть, дурачок. Не только там, но и здесь. Сто раз уже говорено. Но ты, конечно, уникум. Приперся в чужую епархию, ничего не знаешь, ничего не умеешь, никакого авторитета, поставлен на должность по блату – тут люди по двести -триста лет ждут, пока она освободиться, это ж ответственность какая!! – а тут выскочка откуда-то из тайги приперся на своем амурце и давай молниями швыряться да достойных колдунов мочить в сортирах. Естественно, общественность вознегодовала, конечно, меня вызвали, а я, простите, на секундочку, хоть и рядом был, на Проксиме Центавра, но своими делам занимался. Отодвинуть бы тебя от дел, на самом деле…

– Отодвиньте, а? Я не против. Мне эти амурцы с колдунами на хрен не упали, в душе не люблю, за что мне такая должность, тем более что на нее других претендентов предостаточно. Отодвинь, а, дяденька? Я ж молодой еще, мне жить хочется, а я смотрю на прошлое без прикрас – какое там жить, заснуть и не вспоминать…

– Да-да, забыть и наплевать… как я тебя понимаю. Но ничего поделать не могу.

– А почему? – вознегодовал я – почему ты можешь прилететь из Альфа Центавра…

– Проксима, извините…

– Из Проксимы, извините, а вот снять меня с какой-то дурацкой должности, которую я не хотел, не просил, которую мне навязали, ты не можешь? Ну где тут логика?

– Он в самом деле идиот – пробормотал мой гость и закатил выпуклые голубовато-блеклые глаза – где ты хочешь логику найти? В этом мире? Посмотри повнимательней вокруг. Единственный способ не сойти с ума – это не искать никакой логики. Тогда можно жить, и даже вполне комфортно. Как только начнешь искать логику или, прости, Господи, справедливость – все, твоя песенка спета.

Он выдернул бумажную пробку – сколько ж лет я таких пробок, скрученных из любого подручного листка, тетрадного или газетного, не видел – сделал несколько глотков из горла и протянул мне.

– Вот еще ваш идиотизм – пить при встрече.

Я отхлебнул и чуть не задохнулся, в бутылке было что-то ядреное и ядовитое, то ли самогон, отдающий спиртом, то ли спирт, настоянный на самогоне. При этом от гостя запаха по-прежнему не было. О чем я и не преминул сообщить.

– А должен быть запах? – удивился тот – надо же. Я-то думал, что это так, в плане тренировки воли. Такую мерзость пить добровольно невозможно, только ради тренировки. Значит, запах должен быть?? Странно все у вас тут. Думаю, не будет запаха, и если ты увидишь человека с бутылкой, но без запаха – значит наш, шифруется.

– А зачем шифроваться под алкоголиков?

– Это очень удобно. Понимаешь, нам не нужно привлекать внимания, люди существа истеричные и склонные к массовому психозу, особенно если пласты смещаются и к вам приходят гости из других миров. На самом деле они частенько заглядывают, но путаются – то в одежде, то, вот, с запахом, нельзя полностью чужих особей дублировать, это невозможно, все равно не чем-нибудь да собьёшься. Я понятно объясняю?

Я что-то промычал утвердительное.

– Так вот, а алкоголикам многие странности прощаются. Ну, если они добровольно согласны убивать свои мозги, так они на все способны, не так ли? Странная одежда и странное поведение доступны только пьяницам, поэтому мы и шифруемся под них. Но еще и пахнуть надо, оказывается, ну что за чушь…

– Так, хорошо, допустим, ты приперся ко мне со страшным пойлом, но без признаков опьянения, в чужом теле… кстати, мне сказали, что больше никаких вселений??

– Никаких вселений в живых людей. В мертвых – сколько угодно.

Усмехнулся мой гость. А у меня мороз пошел по спине в самом прямом смысле

– Так, знаешь что – вытянул я руки – ты давай держись от меня подальше… блин, труп пришел… спасибо, что не пахнет…

– Да успокойся ты – засмеялся гость, показывая нехорошие зубы – жив этот товарищ, правда, уже давно в других измерениях, но вполне бодр и весел. Он не распадается на атомы в могиле и тем более не горит в печи, у него теперь другая миссия. Будет к тебе наведываться в критических ситуациях, нужные знания я ему оставлю и энергетику поменяю.

– Так это морда будет моим учителем?

– Он не может быть ничьим учителем, он может быть только хранителем некоей информации, которую я в него вложил. Ладно, я рядышком был, я если бы я в Аттракторе проверял вновь поступивших? Что бы вы все без меня делали?

– Я не знаю, чтобы мы без тебя делали. Я не знаю, кто такие эти мы, я не знаю, что нам надо делать, что надо делать мне, что происходит и так далее. Я ничего не знаю и знать не хочу.

На этот выкрик, выстреливший прямо из самой глубины души, мой ночной гость только пожал плечами.

– Какие вы тут все смешные. Хочу, не хочу, могу, не могу. Кто вас спрашивает? Дали – делай, вот и все. Нет, блин, надо возвышенно страдать, пока твое время меж пальцев утекает. Могу, не могу, хочу, под… (тут он употребил всем известное слово любимого действия озабоченных подростков. Я только рот открыл)

– Так – продолжил космический гость, или откуда он взялся на мою голову – так, вроде все. Наш смотрящий сидит в однушке и романтично смотрит на закат, ни черта не делая и ни черта делать не собираясь. А все с ног сбились.

– Не знаю, куда они сбились, знаю, что я не прятался и не собираюсь. Точно так же понятия не имею, какой от меня может быть толк. Я от чтения мыслей отказался? Отказался. От просмотров прошлого тоже хочу отказаться, или хотя бы цензуру ввести.

– Цензуру? – удивленно поднял блеклые брови гость – Зачем вам цензура? Ваша цивилизация вроде только что от нее избавилась.

– Я говорю про мою личную цензуру, если уж навязали мне просмотры прошлого – причем не только своего – то уж будьте добры, сделайте так, чтобы я видел то, что привык видеть.

– В смысле? – спросил гость с невинным видом.

– В смысле мне не надо видеть, как кто-то испражняется в кустах, или совокупляется, или вообще, убивает!!! Тем более что я ничего сделать не могу!! Нарвусь на то, как Чикатило развлекался – и все, прощай рассудок. Неужели непонятно?

– Многие знания – многие печали.

– Ну вот, приехали. Давай еще про закопанный талант и разбросанные камушки мне расскажи.

– Не расскажу, не бойся. Ладно, парень ты ушлый, со своими проблемами сам разберешься. Я вот что думаю – пока смотрящий ушлый, но бестолковый, мне, наверное, придется сюда наведываться регулярно. А каждый раз новое тело искать накладно. Этот вот человек хороший – родни нет, от сына – недоумка он давно уже отказался, живет от запоя до запоя. Он меня устраивает. Но если я его отпущу, то помрет не дай Бог.

– Ты же сказал, что он уже помер?

– Да мало ли что я сказал – отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, гость. – Зачем все понимать так буквально. У вас тут дурацкое и сложное общество, помереть можно по – разному. Например, сначала человек помирает в социуме, поэтому мы так любим вселяться в пьяниц. С ними хлопот меньше, можно говорить все, что угодно, все равно спишут не белую горячку или хотя бы галлюциноз. Вот этот вот…

– А, кстати, как его зовут-то?

– Юра его зовут. Бывший офицер, сидел в кабинете с окнами на Кремль, спился с круга, бросила жена, отказался от сына, живет, как я говорил, от запоя до запоя. Вполне себе мертвый человек, отказ белковой оболочки дело времени и ничего уже не изменит. Я понятно объясняю?

– Понятно – кивнул я головой – только непонятно, зачем.

– Затем что искать подходящее тело становится все сложнее и сложнее.

– Ну?

– Ну и я думаю – пускай постоит у тебя тут за шкафом. Места он не занимает, есть -пить не просит…

– Что? – заорал я – зачем мне дохлый мужик в комнате?

– Не дохлый, а полудохлый – миролюбиво произнес Юра про себя.

– Зачем мне полудохлый мужик за шкафом?

– Да просто так, пусть постоит, есть не просит, попку подтирать не надо…

– Попку?!!!!

– Только пыль иногда стряхивай. Зато – ну что ты руками машешь? – когда мне придется тебя спасать, то не нужно будет судорожно искать подходящее деградировавшее до должного уровня тело. Что непонятно? Вот он стоит. Влетел, отряхнулся, почесался и вперед, на подвиги, проверять, что тут мои идиоты накосячили.

– Не согласен!!! – отрезал я – если что – на помойку его выкину. Ты мне лучше вот что объясни, если твои идиоты косячат, как я об этом узнаю?

– А, точно!!! – обрадовался Юра – точно, совсем забыл.

Он достал коробочку детского вазелина со стилизованным рисунком норки на крышке и осторожно протянул мне.

– Погоди – подозрительно начал я – ты зачем мне вазелин протягиваешь?? Ты на что это намекаешь? Я не из этих, если что, можешь и в рыло….

– Машинка перемещения.

– А, машинка перемещения. Понятно. А где кнопочка?

– Зачем кнопочка? Концентрируешься на ней и тебя отправляет туда, где ты нужен. Если ты нигде не нужен, значит сидишь на месте. А если тебя пытаются убить, или тебе надо своего тигра вызвать, или, например, нужно слетать ко мне на Проксиму, в общем, на всякий другой случай – тогда сильно нажимаешь на крышку. Пока она не вдавиться и не сделает такой тихий щелк. Щелк услышал – готовься.

– Господи, к чему мне еще готовиться?

– Ну, если ты собрался ко мне в гости, готовься к полету минут на десять. А это прохладно и дышать нечем. Шучу. Дышать не надо.

– Так, погоди… нас учили, что самая крайняя скорость для материи в пространстве – скорость света. До этой твоей Проксимы даже со скоростью света лететь хренову тучу времени.

– Небо!! Небо не видело такого тупого пацака. – воздел руки к потолку Юра – ну кто тебе говорит о материи и пространстве? Конечно, ты полетишь вне материи и вне этого вашего пространства. Ну просто же, любой школьник во Вселенной это знает, любая форма жизни, кроме вас.

– Постой – постой – мне показалось, что из Юры сейчас вылетит гость, торопясь к себе на Проксиму – подожди. То есть мне эту коробочку нужно просто таскать с собой и думать о том, что куда-то надо слетать? А вот раньше я по ночам летал, это другое?

– Конечно другое. Очень тяжело научиться управлять энергией, поэтому ты носился, как летучая мышь, выпущенная из ада, и ничего толком сделать не мог. А с коробочкой ты будешь знать, куда тебе лететь, и сможешь полностью контролировать ситуацию. Для домашних перемещений – просто концентрация мысли, для далеких вне вашего мира – нужно нажать крышку. Все просто. Только…

– Что только?

– Только ни в коем случае, никогда крышку не открывай.

– Там что, ядерный заряд? – издевательски спросил я, намереваясь тут же открыть крышечку.

– Гораздо хуже – серьезно ответил Юра.

– Концентрированное зло?

– Никакого зла, все намного хуже.

– Бином Ньютона?

– Гораздо, гораздо хуже.

– Бозон Хиггса?

– Нет, ты что, конечно же хуже.

– Искусственный интеллект?

– Да, страшнее этого вашего ИИ ничего придумать нельзя, но нет. Тоже хуже.

– Землетрясения, извержения вулканов, цунами, циклоны? Хотя как они в эту малюсенькую поместятся… хуже?

– Очень хуже.

– Так не говорят.

– Я уже не знаю, как сказать, что хуже. На полном серьёзе убеждаю тебя, дорогой – не открывай коробочку ни при каких обстоятельствах.

– Ты понимаешь вообще, что ты делаешь? Как только ты уйдешь, я, как нормальный человек, незамедлительно коробочку открою. И что? Мир ждет катастрофа?

– Угу.

– От коробочки с вазелином?

– От того, что внутри коробочки без вазелина. Что у тебя за манера? Ты для того, чтобы радиоприемник слушать, разбираешь его на кусочки? Нет. Зачем тебе ее открывать? Пользуйся, у тебя на Земле еще дел полно, а уж по другим измерениями и галактикам – вообще уму непостижимо. А ты из-за глупого каприза хочешь все на кон поставить.

Какие-же вы идиоты, все-таки. Да открывай. Я успею слинять, ты нет.

И я в самом деле хотел открыть этот самый коробок с вазелином – но не смог этого сделать. Окаменели пальцы и онемели руки. А Юра только усмехнулся.

– Я тебя предупредил, а ты пробуй, пробуй. Если откроешь на свою голову – я тебя предупредил. Да, Юру за шкаф поставишь?

– Нет!!! Я не открываю вазелин, ты мне не оставляешь Юру!!!

– Ну ладно. А хорошее тело, мне понравилось. Надо будет что-нибудь с ним придумать. Ну, вроде все. А, работка тебе подвернется – ты не отказывайся, знаю я твою манеру, отказаться от возможности, а потом плакать, что тебе не помогают. Теперь точно все.

После чего незваный гость уставился на меня вполне человеческим, осмысленным взглядом, потом посмотрел по сторонам и прижал руки к груди.

– А что я тут делаю? А что я тут, пью? А ты кто, парень? Ты меня позвал? А почему закусь не соорудил? А можно я у тебя несколько дней покантуюсь, коли уж пригласил, а то баба у меня такая – прямо уши от ее ругани устали. А?

– Не-не-не, друг, ты просто заблудился и попросился водички попить, я тебя впустил, вошел в положение, а сейчас ты пойдешь куда-нибудь туда, мне дела делать надо, хороший ты мужик, замечательный, вот и иди…

– Да там дождь пошел!! – слабо отбрыкивался Юра.

– Вот – вот, дождь пошел, и ты иди…

Я вытолкал Юру, хорошего пьющего мужика, которого, как я подозревал, увижу еще и не раз, и упал в кресло.

Я не собирался работать, даже не думал об этом. Зачем? Денег хватало более чем. Но тут встал другой вопрос – а что делать -то, если не работать? В новом районе, без друзей, без даже шапочных знакомых и без дела можно банально свихнуться от скуки.

Но в офис я, свободолюбивый зверь, не пошел бы ни за что. В охране только – только отработал, да и не работа это была, а удобное, но вредное в плане здоровья времяпровождение. В общем, в охрану я возвращаться не собирался.

Но и занять себя не мог – квартиру я давно привел в относительный, чтобы не раздражать настоящего хозяина, порядок. Денег был вагон. Друзей тут не было, а те, что были в других районах, ожесточенно выживали.

От скуки и ничегонеделанья меня так и подмывало открыть коробочку – кстати, она, махонькая, весила как полноценный золотой портсигар.

Я спрятал ее в самый дальний ящик, я попытался запретить себе даже думать об этом странном подарке – конечно, не более странном, чем все остальное, приключившееся со мной, но чем больше старался забыть – тем больше хотелось если не открыть ее, то хотя направить себя куда-то туда, где я нужен.

Именно в это время возле Третьяковской галереи, где прямо на асфальте сидели доморощенные художники (а художником, кстати, может стать каждый. Не каждый может свою мазню втюхать дуракам) и среди них – моя подруга по биологическому кружку в Доме пионеров. Она, скучая возле каких-то нелепых картинок, играла на флейте. Надо сказать, что играла он гораздо лучше, чем рисовала.

И на нее положил глаз один из местных деловаров, который взял в аренду у находящейся рядом педагогической библиотеки (которая находился в древнем, находящимся под охраной государства особняке) несколько помещений, среди них – находящийся прямо у въездных ворот домик. (Да простит мне читатель многократное нахождение в предложении слова «находящихся». Ну поделать, если она находились – да и находятся – ровно на тех же местах, что и двести лет назад?)

В общем, в распоряжении нового знакомого моей подружки Ольги были – бывшая столовая, быстро переоборудованная под ресторан и домик возле ворот, с которым тоже надо было что-то делать.

За домиком рос – да и сейчас растет – древний дуб, который можно было обвить цепью и показывать как Дуб Ученого Кота, но хозяин не отличался творческим полетом.

Ольга же соображала гораздо лучше своего начальника – место в историческом центре, рядом с легендарной – да что там рядом, в одном шаге – всемирной известной галереи, в которую каждый день идет мощный поток иностранцев.

Не забывайте, что только-только рухнула великая держава, в которой хорошо жилось всем, а некоторым так просто очень хорошо, и победившие буржуи полезли любоваться на дымящиеся развалины и набирать трофеи.

Буквально за неделю домик дворника, еще помнящий запах его портянок и махорки, бывший в советское время складом лопат и разного инвентаря, превратился в маленькое чудо.

Внутри появились два стеклянных прилавка, по стенам, оббитым темно-зеленым бархатом, зеркальные арочные подсвеченные витрины, потолок прикрывал четырехгранник в виде половины ромба, как крышка от шкатулки.

И везде сияли золотом, красками и камнями матрешки, сувениры, различная бижутерия – в общем все, что могли увезти иностранцы на память о дикой лапотной побежденной России.

Они заходили, пригибая головы, в низкую дверь и останавливались, потрясенные – а уходили всегда с полными пакетами.

Именно в эту шкатулку Ольга и пригласила меня работать продавцом. Сначала я отнекивался – я не любил торгашей, да и сейчас не люблю людей, продающих все, от родины до сигарет.

Но согласился – потому домашнее одиночество могло попросту раздавить.

И понеслось веселье – за день я забирал от пятисот до тысячи долларов, условных единиц, как тогда говорили. Я нагло впаривал буржуям безделушки по сто долларов, а стоящие вещи – в десять раз больше их цены. Одну пачку я собирал для расплаты с поставщиками, другую брал себе, третью отдавал Ольге для расчёта с хозяином.

Постепенно у меня в друзьях появились ювелиры, художники, иконописцы, мастера по росписи шкатулок, огранщики алмазов, шлифовщики полудрагоценных камней, изготовители кабошонов, ученые из ФИАНа с горстями фианитов, столяры с некрашеными заготовками матрешек и ковшов.

Мне привозили деревянных птиц Северной Двины, нефритовые шары и скульптуры, каменные пепельницы, малахитовые шкатулки, тигровые глаза, раухтопазы, килограммы янтарных ожерелий, финифть, зерненое серебро – и все это сметалось удивленными иностранцами практически подчистую.

Постепенно мне стали приносить всякий ювелирный хлам для починки – и пришлось искать умелых ювелиров, отдавать им работу, забирая свой процент.

Ольга же носилась, как угорелая, по Арбату, скупая оптом матрешек и прочий ходовой товар – хотя я предлагал наладить по квартирам собственное производство, от которого мы могли бы получать в два раза больше, чем от обычной спекуляции.

В мои дела она не лезла, получая прибыль и делясь с хозяином – а разборки хозяина с братками меня совсем не интересовали.

Я каждый день клал в карман пачку долларовых купюр, то потолще, то потоньше. Я закрывал домик на висячий замок и пробирался сквозь ларьки ко входу в метро – и через сорок минут ждал на продуваемой остановке промороженного автобуса.

Личной жизни на тот момент у меня не было – точнее, была, но я не обращал на нее особого внимания. В «Малахитовую шкатулку» на реализацию свои поделки приносили и молоденькие хиппующие девушки – которые не прочь были предаться телесным радостям с пользой для дела. Проша оказался прав – через однушку на Гурьевском прошел не один десяток крошек, украшенных фенечками и молодостью.

Коробочку я спрятал в самый дальний угол шкафа и зарыл в тряпки – потому что некоторые особо шустрые особы совали свои носики буквально в каждую щель. Что они искали – не деньги же?

Тем не менее жизнь наладилась и была прекрасна, как я понял всего лишь через двадцать лет. Правда, приходилось вставать в семь часов, стараясь не смотреть в окно, чтобы не видеть низкого рассветного свинцового неба, бежать на остановку, где имеющие работу счастливцы штурмовали автобусы и заклинивали двери своими телами. Вставать я не любил, не любил любой порядок – но работа среди красоты, новые люди и деньги искупали все эти неудобства.

Мистика, как мне казалось, отступила под натиском ежедневных важных дел – как-то после работы и отхватил двух огромных золотистых, жирных копченых лещей, причем без всякой очереди и борьбы. Очередь и борьба остались сзади, я был первым покупателем мужика с Волги, который накоптил рыбы, приехал на Ордынку и встал прямо на тротуаре торговать.

Когда я, нагруженный лещами, шел себе к метро, на меня наткнулась Ольга, тащившая за руку девушку с холщовой сумкой – сумка была легкая, но распертая изнутри дощечками северных щепных птиц.

Ольга сказала, что это наш поставщик, Рая, и не нужна ли мне девушка на ночь? Рая тонко заалела, а моя ретивая начальница уточнила, что прелестному поставщику негде ночевать.

В общем, ладошка поставщика перекочевала в мою лапу, а Ольга помчалась раскладывать товар.

С этой девушкой, Раей, история получилась забавная. Её в столицу привез то ли ухажер, то ли начальник кооператива, щипающего и клеящего тех самых деревянных узорных птиц. Повез, намереваясь ошарашить своим северным размахом в столичных ресторанах, но уже в начале пути нажрался до поросячьего визга. На вокзале его положили на тележку, сгрузили в номер с вещами, и бедная девочка, ошарашенная шумом, толпами, машинами, догадалась дозвониться Ольге домой – та ее и спасла, забрала товар, выдала деньги и определила ночевать.

Когда мы приехали на мою окраину, когда длинный автобус, кряхтя и просаживаясь, скрипя гармошкой и поворотным кругом, потащил нас к берлоге на седьмом этаже, Раечка посмотрела в окно на непроглядный мрак и далекие огоньки, и удивленно сказала – это Москва?