Имя шамана

Я начал спускаться вниз. Как я и предполагал, спускаться было намного сложнее, чем подниматься. Я то и дело скользил по мелкой крошке из камней и упирался пятками ботинок в выступающие камни, сидя на заднице. Пока мне казалось, я следовал своему маршруту, но через какое-то время я начал сомневаться, когда оказался перед довольно крутым уступом. Я не помнил, что поднимался по нему, потому что он был довольно высокий, и спуститься с него было затруднительно. Я посмотрел наверх в поисках альтернативного пути, но всё вокруг было одинаково незнакомо.

Но нужно было решать – спуститься здесь или подняться назад и поискать другой маршрут. Я решил продолжить. Развернулся и, прижимаясь к камням, начал сползать вниз, пока не оказался на узком карнизе, около тридцати сантиметров шириной. Теперь я был уверен, что заблудился – я этого места не помнил. Но подняться обратно я уже вряд ли смогу. Можно было пойти влево или вправо по карнизу, и я решил пойти вправо. Но, пройдя метров шесть и завернув за угол, я увидел сыпучий склон из мелких камней. Надо попробовать теперь идти в другую сторону, и я пошёл влево. Дошёл до отправной точки и посмотрел наверх, оценивая, смогу ли я забраться, если слева маршрут не обнаружится. Да, как будто бы можно попробовать, но я бы не стал рисковать. Надеюсь, что слева будет тропа или что-то напоминающее её. Пройдя влево метров пять и завернув за угол, я обнаружил, что карниз обрывается, и через полметра начинается снова, и что там дальше, отсюда было не видно. Чтобы попасть на него, мне нужно или сделать широкий шаг, или перепрыгнуть. И первый, и второй вариант был рискованным. Я посмотрел вниз – склон был относительно пологий, но недостаточно, чтобы я смог задержаться на нём. Если я сорвусь, то до тех широких камней внизу, образующих ещё одну полку, меня уже разгонит, и я сломаю себе шею.

Я решил прыгать. Сгрёб каменную крошку с карниза, чтобы не поскользнуться на ней, вздохнул и сделал прыжок. У меня закружилась голова от безумности этого прыжка, когда я на какую-то секунду оказался без опоры. Я постоял немного и перевёл дыхание.

Только сейчас я заметил, что страха не было. Было какое-то чувство первобытного ужаса перед огромной силой бытия, где моя жизнь в руках случайности.

Я пошел по карнизу дальше, держась за осыпающиеся под руками камни. Через ещё метров десять я упёрся в стену. Вниз дороги не было, но наверху, примерно в трёх метрах от того места, где я стоял, находилось что-то похожее на площадку. Я недолго думая полез наверх. Подъём осложняется тем, что порода осыпалась, как только я хватался за неё или пытался поставить ногу, и мне пришлось долго выбирать себе точку опоры. Наконец я добрался до уступа и буквально затянул себя наверх. Это была метр на метр ровная площадка, с одного края которой начиналось нечто похожее на спуск вниз, хотя это могла быть просто дорожка от сбегающих вниз камней.

Я начал потихоньку, прижимаясь к камням, спускаться. Маршрут то и дело петлял – я быстро понял, что это точно не тропа, но пока можно было ползти, полз вниз. Пару раз у меня срывались ноги, и я проскальзывал, но через какое-то время ноги упирались в твёрдый камень. Временами мне приходилось идти вдоль горы, чтобы нащупать что-то похожее на спуск. Только бы внизу не было обрыва, иначе я застряну тут навсегда.

Я дополз еще до одного места над высоким обрывом. Я стоял на большом уступе, а в метре от меня была небольшая площадка. Мне нужно было только допрыгнуть до неё, и, как мне казалось в тот момент, это реально, так как я уже так делал. Здесь было расстояние побольше, но я допрыгну. Я присел, чтобы сделать прыжок, и в этот момент, когда я должен был оттолкнуться от уступа, мои ноги провалились в пустоту – уступ подо мной развалился, и я начинаю стремительно скатываться вниз. Я отчаянно пытаюсь зацепиться за камни, но они разваливаются под моим весом или начинают катиться вниз вместе со мной. Мне кажется, что я начинаю разгоняться все быстрее и быстрее и предчувствую, как меня сейчас ударит об очередной уступ, а потом выбросит вниз. И в этот момент меня разворачивает, и я ударяюсь спиной, но успеваю рукой зацепиться за ветку какого-то кустарника. Я подтягиваю себя ближе к стене и жду, когда перестанут сыпаться камни. Один камень прилетает мне в голову, другой, чуть побольше, сильно ударяет в ногу.

Переждав камнепад и придя в себя, я осторожно поднимаюсь сначала на колени, а потом встаю на ноги и смотрю вниз. Если бы я пролетел, то метров через пятнадцать упал бы прямо на острые торчащие камни внизу. Я огляделся – справа от меня был большой валун, а за ним что-то похожее на широкую площадку, с которой, вроде как мне показалось с моего места, можно было продолжить спускаться вниз. Я прислушался к себе и вдруг почувствовал, что эта удача с веткой принесла мне не столько уверенность, сколько безразличие к своей судьбе. Как будто и меня самого нет – я лишь действие, без всякой надежды на результат. Всего лишь функция, предназначенная для того, чтобы выполнять все безупречно, так, как она может.

Я стал забираться на камень справа. За ним я увидел еще одну площадку внизу и, сев на задницу, заскользил по камню вниз. И как только я коснулся площадки, вдруг что-то произошло – мне стало совершенно безразлично, что там будет дальше, там, где продолжается мой маршрут. Мой взгляд приковали к себе фрактального вида камни. Я не спускал глаз со стройных рядов камней, поделенных на ровные прямоугольники, и чем дольше я на них смотрел, тем сильнее они приковывали мой взгляд, как будто гипнотическим образом взяли в плен мои глаза. Я не видел больше ничего и ничего не чувствовал – внутри меня вдруг что-то разом оборвалось, и я потерял связь с миром. Я видел только бесконечные фракталы – серые камни как точные копии друг друга и темные тени между ними – они напоминали мне почему-то глаза змеи, и темную щель в тумане из моего сна, похожую на фигуру, и трещины в черной земле на том берегу, и стены того тоннеля, где я плавал клубнем среди таких же, как я, клубней.

Я, не отрываясь, смотрел на эту картину из фрактальных камней, и она будто впитывала меня в себя, как губка впитывает воду – я вдруг почувствовал себя некой темной жидкостью, которая медленно втягивается в щели между квадратными камнями, и я оказываюсь не телом, не жидкостью, не эфиром, не сном, а какой-то неизвестной субстанцией, которая через сито мироздания просеивается и распадается на миллиарды молекул и через бесконечное количество времен и эпох вновь оказывается мной, сидящим на площадке, прижавшимся к камню.

И затем вновь новая волна втягивает меня как жидкость, и я перестаю чувствовать объекты – они теряют привычные размеры и формы, одни становятся бесконечно большими, другие бесконечно малыми, и вдруг я понимаю, что вижу уже не глазами, а ощущениями. Я вижу своей рукой, лежащей на камне, который на самом деле не камень, а целая гора, а моя ладонь – это набор импульсов, через которые я чувствую связь с миром.

Я не помню, сколько я так сидел и наблюдал себя, как волну, проходящую через нечто, но это длилось бесконечно долго, и я не мог и не хотел это останавливать. Я чувствовал, как на вдохе я возвращаюсь в себя, а на выдохе ухожу от себя и налаживаю новую связь с миром, через новый источник чувств, отличный от предыдущего, и так далее до бесконечности.

И вот, через какое-то бесконечно длинную череду вдохов и выдохов, я вновь оказался в себе – прислонившимся к камню, но только камень оказался не за спиной, а справа, и я упираюсь в него плечом и щекой. И когда я открыл глаза, которые, как мне казалось до этого, уже были открыты, оказалось, что я лежу на той самой стене из огромных камней, в которую упирался лес внизу.

Я приподнялся и осмотрелся. Я совершенно не помнил, как я здесь оказался. Как спускался вниз. Я помнил только момент, как я сидел на уступе и смотрел на фракталы из серых камней.

Судя по большой тени от горы, с которой я слез, было уже далеко за полдень. Я спустился вниз и пошёл в лагерь. Меня не было целый день, и все смотрели на мой потрепанный вид, с царапиной на лбу, с удивлением, но я ничего никому не сказал.

Плоды любви

Мы благополучно, без происшествий завершили поход и вернулись домой. Эти две недели в походе всех сблизили, и если молодежь и до этого общались вместе, то после возвращения домой я тоже начал присоединяться к ним. Произошедшие со мной в походе события: сны и видения сильно пошатнули мою психику, и я чувствовал, что буквально нахожусь на грани того, чтобы сойти с ума. После произошедшего на горе видения я легко впадал в трансовое состояние, и только усилием воли я мог вытащить себя. Сидя неподвижно и глядя в одну точку, меня начинало «затягивать» в то, на что я смотрел в данный момент, и границы привычного мира размывались. Я везде начинал видеть проход в некое измерение – в тени листа растения, в трещине тротуарной плитки, в отражениях или солнечном блике в луже. И когда я смотрел на это, оно необъяснимым образом захватывало меня, и я чувствовал, что могу дойти до точки невозврата, и тогда вырваться из этого плена я уже, как мне казалось, не смогу. По крайней мере, это вызывало во мне жуткий страх перед чем-то неизвестным.

Поэтому я решил пока отложить эти эксперименты. Я начал с ребятами из клуба оставаться с ночевкой на башне, где мы все собирались по выходным. Костёр, походные песни под гитару – не скажу, что всё это меня сильно притягивало, я относился к этому достаточно ровно, но это ненадолго вывело меня из моего изнуряющего режима. Я уже чувствовал, что начинаю костенеть без неформального общения в кругу простых людей, тем более мне нравилось общаться с молодежью, так как они еще были полны сил, энергии и спонтанности. Я не мог быть с ними до конца на одной волне, но у меня было много бесконечных рассказов про свою молодость и про армию, и я умел весело и с харизмой подавать эти истории.

У нас продолжились соревнования и сборы, и ребята из нашей походной группы вели себя уже как ветераны. Всех объединяла совместная походная жизнь, ночевки в палатке, костры и взаимопомощь в походных условиях. Нам было что вспомнить и обсудить. С наступлением осени, а потом и зимы мы после тренировок в клубе гуляли или сидели у кого-нибудь дома: общались, шутили, травили байки под бутылку спиртного. С нами всё чаще стала тусоваться Тома, так как её парня, Сергея, забрали в армию. Это была высокая, стройная шатенка с пышной прической, у неё были длинные утонченные пальцы, как у пианистки, глубокие карие глаза и драматическое лицо. Когда она смеялась, то приковывал внимание сильный поставленный голос, но чаще её лицо было серьезным и задумчивым, и казалось, она специально создала себе такой образ драматической актрисы театра. Она была компанейской девушкой – вместе со всеми шутила и выпивала, кроме этого, она играла на гитаре и пела. У Томы был отличный глубокий голос – она училась в музыкальном училище по классу вокала.

Её красота, молодость и человеческие качества привлекали мое внимание всё больше и больше, и я незаметно для себя стал влюбляться в неё. Во мне началась борьба противоположных устремлений – с одной стороны, я хотел развития и двигался к цели, хоть и абстрактной, которая исключала всё человеческое, земное, такое как привязанность, любовь, дружбу, отношения, семья и прочее. Я и так от многого отказался, и, оглядываясь назад, понимал, что путь, который я прошёл, был полон решимости, с которой я отвергал всё свое прошлое и не хотел видеть себя вновь в этом образе, как мне казалось, слабом, безвольном, лишенном принципов и твердости убеждений. Я был там и знал, что там меня ждёт – жизнь без цели, полная самосожаления и самобичевания, любование собой и одновременно ненависть к самому себе. Больше всего я боялся вернуться к тому жалкому состоянию бессилия и слабости, которое тянуло меня к саморазрушению, к жизни спустя рукава, когда ты не можешь изменить направление своей судьбы и становишься просто листком, гонимым ветром.

Я слишком многое поставил на карту, чтобы теперь быть тем, кем я стал, и мне нравилось это мое состояние собранности, жесткости, умение прогнозировать и двигаться к своей цели. Я видел эту цель, чувствовал её, и она уже начинала приобретать очертания, но я понимал, что это трудная работа, направленная внутрь себя, а не наружу, и для этого необходим самоконтроль, железная дисциплина и полная самоотдача.

Но в то же самое время, где-то внутри, мне хотелось, чтобы в моей жизни появилась та женщина, которая привнесёт в неё мягкость, чувственность, одарит меня нежностью и своей красотой, а я взамен окружу её заботой. И я понимал, что это, наверное, та единственная нить, которая может меня связывать с миром, пока я окончательно не простился с ним. Что-то во мне хотело жизни во всей её полноте в противоположность суровой аскезе, к которой я себя приручил.

Тома вдруг стала той точкой притяжения, к которой устремилась та часть моей души, которая хотела пить жизнь полной чашей, брать от неё максимум наслаждения и удовольствия, придать жизни чувственность и любовь в лучшем её проявлении. И так как я после возвращения из похода позволил себе расслабиться, моя душа потекла, сердце растопилось, и всем своим существом я потянулся к ней, потому что в ней, как в моей полной противоположности, заключалось то, от чего я так долго отказывался.

Мне нравилось наблюдать за ней, когда она общалась с ребятами из нашего клуба, смотреть и слушать её, когда она играет на гитаре и поёт, как она внимательно, но с некоторой иронией слушает меня и как она смеётся над моими шутками. И первое время мне казалось, что этого будет достаточно, но я незаметно для себя понял, что хочу не просто видеть её и любоваться ею, а хочу обладать ею, чувствовать её, видеть её рядом с собой, любить её и знать, что она любит меня. Я не страдал, не мучился и в какой-то момент рассудил, что мне не стоит отказываться от даров жизни, потому что почувствовал, что любить такую женщину и быть ею любимым стоит многого. Я чувствовал в ней неразбуженную страсть к жизни, и мне казалось, что не столько она нуждалась во мне, сколько я был ей нужен, как человек более опытный и зрелый, я мог разбудить вулкан её страстей и заставить бурлить жизнь в ней.

Но существовала естественная преграда. Первая – это то, что она младше меня на восемь лет, вторая – это то, что у неё есть не просто парень, а жених, который в армии и когда он вернётся, они наверняка поженятся, и третье – это то, что мы дружим, несмотря на то, что я держусь особняком, и наша группа – это группа друзей и единомышленников, объединенных одним – туризмом.

И я решил не торопиться и действовать стратегически. На наших тренировках и посиделках я общался с ней на равных и не оказывал излишних знаков внимания. Но я включил на полную мощность всю свою харизму – шутил, рассказывал анекдоты и истории, размышлял о жизни как умудренный опытом. Я специально создал себе такой образ, на который она, как девушка неглупая и страстная, может быть бессознательно, но клюнула бы. При этом я решил не подавать ей таких знаков ухаживания, которые могли бы её отпугнуть. Я решил, что это когда-нибудь произойдет, но нужно подождать. Мой опыт из прошлой жизни подсказывал мне, что соблазнить девушку и переспать с ней не сложно, а после этого можно предложить отношения. Многие отношения, по крайней мере, те, которые у меня были, начались с секса.

Мы встречались и общались только в компании. Так, чтобы мы могли остаться одни, практически не было шансов, и вся моя стратегия соблазна заключалась в том, чтобы понравиться ей, пока мы в окружении других людей. Второй шаг – это сделать так, чтобы остаться с ней наедине, и мне пришёл в голову один план.

Напарник, с которым я работал, Борис, пригласил меня на свой день рождения.

– Борис, а можно я с девушкой приду? – спросил я его.

– Да, конечно, приходи, – ответил он, – у тебя подружка появилась?

Борис знал, что я ни с кем не встречался, и поэтому удивился.

– В том-то и дело, Борис, – начал объяснять я, – эта девушка мне нравится, но я не знаю, как к ней подступиться. Она моложе меня, и если я ей напрямую предложу встречаться – она может меня отфутболить, понимаешь?

– Не понял? – ещё раз удивился Борис, – если она идёт с тобой на день рождения, то значит, готова встречаться. Разве не так?

– Я пока даже не знаю, захочет ли она пойти или нет, – сказал я, – мы просто дружим, и у неё вообще есть парень.

– А, я понял, – ты хочешь её затащить в постель, – усмехнулся Борис, глядя на меня с хитрым прищуром.

– Нет, – ответил я, – я хочу её отбить у парня и начать с ней встречаться. Я люблю её, понимаешь? И поэтому мне нужна твоя помощь.

– А, вон оно что – это другое дело. И какая помощь?

Борис был простой парень и прекрасно понимал, что тут дело житейское и нужно помочь из солидарности, по-мужски, так сказать. И я попросил его хвалить меня и рассказывать про меня что-нибудь хорошее, чтобы произвести на девушку впечатление.

– Понимаешь, – объяснял я ему свою стратегию, – я сам не могу ничего такого про себя рассказать – это будет некрасиво. А вот посторонний человек, когда рассказывает, это уже другое дело.

– Ладно, не переживай, – улыбнулся Борис, – приходите, всё сделаем как надо. У меня был номер её телефона, и я решил ей позвонить на сотовый, так как остаться наедине, когда мы были в клубе, не было никакой возможности.

– Алло, – ответила она с показной и шутливой важностью.

– Тома, привет, – поздоровался я, – извини, что отвлекаю, у меня к тебе маленькая просьба.

– Да, какая? – услышал я её голос.

– Дело в том, – начал я говорить дружелюбным тоном, – у моего друга день рождения, и он собирает гостей, и все придут с парами, а я один, как дурак, приду без девушки.

Я сделал паузу.

– И так… – услышал я её голос. По интонации я понял, что её это рассмешило.

– Ну, и не могла бы ты сходить со мной просто за компанию? – я опять постарался, чтобы мой тон выглядел как можно более развязно и дружелюбно. Тома задумалась.

– А там нужно как-то по-особенному выглядеть? – спросила она, – вечернее платье или что?

– Если честно, не знаю, наверное, как обычно – когда ты идёшь к кому-то на день рождения или на новый год.

– Ну, ладно, хорошо, – услышал я её голос через какое-то время. Мы договорились о времени и месте встречи.

В назначенное время мы встретились на улице и пошли к Борису. Когда она сняла верхнюю одежду в прихожей, у Бориса дома, я не мог отвести от неё взгляда. Она надела длинное обтягивающее платье, которое подчеркивало её стройную фигуру, сделала причёску и накрасилась. Я впервые видел её в таком виде и ещё раз убедился, что не ошибся.

За столом мы, как и все, общались, шутили, говорили тосты. Я старался много не пить, а в остальном вёл себя естественно. Борис выполнил свою задачу на сто процентов. Он рассказывал про меня истории, где я выглядел с лучшей стороны, и по глазам Томы я понял, они произвели своё положительное действие на неё.

Несмотря на то, что все гости были намного старше её, Тома вела себя уверенно и естественно – пила мало, говорила тоже мало, но отвечала уверенно на все вопросы. Мы рассказали о походе в горы и о том, что мы вместе состоим в туристическом клубе – ходим в походы, участвуем в соревнованиях. Я рассказал всем, что Тома учится в музыкальном училище и что она будущая оперная певица. Тома немного засмущалась, но на остальных она произвела впечатление.

В конце нас пригласили на празднование нового года, и я, глядя на неё, пообещал прийти. Пока я провожал её домой, то много рассказывал разных историй из жизни и из прочитанного.

– Спасибо большое, что согласилась на моё предложение, – сказал я ей, когда мы стояли возле её дома и прощались.

– И тебе спасибо за хороший вечер, – ответила Тома и, улыбнувшись, добавила, – было весело. Особенно интересно было узнать тебя с другой стороны.

– Я надеюсь, это не отпугнуло тебя? – спросил я, глядя ей в глаза.

– Нет, – весело ответила она, не отводя взгляда.

– Пойдём на новый год к ним? – я сразу закинул удочку на будущее.

– Я подумаю, – ответила Тома, и мы попрощались.

В клубе мы по молчаливому согласию ничего не говорили остальным и вели себя, как и прежде. Но когда никто не видит, мы немного дольше задерживали взгляд и улыбались так, как будто у нас был общий секрет.

Через две недели наступило празднование нового года. Мы всей компанией начали отмечать его в клубе, потом оказались у Вовы, одного из парней из нашего клуба, дома, потом, после двенадцати ночи, пошли гулять все вместе, и так как парни были к этому моменту все пьяны, а мы с Томой просто навеселе, я предложил ей сбежать от всех и пойти к Борису. Я сказал, что там нас с ней ждут, и я обещал, что мы придём. Тома сразу согласилась.

И мы пришли к Борису, и так как все уже были навеселе, то легко влились в общую компанию – пили, пели и веселились со всеми. После трёх часов ночи, когда перепивший Борис завалился спать, мы попрощались и ушли.

На улице было хорошо и спокойно, после душной, полной народу квартиры. Шёл лёгкий снежок, было достаточно тепло, по улице ещё гулял народ: раздавался смех и весёлые поздравления с Новым Годом, хлопали хлопушки и раздавались взрывы петард.

– Зайдём ко мне? – предложил я, неожиданно сам для себя, и когда Тома посмотрела на меня оценивающе, добавил, – посмотришь, как я живу.

Тома смотрела на меня с радостным лицом, беззаботным и наполненным, как мне казалось, каким-то таким состоянием счастья, какое бывает только у молодости – беспричинного, наполненного до краёв, что можно было утонуть в одном только взгляде этого лица. Она смотрела на меня, и казалось, всё уже понимала, и эта игра, в которую я её вовлёк, нравилась ей, но и пугала её. И так как она уважала меня как более взрослого и опытного мужчину, ей, с её характером, не хотелось казаться трусливой в моих глазах – она согласилась.

– Осторожно, все спят, – прошептал я, когда мы заходили ко мне домой.

– А кто это – все? – удивилась Тома.

– Мои соседи, – ответил шёпотом я и, не включая свет в прихожей, взял её за руку и провёл по коридору до своей комнаты, когда мы скинули обувь.

Эта ситуация нас развеселила, и пока я открывал дверь своей комнаты, мы хихикали как дети.

– Вот так, я скромно живу, – сказал я, когда мы вошли в комнату и я зажёг свет, – это больше похоже на келью монаха.

Тома оглядела комнату, снимая куртку, и улыбнулась:

– Я почему-то примерно так и представляла твоё жилище.

– Да, интересно, почему же? – спросил я, помогая Томе снять куртку и убирая её на журнальный столик, стоящий в углу, – присаживайся в кресло.

Тома села в кресло, а я уселся со скрещенными ногами на матрас на полу.

– У меня есть подруга, она занимается йогой, и я немного разбираюсь в этой теме, – ответила она.

– Но я не занимаюсь йогой, – сказал я.

– Да, но то, что ты мне рассказывал, очень похоже на то, что рассказывала она мне.

– И что я тебе такое рассказывал? – спросил я удивлённо, – и когда?

– Ну, помнишь, в горах, на озере – когда мы чистили рыбу.

– А, ну да, помню.

Я вспомнил, что тогда я говорил ей, что разговариваю с животными и растениями, и если ты кого-то убиваешь ради пищи, то нужно попросить прощения за то, что отнимаешь жизнь у живого существа.

– Ты тогда, наверное, подумала – этот парень сумасшедший? – пошутил я.

– Ну да, есть немного, – ответила Тома и рассмеялась.

– Эй, это что ещё такое? – рассмеявшись вслед за ней, сказал я.

– А что это за фигурки? – спросила Тома, указывая на маленькие модели самураев, стоявших на книжной полке.

– Это японские самураи, – ответил я и, поднявшись, снял две фигурки и поднёс Томе поближе, – это вот пеший самурай с алебардой, а это конный самурай-лучник.

– И что, ты их сам раскрашиваешь? – спросила Тома, пристально разглядывая маску самурая, – они же такие маленькие.

– Да, мне это нравится, – ответил я, – но только сам процесс – я не любитель что-то коллекционировать.

– Ну, у тебя же столько книг, – показала Тома на книги, стоящие возле стены на полу.

– Да, я покупаю их на барахолке, читаю, и потом отношу обратно.

– Любишь, значит, самураев? – спросила Тома с улыбкой, глядя на меня.

– Нет, самураев не очень – у них просто доспехи красивые, а так они те ещё отморозки были, – ответил я, вновь усаживаясь на матрас, – плюс к тому же они служили своему господину, а я люблю свободу.

– Понятно, – ответила Тома, глядя на турник и грушу, которая висела в углу комнаты.

– Очень интересная в Японии была секта монахов-воинов, которых называли ямабуси – слышала про них?

– Нет, не слышала, – ответила она, глядя на меня с блеском в глазах. Это был ещё действующий алкоголь или пышущая здоровьем молодость, жизнь, требующая всего и сразу – любить и быть любимой, петь, танцевать, радоваться солнцу, небу, ветру, наслаждаться каждым моментом жизни, пить её до дна, не ограничивать себя ни в чём, пока есть шанс использовать его, и ни о чём не жалеть.