
Полная версия
Имя шамана
Так мне показалось, в сотую долю секунды, пока я смотрел в её блестящие глаза. Но я опустил взгляд, боясь выдать в себе то, что я чувствовал в эту минуту.
– Дословно, слово «Ямабуси» переводится как «живущие в горах», – продолжил рассказывать я, – они исповедовали синтоизм, то есть поклонение духам природы, и чтобы подняться на определённый духовный уровень, монахи должны были пройти тяжелые испытания, которые не все выдерживали.
– Извини, – вдруг перебила меня Тома, – не покажешь, где у тебя туалет?
– Да, конечно, – я поднялся с пола, – пойдём, провожу тебя.
Я вывел её в коридор и проводил до туалета.
– Я подожду тебя в ванной, – сказал шёпотом я и зашёл в ванную комнату, находившуюся рядом.
Когда Тома вошла в ванную, я в этот момент мыл руки под краном.
– Держи, – я улыбнулся и подал ей мыло и подвинулся, приглашая помыть руки вместе со мной. Тома подставила руки под струю воды и взяла из моих рук кусок мыла.
Мы вместе вымыли руки и потом так же вместе начали вытирать руки одним полотенцем. Этот момент оказался таким интимным, что я растерялся. Я ничего не загадывал специально, да и вообще не был уверен, что мы в ближайшее время окажемся наедине. Я думал об этом, но гипотетически, в будущем. И вдруг, сейчас мы так опасно близко друг к другу, что у меня вдруг перехватило дыхание – я почувствовал её. Её тепло, запах, дыхание – она сейчас так близко от меня, как никогда до этого. Я почувствовал вдруг, что вот мы, два существа, родившиеся из пустоты, шли всю жизнь навстречу к этому моменту, сближались, сами не зная того, жили, дышали, смеялись, любили, чтобы где-то на пересечении жизненного перекрёстка столкнуться вместе в ванной комнате коммунальной квартиры, глубоко ночью, где-то на границе миров, так далеко от людей и так близко друг от друга.
Я взял руку Томы и посмотрел ей в глаза – они по-прежнему блестели так, что хотелось смотреть на них вечно. Моя рука поползла по предплечью, потом плечу, вторая рука легла на талию, я по-прежнему смотрел на неё, не отрываясь, и она смотрела на меня – я осторожно приблизился к её лицу, губам и поцеловал их, моя рука нырнула в её густые волосы и, взяв её за голову, я прижался губами к её губам, и она моментально растаяла в моих объятьях, я прижал её к себе, и её руки легли мне на плечи, я прижал её тело к себе, как мне казалось, со всей силы, и она застонала, и, глубоко дыша, я стал целовать её лицо, шею, расстегнул молнию платья и расцеловал плечи, и мы в какой-то охватившей нас лихорадке бросились раздевать друг друга и навалились сначала на стиральную машину, потом, выйдя из ванной, повалились на пол, и прежде чем упасть, я успел выключить свет, чтобы в полной темноте, в коридоре коммунальной квартиры отдаться друг другу в беззвучной схватке двух тел, двух состояний, двух сердец, уставших жить друг без друга, пребывая в муке, тоске тела, душевной драме, в пустоте неисполненных желаний, боясь боли, избегая близости, наступая на гордость, борясь с предубеждениями…
Позже, когда уставший рассвет сквозь занавески вползал в комнату, а наши потные тела в объятьях друг друга предавались в жертву любви, наперекор молве, наперекор судьбе, богу, обещаниям, наплевав на стыд, я ощутил то, что никогда до этого я не чувствовал – не любовь, не страсть, не природу, а нечто перманентное, живущее в зародыше, но в определенный момент жизни идущее в рост, и это уже не остановить, не откатить назад – зерно намерения проросло, и этот процесс необратим, мне остаётся только наблюдать за тем, как оно растёт, крепчает, возрождается, цветёт и даёт плоды, и если я готов, а я был готов – то собирать эти плоды любви.
Холодное дыхание смерти
Мы встречались тайно от всех. В клубе и в компании мы исподтишка переглядывались и перемигивались. Уходили по отдельности, и, когда встречались в заранее назначенном месте, то бросались друг другу в объятья. Я испытывал бесконечную радость от нахождения Томы рядом со мной. Мы гуляли и общались, мы сидели у меня в комнате, мы говорили часами по телефону, мы занимались любовью, мы мечтали, мы готовили вместе, мы спали на моём матрасе отшельника, и нам было удобно и комфортно. Думали ли мы о будущем? Нет, не думали. Она не думала в силу своей молодости, я не думал в силу отсутствия убеждений. Я хотел отдаться этому счастью полностью и без остатка. Впервые в жизни, любя, я не испытывал страсти, ревности, болезненной привязанности. Я продолжал заниматься пробежками и тренировками, так же читал и мечтал о том, чтобы уединиться где-нибудь в отдаленном уголке земли. Но, находясь рядом с Томой, я отдавался полностью нашему общению.
Впервые в жизни у меня не было к объекту моей любви претензий и требований. Я полностью принимал её жизнь такой, какой она есть. Я как-то увидел негласные условия наших отношений – дарить друг другу радость на этом этапе жизненного пути. Быть вместе, насколько нам позволит жизнь, и отдать друг другу часть себя, и пусть это будет лучшая часть. Так, конечно, я думал про себя. Она же и так была хорошим человеком, и она могла дать только то, что имела – и это было прекрасно. Я наслаждался её молодостью, её талантом, её самоотдачей и чисто человеческим отношением ко всему. Женщина редко может быть объективно справедливой, но она была такая. Я знал, что она всё сделает для своего мужчины, пойдет с ним на край света и, если надо, спустится за ним в ад. Ну а то, что она изменила и таким образом бросила Сергея, который был в армии и пока ничего не знал об этом, я расценивал для себя просто – он был не то чтобы недостоин её, он просто не потянул бы такую женщину, как Тома, полную страсти, жажды жизни и большой любви. Если бы она осталась с ним, с его ничтожным потенциалом, то она быстро бы зачахла, как цветок в вазе. Ей нужно было небо, чтобы раскрыть крылья, а не клетка, даже если она была золотая.
Я предавался любви с Томой, наслаждался ею и думал, что так может продлиться если не всю жизнь, то очень долго. Но у сил, управляющих моей жизнью, были совершенно другие планы, и один случай ясно дал мне осознать, что я глубоко ошибаюсь в том, что после того, как заглянул за край бездны, останусь прежним.
Однажды я брился в ванной комнате, глядя на себя в зеркало. Я думал о совершенно посторонних вещах, таких как что я буду есть на обед или где мне встретиться с напарником, чтобы ехать на объект, – обычный поток сознания. Но вдруг меня пронзила мысль, даже не мысль, а как молния – осознание: я умру.
Я замер на месте и смотрел на себя в зеркало. Это была точно не мысль, – это было нечто, что вдруг свалилось на меня словно гигантская волна, затопило меня, и я моментально перестал дышать, жить, быть…
Я умру.
Это осознание было выше, глубже, больше, чем я мог когда-то себе представить – я точно, безвозвратно, непременно, обязательно умру. И силу этого непреложного закона, этого само собой разумеющегося факта не отменить.
Я умру.
Я стоял, наверное, минут десять, не в силах закончить бритьё. «А зачем?» – возник в голове вопрос, – «Какой смысл?»
Я умру – вот ответ на мой вопрос. Я вымыл лицо, так и не закончив бритьё, и вернулся в свою комнату.
Я умру – вот ответ на все на свете вопросы. Это так же неизбежно, как наступающая темнота ночи или рассвет. Я стоял посреди комнаты и не мог пошевелиться. Я осознал, что всё, что бы я ни делал, меня неизбежно приведёт к одному – смерти. Куда бы я ни пошёл, что бы я ни сделал – там, в конце, меня будет ждать смерть. Это будет сейчас, завтра, через много лет – это всё не имеет никакого значения. Я всё равно умру.
Об этом говорит всё, что меня окружает, оно не говорит, оно кричит мне: ты умрёшь. Это кресло, этот шкаф, эта занавеска на окне, этот день за окном, моё дыхание, моё имя – всё это кричит мне только одно: ты умрёшь.
Это написано везде – в каждом узоре на обоях моей комнаты, в каждой книге, которую я когда-то читал, каждый человек, которого я когда-то знал, говорил мне только эти два слова: «Ты умрёшь».
Зазвонил телефон. Нет, это не звук телефона – это моя смерть. Я посмотрел на экран: «Ты умрёшь» – было написано на нём. Я нажал кнопку – принять вызов. Голос Томы сказал мне: «Ты умрёшь». Я ответил: «Я знаю». Но её голос всё равно твердил мне: «Ты умрёшь – это неизбежно».
На самом деле я сказал:
– Привет, я перезвоню.
Но я слышал в своём голосе только эти два слова:
– Я умру.
Вдруг всё, из чего состояла моя жизнь, изменилось. В один миг исчезла, испарилась та новизна жизни, тот секрет её, та тайна, которая поджидала меня за поворотом. Больше этого всего не было, и я понимал, что не будет больше никогда. Я остался с одним-единственным голым фактом, подчёркивающим всё, что до этого у меня было. Всё, что я много лет бережно собирал и хранил, складывал по кирпичикам и называл это своей жизнью, – всё это в один короткий миг рассыпалось в прах. Теперь каждый мой шаг будет означать одно – если я не умер сейчас, значит, я умру потом. Если этот шаг не приведёт меня к смерти сейчас, значит, это сделает следующий шаг.
Я вдруг понял, что у меня есть два абсолютно равнозначных по выбору пути – оставаться на месте и умереть или делать что-то и всё равно умереть. Я выбрал второй путь. Как лунатик я оделся, вышел на улицу и побежал.
И я знал, куда я бегу – навстречу смерти, которая поставит точку в моём бессмысленном и абсолютно бесполезном занятии – жить.
Я бежал в лес, бежал вдоль леса, через лес, по обрыву, по берегу заснеженной реки, по замерзшей реке, и мне было абсолютно неважно, куда я бегу и зачем. Я взвалил на себя этот груз осознания того, что скоро меня не будет, и он теперь, а не я, управлял тем, что я когда-то называл своей жизнью.
Я несколько дней избегал Тому. Странное состояние держалось во мне, а потом отпускало меня, но, как только я начинал думать о ней или говорил с ней по телефону, то вновь впадал в то же самое состояние. Мне было ужасно стыдно и больно, что я так не по своей воле думаю о ней и воспринимаю её таким образом, но у меня было отторжение на каком-то физическом уровне. Как будто вся моя любовь к ней, вся нежность, которую я испытывал к ней, обратилась в некое чувство страха. Я представлял её умозрительный образ, который всегда был для меня эталоном красоты, веры, силы, женственности и таланта, но теперь это был образ моей смерти. До этого всего, глядя на неё, я думал только об одном – она подарит мне счастье, а после того короткого случая, представляя её образ, я мог думать только о совершенно противоположном – она убьёт меня.
Мне было ужасно стыдно, но я не мог ничего с этим поделать. Она не виновата, но я винил себя. Через три дня я встретился с ней. Она смотрела на меня своими ясными и чистыми глазами, и в них был вопрос: «Что происходит?» Но я не мог объяснить ей и прятал глаза, переводил разговор на другое и старался не показывать вида.
В конце концов, через какое-то время я научился жить с этим. Она любила меня, и если бы я бросил её сейчас, когда, по сути, всё только у нас началось, это было бы катастрофой и для неё, и для меня. Поэтому мне оставалось только смириться и жить с этим. Я продолжал внешне радоваться и любить, смеяться и строить планы, но это был бесконечный фарс, игра – внутри меня что-то оборвалось, какая-то связующая нить с жизнью, и всё, что до этого приносило мне счастье, вдруг стало чем-то несущественным и жалким. Я как будто открыл окно и впустил в свою душу арктический холод, и он заполнил всё пространство моей души, и я, вместо того чтобы закрыть окно, стал жить в этом.
Я по-прежнему ходил в клуб, но всё реже. Также участвовал в соревнованиях и тренировках на открытом воздухе, но меня уже это всё не вдохновляло, как прежде. Однажды я принял участие в лыжном марафоне на пятьдесят километров от нашего клуба, и с нами в команде участвовала одна девушка, которую я иногда видел в клубе. Её звали Тина. Мне запомнилось то, что она всё время смеялась и выглядела радостной. С Томой они были подругами. Я никогда не видел её на соревнованиях и сборах, она приходила в клуб просто потусить и была похожа на тех туристов, которые когда-то принимали активное участие в жизни клуба, но сейчас потеряли интерес и заходили иногда, чтобы поздороваться.
Принять участие в марафоне, по её словам, она хотела, чтобы завершить свою туристическую жизнь, поставив жирную точку этим событием. Меня удивила такая постановка вопроса – обычно люди просто исчезали, никому ничего не объясняя. Тем более странно это было видеть от молодой девушки.
Она была совершенно неподготовленна к марафону – лыжи не были смазаны и поэтому не ехали, к тому же температура была ближе к нулю, и снег налипал на её лыжи большими комьями, и она то и дело падала.
Но её это не огорчало – Тина каждый раз, когда плюхалась в снег, начинала радостно смеяться. Её это ужасно смешило. Я понял, что с такой командой мы точно придём последними, и поэтому шёл рядом и помогал ей подняться. После этого марафона я её больше не видел в клубе, но я не мог предположить, что мы ещё встретимся, и то в очень необычном месте, далеко отсюда.
Когда наступила весна, я купил старенькую Ниву и решил переехать из города в деревню. Я арендовал дом в тридцати километрах от города, чтобы было не так далеко и можно было ездить на работу, и чтобы было всё же не так близко, чтобы быть ближе к природе и подальше от городской суеты.
Я наслаждался тишиной и отсутствием людей. Я мог за всю неделю пару раз поздороваться с соседом и больше ни с кем не общался. Я гулял по окрестным полям и лесу или садился в машину и уезжал ещё дальше и долго оставался один наедине с природой. Я купил палатку и, накинув рюкзак, уходил бродить на пару дней. Ставил палатку, разводил костёр, заваривал чай и любовался видами. Мне нравилось выбирать такое место, где открывался вид на простор – далёкие поля, холмы, закат или рассвет. Я мог бесконечно наблюдать заходящее и восходящее солнце – эта даль, в которой солнце касалось горизонта, казалась мне той точкой, где я должен оказаться в итоге. Мне казалось, что именно там, в той дали, есть некое место, где мне нужно обязательно быть.
Оказавшись в деревне, мне вновь стали приходить странные сны. Мне часто снился густой туман, и в этом тумане тёмный силуэт, который сначала появлялся из ниоткуда, а потом стремительно надвигался на меня, и я просыпался, испытывая смертельный ужас. Когда я закрывал глаза, то опять возвращался в этот же самый сон, и снова всё повторялось. Тогда я вставал и шёл попить воды и умыть лицо.
Я всё так же бегал по утрам, но уже реже. Зато много гулял. На дворе соорудил себе турник и в сарае повесил грушу. Мои тренировки стали еще более продолжительными и интенсивными. Я опять начал готовиться к встрече с чем-то, чего я ещё не знал и не мог даже предположить что это, но чувствовал, как опять приближаюсь к чему-то большому.
Теперь, когда я жил в деревне, с Томой мы виделись не так часто. Для меня это было удобно, так как я по-прежнему чувствовал некое отторжение. Но когда мы встречались, старался не подавать вида. Если я работал, то бывало, заезжал за ней после работы, и мы ехали ко мне. Или бывало, когда я неделями сидел в деревне, она приезжала ко мне на автобусе. Каждая такая встреча была для меня праздником, я бесконечно был ей благодарен за то, что она со мной, и радовался как ребёнок, но время от времени осознавая внутри себя мертвый холод.
Однажды утром я рано встал, как обычно, и ушёл на пробежку. Когда я вернулся, Тома ещё спала, и я сел в кресло и стал смотреть на неё. Я вспомнил наш поход в горы и тот подъём на перевале, где услышал от бывалого туриста слова о том, что женщин нужно выбирать в походе. Наверное, уже тогда я как-то по-другому стал смотреть на неё, и она начала мне нравиться, хотя я не осознавал этого ещё. Да, она очень хороший человек. Она та женщина, с которой можно пройти по жизни, держась за руку и чувствуя поддержку. Она талантливая и красивая, она умеет любить и отдавать себя со всей страстью, она творческая натура, и с ней никогда не будет скучно. Но, к сожалению, она пришла в мою жизнь слишком поздно. Хотя тот, кем я был до этого, не заслуживал того, что сейчас я уже не хочу. Может быть, даже и хочу, но я не могу себе этого позволить. Но я хотя бы постараюсь, пока мы идём вместе, сделать так, чтобы этот путь был полон радости и любви.
Я подошёл к ней и поцеловал её в щёку. Она улыбнулась, не открывая глаз, и я лёг рядом с ней и обнял.
Я пребывал в глубоком общении с природой. Тренировал своё тело и ждал знаков. Я стал настраиваться на те состояния, которые были со мной во время похода. Пробовал почувствовать тот момент, когда моё внимание начинал захватывать какой-нибудь объект, но ничего не происходило. Каждую ночь, засыпая, я представлял тот чёрный берег и землю в трещинах, представлял клубни, парящие в тоннелях, но всё было тщетно. У меня не было снов вообще, или я видел тень в тумане, которая пугала меня до жути. Уходя на долгие прогулки или в мини-походы, я находил удалённое место и пытался сконцентрироваться на каком-нибудь объекте – на одиноком дереве, стоящем в чистом поле, или в бегущем лесном ручье. Но ничего не выходило. Я просил, умолял невидимые силы дать мне знак. Меня томило ожидание и тщетность моих попыток, но никто мне не отвечал, и я продолжал ждать. И однажды это произошло.
Как-то, встав рано утром, я не собирался на пробежку. Но, выйдя во двор, я увидел в поле, где я обычно бегаю, густой туман. Улица уходила влево, и в конце её начиналась дорога, которая поворачивала и спускалась в низину, уходя далеко к опушке леса. И вот сейчас, казалось, в эту низину положили белое ватное одеяло. Туман был настолько густым, что даже не верилось глазам.
Я быстро забежал в дом, собрался и выбежал в сторону поля. Когда я подбегал к тому месту, где дорога спускалась вниз, в туман, я почувствовал, как будто ныряю в белое озеро. С того пригорка, где я находился, было видно всю окрестность – лес вдалеке, с торчащими из тумана верхушками деревьев, вершина одиноко стоящего дерева посреди поля. Я стал сбегать вниз, как будто заныривая в белую молочную густую пену, и моментально мир исчез – я бежал в густом тумане и ничего перед собой не видел, кроме клубов тумана, похожих на дым от костра.
Я добежал до опушки леса и остановился. Стояла полная тишина. Тёмные стволы деревьев, просвечивающие через плотную стену тумана, казались какими-то каменными столбами. Я стоял и всматривался вглубь леса, но ничего не видел, кроме чёрных стволов деревьев.
Неожиданно мне захотелось нарушить эту мёртвую тишину и закричать.
– Аааааа! – заорал я во всё горло, и в это мгновение звук моего голоса, тонущий в глубине леса, оказался на удивление таким громким, что, казалось, у меня самого заложило уши. Звук моего голоса каким-то странным образом повлиял на тёмные стволы деревьев – они как будто стали ещё чернее, и мне показалось на миг, что это вовсе не стволы и не столбы, а вертикальные щели в густом белом полотне тумана. Я закричал ещё громче и продолжительнее:
– Аааааааааа… – и голос, как будто помог раскрыть эти щели ещё шире, и когда я останавливал свой взгляд на одной из щелей, то она втягивала меня в себя, или даже наоборот – щель наплывала на меня и поглощала. Всё это произошло в долю секунды, я, наконец, остановил свой взгляд на одной из них, и она наплыла на меня, и дальше… Что было дальше, не поддаётся никакому разумному объяснению.
Я как будто бы спал и видел сон, как я неспеша бегу по полю через густой туман. Я ничего не вижу перед собой – только низкую траву под ногами, усыпанную утренней росой. Я бегу и плачу, но не от горя, а от радости, от какой-то неземной благодати. Преисполненный каким-то блаженством, я бегу и бормочу про себя что-то невразумительное – это похоже на молитву или благодарность. Я чувствую какое-то всеохватывающее счастье и радость, любовь ко всему, и не знаю, как мне выразить и кому выразить свою благодарность. Я вдруг понял, что смотрю на всё это как бы со стороны, откуда-то сверху, и вижу человека, бегущего по полю, и этот человек – я. Вот он останавливается и падает на землю, и начинает кататься на земле, как собака, которая трёт спину. Он смеётся и ползает по траве как безумный, кувыркается и крутится вокруг себя. И вдруг я опять оказываюсь внутри себя – чувствую мягкую траву под собой, чувствую её запах и ощущаю такую радость, что мне хочется петь, кричать, танцевать и молиться. Слёзы текут у меня по щекам, я рыдаю и шепчу непрерывно: «Спасибо, спасибо…»
И вдруг я вижу себя сверху. Я лежу на боку, поджав колени под себя, с открытыми глазами, слёзы текут у меня по щекам, лицо выражает какое-то безумное блаженство, я непрерывно что-то бормочу.
Я лежу на траве, и мне настолько хорошо сейчас, что я никуда не хочу отсюда уходить. Я понимаю, что находиться где-то не имеет никакого значения – я всё равно буду здесь, в руках чего-то большого – пусть это будет Богом, в руках Бога, в его объятиях, и мне бесконечно хорошо здесь. Всё моё тело наполнено этим состоянием счастья – каждая клеточка моего тела вибрирует от состояния благодати, покоя, умиротворения, блаженства. Я никогда не чувствовал ничего подобного раньше – и это чувство было во всём теле и даже за пределами его.
Я не помню, как оказался дома. Но вдруг я проснулся днём, открыл глаза, и меня наполнила такая тоска по тому, что я испытывал совсем недавно, что я закрыл глаза, и слеза потекла по моему лицу. Я никогда не испытывал ничего подобного в жизни. И если это было всего лишь сном, то я хочу заснуть и не просыпаться больше никогда.
Шаманский транс
Тома, отдать ей должное, понимала, что со мной что-то происходит. Не задавала лишних вопросов и не расспрашивала. Она, казалось, тоже чувствовала, что мы когда-то расстанемся, и поэтому мы не строили планов на будущее. Да, нам нравилось мечтать о походах в далёкие места, но это было просто мечтами.
Однажды она сказала, когда мы ехали на машине из деревни в город:
– Я хочу тебя кое с кем познакомить.
– Интересно, это с кем же? – спросил я.
– Помнишь мою подругу Тину?
– Это та, которая всё время смеётся? Да, помню, – ответил я с улыбкой.
– Так вот, у неё есть брат – он занимается йогой и различными практиками, – сказала Тома как-то осторожно, – он мог бы тебе помочь.
– Мне не нужна помощь, – ответил я, улыбнувшись ещё раз и посмотрел на Тому.
– Я знала, что ты так скажешь, – она тоже широко улыбалась, – но я другое имела в виду.
– И что же это?
– То, что тебе, как мне кажется, было бы интересно пообщаться с ним.
– Ну ладно, я не против, – согласился я, – давай пообщаемся. А где, кстати, эта твоя подруга – она забросила туризм, и чем теперь занимается?
– Она уехала из дома, – ответила Тома как-то загадочно.
– Уехала куда? – переспросил я.
– В какую-то школу на Алтае.
– Она тоже занимается йогой?
– Да, они с братом вместе занимались и йогой, и ещё кое-чем. Но лучше ты сам всё у него спросишь.
Через пару дней мы встретились в условленном месте, на краю города, и пошли гулять в сторону водохранилища. Брата Тины звали Сашей. Это был высокий, со светлыми волосами парень лет девятнадцати. Он был точной копией своей сестры – скуластый, губастый, с большими, светлыми голубыми глазами, и так же, как и сестра, или улыбался, или смущённо смеялся от любой мало-мальской шутки, а когда говорил серьёзно, то хмурил брови и строил гримасу, как драматический актёр. Но в целом, он был добрый и безобидный.
– Ты занимаешься йогой, мне Тома сказала, – спросил я его, когда мы шли втроём по полю в сторону водохранилища.
– Да, йога – это круто, – ответил Саша с жаром, и, казалось, хотел что-то добавить, но передумал.
– И что она вообще даёт, эта йога? – вновь спросил я.
– Ну… – он, казалось, не мог подобрать слов, – йога расслабляет, даёт растяжку и делает тело гибким… и ещё приводит в порядок мысли.
Когда он говорил, то широко разводил руками, как будто руки помогали ему собраться с мыслями.
– А, да, вот ещё, – добавил он вдогонку, – йога делает тело сильным, подготавливает его к практикам.
– Каким практикам? – спросил я.
Саша, как будто вспоминая, стал перечислять, размахивая рукой перед собой:
– Медитация, концентрация на свече или на мандале, – он опять задумался, как будто вспоминая или подбирая слова, – динамическая медитация, осознанные сновидения…
– Осознанные сновидения? – переспросил я его, – расскажи про них.
– Ну, я не знаю, – опять замялся он и начал глупо улыбаться, – это сложно, и лучше практиковать с учителем.
– С каким учителем? – вновь спросил я, – у тебя есть учитель?
– Да, конечно, – с какой-то пылкостью ответил он, – у каждого, кто занимается духовными практиками, должен быть учитель.
Он вдруг достал из сумки, которая висела у него на плече, книгу, и вынул оттуда фотографию и показал мне. Это была чёрно-белая фотография плохого качества, на которой был изображён мужчина в шаманском обличии.



