Небесная навигация

Внедорожник мчался вперед, поглощая километры. Каждая миля приближала его к группе, каждый поворот приближал к заветной цели. Борис чувствовал себя в своей стихии. Этот путь был для него не испытанием, а игрой. И он всегда выигрывал. Всегда.

Он вспомнил отчеты о группе: священник, меценат, блогер, реставратор, водитель, повариха… Целый зоопарк. И пес. Полкан, кажется. Борис презрительно фыркнул. Какая наивность. Они думают, что их количество – это сила. Он, Борис, знал, что это лишь увеличивает количество уязвимых точек. Чем больше людей, тем больше слабостей, тем легче манипулировать.

Его план был многоступенчатым. Сначала – наблюдение. Понять их ритм, их привычки. Затем – создание ситуации. Несчастный случай, поломка, отвлечение. Что-то, что заставит их ослабить бдительность. И в этот момент, когда они будут наиболее уязвимы, он нанесет удар. Чисто, быстро, без следов. Икона исчезнет, а они останутся ни с чем, с их верой и пустыми руками.

Он уже предвкушал момент, когда древняя икона окажется в его руках. Не для того, чтобы молиться на нее, нет. Для того, чтобы оценить ее, продать, получить прибыль, которая позволит ему приобрести еще больше власти, еще больше влияния. Для него это было не святыней, а инвестицией. Самой выгодной инвестицией в его жизни.

Внедорожник пролетел мимо указателя на какую-то забытую деревню. Деревья по обочинам сливались в сплошную стену. Ночь становилась все глубже, все таинственнее. Но Борис не чувствовал страха. Он был хозяином этой темноты, ее частью. И он был готов к любой встрече, к любой неожиданности. Его путь был ясен, его цель – неизменна. Он был тенью, идущей за светом, и эта тень была длиннее и опаснее, чем кто-либо мог себе представить.

Он провел рукой по рулю, его пальцы сжались. Впереди была лишь дорога, ведущая к его победе. А где-то там, впереди, наивные путники, ведомые верой, даже не подозревали, что за ними уже началась охота. Охота, в которой они были лишь добычей. И Борис был готов довести ее до конца. До самого горького для них конца.

Глава 8. Остановка в поле

Автобус, старый, но верный труженик, мерно покачивался на неровностях проселочной дороги, словно грузный корабль, рассекающий волны бескрайнего зеленого океана. За окнами расстилалось поле – не просто поле, а целая симфония зреющего лета. Колосья пшеницы, налитые золотом, шелестели, вторя невидимому дирижеру ветра, создавая иллюзию живого, дышащего моря. Воздух был напоен густым, медовым ароматом разнотравья, смешанным с терпким запахом разогретой солнцем земли. Над этим великолепием раскинулось бездонное, аквамариновое небо, кое-где прочерченное тонкими, как росчерки пера, облаками. Казалось, сама благодать снизошла на эту землю, окутывая путников незримым, но ощутимым покровом.

Внутри автобуса, несмотря на духоту, царило относительное спокойствие. Мария, прислонившись к окну, неотрывно смотрела на убегающие дали, впитывая каждой клеточкой души эту первозданную красоту. Ее пальцы, привыкшие к тонкой работе с древними красками, едва заметно подрагивали, словно она уже предвкушала прикосновение к чему-то вечному. Баба Нюра, сидящая напротив, дремала, уронив голову на грудь, и ее добродушное, морщинистое лицо было умиротворенным, как у ребенка. Полкан, огромный, лохматый пес, уютно свернулся клубком в проходе, его тяжелое дыхание прерывалось лишь изредка подергивающимися лапами – должно быть, во сне он гнался за невидимой добычей.

Отец Даниил, держа в руках небольшую потрепанную книжицу, читал что-то себе под нос, его губы беззвучно шевелились. Молодое лицо его, слегка покрасневшее от жары, светилось сосредоточенностью. Он был погружен в свои мысли, в слова, что веками питали души праведников, и казалось, что окружающий мир для него на время перестал существовать.

Иван Петрович, напротив, не дремал. Его цепкий, проницательный взгляд скользил по пейзажу, словно он оценивал стратегическую важность каждого холма, каждой рощицы. В его осанке, даже в расслабленном положении, чувствовалась военная выправка, несгибаемая воля. Он был человеком действия, привыкшим к четкости и порядку, и любая неопределенность вызывала в нем легкое, едва уловимое беспокойство.

Кирилл же, вытянув ноги в проход, отчаянно пытался поймать хоть призрачный сигнал мобильной связи. Его лицо, обычно самоуверенное и веселое, сейчас было омрачено гримасой досады. Он то поднимал телефон к потолку, то опускал его к полу, то тряс им, словно пытаясь выбить из аппарата заветные деления антенны. Мир без интернета для него был миром, лишенным красок, звуков, смысла. Он чувствовал себя отрезанным от пуповины, связывающей его с огромным, бурлящим потоком информации, лайков и комментариев.

Внезапно мерный рокот двигателя, так долго убаюкивавший пассажиров, прервался. Сначала послышался какой-то странный, надсадный хрип, затем – серия прерывистых, кашляющих звуков, и, наконец, наступила полная, оглушительная тишина. Автобус дернулся, словно споткнувшись о невидимое препятствие, и замер, погрузившись в молчание, нарушаемое лишь шелестом колосьев и стрекотанием цикад.

Кирилл, чуть не выронив телефон, поднял голову, его глаза, привыкшие к мерцанию экранов, растерянно моргали. Баба Нюра встрепенулась, пробормотав что-то несвязное. Полкан, подняв огромную голову, вопросительно посмотрел на Матвея, который, как всегда, невозмутимо сидел за рулем.

Матвей, не говоря ни слова, выключил зажигание, затем снова попытался завести двигатель. Стартер вяло крутанул несколько раз, издавая жалобный, бессильный звук, и вновь затих. Лицо Матвея, обычно непроницаемое, выразило легкое недоумение. Он вздохнул, потянулся за ключом, висевшим на связке, и, отперев капот, неспешно вышел из автобуса. Его движения были отточенными, привычными, движения человека, который не раз сталкивался с капризами старой техники.

Солнце нещадно палило, отражаясь от хромированных деталей и раскаленного металла. Матвей, прищурившись, нырнул под капот, словно водолаз, погружающийся в морские глубины. Спустя мгновение оттуда послышались звуки: стук гаечного ключа, шипение, едва различимое бормотание. Он был там, в чреве машины, сражаясь с невидимым врагом.

В автобусе нарастало напряжение. Тишина, поначалу умиротворяющая, теперь давила. Кирилл не выдержал первым. «Ну вот, приехали», – пробормотал он, снова подняв телефон к небу. – «Ни интернета, ни связи. Мы тут, похоже, окончательно застряли. Как будто в девятнадцатом веке оказались». Он нервно провел рукой по своим тщательно уложенным волосам. Для него отсутствие связи было равносильно потерей части себя, своего голоса, своей аудитории. Он чувствовал себя опустошенным, лишенным возможности делиться, транслировать, быть увиденным.

Мария, обернувшись, тихо заметила: «Зато какая красота вокруг. Редкий случай побыть наедине с природой». Ее голос был спокойным, но в нем слышалась легкая укоризна. Она видела в этом не препятствие, а возможность.

«Красота красотой, а контент сам себя не сделает», – парировал Кирилл, обреченно опустив телефон. – «Мои подписчики ждут. А я тут, как дикарь, без цивилизации». Он снова попытался найти сигнал, отчаянно вращаясь в кресле, словно компас, потерявший север.

Иван Петрович, до этого молча наблюдавший за суетой Матвея, откашлялся. «Природа, конечно, дело хорошее. Но нам бы до скита добраться. Время не ждет». Его взгляд был устремлен вдаль, словно он уже видел перед собой конечную цель, и любая задержка воспринималась им как личное оскорбление.

Отец Даниил, закрыв книжицу, поднял глаза. Он окинул взглядом притихших пассажиров, Матвея, склонившегося над двигателем, и бескрайнее поле, залитое солнцем. В его глазах читалась не растерянность, а глубокое, спокойное размышление. Он чувствовал, что ситуация требовала не только механического вмешательства, но и чего-то большего.

«Братья и сестры», – начал он мягким, но уверенным голосом. – «Матвей, конечно, мастер на все руки, но иногда и ему нужна помощь. Небесная. Давайте помолимся. Попросим Господа, чтобы Он управил нашу дорогу и помог нашему верному Матвею». Он чуть смущенно улыбнулся, но в его предложении не было ни тени сомнения, лишь искренняя вера.

Кирилл откровенно фыркнул, но тут же прикрыл рот рукой, поймав осуждающий взгляд Бабы Нюры. Иван Петрович же, услышав это, не удержался от легкой, едва заметной усмешки. В его глазах блеснула ирония, словно он услышал что-то наивное, но по-своему трогательное. «Молитва, отец Даниил?» – произнес он с легкой, сухой интонацией. – «Я, конечно, человек неверующий, но в своей жизни повидал всякое. И чаще всего, когда что-то ломалось, помогал не Господь, а гаечный ключ и опытные руки. Но, если вам так угодно…» Он развел руками, давая понять, что не видит в этом большого смысла, но и препятствовать не намерен. Для него это было частью ритуала, который, возможно, успокоит остальных, но никак не повлияет на физическую реальность. Он был человеком, привыкшим полагаться на расчет, на логику, на силу человеческого разума и рук, а не на незримые силы.

Отец Даниил пропустил иронию мимо ушей. Он знал, что вера – это нечто большее, чем логика, и не требовал от каждого мгновенного обращения. Он просто верил. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас», – начал он, сложив руки на груди. Его голос, поначалу тихий, постепенно набрал силу, наполняя салон автобуса. Мария тут же опустила голову, ее губы беззвучно зашевелились, вторя священнику. Баба Нюра, перекрестившись, принялась истово шептать молитву, ее глаза были закрыты, а лицо светилось благоговением. Даже Полкан, словно почувствовав что-то необычное, поднял голову и внимательно посмотрел на Отца Даниила, а затем снова опустил ее, но теперь уже не спал, а просто лежал, прислушиваясь.

Кирилл, поначалу ерзавший, смущенный и раздраженный, постепенно затих. Он не молился, но атмосфера, создаваемая этими искренними голосами, начала проникать даже сквозь его броню скептицизма. Он почувствовал себя неловко, словно оказался на чужом празднике, правил которого не знал. Однако, что-то в этом общем порыве, в этой сосредоточенной тишине, было притягательным. Он смотрел на Отца Даниила, на его искреннее, одухотворенное лицо, и впервые за долгое время почувствовал себя маленькой частичкой чего-то большего, чем его собственный мир лайков и репостов.

Иван Петрович, скрестив руки на груди, наблюдал за происходящим с невозмутимым, но внимательным выражением лица. Он не молился, но и не мешал. В его голове роились мысли о механике, о возможных поломках, о том, как быстро можно найти помощь в этой глуши. Он был уверен, что причина поломки кроется в топливной системе или в свечах зажигания, а не в отсутствии молитвы. Однако, он не мог не признать, что в этой общей сосредоточенности было что-то, что выходило за рамки его обычного понимания мира. Он видел, как меняются лица людей, как их тревога уступает место спокойствию.

Молитва продолжалась, наполняя автобус тихим, но мощным эхом. Слова Отца Даниила, простые и вечные, казались сейчас особенно уместными в этом бескрайнем поле, под этим необъятным небом.

Вдруг, в самый разгар молитвы, когда казалось, что тишина стала абсолютной, из-под капота послышался сначала слабый, потом более уверенный кашель. Затем – еще один, более глубокий, словно старый зверь пытался прочистить горло. Матвей, который все это время возился с проводами, высунул голову, его лицо было испачкано маслом, но глаза расширились от удивления. Он сам не ожидал этого.

И тут же, словно по волшебству, двигатель чихнул, закашлялся еще раз, и… с мощным, уверенным ревом ожил. Он заработал ровно, без прежних хрипов и стонов, наполняя воздух привычным, успокаивающим гулом.

В автобусе повисла секундная тишина, полная изумления. Первой отреагировала Баба Нюра. «Вот оно, чудо Господне!» – воскликнула она, истово крестясь. – «Слыхали? Услышал нас Господь!»

Мария подняла голову, ее глаза сияли от благоговения и радости. Отец Даниил, в свою очередь, замер, его лицо озарилось глубокой, искренней улыбкой. Он не был удивлен, он просто был благодарен. Для него это было не чудо, а естественное проявление Божьей милости.

Матвей, вытерев руки ветошью, медленно закрыл капот. Он подошел к двери автобуса, его лицо выражало смесь недоумения и какого-то странного, непривычного для него восторга. «Я… я ничего не делал», – пробормотал он, обращаясь ко всем. – «Только провода поправил, но там не было ничего серьезного. Он просто взял и завелся. Сам». В его голосе слышалось искреннее изумление. Он, человек техники, столкнулся с чем-то, что не поддавалось механическому объяснению.

Кирилл смотрел на Матвея, затем на Отца Даниила, его рот был приоткрыт. Он не знал, что и думать. Рациональное объяснение отказывалось приходить в голову. Он, человек цифр и фактов, столкнулся с чем-то иррациональным, необъяснимым. Его мир, построенный на логике, дал трещину.

Иван Петрович, до этого сидевший с каменным лицом, медленно выдохнул. Его брови чуть приподнялись, а в глазах, обычно холодных и расчетливых, мелькнул проблеск чего-то похожего на удивление, даже на легкое смятение. Он покачал головой, словно пытаясь отмахнуться от навязчивой мысли, но что-то внутри него дрогнуло. Он, человек, привыкший к четким причинно-следственным связям, не мог найти логического объяснения произошедшему. Молитва, которую он считал наивной, совпала с чудом. Совпадение? Или что-то большее?

Отец Даниил, видя их изумление, лишь кротко улыбнулся. «Слава Богу за все», – тихо произнес он. – «Значит, угодно Ему, чтобы мы продолжили наш путь».

Матвей, все еще слегка ошарашенный, вернулся за руль. Он завел двигатель еще раз, убедившись в его исправности, и плавно тронул автобус с места. Колеса вновь зашуршали по проселочной дороге, и старый автобус, словно ничего и не было, продолжил свой путь сквозь золотое море пшеницы.

Но в салоне уже не было прежнего спокойствия. В воздухе витало нечто новое – едва уловимое, но ощутимое. Нечто, что заставило Кирилла отложить телефон и задумчиво смотреть в окно, а Ивана Петровича – погрузиться в глубокие размышления, впервые за долгое время усомнившись в незыблемости своих убеждений. Путешествие только начиналось, и каждый его шаг, казалось, был наполнен не только земными, но и небесными знаками.

Глава 9. Ночлег в монастыре

Автобус Матвея, пыхтя и кряхтя, словно старый, но упрямый зверь, вынырнул из-за густой завесы соснового бора. Солнце уже клонилось к закату, раскрашивая небосвод в охристые и багряные тона, когда из-за поворота показались купола. Они вспыхнули в последних лучах дня золотыми всплесками, пронзая синеву небес, словно маяки веры в бурном море мирской суеты. Это был женский монастырь, скрытый от глаз случайных путников, уютно приютившийся в лощине, словно драгоценный камень в бархатной шкатулке.

Матвей, сбросив скорость, осторожно вырулил на грунтовую дорогу, ведущую к массивным деревянным воротам, обитым кованым железом. От древности дерево потемнело, потрескалось, но по-прежнему хранилище тайны и покоя. Полкан, до этого мирно дремавший на сиденье Кирилла, поднял голову, принюхиваясь к незнакомым запахам, и тихо заворчал, его шерсть на загривке слегка приподнялась.

Отец Даниил, сидевший впереди, перекрестился, глядя на приближающиеся стены. Его лицо озарилось тихой радостью. Он чувствовал здесь особую благодать, которая всегда обнимала его в святых местах.

– Ну, вот и приехали, – басисто произнес Матвей, глуша мотор. Тишина, наступившая после рокота двигателя, казалась оглушительной. Лишь пение птиц, доносившееся из леса, да шелест листвы нарушали ее.

Двери автобуса распахнулись, и в салон ворвался прохладный, чистый воздух, напоенный ароматами сосны, ладана и цветущих трав. Первым вышел Отец Даниил, за ним Иван Петрович, поправляя воротник. Кирилл, зевая, потянулся, выуживая из рюкзака свой смартфон, но тут же разочарованно нахмурился, увидев на экране отсутствие сигнала.

– Что, даже интернета нет? – пробормотал он, словно лишившись жизненно важного органа. – Ну, это уже слишком. Как я буду сторис выкладывать?

Мария, напротив, вышла из автобуса с благоговейным трепетом. Её взгляд скользнул по стенам, по старинным окнам, по ухоженным клумбам, где цвели пионы и розы. Она чувствовала, как история дышит здесь в каждом камне, в каждом лепестке.

Баба Нюра, придерживая Полкана за ошейник, чтобы тот не бросился исследовать окрестности, огляделась с хозяйственной сноровкой.

– Красота-то какая, Господи! – выдохнула она. – И воздух-то какой! Не то что в городе, пылища одна.

Вскоре из калитки вышла невысокая монахиня в черном апостольнике, её лицо было добрым и спокойным, глаза светились тихим светом.

– С миром принимаем вас, отцы и братия, – произнесла она, обращаясь к Отцу Даниилу. – Матушка игуменья велела встретить.

Отец Даниил поклонился.

– Благословите, матушка. Мы из города Н., следуем по благословению Владыки Серафима. Нам бы ночлег, да покой на одну ночь.

Монахиня кивнула.

– Все уготовано. Проходите.

Пока монахиня провожала Отца Даниила и Ивана Петровича, Кирилл пытался найти хоть какую-то сеть, отчаянно поднимая телефон над головой, словно пытаясь поймать невидимую нить, связывающую его с привычным миром. Он чувствовал себя отрезанным, изолированным, словно выброшенным на необитаемый остров, где единственные обитатели – тишина и покой. Его пальцы машинально пролистывали ленту несуществующих новостей, а в голове вертелись мысли о том, как бы снять хоть что-то «цепляющее» для своего блога, но вокруг не было ничего, кроме умиротворяющей красоты, которая, по его меркам, была совершенно «неформатной».

Мария, напротив, была в своей стихии. Едва переступив порог монастыря, она почувствовала себя дома. Её взгляд тут же зацепился за старинные фрески, украшавшие стены трапезной, куда их проводили. Тусклый свет лампад выхватывал из полумрака лики святых, их глаза, полные безмолвной мудрости, казались живыми. Краски, поблекшие от времени, всё ещё сохраняли свое величие, повествуя о давно минувших эпохах.

– Это потрясающе, – прошептала Мария, подходя ближе к стене. – Посмотрите, как мастерски выполнены переходы цвета. И эта техника… это же, кажется, темперная живопись по сырой штукатурке? Или уже по сухой?

Одна из сестер, молодая, но с удивительно спокойным взглядом, подошла к ней.

– Сестра Анна, – представилась она, слегка склонив голову. – Вы разбираетесь в живописи?

– Я реставратор, – смущенно улыбнулась Мария. – Изучаю старинные фрески. У вас здесь, кажется, настоящие сокровища.

Сестра Анна с теплотой посмотрела на неё.

– Да, наши древние росписи – наша гордость и наша боль. Время не щадит ничего.

Мария не могла оторвать глаз от изображения святой, чьё лицо было тронуто трещинами, но взгляд оставался пронзительным.

– Видите, здесь, на лике, пошли микротрещины, – указала Мария. – Скорее всего, из-за перепадов влажности. И пигмент местами осыпается. Но основа, кажется, крепкая. С должным уходом их можно спасти.

Сестра Анна вздохнула.

– Мы стараемся, как можем. Но у нас нет специалистов, да и средства ограничены. Мы лишь поддерживаем то, что имеем.

Разговор Марии с сестрой Анной затянулся. Они переходили от одной фрески к другой, обсуждая технику письма, состояние сохранности, историю создания. Мария с увлечением рассказывала о тонкостях реставрации, о том, как важно сохранить каждый мазок, каждый слой краски, чтобы не утратить подлинность произведения. Сестра Анна слушала её с неподдельным интересом, иногда добавляя детали из монастырских хроник, касающихся того или иного изображения.

Кирилл, тем временем, сидел в углу трапезной, пытаясь поймать хоть какой-то сигнал, чтобы отправить сообщение. Его взгляд то и дело скользил по Марии, которая, казалось, полностью забыла о внешнем мире, погрузившись в беседу о старинных стенах. Он не понимал её увлечения, для него эти поблекшие картинки были лишь частью пыльного прошлого, не имеющего никакой ценности в современном мире. Его мир был миром быстрых новостей, ярких картинок, мгновенных реакций. Здесь же всё было медленно, размеренно, словно время замедлило свой ход. Он чувствовал себя чужим, словно попал в другую реальность, где его гаджеты и стремление к хайпу были совершенно бесполезны.

Баба Нюра, пристроив Полкана у стены, где он тут же свернулся клубком, занялась более насущными делами. Она помогла сестрам накрыть на стол, её крепкие руки ловко управлялись с посудой. Монастырская трапеза была скромной, но сытной: постный суп, каша, свежий хлеб и травяной чай. Иван Петрович ел молча, его суровое лицо не выражало никаких эмоций, но он ел с аппетитом, что уже было знаком одобрения.

Отец Даниил, напротив, светился. Он с удовольствием общался с сестрами, расспрашивая о монастырской жизни, о их трудах и молитвах. Он чувствовал себя здесь как дома, в кругу единомышленников, чья жизнь была посвящена служению Богу.

После трапезы сестры пригласили всех на вечернюю службу. Звон колокола, низкий и протяжный, разнесся над монастырем, призывая к молитве. Кирилл, поначалу, хотел остаться, сославшись на усталость, но любопытство взяло верх. Он пошел, держась чуть позаоди, ища глазами ракурсы для потенциальных съемок, хотя знал, что снимать здесь, скорее всего, запрещено.

В храме царил полумрак, рассеиваемый лишь мерцанием лампад и свечей. Воздух был густым от запаха ладана, смешивающегося с ароматом воска. Сестры стояли ровными рядами, их голоса сливались в стройный хор, наполняя пространство храма дивной мелодией. Кирилл почувствовал, как что-то внутри него дрогнуло. Он привык к громкой музыке, к ритмичным битам, к какофонии города. Здесь же звуки были иными – глубокими, проникающими в самую душу, успокаивающими. Он не понимал слов, но чувствовал их силу.

Он наблюдал за Отцом Даниилом, который стоял в алтаре, его лицо было сосредоточенным и одухотворенным. Он видел Марию, стоящую рядом с Бабой Нюрой, её глаза были закрыты, а на лице играла легкая улыбка. Он даже заметил, как Иван Петрович, обычно такой непоколебимый, склонил голову, слушая пение.

Полкан, оставленный на попечение Матвея, который устроился в комнате для гостей, мирно спал, уложив голову на лапы.

После службы, когда все разошлись по своим кельям, предназначенным для ночлега, Кирилл вышел на улицу. Небо над монастырем было усыпано звездами, такими яркими, каких он никогда не видел в городе. Млечный Путь простирался над ним, словно серебряная река, уносящаяся в бесконечность. Тишина была абсолютной, лишь легкий ветерок шелестел листвой деревьев.

Он достал телефон, но экран по-прежнему показывал отсутствие сети. Впервые за долгое время он остался один на один с собой, без потока информации, без отвлекающих факторов. Это было непривычно, даже немного пугающе. Он почувствовал странную пустоту, а затем – нечто иное. Не то чтобы покой, но что-то похожее на него.

В этот момент из храма вышел Отец Даниил. Он заметил Кирилла и подошел к нему.

– Красиво здесь, правда? – тихо спросил священник, глядя на звезды.

Кирилл кивнул, не зная, что ответить.

– В городе такого не увидишь, – продолжил отец Даниил. – Там свет искусственный мешает видеть свет истинный. И шум мешает слышать тишину.

Он помолчал, затем добавил:

– Иногда, чтобы что-то понять, нужно отключиться от всего привычного. Отключиться от мира, чтобы услышать себя. И, может быть, что-то большее.

Кирилл посмотрел на Отца Даниила, в его глазах не было осуждения, лишь тихое понимание. Он ничего не сказал в ответ, лишь снова поднял глаза к небу. Звезды казались ближе, чем когда-либо.

Утром, после общей молитвы и скромного завтрака, группа готовилась к отъезду. Мария подошла к сестре Анне, чтобы попрощаться.

– Спасибо вам за всё, сестра Анна, – сказала Мария. – И за возможность увидеть ваши сокровища. Я обязательно напишу о них в своем отчете. И если будет возможность, я бы очень хотела вернуться сюда, чтобы помочь с реставрацией.

Сестра Анна улыбнулась.

– Милости просим. Наши двери всегда открыты для добрых людей.

Кирилл, хотя и не произнес ни слова благодарности, всё же поймал себя на мысли, что эта ночь в монастыре была совсем не такой, как он ожидал. Он не получил контента, не выложил ни одной сторис, но что-то внутри него изменилось. Он не мог сформулировать, что именно, но ощущение было странным и новым.

Полкан, первым запрыгнувший в автобус, устроился на своем любимом месте, словно понимая, что впереди их ждет новое приключение. Матвей завел мотор, и старый автобус, вновь пыхтя, тронулся в путь, оставляя за собой тишину и покой монастырских стен. Купола вновь вспыхнули в лучах утреннего солнца, провожая путников в их дальней дороге, к неведомым горизонтам, где, быть может, их ждали новые открытия и новые испытания.

Глава 10. Ложный поворот

Двигатель старого ПАЗика фыркнул, выплюнул облачко сизого дыма и, кряхтя, тронулся с места. За спиной таяли золотые купола монастыря, словно последние отблески ушедшего дня. Утро было пронизано прохладой и запахом хвои, но в салоне автобуса, набитого людьми и скарбом, уже царила своя, особенная атмосфера.