Небесная навигация

Полкан, огромный лохматый пес, словно чувствуя важность момента, сидел у ног Матвея, подняв голову. Его умные глаза следили за каждым движением, а чуткие уши ловили каждый звук. Он был неотъемлемой частью этой необычной команды, ее молчаливым оберегом.

Наконец, над двором разнесся глубокий, торжественный голос. Из дверей монастырской обители вышел Владыка Серафим. Его облачение, расшитое золотом, сияло в лучах восходящего солнца, а митра на голове казалась нимбом. Его появление мгновенно преобразило атмосферу. Суетливый Кирилл замер, Иван Петрович выпрямился еще больше, а Отец Даниил опустил взгляд, склонив голову в глубоком поклоне. Владыка шел медленно, опираясь на посох, его движения были полны достоинства и спокойствия. Его взгляд, глубокий и проницательный, казалось, видел не только внешнюю оболочку, но и самые потаенные уголки душ.

Владыка Серафим подошел к автобусу, затем обернулся к собравшимся. Его лицо, изборожденное морщинами, светилось внутренней мудростью и добротой. «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», – начал он, и его голос, низкий и бархатистый, наполнил пространство, словно древний напев. Он поднял серебряный кропило, и капли святой воды, отражая солнечные лучи, полетели в воздух, оседая на лицах, одежде, на старом автобусе.

Отец Даниил почувствовал, как прохладные капли коснулись его лба, словно легкое прикосновение благодати. Он закрыл глаза, впитывая этот момент, чувствуя, как уходит всякая тревога, оставляя лишь чистоту и решимость. Это было не просто благословение пути, но и благословение души, ее готовности к испытаниям и открытиям.

Иван Петрович, несмотря на свою внешнюю суровость, тоже принял святую воду с неподдельным уважением. Он не был человеком демонстративной набожности, но глубоко почитал традиции и верил в силу духовного начала. Капли воды на его лице были словно невидимый щит, обещающий защиту в пути.

Мария, с благоговением склонив голову, ощутила, как святая вода омывает ее, придавая сил и надежды. Она верила, что эта экспедиция – не просто поиск артефактов, но и путешествие к истокам веры, к глубинам человеческого духа.

Баба Нюра, крестясь широким жестом, пробормотала: «Господи, благослови! И сохрани нас, грешных». Для нее это было привычное, но от этого не менее значимое действие, освящающее любое начинание.

Кирилл же, увлеченный своим репортажем, пытался поймать момент. Он вытянул руку со смартфоном, стараясь снять Владыку Серафима в полный рост, как тот кропит святой водой. Его глаза были прикованы к экрану, а не к лицу архипастыря. Он хотел, чтобы его подписчики увидели все, не пропустили ни одной детали. Он сделал шаг назад, потом еще один, пытаясь найти идеальный ракурс, чтобы вместить в кадр и Владыку, и «Ласточку», и всю группу.

И вот тут-то и случилось непредвиденное. Под ногами Кирилла оказалась небольшая, но коварная лужа, оставшаяся от утреннего дождя. Она была неглубокой, но достаточно широкой, и ее поверхность, отражая небо, обманчиво сливалась с сухим асфальтом. Кирилл, поглощенный съемкой, не заметил ее. Нога его поскользнулась на мокром краю, он потерял равновесие. Раздался вскрик, затем глухой шлепок, и Кирилл, неловко взмахнув руками, рухнул на колени прямо в середину лужи. Смартфон, вылетевший из его рук, описал дугу и с сочным «плюхом» погрузился в воду.

Наступила неловкая тишина. Все вздрогнули от неожиданности. Кирилл, мокрый, с растрепанными волосами, поднял голову. Его лицо было выражением чистейшего шока и немого отчаяния. Он смотрел на свой телефон, который теперь лежал на дне лужи, пуская редкие пузырьки воздуха, словно испуганная рыбка. Его модный костюм был безнадежно испачкан грязью.

Владыка Серафим, казалось, даже не дрогнул. Его взгляд был спокойным и понимающим. Отец Даниил поспешил на помощь Кириллу, протягивая ему руку. Иван Петрович лишь неодобрительно покачал головой, но в его глазах мелькнула искорка невольной улыбки.

Первым нарушил молчание Матвей. Он подошел к луже, внимательно посмотрел на телефон, затем перевел взгляд на Кирилла, который все еще сидел, как побитый воробей. «Эх, Кирилл Кириллыч,» – протянул Матвей, его голос был полон добродушия. – «Вот это, брат, добрый знак. Очень добрый.»

Кирилл, наконец, поднялся с помощью Отца Даниила, отряхиваясь и пытаясь осмыслить слова водителя. «Какой же это знак, Матвей? Я же… я же телефон утопил! Весь контент пропал! Мои подписчики… это же катастрофа!» – в его голосе звучала неподдельная паника.

Матвей подошел к нему, положил свою большую, мозолистую руку на плечо Кирилла. «Катастрофа, говоришь? А я тебе скажу – благословение это. Самое настоящее. Вот ты все снимал, все показать хотел. А Господь взял да и показал тебе, что не в камере истина. Не в экране. Не в этих ваших… как их там… лайках. Истина – она вот тут,» – Матвей приложил руку к сердцу Кирилла, – «и вокруг нас. В каждом листочке, в каждом облаке, в каждом слове Владыки. А телефон твой… он теперь смирению учить будет. От суеты отстранит. От лишнего. Чтобы ты глазами смотрел, а не через стеклышко. Душой чувствовал, а не через фильтр.»

Владыка Серафим кивнул, подтверждая слова Матвея. «Истинно так, чадо,» – произнес он мягко. – «Иногда Господь отнимает малое, чтобы даровать большее. Отвлечение от мирской суеты – первый шаг на пути к сосредоточению. К тому, чтобы услышать тихий голос своей души и голос Божий.»

Отец Даниил, стоявший рядом, задумчиво кивнул. Слова Матвея и Владыки Серафима глубоко отозвались в его сердце. Он сам порой боролся с искушением внешнего, с желанием казаться, а не быть. Этот случай с Кириллом был наглядным уроком для всех.

Кирилл, сначала ошеломленный, затем смущенный, а теперь и немного пристыженный, медленно опустил голову. Он посмотрел на свой утонувший телефон, затем на мокрые колени, на лица людей вокруг. Впервые за долгое время он не думал о подписчиках, о просмотрах, о хайпе. Он думал о словах Матвея, о взгляде Владыки. Что-то внутри него, привыкшее к постоянному шуму и мельканию, вдруг затихло. В этой тишине он услышал себя, свои настоящие чувства – неловкость, растерянность, но и какое-то странное, непривычное облегчение. Словно тяжелый груз свалился с его плеч.

«Значит… это к добру?» – пробормотал он, поднимая глаза на Матвея.

«К самому доброму,» – улыбнулся Матвей. – «Теперь ты свободен. Иди, умойся, а там и в путь. Ласточка ждет.»

Владыка Серафим еще раз окропил группу, затем произнес заключительную молитву, благословляя их на дальний путь, на поиски истины, на служение Господу. Его слова, полные мудрости и любви, окутали каждого, словно невидимый покров.

«С Богом!» – произнес Владыка, и его голос, теперь уже более громкий, прозвучал как напутствие.

Отец Даниил, чувствуя прилив сил, повернулся к автобусу. Иван Петрович уже занял свое место. Мария и Баба Нюра, прихватив последние сумки, тоже направлялись к двери. Кирилл, все еще немного помятый, но уже без прежней суеты, молча подошел к «Ласточке». Он не стал пытаться спасти свой телефон – он просто оставил его там, в луже, как символ прежней жизни, которую он теперь оставлял позади.

Матвей, с улыбкой похлопав Полкана по лохматому боку, занял водительское кресло. Огромный пес, словно понимая, что пришло время, грациозно запрыгнул в автобус и улегся у ног водителя. Матвей повернул ключ. Старый двигатель, словно проснувшийся после долгого сна, чихнул, закашлялся, но затем ровно и мощно заработал, наполняя воздух гулом. «Ласточка» дрогнула, готовясь к полету.

Отец Даниил последний раз оглянулся на монастырские стены, на Владыку Серафима, который все еще стоял, благословляя их удаляющийся силуэт. В его душе царил покой, смешанный с предвкушением неизведанного. Путь начался. Путь, который обещал быть не только географическим, но и духовным, путем к небесам, проложенным через земные испытания.

Глава 6. Первые километры

Автобус, грузный и добродушный, словно древний кит, медленно выплывал из объятий города. За его спиной таяли огни многоэтажек, растворяясь в предрассветной сини, что еще не успела обернуться полноценным утром. Каждое колесо, казалось, отмеряло не просто километры, но и отрезки привычной жизни, оставляя их позади, как отработанные ступени ракеты, устремленной к неведомым далям. Внутри, несмотря на ранний час, царило оживление, смешанное с легкой нервозностью и предвкушением.

Матвей, крепко сжимавший руль, вел машину уверенно, словно автобус был продолжением его собственного тела. Его взгляд, привычный к долгим дорогам, скользил по шоссе, а губы время от времени шевелились, напевая что-то неразборчивое, но мелодичное. Рядом с ним, на отдельном сиденье, свернувшись в лохматый клубок, дремал Полкан, лишь изредка поводя ухом на особенно резкий поворот или скрип подвески.

За спиной водителя, в салоне, каждый из путников устраивался по-своему. Кирилл, чья душа еще не до конца оправилась от купания смартфона в придорожной луже, тем не менее, уже достал запасной гаджет. Он то и дело поднимал его к окну, пытаясь поймать первые лучи солнца, пробивающиеся сквозь редкие облака, и найти ракурс для «истории» в социальных сетях. Его пальцы нервно скользили по экрану, ища вдохновения в мелькающих за окном пейзажах, которые пока еще были слишком обыденными для его требовательного вкуса. Он вздыхал, вспоминая слова Матвея о смирении, и морщился – смирение, как ему казалось, плохо сочеталось с миллионными просмотрами.

Мария сидела чуть поодаль, прижавшись к стеклу. Ее взгляд не был прикован к экрану телефона, он впитывал в себя каждый оттенок уходящего города, каждую деталь сменяющегося ландшафта. В ее глазах, обычно спокойных, читалась глубокая задумчивость. Она не просто смотрела, она анализировала, сопоставляла, словно уже сейчас пыталась увидеть в этих первых километрах нечто большее, чем просто дорогу. Для нее это путешествие было не просто экспедицией, а погружением в историю, в слои времени, которые могли бы раскрыть тайны древних икон. Она представляла себе, как будут выглядеть леса, реки, деревни, сквозь которые когда-то пробирались ее предшественники, неся свет веры и искусства.

Баба Нюра, расположившись на сиденье, которое, казалось, было создано специально для нее, уже успела развернуть небольшой узелок с припасами. Оттуда доносился тонкий аромат свежей выпечки и травяного чая. Она ворчала себе под нос что-то о дорожных тяготах и молодых, что «ничего не понимают в настоящей еде», но ее глаза светились добротой. Она уже прикидывала в уме, что приготовить на первую остановку, как накормить эту разношерстную компанию, чтобы никто не остался голодным. Для нее забота о теле была не менее важна, чем забота о душе.

Отец Даниил, в своей несколько помятой рясе, сидел рядом с Иваном Петровичем. В его руках был небольшой молитвослов, переплетенный в потемневшую кожу. Он старался не привлекать к себе внимания, погруженный в свои мысли, в свои молитвы. Его лицо, обычно открытое и немного наивное, сейчас было сосредоточенным, почти строгим. Он чувствовал на себе тяжесть ответственности, возложенной Владыкой Серафимом, и понимал, что это путешествие станет для него не только поиском, но и испытанием веры, смирения и терпения. Каждое движение автобуса, каждый поворот казались ему частью предначертанного пути, и он искал в этом движении божественный промысел.

Иван Петрович, напротив, был полон земной энергии. Его взгляд, острый и цепкий, словно у старого вояки, осматривал салон, фиксируя каждую деталь. Он чувствовал себя капитаном корабля, взявшим на борт разношерстную команду, и теперь его главной задачей было установить порядок и дисциплину. Он вытащил из портфеля потертый блокнот и карандаш, готовый к бою с хаосом, который, как он знал по своему военному опыту, был первым врагом любой экспедиции.

«Внимание, господа!» – голос Ивана Петровича, привыкший к командным интонациям, прозвучал неожиданно громко в еще сонном салоне. – «Поскольку наше предприятие обещает быть долгим и непростым, нам необходимо установить четкий регламент. Без дисциплины, как известно, даже самые благородные начинания обречены на провал».

Кирилл оторвался от телефона, Мария вопросительно подняла бровь, Баба Нюра неодобрительно хмыкнула, а отец Даниил вздрогнул, прервав свою внутреннюю молитву.

«Предлагаю начать с графика дежурств», – продолжил Иван Петрович, обведя всех взглядом. – «У нас есть кухня, у нас есть общий быт. Кто-то должен отвечать за порядок, за приготовление пищи, за обеспечение безопасности. Предлагаю разбить нас на пары. Например, один день дежурит отец Даниил с Марией, следующий – Кирилл с Бабой Нюрой, и так далее. Матвей освобождается от дежурств, как водитель, его задача – дорога. Полкан, разумеется, вне очереди».

Баба Нюра возмущенно фыркнула: «Это что же это получается, Иван Петрович? Я, значит, и так всю дорогу вам кашеварю, а теперь еще и полы драить должна? Да я старая женщина, мне и так нелегко!»

«Баба Нюра, – терпеливо, но твердо ответил Иван Петрович, – речь идет о дежурстве по общему быту. Посуда, уборка в автобусе, поддержание чистоты на стоянках. Готовка – это ваша епархия, и в этом вам никто не смеет перечить. Но и помощь вам нужна, не так ли?»

«Помощь – это одно, а дежурство – совсем другое», – проворчала Баба Нюра, но в ее голосе уже слышалось некое примирение.

Кирилл, который только что пытался снять видео с облаками, тут же возмутился: «Дежурство? Но у меня же контент! Я должен снимать, вести трансляции, это же моя работа! А вдруг я пропущу что-то важное из-за того, что буду мыть посуду?»

Иван Петрович посмотрел на него с нескрываемым удивлением. «Молодой человек, в экспедиции все равны. И ценность вашего контента, как вы изволили выразиться, не выше ценности чистоты и порядка. Возможно, именно дежурство даст вам уникальный ракурс для ваших трансляций. Представьте: „Блогер моет посуду в глуши тайги! Уникальный опыт!“ – это же золотая жила для ваших подписчиков!»

Кирилл на секунду задумался, и в его глазах мелькнул огонек интереса. «Ну, если так посмотреть…»

Мария, до этого молчавшая, подала голос: «Я готова дежурить. Мне не привыкать к работе руками, а порядок важен для концентрации». Ее спокойный, уверенный тон сразу внес нотку серьезности в обсуждение.

Отец Даниил, почувствовав, что его очередь высказаться, неловко поправил рясу. «Я тоже, конечно, готов. Любое послушание, которое будет полезно для общего дела, я приму с радостью. Если смогу помочь в чем-то, кроме чтения молитв, буду только рад».

Иван Петрович удовлетворенно кивнул. «Отлично. Значит, так: в первый день, когда мы будем обустраиваться на ночлег, дежурят Мария и отец Даниил. Их задача – помочь Бабе Нюре с ужином, разбить лагерь, если потребуется, и следить за общим порядком. На следующий день – Кирилл и Баба Нюра. И так далее. График я составлю и вывешу в салоне. Вопросы?»

Вопросов больше не последовало, но в воздухе повисла атмосфера легкого недовольства, смешанного с пониманием неизбежности. Иван Петрович, довольный достигнутым компромиссом, вернулся к своим записям.

Автобус, тем временем, уже оставил позади последние поселки, и дорога стала уже. По обе стороны начали подниматься стены леса, еще редкого, но уже предвещающего настоящую тайгу. Солнце, наконец, полностью взошло, заливая салон мягким, золотистым светом.

Отец Даниил, воспользовавшись затишьем, вновь раскрыл молитвослов. Он чувствовал, что сейчас, как никогда, им всем нужна духовная поддержка. Дорога предстояла долгая, и искушения, как он знал, подстерегали на каждом шагу. Он начал читать акафист Пресвятой Богородице, его голос, поначалу тихий, постепенно наполнился силой и искренностью. Слова молитвы, древние и вечные, начали разливаться по салону, смешиваясь с ровным гулом двигателя.

«Радуйся, Еюже радость возсия…» – начал он, и его голос, чистый и проникновенный, казалось, обволакивал каждого, предлагая утешение и покой.

Не успел он закончить первое «Радуйся», как Баба Нюра, потянувшись к своему узелку, нарушила тишину: «Отец Даниил, а когда мы обедать будем? В животе уже урчит, словно медведь проснулся. До обеда-то еще далеко, а я уж с утра на ногах, да и дорога тряская…»

Отец Даниил сбился, его щеки слегка порозовели. Он опустил молитвослов, взглянул на Бабу Нюру, которая смотрела на него с невинным ожиданием. «Баба Нюра, мы только выехали. Обед будет, когда придет время, не беспокойтесь. Сейчас я читаю акафист…»

«Акафист, оно, конечно, хорошо», – не унималась Баба Нюра, – «но желудок-то не молится. Он своего требует. Может, хоть перекус какой? А то так и до обморока недалеко, а кто тогда вам борщ варить будет?»

Отец Даниил улыбнулся, понимая, что спорить бесполезно. «Хорошо, Баба Нюра. Перекус будет. Но дайте мне хотя бы пару молитв дочитать». Он снова поднял молитвослов.

«Радуйся, Еюже радость возсия…» – начал он снова, пытаясь вернуть прежний настрой.

На этот раз его прервал Кирилл. «Отец Даниил, а вот вы говорите про небесную навигацию. А как это вообще работает? То есть, вы по звездам ориентируетесь? А если облачно? Это же не очень надежно для современной экспедиции, правда?»

Отец Даниил снова опустил книгу. Его взгляд скользнул по Кириллу, затем по Марии, которая слушала с любопытством. «Кирилл, небесная навигация – это не только про звезды. Это про путь, который мы избираем, про ориентиры, которые помогают нам не сбиться с истинного пути. Это и духовный поиск, и вера в Промысел Божий, который ведет нас. А звезды, конечно, тоже важны. Но об этом позже. Сейчас я хотел бы продолжить акафист».

Кирилл кивнул, но было видно, что его мысли уже блуждают вокруг потенциального контента: «Небесная навигация: древние секреты или современный миф?»

Отец Даниил, тяжело вздохнув, снова поднял молитвослов. Он чувствовал, как земные заботы, словно невидимые нити, тянут его вниз, отвлекая от возвышенного. Но он знал, что именно в этом и заключается его служение – быть между небом и землей, примирять духовное с мирским.

«Радуйся, Еюже радость возсия…» – его голос стал чуть громче, словно он пытался утвердить духовное присутствие в салоне автобуса.

Иван Петрович, до этого погруженный в свои записи о дежурствах, оторвался от блокнота. «Отец Даниил, а вы уверены, что мы едем по верному пути? Матвей, ты точно помнишь, куда нам сворачивать? Дорога-то уже совсем узкая стала, не заблудимся ли?»

Матвей, не отрывая взгляда от дороги, пробасил: «Не беспокойтесь, Иван Петрович. Мой автобус знает эти дороги как свои пять пальцев. А если и заблудимся, так это только к лучшему – новые места увидим. Но не заблудимся».

Отец Даниил, в который раз опустив молитвослов, почувствовал, как легкая улыбка тронула его губы. Он понял, что сегодня акафисту не суждено быть прочитанным целиком. Его духовное устремление постоянно натыкалось на стену земных нужд, вопросов и сомнений. Но, может быть, именно в этом и заключалась истинная навигация – не только в умении видеть звезды, но и в способности не терять терпения, отвечая на самые простые, самые человеческие вопросы.

Он закрыл молитвослов, аккуратно положил его на колени. «Хорошо, друзья мои. Давайте сделаем небольшой перерыв для перекуса. Баба Нюра, что у вас там вкусненького?»

Баба Нюра тут же оживилась, ее лицо расцвело. «Ох, вот это другое дело! У меня тут пирожки с капустой, да с картошкой, да с яблоками! И чай травяной, горячий, для души!»

В салоне тут же запахло домашним уютом. Кирилл уже достал телефон, чтобы снять «распаковку» пирожков в автобусе, Мария с интересом наблюдала за Бабой Нюрой, а Иван Петрович удовлетворенно кивнул, словно перекус тоже был частью его тщательно разработанного плана.

Отец Даниил посмотрел в окно. Лес сгущался, становясь все более плотным и таинственным. Впереди лежала неизведанная дорога, полная приключений, испытаний и, возможно, чудес. И он понял, что его небесная навигация будет заключаться не только в молитве, но и в умении быть рядом с этими людьми, слышать их, понимать их простые нужды и, сквозь все земные преграды, вести их к свету. Первые километры были пройдены. Путешествие только начиналось.

Глава 7. Тень позади

За спиной у мира, там, где свет дня уступает место теням старых лавок и пыльных витрин, Борис чувствовал себя как рыба в воде. Его кабинет, забитый до отказа артефактами чужих историй, был не просто рабочим местом, а крепостью, выстроенной из чужих амбиций и забытых сокровищ. Тусклый свет антикварной лампы, отбрасывавший причудливые тени на резные фигуры и потемневшие от времени холсты, лишь подчеркивал хищный блеск в его глазах. Он не был человеком, который верил в случайности. Каждая ниточка, каждый слух, каждый шепот в его мире имел вес золота, а порой и больше.

На массивном, инкрустированном бронзой столе лежал распечатанный лист. Небрежно брошенный, но от этого не менее значимый, он содержал информацию, которая заставила жилы на висках Бориса пульсировать. Это был не просто маршрут. Это был ключ. Ключ к тому, что он искал годами, но что всегда ускользало, прячась за завесой легенд и благочестивых сказок.

Скит. Потерянный, забытый, затерянный в глуши, но, по слухам, хранивший нечто бесценное. И вот теперь, благодаря своим многочисленным связям и умению вытягивать информацию из самых неожиданных источников, Борис знал, что группа энтузиастов, ведомая каким-то наивным священником, направляется именно туда. Он усмехнулся. Эти люди, с их верой и идеалами, были для него лишь пешками в большой игре, которую он вел всю свою жизнь.

Информация просочилась к нему по каналам, которые он выстраивал десятилетиями. Случайная фраза, оброненная кем-то в полумраке дорогого ресторана, намек от одного из его агентов, что отслеживал перемещения ценностей, даже обрывок разговора, подслушанный его осведомителем в епархии – все это, как кусочки мозаики, сложилось в единую, четкую картину. Карта скита, о которой шептались лишь избранные, теперь, похоже, оказалась в руках этих чудаков. И, что самое главное, они искали не просто развалины, а определенную икону. Ту самую, что, по легенде, обладала не только духовной, но и, что гораздо важнее для Бориса, колоссальной материальной ценностью.

Он поднялся, его движения были резкими и точными, как у хищника, готовящегося к прыжку. В его мире не было места сантиментам. Была лишь цель. И эта цель теперь обрела четкие очертания. Икона. Она должна стать его. Не какой-то там церкви, не какому-то там Владыке, и уж тем более не этому молодому, нелепому священнику, который, судя по донесениям, больше заботился о расписании обедов, чем о реальных опасностях.

Борис взглянул на часы. Время не ждало. Он уже знал, что группа выдвинулась из города. Их старый, громоздкий автобус был слишком медленным, слишком заметным. Это давало ему преимущество. У него был план, выверенный, как банковская операция.

Он вышел из кабинета, оставив за собой полумрак и запах старой бумаги. В коридоре его ждал помощник – человек без имени, без лица, лишь функция, исполняющая его приказы с безупречной точностью.

– Машина готова? – Голос Бориса был низким, почти рычащим. – Готова, Борис Игнатьевич. Полный бак, спутниковая связь, – ответил помощник, его тон был лишен всяких эмоций.

Черный внедорожник ждал у входа. Не просто автомобиль, а инструмент. Мощный, быстрый, способный проглотить километры бездорожья, не моргнув фарой. Борис опустился на кожаное сиденье, ощущая привычную тяжесть руля в своих руках. Он любил эту машину. Она была продолжением его самого – бескомпромиссная, целеустремленная, не знающая преград.

Мотор взревел, выплевывая клуб дыма в вечерний воздух. Фары пронзили темноту, разрезая ее, как нож масло. Городские огни быстро таяли в зеркале заднего вида, уступая место бесконечной ленте шоссе. Борис не чувствовал усталости, лишь обостренное предвкушение. Он ехал не просто за иконой, он ехал за подтверждением своей власти над миром, над судьбами, над верой.

В его голове уже выстраивалась четкая схема. Эти «праведники» будут двигаться медленно, отвлекаясь на свои молитвы и бытовые нужды. Он же, Борис, будет двигаться быстро, обгоняя их, вычисляя их остановки, их слабые места. Он не собирался вступать с ними в открытую конфронтацию. Это было бы слишком грубо, слишком шумно. Его методы были тоньше, изящнее. Он планировал перехватить икону до того, как она достигнет любой церкви, любой освященной земли. В его представлении, священные артефакты были всего лишь товаром, а храмы – лишь складами, где этот товар временно хранился.

Он представил себе отца Даниила – молодого, немного наивного, как ему докладывали. Легкая добыча. Эти люди, живущие в своем мире духовности, были совершенно беспомощны перед реальными хищниками. Борис усмехнулся. Он видел их насквозь. Их вера, их принципы – все это было лишь хрупкой скорлупой, которую он легко разобьет.

Дорога уходила вдаль, черная лента под светом фар. Ночь сгущалась, звезды рассыпались по бархату неба, но Борис не замечал их красоты. Его взгляд был прикован к дороге, его мысли – к цели. Он был тенью, скользящей за светом, ожидающей своего часа. Он был охотником, и его добыча, наивно полагавшая, что движется к свету, на самом деле приближалась к его ловушке.