Плен. Пять дней, которые сделали меня

Медицинская роба, фиксирующаяся за счет липучки на шее, прикрывает тело спереди, но не имеет задней части. Поэтому ничто не мешает моему взгляду оценивать ту хохлому, в которую превращена моя спина.

На ум приходят недавние слова Шаца, убеждавшие, что все на самом деле не так страшно, как я себе представляю, испытывая боль. Но прямо сейчас не могу с этим согласиться.

Красные рубцы. Синие гематомы. Зеленка. Пластыри, прикрывающие зашитые разрывы кожной ткани.

Жутко. Всхлип рождается глубоко внутри и вырывается помимо воли. Но сжав зубы, быстро заставляю себя успокоиться.

Стоп! Мне нельзя нервничать.

Нельзя.

Ради малыша.

Ради себя и собственного выздоровления.

Ради того, чтобы твари, сделавшие со мной это, никогда не могли подумать, что меня сломали и чего-то добились.

Нет. Не сломали. Не добились.

К дьяволу их! Они сдохнут. А я выживу. И буду счастлива.

Я сильная. Я со всем справлюсь. И спина у меня заживет.

А рубцы.

А рубцы пусть. Может, со временем что-нибудь придумаю. А если нет, то тоже не велика потеря. Подумаешь, в открытых купальниках больше ходить не смогу, да и мужчине будет неприятно на такую меня сзади смотреть…

Значит, пусть не смотрит. Сдался мне тот мужчина. Обрываю заполошные мысли, делая глубокие вдохи и выдохи.

Господи, вот зачем я вообще о последнем думаю?

Вновь повернувшись к раковине, некоторое время держу руки под проточной водой, успокаиваясь и отпуская все дурное из мыслей, а затем направляюсь на выход. Голову немного ведет, поэтому иду, придерживаясь за стену, а распахнув дверь, решаю не рисковать и обращаюсь к медсестре:

– Рита, кажется, я немного переусердствовала. Поможете мне дойти до кровати?

– Я помогу.

Резко поворачиваю голову в сторону окна и встречаюсь с голубыми глазами, которые уже сегодня видела. Видела в собственных грезах.

– Александр?

К счастью рука, которой опираюсь на стену, не дергается и не создает катастрофу с падением. Ноги действительно дрожат от усталости. И воздух, к счастью, поперек горла не застревает. Разве что сердце чуть-чуть сбивается с ритма и слегка теплеют щеки.

Но все это не столь страшно. Все-таки недоумение оправданно.

Откуда он здесь?

Ничего не понимаю.

Но как бы меня не шокировало неожиданное появление мужчины, помощь его принимаю с благодарностью. Безопасность моего малыша на первом месте.

ГЛАВА 9

МАРИЯ

– Здравствуй, Оля, – голос Платонова звучит ровно.

Внешне он тоже спокоен. Или очень натурально создает видимость, что для него вполне естественно. С его должностью и статусом невозмутимость – первостепенная надобность. Заместитель начальника уголовного розыска, подполковник, а не какой-то там хухры-мухры.

Попробуй-ка в таком высоком чине выказать лишние эмоции, когда постоянно на виду и имеешь дело с бандитами и преступниками высокого ранга. Да они тут же сочтут их за слабость и накинутся, желая сожрать. Поэтому неудивительно, что покер-фейс – его всё. Въевшаяся с годами привычка.

И всё же странно видеть подобное спокойствие у того, кто еще недавно фонтанировал чувствами. Улыбался, хохмил, подкалывал. А уж как в постели себя вел…

Ну да, тогда, в нашу единственную случайную ночь, он не знал, кто я такая. Был самим собой, без купюр. И явно не рассчитывал на новую встречу.

Судьба распорядилась иначе. Свела вновь. И по всему выходит, что мой случайный любовник от этого нежданчика не в восторге.

Еще бы, наличие невесты и его недавнюю помолвку никто не отменял.

А тут я. Не только подруга его сестренки Ирины, не только та, кто вместе с ней был похищен и находился в плену, но и яркое напоминание об измене.

А может, и не яркое. Может, он уже обо всем забыл. И сейчас будет требовать, чтобы и я тоже забыла, ни на что не рассчитывала и никоим образом не напоминала о произошедшем. И, главное, никому об этом не рассказывала.

Может такое быть?

Да, вполне вероятно.

Как же всё запуталось, боже ты мой.

Были бы силы и соответствующее настроение, обязательно поразмышляла бы над всем этим подольше. Но, к сожалению или к счастью, усталость одолевает все сильнее, организм с каждой минутой, что остаюсь на ногах, слабнет все больше и желание разгадывать шарады и тайные помыслы мужчины, по странному стечению обстоятельств оказавшемуся в эту минуту в моей палате, испаряется как влага под солнцем.

Не до того пока…

Дожидаюсь, когда Платонов приблизится, и без зазрения совести опираюсь на подставленное им крепкое плечо. Что бы Александр не испытывал по отношению ко мне, как бы не злился на ситуацию, уверена, что вреда сию минуту не причинит. Поможет.

Так и происходит. Мужские руки бережно, но надежно обхватывают меня за бока в районе талии, придерживают, чтобы не оступилась, и предусмотрительно не касаются поврежденных участков тела.

Мысленно благодарю его за заботу и всё же не удерживаюсь от комментария, когда удается перехватить темнеющий взгляд, направленный на раненную спину.

– Жуткое зрелище, – произношу с усмешкой. – Лучше не смотреть.

Я не ищу его жалости, не хочу ее видеть во вдруг оживших глазах. Поэтому, опускаясь на кровать, сажусь чуть боком и отклоняюсь назад.

Зачем лишний раз светить уродством? Впрочем, от той красивой меня, которую он лицезрел в тире семь недель назад, мало что осталось, как не повернись.

– Всё заживет, Оля, – голос Александра звучит ровно, но я успеваю заметить, как сильно в этот момент сжимаются его кулаки.

Злится. Зато не жалеет. И это к лучшему.

– Конечно. Я тоже так думаю, – соглашаюсь, не собираясь развивать неприятную тему, и интересуюсь тем, что действительно важно. – А ты здесь что делаешь?

– Пришел поговорить.

Ответ звучит без пауз, будто мой вопрос не требует размышлений. А его появление в моей палате – самое естественное, что может происходить.

Поговорить…

Повторяю про себя его слова и киваю.

Что ж, в принципе, логично. Наше с Митиной похищение и плен – есть уголовное преступление. И Платонов точно не мог остаться в стороне. Ни как уполномоченное должностное лицо, курирующее подобные нарушения закона. И уж точно ни как брат, любящий двоюродную сестру сильнее, чем некоторые любят родных.

Глупо даже думать, что Александр мог спихнуть расследование на подчиненных и самоустраниться. Нет. Он – точно не мог.

Даже мало его зная, понимаю, что этот мужчина ни перед чем не остановится, когда задето его личное. Землю носом рыть будет, если потребуется, но найдет всех мудаков до единого, кто причастен к жестокому обращению с его обожаемой родственницей. Найдет и накажет.

– Тебе нужны показания, – прихожу к выводу, наконец, складывая два плюс два, и заметно успокаиваюсь.

Его появление напрямую связано с расследованием, а не со мной, как таковой, и моим интересным положением. Да и откуда бы он мог узнать то, про что я сама узнала чуть больше часа назад?

Нет. Не мог. Это невозможно.

Поэтому прочь волнения и…

– Нет, Оля. Я здесь не поэтому, – рушит мои идеальные доводы Платонов. – Хотя об Аль Мади и его псах, которые тебя держали в плену, мы тоже обязательно поговорим.

Не поэтому…

В горле пересыхает. Неосознанно размыкаю губы, делая вдох через рот, и уточняю сипло, ощущая прокатывающуюся по телу дрожь:

– А почему тогда?

– Ты беременна.

Утверждение. Не вопрос.

Платонов стоит на том же месте, где стоял, – в двух шагах от меня, – но складывается ощущение, будто он приближается вплотную и надо мной нависает.

Что удивительно, безразличия и пустоты на его лице больше нет.

Голубые глаза сужены в щелки. Бицепсы, трицепсы и другие стальные выпуклости напряжены. Не мужик, а бронепоезд без тормозов. Того гляди раздавит. Пусть не собой самим, так мощной аурой, которая бетонной плитой в больничную койку вжимает.

– Да, врач мне только что об этом сообщил, – выталкиваю слова охрипшим горлом.

Не вижу смысла скрывать правду. Да и не собиралась изначально. Лишь думала повременить хоть пару дней, чтобы чуть-чуть оклематься. А уж потом говорить.

Но раз вышло иначе, и Александр уже в курсе, что наша единственная ночь имела последствия, то и ладно. У него есть право знать. Как у будущего отца.

Впрочем, у него также есть право отказаться от почетной роли папы и от того, кого я ношу под сердцем. Да, он имеет право самоустраниться, ведь не планировал этого ребенка. Он его не хотел. Он даже не собирался хотя бы еще раз со мной встречаться.

Я отлично помню его последние слова, сказанные перед тем, как он закрыл за мной дверь.

А у меня нет никаких прав на него обижаться.

– То есть… ты не знала?

Новый вопрос удивляет, но я даю на него ответ.

– Нет. Не знала.

– И что делать собираешься?

Смотрю в упор и не моргаю.

А если он сейчас скажет, что я должна прервать беременность? Если станет настаивать или того хуже – требовать?

Кто знает, что там у него за невеста? Может, принципиальная и иначе создаст ему проблемы, не выйдет за него замуж. А он ее так любит, что пойдет на всё.

Или Платонова самого переклинит, что он не хочет иметь со мной ничего общего, что я не подхожу на роль той, кому положено воспитывать его ребенка? Что я стану его шантажировать, когда рожу? Да и вообще отпрыски на стороне – моветон.

Да мало ли что ему взбредёт в голову, чтобы лишить меня моего сокровища…

Нет… не поддамся ни на какие уговоры, угрозы, ультиматумы. Скорее, сама создам такие проблемы, что мало не покажется. Всё сделаю, чтобы только от меня отстали.

Накрутив себя до покалывания в груди, складываю руки на животе, задираю подбородок и произношу так, будто меня уже толкают на что-то гнусное:

– В перспективе – рожать, а на данном этапе отстреливать всех желающих предложить мне аборт.

– Отстреливать, значит? – двигает челюстью Платонов, явно вспоминая наше знакомство в тире и мои девять из десяти попаданий «в яблочко».

– Да, – киваю серьезно. – Уверена, не промахнусь.

От напряжения уже потряхивает. А еще от бурной фантазии, которая, не жалея, подкидывает мне варианты развития событий, одно страшнее другого.

Жду, что Александр рассмеется. Назовет наивной дурочкой, которую он одним пальцем легко прищелкнет, если захочет. Но ошибаюсь.

Мужчина всего лишь хмыкает и четко произносит:

– Пожалуй, я тоже уверен.

ГЛАВА 10

МАРИЯ

– Ты еще о чем-то хотел поговорить? – спрашиваю, когда тишина в палате становится невыносимой, а нечитаемый взгляд Платонова, кажется, просверливает меня насквозь.

Господи, он так пристально смотрит, будто в черепную коробку пробраться планирует и увидеть все мои грехи бывшие и будущие. А после непременно разобрать их на составляющие и вынести приговор. Виновна или нет. Достойна или не совсем.

С одной стороны, отлично его понимаю. Новость о беременности для него шокирующая. С другой, все мы взрослые люди и то, что осечки бывают даже у презервативов, должны понимать.

– Да, – соглашается мужчина, продолжая сканирование голубыми лазерами. – Но сначала ответь, как ты себя чувствуешь? Может, врача позвать? Или помочь прилечь?

Чувствую я себя откровенно неважно, для первого раза после трехдневного беспробудного сна – активности более чем достаточно, но при этом отчетливо понимаю: если мы не поговорим сейчас, не озвучим друг другу основные моменты, беспокоящие нас обоих, я себя позже в одиночестве так накручу, что мама не горюй.

Нет уж, щадящий вариант мне больше подходит. Поэтому – разговор. И никак иначе.

– Очень устала, – признаюсь, не собираясь строить из себя супергероиню, которой не являюсь. – Но это нормально в сложившейся ситуации, не волнуйся. Шац, мой лечащий доктор, меня сегодня уже осматривал и сказал, что силы будут прибывать постепенно. Слишком большой стресс получил организм. На восстановление нужно время.

– Время… понял.

Серьезно кивает Александр. И я, как китайский болванчик, повторяю за ним этот жест. Вот же… аура властности, будь она неладна.

– Может, тогда все-таки ляжешь?

Новое предложение Платонова тоже встречаю отказом.

– Нет. Позже. Еще немного посижу, – качаю головой, перехватывая его взгляд, направленный на ту самую огромную подушку, и прежде, чем он вновь что-нибудь надумает, прошу. – Налей мне, пожалуйста, морса. Графин на столе.

– Конечно. Сейчас сделаю.

Мой гость разворачивается, чтобы выполнить просьбу, а я беззвучно выдыхаю. Без давящего внимания становится заметно легче.

Странное дело, но, отлично понимая, кто находится передо мной, чувствую себя не в своей тарелке. Будто в закрытом помещении наедине с чужаком сижу, а не с мужчиной, который дарил удовольствие всю ночь и заделал мне ребенка.

– Держи.

Вернувшись, Платонов подает мне наполненный на две трети стакан и не отходит, освобождая личное пространство, а остается рядом. При этом внимательно смотрит, как я пью глоток за глотком, а затем так же молча забирает опустевшую посуду.

– Достаточно или еще?

– Нет, больше не нужно, спасибо, – благодарю и решаю начать разговор первой. – Александр, давай я сразу обозначу ключевые моменты, чтобы облегчить нам обоим понимание ситуации и сэкономить время.

Не люблю ходить вокруг да около. К тому же, уверена, у такого высокопоставленного лица масса куда более важных дел и необходимость присутствовать в сотне мест одновременно, вместо того чтобы терять время здесь. Да и мне, честно говоря, хотелось бы поскорее остаться одной.

– Я тебя слушаю, Оля. Говори, – дает добро Платонов, отходя к окну и опираясь тем, что пониже спины, на подоконник.

Делаю мысленную пометку, что кое-кто тоже предпочитает конструктив. Знакомый метод действий.

– Тогда начну по порядку, – дергаю губы в подобии улыбки и сосредотачиваю внимание на противоположной от себя стене. Так мне легче не сбиваться, а это сейчас главное. – Первое, наша встреча в тире была случайной, чтобы бы ты себе не надумывал.

– Я и не…

Поднимаю ладошку, прося тишины. Потом скажет всё, что почитает нужным, сейчас же моя очередь.

– Второе, на момент знакомства, Сашуля, я не знала, кто ты такой. Но вскоре это изменилось.

– Когда именно? – от настойчивого внимания по коже бегают мурашки.

Хмыкаю, по-прежнему сверля взглядом стену.

– Утром.

– Как?

– Коробка из магазина интимных товаров. Помнишь, упала?

– Да.

– Я ее узнала. Скажу больше. Это я подбила твою сестру на подобный подарок. Я помогла выбрать ей сюрприз брату на его помолвку, – признаюсь, открыто улыбаясь. И, как могу, объясняю причину. – Ирина никогда не называла твоего имени, тем более фамилии. Был просто абстрактный брат. Обожаемый и горячо любимый. Тот, у которого практически все есть, и кого мало чем можно удивить. Но моей подруге очень хотелось. И я решила ей помочь. На этом всё.

– Абстрактный, значит?

Вопрос звучит ровно, так ровно, что придраться не к чему. Странно, а мне бы хотелось. Но несмотря на испытываемое желание, собственный ответ тоже эмоционально нейтрален.

– Совершенно верно.

– Ясно, – выдает мой собеседник.

Киваю, принимая его слова к сведению.

Вот и прекрасно, раз ясно.

– Третье, – продолжаю, на единой ноте, – поняв на утро, кто ты есть такой, я посчитала невозможным наше дальнейшее общение. Ни в каком виде.

«Мне чужого не надо», – добавляю мысленно. Вслух не хочу, слишком пафосно фраза звучит. Да и роли особой не играет.

Выглядеть чопорной правильной дамой теперь нет никакого смысла. Пусть из нас двоих в отношениях на тот момент состоял именно Платонов, а не я, по факту в измене жениха мы участвовали оба. И это неприятный факт, как ни крути.

– Четвертое, – продолжаю без паузы, – последствия нашей ночи для меня тоже стали сюрпризом. В свою защиту хочу заметить, что средства защиты, а именно презервативы, были твои, и обвинить меня в том, что я их как-то испортила, дабы тебя подловить, ты не можешь.

– Что? Ты о чем? – Платонов не скрывает удивления.

– О девяноста восьми процентах надежности контрацептивов, которые именно на нас дали сбой.

– Погоди-ка… ты намекаешь, что я…

– Я просто проговариваю все моменты, – перебиваю, выделяя голосом основное слово, и только теперь на пару мгновений прячу глаза за ресницами, давая себе передышку.

Господи, может, меня действительно несет не в ту степь, но я хочу обговорить все от и до, чтобы он однозначно понял – я не пыталась поймать его на живот. Ни в коем случае. Нет.

– Оля…

– Подожди, Саш, – вновь поднимаю ладонь, прося тишины, – у меня остался последний пункт.

Встречаюсь с ним взглядом и не отвожу.

«Пожалуйста», – уговариваю мысленно.

И он сдается.

– Хорошо, – произносит, делает паузу и добавляет. – Говори.

Киваю, тем самым выражая благодарность, и спешу озвучить самое важное:

– У меня отрицательный резус-фактор. Аборт – практически приговор. И я на него не пойду, даже если станешь угрожать и тянуть силком. Ты можешь не верить, но беременность для меня чудо. Особенно после всего, что довелось пережить. А малыш, которого я ношу, – оставляю на кровати для опоры лишь одну руку, а второй накрываю плоский живот, – уже любимый малыш. Я от него не откажусь. Ни за что. И всячески буду защищать ото всего и ото всех.

– А если я буду против? – приподнимает темную бровь Платонов. – Ты же в курсе, что я состою в отношениях.

– Да в курсе, – киваю, стараясь говорить ровно, не выдавая паники. – Это твое право. Строить отношения. Жениться. Я никоим образом на тебя не претендую. Меня волнует только ребенок.

– А как же финансовая составляющая? – прищуривает голубые лазеры.

Не отвожу взгляд. Пусть видит, что я не лгу и ничего не утаиваю.

– Я справлюсь, не переживай. И никогда не буду претендовать на что-то твое. Скажу больше, чтобы успокоить тебя и твою будущую жену я предлагаю написать тебе расписку, что не имею никаких претензий, как к мужчине, от которого жду ребенка. Я даже обещаю заверить ее нотариально. А когда мой сын или дочь родится, а расписка превратится в филькину грамоту, я, чтобы тебя полностью обезопасить, составлю с тобой соглашение, где пропишу, что ежемесячные алименты на ребенка будут составлять, допустим, сто рублей в месяц до достижения им восемнадцати лет. Так ты точно будешь знать, что я ни на что не претендую и в один прекрасный момент не приду в твой дом и не потребую чего-то невозможного.

Замолкаю, озвучив самое сложное, но теперь и Александр не спешит подавать голос. Наклонив голову, он некоторое время отстраненно сверлит пол, явно что-то просчитывая, затем поднимает взгляд на меня:

– Признаться, твои умозаключения, Оля, меня пугают, – произносит он, не сдерживая смешка и не спеша говорить ни да, ни нет на мое предложение. – Скажи-ка, когда ты успела так детально все продумать, если узнала о беременности лишь пару часов назад?

Пожимаю плечами и моментально кривлюсь от прострелившей спину боли. Забылась, увлекшись разговором, вот и получаю отдачу.

– Я – юрист, Александр. Думать – моя работа, – произношу на выдохе. А затем, как в омут головой бросаюсь. – Можешь ставить мне любые условия кроме аборта. На него я не пойду. На остальное согласна.

Повторяю уже ранее озвученное.

– Я тебя услышал, – кивает он в ответ и, оттолкнувшись от подоконника, начинает приближаться. – Так, Оль, на сегодня давай закончим. Ты очень устала, и не спорь. Сейчас я помогу тебе лечь. Завтра приду после обеда, и мы продолжим.

– То есть, ты озвучишь ответ завтра? – признаться ожидание пугает меня сильнее, чем то, как откровенно и запросто касается меня мужчина, помогая вытянуться на постели.

– Нет, завтра мы обсудим детали. О том, что я не стану настаивать на аборте, говорю сейчас. Тебе противопоказано нервничать, и я с этим полностью согласен.

В порыве благодарности, тянусь к его ладони, которую он не успевает убрать, и, перехватив, пожимаю.

– Спасибо, Саш, – сиплю, стараясь не заплакать на эмоциях.

– Не за что, Оль, отдыхай, – мою ладонь аккуратно пожимают в ответ, а виска всего на мгновение касаются сухие горячие губы.

ГЛАВА 11

АЛЕКСАНДР

На улицу выхожу с четким желанием размозжить тупые головы всех, кто был причастен к похищению и издевательствам над девчонками. Достать каждую падаль и научить тому, что женщин обижать нельзя.

Колотит не по-детски. Кулаки чешутся, жесть.

Одна беда, проучивать уже некого. Всех положили еще в день налета. Целенаправленно, без раздумий, без жалости и желания посадить мразей на скамью подсудимых.

Что бы их там ждало? В суде этом? Общественное порицание? Несколько лет колонии, а потом свобода? Лайтовая жизнь без ночных кошмаров и сладкие воспоминания, как издевались над беззащитными девочками?

Нет уж! К чертям такую справедливость. Собакам собачья смерть.

Ни одна падаль не ушла от наказания. Все до единого сдохли. Погибли при задержании, как я отразил в отчете.

И ни один боец из спецподразделения, кто присутствовал при штурме заброшенного предприятия и освобождении заложников, не сказал слова против, не сделал попытки заступиться за шакалов и после не написал рапорт на мое самоуправство.

Поддержали молча, как умеют бывалые. Выразив это лишь глазами и жестом.

Уверен, в тот момент каждый представлял на месте Ирины, Ольги и третьей идиотки, попавшей под раздачу благодаря собственной тупости, своих родных и близких – сестер, подруг, дочерей. Видел в измученных голодом и жаждой, избитых и истерзанных девочках собственное бессилие перед суровыми обстоятельствами, которые порой играют против тебя. Когда думаешь, что сумел защитить самое ценное всеми доступными способами, а в итоге всё равно облажался. Безбашенный враг оказался хитрее и нашел лазейку как совершить свое бесчинство.

И кто знает, оставь эту тварь жить на земле дальше, не придет ли она снова? Уже за твоими близкими… и не сделает ли с ними что-то еще более кошмарное…

Нет. Мне повторения этой херни совсем не нужно. Ни в каком виде.

Достаточно того, что сестренка пострадала морально. Ее, слава богу, физически не тронули, но эмоционально почти сломали. Теперь Иришка плотно работает с психологом.

Зато Ольге досталось жестко. Стоит хоть на секунду прикрыть глаза – и я снова и снова вижу худенькое измученное тело, которое держал на руках, вытаскивая из заброшки, и не ощущал при этом ее веса, вижу исполосованную спину, рваные раны, разодранные в кровь запястья, потрескавшиеся и покрытые коркой губы.

Один сплошной комок боли. И ты ничем не можешь помочь.

Дьявол! Колотит от бессилия… что тогда, что сейчас.

Но сейчас даже больше, потому что на старые воспоминания накладываются новые вводные, и мозг просто в астрал от злости выносит.

Несколько дней назад, доставив находящуюся без сознания Олю в клинику, я был шокирован, узнав, что она беременна. Услышав про срок, понял, что предположительно от меня. Теперь же я это знаю точно.

Хватило одного разговора и умения считывать людей, которое давно стало частью моей сущности. Иначе в моем жестоком мире долго не протянешь. Сольют или разыграют, как глупую пешку, за нефиг делать. И то, и другое мне нахрен не упало.

Но это все лирика.

Главное в ином. Беременную моим ребенком женщину обижали и прессовали. Но она – боец и умница, выстояла, как и наш ребенок, который, чувствуя мать и ее настрой, тоже захотел жить.

Да уж, оба они – бойцы. Гнущиеся под обстоятельствами, но не ломающиеся. Умеющие показывать зубки и переть против всех и вся.

А сегодня Машка просто добила, потому что попыталась выстоять против меня. Будто я стал главным злодеем, желающим нанести ей новый удар – отнять то, что она уже безоговорочно приняла, полюбила и считает своим.

Пи..дец!

Вот уж никогда не думал, что попаду в такой переплет. Буду доказывать, что не мразь, и охреневать от веских доводов, которыми закидает едва-едва пришедшая в себя будущая мать моего первенца и по совместительству настоящая львица.

Хотя стоит отдать Сорокиной должное, кое-какие дельные мысли она всё же подкинула. И я непременно их проверю.

Теперь это дело чести.

Шумно выдохнув, провожу пятерней по волосам и с силой вдавливаю подушки пальцев с короткими ногтями в кожу головы. Хочется вытряхнуть из нее бессильную злобу на дурацкие обстоятельства и сосредоточиться на важном.

А это, прежде всего, безопасность Ольги и ребенка.

То, что меня выпустили из-под стражи, сняв обвинения во взятничестве, что в общем-то было хорошо спланированной частью масштабной операции по раскрытию преступной группировки на самом высоком уровне, еще не говорит о том, что дело моего будущего тестя Бестужева до конца закрыто.

Нет. Это не так.