Сага о принце на белом коне. Книга 1

– Дракона? Дракон – то что надо! – подозрительно оживился Торвальд. – Великий герой Бьовульф убил дракона!

– И умер в процессе, – мрачно напомнил Барти. – Торвальд, ты рехнулся?

– Почему рехнулся? Бьовульф тогда уже старый был, слабый и медленный. Если он справился – я тем более смогу!

– Да мы от кабана на дереве прятались!

– Потому что мы не были готовы! Я же не дурак на дракона без подготовки идти. Ребята, а вы не знаете, где можно дракона найти? Хотя бы маленького… – в голосе у Торвальда послышались умоляющие нотки. – Я скальду скажу, чтобы он вас обязательно в песне упомянул. Вразумили, дескать, направили, великие колдуны и мудрецы. Я поделюсь славой, вы не думайте!

– Нет! Мы не знаем, где дракон! – отрубил Барти. – Потому что никаких драконов здесь нет и быть не может!

«Но можно было бы протащить тварь через кромлех. Подманить на мясо, скажем…» – Ива тряхнула головой, обрывая неуместную мысль.

– Да. Драконов здесь нет, – подтвердила она слова Барти, и Торвальд, разом поскучнев, поник в седле. – А упокоение поднятого мертвеца подвигом не считается?

– Нет. Упокоение – это несерьезно, – помотал головой Торвальд. – Ну и потом – его же ты упокоила. А мне чужой славы не нужно.

Глава 10. О материнской заботе

Все-таки великое достоинство человеческого характера – рачительная предусмотрительность. Отец всегда это говорил – но только сегодня Торвальд понял, насколько глубока и мудра эта мысль.

Барти прихватил вино. Узкий высокий сосуд из темно-зеленого сказочно гладкого стекла, заткнутый странным, рыхлым деревом, а внутри – вино. Густое, как кровь, и сладкое, как мечта. Такого вина даже на пирах у ярла Кетильфаста на стол не ставили – а уж ярл Кетильфаст знал толк в роскошной выпивке! Торвальд пару раз сопровождал отца в Агербрейк и надолго запомнил сказочно богатые, обильно уставленные яствами столы. Чего там только не было! И лебеди в меду, и медвежьи языки, и куропатки, копченные на ольхе и можжевеловых ветках. А самых знатных гостей слуги обносили чашей с вином. Тогда Торвальд впервые попробовал его и поразился утонченному вкусу. Вино было не горьковато-терпким, как бьер, а кислым, вяжущим, с легкой приятной сладостью – и ярким, поразительным ароматом.

Сладость! Ха-ха! Да Кетильфаст понятия не имел, что такое по-настоящему сладкое вино! Тот напиток, который разлил по кубкам Барти, медом растекался по языку, мягко падал в желудок – и вспыхивал там тихим, теплым огнем. От него голова становилась легкой, а ноги, наоборот, тяжелыми.

Торвальд, чтобы не ударить в грязь лицом, приказал принести самого лучшего бьера, а на закуску – все, что найдется пристойного.

– Не вздумай притащить кашу! – яростно зашипел он на ухо рабыне, придерживая ее за плечо. – Мясо неси!

– Так нету мяса, – испуганно захлопала коровьими глазами глупая баба. – Кухарка сегодня мясного не готовила. Капуста тушеная есть, пшенка с салом, кровяночка… Свежая, с чесночком!

– В Хелль кровянку! И капусту туда же! Ты что, перед гостями меня опозорить хочешь? Мы в прошлом месяце свинину коптили – неси, что осталось! Рыбу давай, пришлые рыбу любят. Семгу из последнего улова.

– Нельзя семгу! Не готово еще! Не просолилось… Хозяйка ругаться будет!

– Скажи, что я приказал. Для гостей. Пришлые как раз малосольную-то и любят.

– Правда, что ли? Она же почти сырая, – рабыня неодобрительно покачала головой, насупилась, но все-таки кивнула. – Ладно, сейчас распечатаю бочку. Но если хозяйка ругаться начнет…

– Отправляй ко мне. Я все объясню.

Раздав указания, Торвальд вернулся за стол и поднял свой кубок.

– Сегодня мы совершили великое дело. Лейви был достойным мужчиной и храбрым воином. Может, он и не заслужил место в Авалле, за столом Отана, но уважение и покой заслужил точно, – Торвальд отсалютовал кубком сначала Иве, потом Барти и сделал большой глоток.

Появилась рабыня, быстрыми движениями разметала по столу тарелки с копчеными ребрышками, ветчиной и беконом. Барти, не чинясь, начал нагребать себе в миску все, до чего мог дотянуться, а Ива, чуть улыбаясь, маленькими глотками цедила вино. Мерцающие огни светильников отражались в темных, как ночное небо, глазах. В уютном золотом полумраке узкое сухое лицо Ивы смягчилось, обрело задумчивую мягкость – а может, это сказывалось выпитое вино.

Как говаривал при жизни Лейви, не бывает уродливых женщин. Бывает мало бьера!

А Ива, будем честными, совсем не уродина. Отличается от местных девиц, что есть, то есть. Но черты лица правильные, глаза большие, яркие, с поволокой, как у коровы. И губы, в общем, ничего так. Если не придираться…

Тряхнув головой, Торвальд подцепил ножом несколько ломтиков прозрачного розового сала, подложил ей на тарелку и подал лепешку.

– Поешь. Ты много сделала сегодня, нужно восстановить силы.

– Ага. От поселка до кладбища верхом проехала. Вот уж перетрудилась, – пробубнил с набитым ртом Барти, с усилием сделал глоток и заговорил уже внятно. – Я вообще-то тоже сегодня работал! Почему мне никто не предлагает восстановить силы? Что за несправедливость?

– Хорошо, – терпеливо вздохнув, Торвальд спихнул на тарелку Барти пару кусков сала. – И ты восстанови силы. Все, доволен?

– Нет. Иву ты угощал с улыбкой!

Торвальд, уперев в Барти неподвижный взгляд, растянул рот в улыбке.

– Нет! Не надо, – замахал на него полуобглоданным ребром Барти. – Улыбайся Иве, хрен с тобой. А мне налей бьера. Пусть алкоголь примирит меня с этим гендерно неравноправным миром!

– Бла-бла-бла, – передразнил Торвальд, заглянул в кубок и скорбно поджал губы. – Да, вино кончилось.

– Может, мое допьешь? – подняла свой кубок Ива.

Торвальд протянул руку, но… Это же было удивительное, сладкое – и безумно дорогое вино. Пристало ли принимать от девицы такое угощение, лишая ее возможности допить? Или следовало любезно отказаться?

Наверное, все-таки отказаться. Или ее обидит отказ? Но угощать должен хозяин, а не гость…

Ива вложила ему в пальцы граненую ножку кубка, и только тогда Торвальд сообразил, что застыл каменным изваянием, протянув руку через стол.

Отлично. Просто замечательно. Молодец, Торвальд.

– Бери. Я все равно столько не выпью, – улыбнулась она, и Торвальд кривовато улыбнулся в ответ.

Ну, в общем, да. Для девицы вино крепковато. Для порядочной и благовоспитанной девицы, во всяком случае. К каковым, несомненно, относилась и пришлая колдунья Ива.

– Благодарю. Пью в честь твоего великого свершения! – Торвальд вскинул руку с кубком – и осушил напиток длинным глотком. Лучше бы, конечно, посмаковать, но завершить нелепую ситуацию хотелось красиво.

Ива хихикнула. Торвальд, охваченный мгновенной тревогой, мысленно пробежавшись по своему короткому тосту, не нашел в нем изъянов – и вопросительно поднял бровь.

– Что?

Ива кивком указала на Барти. Величественный и неприступный, он гордо выпрямился, скорбной подковой скривив рот.

– Да что опять?! – грохнул ложку о стол измученный душными оковами вежества Торвальд. – Сейчас что не так?

– Я с нулевой технической поддержкой, на одном пространственном мышлении замкнул улицу. Я давал вам разумные советы и посильно удерживал от глупостей. И я догадался прихватить вино! Кто-нибудь это заметил? Нет. Кто-нибудь оценил? Конечно, нет. Все тосты за Иву, все комплименты Иве. Как ты объяснишь такую несправедливость, друг мой?

«Легко. У тебя сисек нет», – хотел было ответствовать Торвальд, но вовремя сообразил и захлопнул рот. К счастью, появилась рабыня, удерживая на широко разведенных руках два блюда. Судя по их размеру, к распоряжению накормить гостей рыбой прислуга отнеслась со всем тщанием. Ива, тревожно покосившись на рабыню, принялась торопливо раздвигать посуду, освобождая место. Пока Торвальд размышлял, должен ли он помочь гостье или не стоит опускаться до бабских дел, блюда уже стояли на столе. На одном розовело влажной мякотью мясо, заботливо очищенное от шкуры и костей, на другой были аккуратно разложены молоки, икра и печень.

М-да. Это точно не из бочки с солеными рыбами.

Мать будет в ярости.

– Мой сын сказал, что вы любите семгу. Я подумала, что это угощение вы тоже оцените.

Финна стояла в дверях – высокая, белая и тонкая, как молодая березка. Длинные светлые волосы, заплетенные в две тяжелые косы, она уложила короной, накрыв темно-синим платком, а серый домашний хангерок[1] заменила праздничным зеленым, скрепив на груди двумя серебряными фибулами.

– Это моя мать, высокородная Финна, – Торвальд поднялся, вслед за ним встал Барти, потом – замешкавшаяся и явно растерянная Ива. Финна оглядела ее со сдержанным напряженным любопытством.

– Я рада видеть друзей моего сына, – величественно кивнула она. – Довольно ли кушаний на столе? Достаточно ли бьера?

– Да. Все замечательно. Очень-очень вкусно, – дробно закивал Барти, на всякий случай отирая ладонью подбородок. – У вас самый вкусный бьер во всем Грейфьяле, достопочтенная Финна!

Торвальд мысленно приготовился услышать: «А ты успел перепробовать весь бьер? Как видно, юноша, ты не теряешь время зря» – или что-нибудь в этом роде. Но Финна только склонила голову, принимая похвалу.

– Счастлива это слышать. Торвальд говорил, вы сегодня творили великое колдовство?

– Да. Мы наконец-то упокоили Лейви так, что он уже не поднимется, – Торвальд выступил вперед, отвлекая внимание на себя.

– Значит, мне скоро ждать визита Альдис? – по лицу Финны было не понять, огорчает ее это или радует.

– Вероятно, да. Но я уверен, что ты найдешь для нее достойный ответ, – польстил Торвальд. – Да, мам! У нас… у меня… Достопочтенная Ива приготовила для тебя подарок!

Пошарив в кошеле, он извлек платок и встряхнул его, разворачивая. Пламя светильников вспыхнуло алыми бликами в нежном мерцании ткани. Глаза у Финны широко распахнулись. Медленно, словно зачарованная, она протянула руку, и Торвальд опустил платок на узкую белую ладонь. Финна погладила перья на крыле птицы нежным, почти влюбленным движением, очертила пальцем встопорщенный хохолок и круглый черный глаз.

– Это… – кажется, она не находила слов, и Торвальд на мгновение ощутил гордость. Нечасто случалось так, что его матери не хватало слов. – Это удивительно тонкая работа.

Финна поднесла платок к лицу, и бледная кожа вспыхнула отраженным румянцем. На белой шее птица полыхала алым жаром, и это тепло, кажется, можно было ощутить физически. Финна расправила платок по плечам, собрала его на груди и заправила кончики под хангерок.

– Рада, что вам пришелся по душе мой скромный подарок, – Ива проявила приличествующую девице скромность, и Финна это оценила – глянула благосклонно.

– Да. Весьма по душе. Благодарю вас, – она снова провела кончиками пальцев по алому оперению птицы. – Не буду более отвлекать вас от пиршества. Поднимите за Лейви кубки и воздайте ему хвалу – это был достойный воин. Туви, проследи, чтобы гостям хватало питья и кушаний.

– Ну мама! – возопил Торвальд, но было поздно. Барти уже полыхнул глазами, в уголках губ у него змеилась предвкушающая улыбка. Финна, слишком поглощенная мыслями о чудесном платке, вышла, так и не осознав размаха свершившейся катастрофы.

– Туви? – зашипел, как только она скрылась из виду, Барти. – Туви? Серьезно?

– Да! Туви! И что тут такого? – Торвальд всегда предпочитал атаку обороне. – Она моя мать!

– Великий воитель Туви! Наследник трона Грейфьяля!

– Это домашнее имя! У всех есть домашнее имя! Даже великого Бьовульфа мать называла Буфи!

– Туви, победитель дракона!

– Да иди ты в задницу, Барти!

Глава 11. О несбывшихся надеждах

Туман наконец-то рассеялся, облака расползлись, и солнце, яркое, как золотая подвеска, распахнуло свой огненный глаз. Капли росы на траве вспыхнули радугой, в кроне березы радостно задребезжали птицы, загоготали на птичьем дворе гуси. Торвальд, в сомнении покрутив в руках ярко-голубую рубаху, отбросил ее в сторону и взял другую – коричневую, с мелкой вышивкой по вороту. Не такая красивая, зато пятна крови не видны, да и грязь легко отстирывается. В пару к рубашке – штаны, старые, зато плотные, мягкие и удобные, а к ним – кожаную куртку. Сейчас-то солнышко, но вдруг пойдет дождь? Не хотелось бы вернуться домой мокрым до нитки, а потом месяц сопли утирать. Отодвинув в сторону новенькие, с иголочки, сапоги, Торвальд извлек из-под кровати старые, разношенные – и обильно пропитанные маслом. Надел, пошевелил стопой, прислушиваясь к ощущениям. Свободноваты, но вроде не слишком. Ранней весной Торвальд ходил в этих сапогах по мокрому тающему снегу, от толстых шерстяных обмоток кожа растянулась и обвисла. Ну ничего, набухнет от влаги и опять подтянется. Наверное. А не подтянется – невелика беда, куропаткам все равно, нарядный их подстрелил охотник или так себе. Хотя перед парнями, конечно, лучше бы в новеньких сапогах показаться, с нарядными оловянными бляшками… Но ведь промокнут же, заразы! Точно промокнут. А эти, старые, и не такую слякоть видывали – и выдерживали.

– Торвальд! Торвальд! – Дарри возник в двери так внезапно, что Торвальд выронил из рук сапог.

– Какого Хелля орешь? Что случилось?

– Вас мать зовет, – Дарри, громко шмыгнув носом, отер его рукавом – и Торвальд окончательно убедился: брать нужно старые сапоги. А то будешь потом, как Дарри.

– Зачем? Хочет осчастливить меня очередным советом? – Торвальд, достав из кожаного мешочка три тетивы, задумчиво осмотрел их на свет. Эта вроде плотнее, хотя вот эта вот, кажется, более упругая…

– Не уверен насчет совета, – Дарри, подступив поближе, тревожно оглянулся – словно их могли подслушать враги. – Торвальд, там к госпоже Финне госпожа Катла приехала.

– Катла? – Торвальду никогда не нравилась эта болтливая дура. Но мать почему-то питала к ней искреннее расположение и всячески привечала. С другой стороны… Катла была слишком самодовольна, чтобы завидовать, и слишком глупа, чтобы интриговать. Да и красотой не отличалась. Такую подругу можно хоть каждый день в гости звать без опасения, что муж на нее заглядываться начнет. Может, в этом все дело? – Ну, если Катла, то там разговоров до вечера будет, – Торвальд подергал одну тетиву, послушал, как она звенит, и взял другую. – Скажи матери, что я после охоты зайду к ней.

– Э-э-э… – на лице у Дарри проступило настолько очевидное сочувствие, что Торвальд нахмурился.

– Что? Что случилось?!

– Боюсь, после охоты не получится. Госпожа Финна ждет вас прямо сейчас.

– Сейчас? Я не могу сейчас! Уже выезжать пора, меня парни ждут! Я и так задержался!

– Госпожа Финна выразилась совершенно понятно. Прямо сейчас, дело не терпит отлагательств. Не знаю, что произошло, но госпожа Катла выглядела заплаканной и удрученной.

– А я тут при чем? Я что, слезы ей вытирать должен?!

Несколько мгновений Торвальд таращился на тетиву в руке, потом коротко выругался – и швырнул ее на стол.

– Троллева задница! Ладно. Сейчас иду. Обуюсь только. Ну, что ты стоишь? Давай мне сапоги! Да не эти, вон те, старые!

Быстро обмотав ноги суконными портянками, Торвальд обулся и затянул ремешки. Если поторопиться, может, и есть шанс успеть. В крайнем случае догонит парней по дороге. Все равно поедут они не торопясь, а Жемчужный быстрее любой лошади в городе. Да, можно догнать, если постараться. Главное – не тратить время на долгие разговоры.

Ну Хелль тебя раздери! Что матери в голову втемяшилось? Ведь знала же, что он сегодня насчет охоты уговорился, еще вчера знала! Но нет, вынь да положь. Явись, Торвальд, пред светлы очи. И придется явиться! Уж если Финна на чем-то упрется, то не уступит ни пяди. Хоть злись на нее, хоть обижайся, хоть плачь.

Иногда Торвальд думал, что отец именно поэтому и приблизил ласковую, улыбчивую, мягкую Лекню. Все-таки мужчине нужна женщина, а не серебряная статуя на вершине снежной горы. Будь Финна хоть немного поласковее, поуступчивее, тупоголовая грудастая Лекню так и осталась бы случайным увлечением.

Но нет. Мать из тех, кто сломается, но не согнется. И вот результат. Лекню живет в собственных покоях, а бастард ничем не отличается от законного наследника. Кроме, собственно, права наследования. Эх, мама-мама…

Из комнаты доносились голоса – низкий, певучий Финны, и высокий, с надрывными всхлипываниями, – Катлы.

Остановившись за углом, Торвальд глубоко вдохнул, на мгновение закрыл глаза, смиряя дух, и переступил порог.

Хозяйка и гостья сидели за столом, почти соприкасаясь плечами. Полное, тяжелое лицо Катлы опухло от плача, и красный кончик носа блестел, как сигнальный огонь в ночи. Финна, приобняв подругу одной рукой, второй подкладывала ей в тарелку овечий сыр. Катла, не глядя вниз, на ощупь брала белые рыхлые куски, совала их в рот и мерно, бездумно жевала. По щекам, таким же белым и рыхлым, как сыр, текли медленные слезы. Финна молча кивнула Торвальду на лавку в углу, подняла кувшин и вылила в кубок гостьи остатки бьера.

– Не плачь, милая, мы что-нибудь придумаем. Туви, ты ведь дружишь с этими колдунами? – развернулась она к Торвальду.

– Ну… мы приятельствуем, – осторожно сформулировал наученный горьким опытом Торвальд. – А что?

– То есть как это – приятельствуете? – проигнорировала вопрос Финна. – Ты же постоянно этого странного Барти за собой таскаешь! Угощаешь его, развлекаешь, подарки даришь. А девушка – я видела, как она на тебя смотрит. Ты ей нравишься!

– Мы с Барти просто болтаем о том о сем. Иногда охотимся вместе. Это нельзя назвать дружбой, – Торвальд, убедившись в наихудших подозрениях, уперся, как баран перед чужой овчарней. – А Иву я второй раз в жизни видел.

– Но вы упокоили Лейви! Дорогая, ты слышишь? – Финна заботливо заглянула в лицо подруге. – Они положили в могилу Лейви, и Альдис теперь с ума сходит от злости – но поднять муженька не может! Это сильные колдуны, очень сильные. Торвальд обязательно их уговорит!

– Ну мама! – не выдержал Торвальд и тут же получил суровый, полный ледяного неодобрения взгляд. Финна терпеть не могла, когда ее перебивают, и помогите боги тому, кто допустил такую оплошность.

Например, ему. Торвальду.

– Да. Я твоя мать, – голосом Финны можно было резать металл. – И я прошу тебя переговорить со своими друзьями-колдунами. Ты ведь не откажешь матери в такой малости?

– Ты уверена, что это действительно малость? – усомнился Торвальд. – Мама, я сейчас очень спешу. Меня парни ждут, мы же договаривались, ты помнишь! Давай вечером все обсудим, и я…

– Нет. Мы обсудим это сейчас, – сжала губы в твердую линию Финна. – Перед тобой рыдающая женщина, которая взывает о помощи. И что же ты делаешь? Равнодушно бросаешь ее и уезжаешь на охоту? Спешишь к этим обалдуям и пьяницам, чтобы носиться по полям за какими-то идиотскими голубями?

– Почему за голубями? За куропатками! И парни отличные, из хирда, ты же их знаешь…

– Вот именно! Я их прекрасно знаю! Все как один пьяницы, игроки и беспутники. Но ты бросаешь плачущую женщину, бросаешь родную мать – и спешишь на встречу с этими людьми. Разве этому я тебя учила, Торвальд Эйрансон?!

Прикрыв глаза, Торвальд откинулся на лавке и с размаху стукнулся затылком в стену. Потом еще раз. И еще раз.

– Ладно. Я понял. Пошлю Дарри к парням, предупрежу, чтобы не ждали. Что именно ты хотела?

Глава 12. О неприятных людях и несчастном Торвальде

Гребаное солнце сияло, как раскочегаренный очаг. От земли валил душный пар, и спина под кожаной курткой немилосердно потела, рубаха липла к мокрому жаркому телу. И дернул же тролль надеть эту долбаную куртку!

А парни сейчас в полях уже… По парочке куропаток уже, небось, подстрелили… Скоро передохнуть остановятся, закуски из сумок достанут. Кнут, наверное, лепешки медовые возьмет – его мать делает самые вкусные в городе лепешки. У Ранде, наверное, рыба будет копченая. А Гисли бьер принесет. Его бабка секрет знает, о котором никому не рассказывает – но бьер у нее всегда удивительно крепкий и ароматный. Сядут парни, на полотне еду разложат… Над ухом зазвенел невесть откуда взявшийся накануне зимы гнус, и Торвальд яростно отмахнулся.

– Да провались ты! Хеллево солнце – пригрело, и всякая дрянь повылазила.

Жемчужный, чувствуя настроение всадника, шагал быстро и ровно, изредка нервно подергивая ушами. Торвальд, качнув поводом, выслал коня в рысь, почти сразу же досадливо поморщился и снова перешел на шаг. Не хватало еще задницу о седло бить ради бабских капризов. Гребаный Дагстюр три дня назад спятил – и ничего! Тупоголовая Катла пальцем о палец не ударила, только таращилась на муженька и слезы по круглой роже размазывала. А тут, в день охоты – срывайся, беги, веди колдунов! Ох, ах, Дагстюр рассудок потерял!

Чтобы рассудок потерять, его сначала найти нужно! Сроду у Дагстюра такой роскоши не водилось. А если бы вдруг ложка мозгов и затесалась между ушами – хрен бы он на Катле женился.

Три дня на обезумевшего мужа смотреть и ни хера не делать – это ж насколько тупой нужно быть?! Еловый пень и то, небось, умнее.

Подъехав к сторожке, в которой сидел, листая какую-то книгу, чужак, Торвальд придержал Жемчужного, дожидаясь, когда стражник поднимет глаза.

Не дождался.

Вот же зараза! Ну слышит ведь, что человек подъехал – и хоть бы разок поглядел!

– День добрый! – самым любезным голосом окликнул стражника Торвальд. Очень хотелось спешиться, пинком распахнуть двери сторожки и затолкать мудаку эту долбаную книжку в задницу. Вполне вероятно, Торвальд так и сделает… но не сразу.

Снова выслушивать от отца упреки в необдуманности и поспешности – спасибо, не надо.

Сидя в седле, Торвальд терпеливо ждал – и ждал не зря. Стражник, заложив щепкой страницу, опустил книгу и поглядел в окошко.

– Чего тебе?

– Позови Барти. Или пропусти меня, я сам его найду.

– Еще чего, – фыркнув, стражник мотнул головой совершенно лошадиным движением. – Ваших без специального распоряжения не пускаем. А позвать… позвать можно. Тебе которого Барти?

– Э-э-э-э… – Торвальд моргнул. Мысль о том, что среди пришлых есть несколько Барти, не приходила ему в голову. – Ну, Барти, – растерянно повторил он. – Черненький такой, маленького роста. Колдун.

– Тут все черненькие, – стражник смотрел с усталой равнодушной насмешкой. – И большая часть – колдуны. Полное имя знаешь? Кем работает?

– Барти… Бартольв? – предположил Торвальд, уже сам понимая, что, конечно, никакой не Бартольв. – Колдун. Он… Он… – Торвальд напрягся в попытке вспомнить. Что-то такое Ива же говорила, как-то это все называла! – Барти, он… Он… улицу может спрятать, – так и не вспомнив, попытался он объяснить. – Вот так вот поводил руками, и улица вроде бы есть, а найти ее не получается. Как будто пропала совсем. Но не пропала.

– Тополог, что ли? Носатый такой, лицо узкое? Так это Хаанесаалале, наверное. Вечно он в вашу деревню таскается. Сейчас позову, – стражник поднял к лицу тонкую металлическую пластинку, исчерченную странными знаками, потыкал в нее пальцем и заговорил, словно к кому-то обращаясь: – Добрый день. Коммутатор? Позовите младшего тополога, это срочно. Да, я подожду, не проблема. Господин Хаанесаалале? Вас с проходной беспокоят.

Стражник говорил так, словно Барти был прямо тут, и Торвальд даже оглянулся на всякий случай – но нет, на дороге никого не было. На мгновение мелькнула мысль, что Барти стал невидимкой – колдуны ведь такое умеют. Наверное. Но Жемчужный стоял спокойно, головой не дергал, ушами не шевелил. А стражник продолжал болтать, уставившись в залитую солнцем пустоту:

– Тут какой-то парень из местных приехал, вас хочет видеть. Какой? Ну, такой. Местный. Здоровый, белобрысый, не понимает ни хрена. Торвальд? Не знаю. Эй, ты Торвальд? – спросил стражник, дождался подтверждающего кивка и доложил: – Да, он Торвальд. Что? Да. Понял. Понял. Все понял. Сейчас передам.

Опустив волшебную – ну очевидно же волшебную! – пластинку, стражник недовольно поглядел на Торвальда.

– Господин Хаанесаалале сейчас занят. И будет занят часов до семи… ай, да кому я это говорю. До темноты занят будет. Если хочешь что-нибудь попросить, скажи мне, я передам.

Попросить? Попросить, мать твою?! Торвальд Эйнарсон, хирдмен, наследник трона, должен что-то просить у стражника! Скрипнув зубами, Торвальд двинул коня вперед, но опомнился, шумно вдохнул и натянул повод.

– Я. Ничего. Не. Прошу. Я. Хочу. Видеть. Моего. Друга. Барти, – медленно, тяжело проговорил он.

Стражник, сообразив, что сболтнул лишку, торопливо попятился от окошка.

– Да чего ты, чего ты! Занят твой Барти, говорю же! Вечером освободится – приедет.

Барти занят. Он не может подъехать, потому что занят. Стражник, само собой, тупица и хам, но в этом он не виноват. Торвальд, сжав челюсти, усилием воли заставил себя разжать кулаки.

Барти занят. А колдун нужен прямо сейчас. То есть не прямо сейчас, конечно, никуда спятивший Дагстюр не денется… Но мать же мозги ложкой вычерпает. Так. Ладно. Барти занят. Но Барти, мать твою, не единственный колдун на этой шахте!