Полная версия
Сага о принце на белом коне. Книга 1
Юлия Стешенко
Сага о принце на белом коне. Книга 1
© Стешенко Юли
© ИДДК
Сага о принце на белом коне. Книга 1
Сага о принце на белом коне. Книга 2
Сага о принце на белом коне. Книга 3
Глава 1. О так себе девицах
Девица была так себе. Завалящая, прямо скажем, девица. Низкорослая, удручающе плоская и темноволосая. Но Торвальд улыбнулся ей, как первой красавице Грейфьяля, и склонился в любезном поклоне.
– Приветствую тебя, благородная дева. Я Торвальд, сын ярла Эйнара, внук ярла Кнуда.
– Ивангелина Неванленнале, артефактор первой категории, – представил так-себе-девицу Барти. Посмотрел в лицо Торвальду, сочувственно вздохнул и уточнил: – Можно просто Ива. Колдунья Ива.
– Прекрасная Ива, – Торвальд улыбнулся не то чтобы с намеком, но чуть теплее, чем требовали обычаи гостеприимства. Когда пытаешься произвести впечатление на девицу, ни в коем случае нельзя обозначать свои намерения сразу – сочтут гулякой и бабником. Нет. Действовать нужно осторожно и вкрадчиво, как рысь на охоте, подбираясь к добыче на мягких лапах. Поэтому Торвальд ограничился улыбкой и легким поклоном. – Счастлив приветствовать вас в Грейфьяле. Хорошо ли доехали? Был ли благополучен ваш путь?
– Д-да, – девица Ива оторопело моргнула, с трудом оторвала взгляд от Торвальда и медленно, с выражением глубочайшего охренения на лице, оглядела стены Хмельной залы.
Ну еще бы она не охренела! Торвальд бывал пару раз в поселении у пришлых. Хлипкие дощатые домики, разделенные на маленькие, скудно обставленные комнатки. А над Хмельной залой прислуга трудилась всю ночь! Теряющиеся в полумраке стропила увили свежесрубленными еловыми ветками, пол посыпали чистым песком, а длинные столы выскоблили и натерли маслом так тщательно, что в них отражались золотые отблески светильников. На стены Торвальд приказал повесить самые богатые шкуры, а сзади, за тронными креслами, даже парочку турландских ковров. Мать не одобряла подобного расточительства, но отец был совершенно однозначен: пришлую девицу требуется впечатлить.
А что может впечатлить лучше, чем турландский ковер? Тонкие, мягкие, как шкурка бельчонка, они сияли дивной радугой красок даже в сумраке залы. Удивительные звери бродили среди неведомых цветов, пестрые птицы пели в ветвях чужедальних деревьев. А вокруг этой роскоши, сплетаясь в ажурную вязь, тянулся странный, путаный узор, похожий то ли на загадочные письмена, то ли на прихотливые узоры, которые рисует на ледяном металле мороз.
О себе Торвальд тоже не забыл. Те, кто утверждает, что женщина любит ушами, – полные идиоты. Ну, или уродливые скальды – стихотворцам за красивые слова действительно многое прощают. Но если боги не дали тебе испить бьера поэзии – придется усерднейше потрудиться. Приготовляясь к встрече, Торвальд заплел в волосах две косички, перевязав их нарядными ярко-синими лентами, а бородку и усы тщательно постриг и подровнял. Вместо обычной холщовой рубашки он надел тонкую, крашенную бузинными ягодами – от них ткань приобретала роскошный темно-лиловый цвет. Грубый каждодневный пояс Торвальд заменил на праздничный – широкий, блестящий, украшенный серебряными заклепками.
Но не красотою единой! Об угощении для гостей Торвальд тоже подумал.
На очаге уже истекал соком поросенок, маринованный в меду и можжевеловых ягодах, в котле кипела, побулькивая, пшеничная каша. Торвальд кивнул служанке, и та сорвалась с места, расставляя по столу роскошную серебряную посуду. Любимое мамино блюдо – серебряное, с богатой чеканкой, она торжественно водрузила в центре, выложив на него гору золотистых, масляно поблескивающих лепешек.
– Не откажетесь преломить со мною хлеб?
– Не откажемся! – не дожидаясь ответа спутницы, возликовал Барти. И двинулся к столу, азартно потирая руки. – Так, что тут у нас? Соленая рыба! Ив, ты обязана попробовать местную рыбу. Особенно форель – вкус изумительный! И грибочки жареные, и бекон… На ольхе закопченный, между прочим, с душистыми травками. Ив, ты такого еще не пробовала!
С чувством глубокого удовлетворения Торвальд наблюдал за его восторженным токованием у стола. Судя по реакции Барти, пиршество удалось на славу. И это было личной заслугой Торвальда! Именно он составил список блюд, которые особенно нравились пришлым, выбрал из этого списка самые дорогие и праздничные, а потом запугал до полусмерти старую кухарку. Несчастная женщина всю ночь простояла у очага, зато теперь мясо было нежнейшим, лепешки – пышными, как пуховая перина, а от горшочков с тушеными потрохами шел такой дух, что рот наполнялся слюной.
– Садитесь же, прошу вас, – широким взмахом Торвальд указал на скамейку, заботливо накрытую мягкой медвежьей шкурой. – Отведайте бьера. Специально для прекрасной девы – с медом и тимьяном.
Наполнив свой кубок из цветного, рельефно отлитого стекла, Торвальд щедро плеснул на пол, жертвуя долю богам. Барти, конечно, выливать бьер не стал – это не делал никто из пришлых. Поначалу Торвальд удивлялся: почему боги не наказывают чужаков за такое неуважение? Но Ингвар, жрец Отана, только плечами пожал в ответ на его сомнения.
– А ты стал бы карать жителей Харбовью за то, что они не платят десятину ярлу Эйнару?
– Нет, конечно, – удивился Торвальд. – В заливе Харбовью правит ярл Эрнольв.
– Вот именно. Он собирает с людей дань, он и карает за неуплату. У пришлых есть собственные боги, не забывай об этом.
Обдумав слова Ингвара, Торвальд пришел к выводу, что старый жрец прав. Но на месте пришлых он все-таки жертвовал бы местным богам. Чужие-то далеко, а эти – рядом!
С другой стороны – может, у пришлых были очень ревнивые боги?
Девица Ива, с удивлением посмотрев на темную, пахнущую медом и травами лужицу, быстро впитывающуюся в золотой песок, тоже накренила свой бокал и уронила вниз несколько капель.
– А ты, я смотрю, внимательно прочитала руководство по интеграции, – малопонятно заржал Барти. – Если вы уже закончили культовые действия – может, наконец-то пожрем?
– Почему бы и нет? – Торвальд как хозяин первый взял с блюда лепешку. За ним к еде потянулся Барти, азартно сгребая к себе на тарелку толстые розовые ломти бекона. Торвальд, подвинув блюдо с поросенком, вырезал самую сочную часть вдоль хребта и положил мясо девице.
– Попробуйте, прошу вас. Это домашний поросенок, мясо у него нежнейшее.
– Да-да, – закивал, подтверждая, Барти. – У домашних нормальное мясо. А дикого кабана прожевать невозможно в принципе. Кстати, ты видела дикого кабана? Вот такенная злобная зверюга с бивнями по полметра длиной, черная, вонючая и бронированная.
– Ты что, на охоту ходил? – изумилась девица Ива.
– Да. То есть нет. То есть… – Барти, смутившись, взъерошил рукой короткий ежик темных волос. Большинство пришлых были темноволосые, тощие и низкорослые – что, впрочем, не мешало им пользоваться большим успехом у женщин Грейфьяля. Поймав себя на этой мысли, Торвальд на мгновение смутился. Он сейчас не слишком и отличался от корыстолюбивых женщин Грейфьяля. А значит, не имел никакого права их осуждать.
Не заметив короткого замешательства друга, Барти продолжал жизнерадостно болтать:
– Этим летом мы с Торвальдом на охоту пошли. Забрели, значит, в лес поглубже – и тут на нас этот чертов кабан как выскочит!
Когда этот хеллев кабан выскочил, славный охотник и великий колдун Барти заорал, уронил копье и взлетел на верхушку ясеня стремительнее белки. Торвальд, оставшись без напарника, отшвырнул рогатину и тоже полез на дерево – потому что в одиночку бодаться с вепрем решится только самоубийца. Оскорбленный до глубины души кабан долго бродил по поляне, яростно всхрюкивая и взрывая копытами землю. Несколько раз он бодал дерево Торвальда так, что листья летели, уходил в кусты, возвращался и снова бодал.
В конце концов кабану это бессмысленное занятие обрыдло, и он неспешно убрел куда-то в глубину леса. Торвальд, посидев на дереве до сумерек, отважился все-таки слезть, убедился, что кабана поблизости нет – и с большим трудом сманил вниз перепуганного Барти.
Больше они на кабана не ходили.
– Чтобы справиться с матерым секачом, нужно несколько хорошо обученных мужчин, – сжалился над страданиями Барти Торвальд. – Мы пошли в лес только вдвоем, к тому же Барти совсем не имеет опыта охоты. При встрече с кабаном пришлось отступить.
– Я пытался достать эту тварь, – насупился Барти. – Швырнул пару раз сформированной плазмой Аль-Хазреда. Но шары о ветки разбились, огонь вниз искрами осыпался – и только подпалил кабану шкуру.
– И траву чуть не поджег, – не удержался от замечания Торвальд. Когда из кустов повалил дым, он испугался больше, чем атаки хеллевого вепря.
– Да, было такое, – покаянно вздохнул Барти. – Но я же все потушил! Сразу залил водой. И ты не поверишь – это тоже разозлило кабана. Чертова зверюга вообще от всего бесится!
– Да-да, – сочувственно покивала девица Ива. – И от рогатин бесится, и от огня, и от воды на голову.
Торвальд озадаченно поглядел на нее, осмысливая услышанное – и удивленно фыркнул. Девица Ива не производила впечатление человека, умеющего пошутить. Однако, оказывается, умела.
– Как вам мясо? – вспомнил о своих обязанностях хозяина Торвальд. – Отведайте еще бараньих потрохов. Тут печень, рубец, почки и сердце, протушенные с чесноком и мозгами. Очень вкусно.
– Благодарю, – внезапно побледнела лицом пришлая девица. – Кажется, меня немного укачало в дороге. Пожалуй, ограничусь грибами.
Пожав плечами, Торвальд щедро подсыпал ей на тарелку запеченных в сливках маслят.
– Ничего страшного! В следующий раз попробуете. Я попрошу, чтобы к вашему приходу кухарка опять потрохов натушила.
– Спасибо, очень любезно с вашей стороны, – несколько напряженно улыбнулась девица. – В следующий раз обязательно.
Торвальд, глядя на ее плохо скрываемое смущение, ощутил смутный укол жалости. Тяжело ей, такой нескладехе – ни красоты, ни фигуры, и одежда бедненькая: простые штаны из грубой ткани и вязаная кофта. Осененный внезапной идеей, он сорвался с места:
– Прошу меня простить. Сейчас вернусь.
С трудом удерживаясь, чтобы не перейти на бег, он выскочил из Хмельной залы, пересек двор и влетел в жилые покои.
– Дарри! Живо неси сюда волчий плащ! Да не этот, новый! Тот, что синим подбит! – взмахом руки Торвальд развернул раба, снова отправляя его к сундукам.
Немного повозившись, Дарри все-таки достал требуемое – совершенно новый, прекрасно выделанный волчий плащ благородного серебряного оттенка. Плотная темно-синяя ткань была понизу расшита листьями и звездами – словно смотришь в небо в ясную ночь. Приняв из рук раба плащ, Торвальд встряхнул его, погладил пальцами густой мягкий мех. Вот! То что надо!
Невероятно гордый собой, он вернулся в Хмельную залу и остановился перед девой-чужачкой.
– Прекрасная Ива! В знак моего глубокого расположения примите этот скромный подарок, – Торвальд, развернув плащ, протянул его гостье.
Лицо у девицы вытянулось. Она посмотрела на плащ, на Торвальда – потом беспомощно оглянулась на Барти.
– Но я… Но это же… Я не могу!
– Конечно, можете, – уверенно прервал ее Торвальд. – И не беспокойтесь о каких-либо обязательствах. Одаривать лучших людей – это долг правителя! Ярл Эйнар высоко ценит дружеские отношения с вашим народом. В знак верной добрососедской дружбы примите от меня этот плащ. Пусть он согреет вас в холодные зимние дни, – Торвальд немного подождал, но девица Ива совсем мозги растеряла от смущения – и он, украдкой вздохнув, просто вложил ей в руки плащ.
Тяжко быть маленькой, бедной и невзрачной.
Ну, зато колдунья.
И плащ теперь есть.
Хотя бы жопу свою колдовскую не отморозит. Куцые куртеечки пришлых – это же слезы, а не тепло.
Барти, высунув от усердия язык, аккуратно донес ложечку сахара до чашки – и с облегчением опрокинул в кофе. За окном было темно, и его сосредоточенное лицо отражалось в черном стекле, как в зеркале – длинный острый нос, высокий лоб, взъерошенный хохолок жестких темных волос. Здесь, в странном чужом мире, привычный и скучный Барти казался островком спокойствия и уюта.
Подумать только! Барталомео Хаанесаалале – островок спокойствия.
Как быстро деградируют представления о комфорте в умеренно-континентальном климате Грейфьяля.
– Во! Не рассыпал! – Барти жизнерадостно затарахтел ложечкой о фарфор, закручивая кофе в крохотную стремительную воронку. – Ну, как тебе здесь? Как впечатление?
– Э-э-э-… Так, – глубокомысленно резюмировала Ива. – Яркое впечатление. Насыщенное.
– Только не говори мне, что собираешься увольняться. Я шефа на твою кандидатуру месяц уламывал!
– С ума сошел? – изумилась Ива. – У меня стажа после универа всего полгода – где я еще вариант с таким окладом найду?
– И запись в резюме солидная, – закивал лохматой головой Барти. Судя по состоянию прически, не стригся он месяца два, а может, и три. То ли забил на имидж молодого перспективного специалиста, то ли проникся веяниями местной моды и решил отращивать волосы.
А может, и то и другое.
– Да, запись солидная, – согласилась Ива. – Артефактор-разработчик в промышленном отделе горнодобывающей компании… Ну музыка же!
– А то! – Барти, отломив дольку шоколадки, метким броском закинул ее в рот. – Пару лет здесь проработаешь, а потом можно в нормальных мирах варианты искать. На сеньора, конечно, ты не потянешь – но на миддла легко. Особенно если подтверждение авторских разработок приложишь.
– Да, миддл – это пара лет минимум… – тоскливо протянула Ива. Мысленным взором она уже видела эти два года. Двадцать четыре месяца. Семьсот тридцать дней в грязи и снегу Грейфьяля. Ради миддла, конечно, стоило потерпеть… Но два гребаных года! – Барти, а вот этот вот бункер деревянный, в который мы сегодня ходили, – я правильно понимаю, что это местный дворец?
На дворец низкое приземистое здание походило меньше всего. Сложенное из тяжелых, поросших мхом бревен, оно было совершенно лишено окон. Крайне смелое архитектурное решение – особенно с учетом того, что камина в этом здании тоже не было. Огонь горел прямо в здоровенном открытом очаге, и дым уходил в узкие щели под крышей. Большая часть дыма, по крайней мере. Большая – но не вся.
Ива понюхала новенький, первый раз надетый пуловер и поморщилась. От белой шерсти несло едким смолистым дымом, как от копченой селедки.
– Нет, не дворец, – опроверг ее предположение Барти. – Но вроде того. Это королевская пиршественная зала. Именно там проходят официальные встречи с представителями других государств, общественные мероприятия и попойки с особо доверенными лицами.
– И кто мы? Представители других государств?
– Ты – да. А я – особо доверенное лицо. Мы с Торвальдом неплохо поладили, – голос у Барти стал демонстративно небрежным – настолько небрежным, что любому было понятно: парень гордится этим знакомством больше, чем дипломом с отличием.
– Насколько я помню, Торвальд – это старший сын местного короля?
– Ярла. До полноценных систем реализации власти тут, слава богу, не доросли. Ярл – что-то среднее между вождем, королем и главным пиратом. Правда, ярл Эйнар – исключительно хитрожопый мужик. И пиратствовать он больше не хочет. Эйнар быстро просек, что с нашей шахты можно выручить больше, чем с десятка набегов, не потеряв при этом ни одного воина. Так что теперь он изо всех сил выстраивает экономические и социальные связи.
– Тогда почему наследник принимал в пиршественной зале нас, а не управляющий совет «Норд-Кристал»?
– Потому что управляющий совет хрен клал на всю эту туземную дипломатию? Но местным, честно говоря, наше начальство не так уж и нужно. Потребности у этих ребят простые, и тесные связи с низовым составом вполне их перекрывают. Амулетики простенькие, лекарства, всякая ерунда, – Барти, поджав одну ногу, поглубже устроился в кресле. На фоне сдержанного сливочно-бежевого плюша его лазоревая футболка полыхала безумным напором цвета, словно костер в ночи. – Кстати, ты заметила, какой марафет навел в нашу честь Торвальд?
Ива честно задумалась. Пиршественная зала была темной, дымной и основательно закопченной. Несколько подозрительных шкур на стенах, охапки еловых веток и пара чудовищно пестрых ковров с длинными густыми кистями на углах.
– Честно говоря, не заметила. Если вот это ты называешь марафетом, то чем же обычно украшен королевский пиршественный зал?
– Живописно разложенными по полу бухими дружинниками.
– О. А я думала, что в средневековых замках на стены оружие вешают…
– Бухие. Дружинники. Какое из этих двух слов тебе непонятно? – вскинул остро изломанные брови Барти. – Оружие в пиршественную залу проносить нельзя в принципе. Копья, мечи, топоры – все остается у входа.
– А ножи? Они же мясо ножами режут, – заметила нестыковку Ива.
– Режут… Поэтому бухать с местными – исключительно рискованное занятие. От души не советую. Ну, кроме Торвальда. Торвальд нормальный. И он, кстати, хирдмен – командир хирда, личной дружины ярла. Поэтому рядом с Торвальдом даже бухие дружинники становятся вполне терпимыми, – щедро поделился премудростью Берти.
– Поверю тебе на слово. И очень надеюсь, что мне не доведется подкреплять эти знания практическим опытом.
– Тебе не понравился Торвальд? – удивленно выпучился Барти.
– Ну почему же. Торвальд… довольно милый, – аккуратно подобрала слова Ива. И даже, в принципе, не соврала. Потому что Торвальд действительно был милым. А еще высоким, плечистым, длинноногим и возмутительно, просто-таки непозволительно красивым.
Судя по пакостной ухмылке, Барти об этой особенности своего нового друга отлично знал – и теперь от души наслаждался произведенным эффектом.
– Ага. Милый, – злорадно протянул засранец Барти и выразительно поиграл бровями. – Я его, кстати, без штанов видел. Мы в купальне паровые ванны вместе принимали.
– И как? – азартно подалась вперед Ива.
– Ну… мило, – еще пакостнее осклабился Барти.
Ива насупилась, показала Барти язык и разочарованно отползла обратно в кресло. Мило… Да уж наверное мило. Намного милее среднего.
Глава 2. О воинской славе, невестах и овцах
Комната у Ингибьерна была на удивление уютная – стол, два стула и кровать, застеленная покрывалом, сшитым из пестрых нарядных лоскутков. Это покрывало Лекню, вторая жена ярла Эйнара, шила сама – и выбрала для любимого сына самые лучшие, самые яркие обрезки. Голубой прихотливо сочетался с зеленым, фиолетовый – с коричневым. Кое-где встречались даже красные лоскуты, и Торвальд знал, откуда они взялись – это остатки ткани, из которой скроили праздничную рубаху отца.
Ее тоже шила Лекню.
Конечно, на самом деле она не была женой. Просто наложница, дочь нищего крестьянина, семнадцать лет назад очень удачно попавшаяся на глаза ярлу. Проезжая мимо убогой фермы, он обратил внимание на высокую, миловидную девицу с густой копной медных волос. Торвальд не мог не признать, что Лекню действительно очень красива. И даже, наверное, мог бы понять отца – если бы речь не шла о чести матери.
Одно дело закрутить с симпатичной девицей, отдарившись потом богатой тканью, золотом или скотом. И совсем другое – тащить эту девицу в свои владения и строить для нее отдельный дом.
Как будто Лекню действительно была женой Эйнара.
Как будто она имела на это право.
В детстве Торвальд ненавидел Лекню. Его восхищала и возмущала ее яркая красота, раздражал звонкий певучий голос и громкий смех. Финна, мать Торвальда, была совсем не такой. Светлая до белизны, сдержанная до холодности, она походила на ледяную статую, которую боги чудесным промыслом оживили, отпустив в теплый, грязный, суетный мир людей. Эйнар любил свою законную жену и любил старшего сына. Но Лекню он любил тоже. Поэтому, когда на свет появился Ингибьерн, Эйнар вручил Торвальду пищащий, извивающийся комок тряпок и сказал, что это – его младший брат. Да, он рожден не в браке и от наложницы. Но кровь у мальчиков общая – а значит, они должны заботиться друг о друге.
Когда отец завершил свою короткую речь, Ингибьерн напрягся, закряхтел и напрудил в пеленки. Ощущая ладонями стремительно расползающееся горячее мокрое пятно, Торвальд подумал, что семейные отношения не задались с самого начала.
И оказался прав.
Что бы там ни говорил Эйнар, Лекню не питала симпатии ни к законной жене конунга, ни к законному отпрыску – и будущему наследнику престола. А Финна терпеть не могла «эту рыжую девку и ее отродье». Несчастный Торвальд ужом вертелся между двумя бешеными бабами, обозленным Ингибьерном и отцом – который требовал, чтобы наследник равно уважал всех членов семьи.
Когда малыш Инги достаточно подрос, окреп и полез наконец-то в драку, Торвальд с нечеловеческим облегчением навалял ему, в кровь размолотив нос и выбив два зуба.
К счастью, молочных.
Лекню орала, Финна надменно улыбалась, Ингибьерн рыдал. А Эйнар, задумчиво обозрев эту картину, изрек: «Это к лучшему. Теперь мальчики подружатся». И оказался прав. Получив взбучку, Инги перестал задираться, а Торвальд, изумленный внезапной покладистостью младшего брата, начал учить его правильному кулачному бою. А не этому бабскому размахиванию руками – авось куда-нибудь да попадешь.
Сейчас, сидя на стуле в чистой, аккуратно убранной комнате, Торвальд подумал: а ведь ничего из этой учебы не вышло. Худой, узкоплечий Инги так и не понял восторга битвы. Сражался он, если другого выбора не было, и мечом махал, как крестьянин цепом – тяжело, упорно и обреченно. Огонь честолюбия и азарта вспыхивал в младшем брате только тогда, когда он усаживался за рукописи. Вон сколько их разложено на полках! Три толстенных книги из Ангмарка, десяток недорогих местных списков и труды самого Инги – тяжелая стопка грубой желтой бумаги. Это, конечно, старое. А новое – ослепительно-белые, волшебно гладкие прямоугольники, которыми щедро делились с ярлом Эйнаром пришлые. Один лист такой удивительнейшей бумаги можно было обменять на ягненка.
Сейчас на полке у Ингибьерна, сложенные в ровную стопку, лежали самое меньшее три отары.
– Выпьешь? – не дожидаясь ответа, Инги подтолкнул к Торвальду кубок.
– Выпью, – откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза, Торвальд медленными глотками цедил горько-сладкий бьер. В комнате было тепло и тихо, только жужжала под потолком невесть как залетевшая в дальнюю часть дома муха. Ингибьерн молча ждал, баюкая свой кубок в узких бледных ладонях.
– Слушай, ну вот какого хрена это должен делать именно я?! – созрел наконец для разговора Торвальд.
Инги не стал спрашивать, что именно должен делать Торвальд. Это и так было понятно. Не стал ссылаться на волю правителя и на сыновний долг. Просто пожал худыми плечами:
– Ну а кто еще, если не ты? Я, что ли?
Торвальд, приоткрыв один глаз, задумчиво поглядел на Ингибьерна. Достаточно высокий, худощавый, с мягкими, но правильными чертами лица. И волосы от матери – густые, блестящие, завиваются тяжелыми медными кольцами.
– А почему нет? Ты тоже сын Эйнара. И ты лучше разбираешься в колдовских премудростях.
Инги, подняв свой кубок, сделал медленный долгий глоток.
– Да, я сын Эйнара. И да, я разбираюсь в колдовских премудростях. Но ты же сам знаешь, что это не имеет никакого значения. Будь я хоть лучшим колдуном Грейфьяля – я даже на палец не приближусь к тому уровню, который доступен пришлым. И буду взирать на их чудеса, как ребенок на мудрую древнюю книгу. Картинки, конечно, красивые, но что написано – непонятно.
Снова прикрыв глаз, Торвальд кивнул. Да, дело было вовсе не в колдовских премудростях. И не в умении плести красивые речи. В этом искусстве Инги тоже сделал бы его, как сидячего.
Просто Торвальд был красивее. И сильнее. И веселее. А еще Торвальд сошелся накоротке с Барти Хаане-как-его-там. Причем сошелся не для взаимной выгоды, а сугубо по велению души. Наверное, он мог бы назвать Барти другом – настолько, насколько вообще можно назвать другом пришлого.
Вот эти вот ценные качества и собирался использовать ярл Эйнар. Пригожесть, красивое тело, обаяние и случайно взращенное доверие.
Потому что именно эти качества важны, когда требуется очаровать девицу. А вовсе не начитанность и не умение слагать висы.
– К тому же ты законный сын ярла. А не бастард, – в серо-зеленых прозрачных глазах Ингибьерна мелькнула насмешка. – Девицы предпочитают тех сыновей, которые наследуют имущество своих отцов. Особенно если имущество столь обильно.
Торвальд поморщился – и по узким губам Ингибьерна скользнула торжествующая усмешка, быстрая и короткая, как выпад ножом.
– Иди в задницу, умник, – не сдержался Торвальд. И сам же мысленно пнул себя – за грубую и глупую отповедь. Ингибьерн говорил колкости легко и изящно – так же легко и изящно, как слагал свои хеллевы висы. У Торвальда так не получалось. С другой стороны, Торвальд всегда мог засветить младшему братцу в ухо. От большой семейной любви, конечно. В целях назидания и воспитания.
