Сад золотых ветвей. Ритуалы и сознание

За рождением следует фаза триумфального царствования. Товар выходит на рынок и, если миф был убедительно построен, занимает место в пантеоне must-have объектов. Это время его максимальной славы и влияния. Он повсеместно рекламируется, его образ доминирует в медиа, его обсуждают, им восхищаются, его покупают. Обладание этим товаром на пике его популярности становится мощным социальным сигналом, знаком принадлежности к актуальному настоящему, к передовому отряду потребителей. Владелец как бы причащается к той сакральной силе инновации и крутости, которую излучает бренд. Продукт интегрируется в повседневную жизнь, становится привычным, почти неотъемлемым. Однако, в отличие от вечных богов древности, срок царствования современного товарного божества строго ограничен. Сама логика системы требует постоянного движения, обновления, смены поколений. Поэтому параллельно с триумфом уже начинается тайная подготовка к закату. Маркетинговый аппарат переключает внимание с восхваления текущей модели на намеки, слухи, тизеры о том, что готовится нечто еще более совершенное, еще более революционное. В общественное сознание мягко, но настойчиво внедряется мысль о неизбежности устаревания. Ныне царствующий товар постепенно лишается ореола абсолютной новизны и сакральной полноты. Он все еще хорош, но уже не идеален, ибо идеал сместился в туманное, но манящее будущее.

Так мы подходим к ключевой и наиболее драматичной фазе цикла – ритуальной смерти и распродаже. Эта фаза имеет все признаки архаического обряда жертвоприношения и обновления. Падение цен, акции типа Black Friday или сезонные скидки – это не просто способ избавиться от старых запасов. Это публичный, массовый и часто оргиастический ритуал низвержения старого царя, чтобы освободить место новому. Товар, еще недавно бывший объектом желания и гордости, теперь подвергается символическому унижению – его цена резко снижается, его выставляют на общие стеллажи, его рекламируют как «прошлогоднюю модель», «уцененный товар». В терминологии появляются слова «clearance» (очищение), «liquidation» (ликвидация) – прямой намек на устранение, изгнание. Потребитель, участвующий в распродаже, исполняет двойную роль. С одной стороны, он – жрец, совершающий казнь, покупая товар по низкой цене и тем самым подтверждая, что его сакральная ценность истощилась. С другой стороны, он – участник ритуального пира, пользующийся моментом, чтобы поживиться остатками былого величия, получить доступ к символу статуса за меньшую плату. Ажиотаж, давка, азарт охоты за скидкой – все это элементы карнавала, временного переворачивания порядка, где священное становится профанным, а дорогое – доступным. Это катарсис, очищение через соучастие в символическом убийстве старого, чтобы с чистым сердцем и кошельком встретить рождение нового. Старый товар приносится в жертву на алтаре вечного обновления рынка, и его «кровь» (уцененная стоимость) становится подношением, умилостивляющим бога Прогресса и открывающим дорогу следующему циклу.

Но смерть в этом мифе, как и в любом подлинном мифе о вечном возвращении, никогда не бывает окончательной. За ней неизбежно следует обещание или прямое явление возрождения. Новая модель, которая анонсируется сразу после или даже во время распродаж старой, и есть воскресение в более совершенном виде. Все те недостатки, которые начали замечать в «старом царе», исправлены. Все те технологии, о которых только мечтали, теперь воплощены. Новый продукт позиционируется не как просто другая вещь, а как эволюционное, а лучше революционное развитие предыдущего, как его истинная, завершенная сущность. Цикл замыкается, и миф начинается снова, но уже на новом витке спирали. Эта логика бесконечного обновления пронизывает не только высокотехнологичные товары, но и моду, автомобили, бытовую технику, дизайн интерьеров. Она создает особое восприятие времени у современного потребителя – время становится не линейной стрелой, а чередой ожидаемых и предсказуемых обновлений, сезонов, релизов. Календарь потребителя синхронизирован с календарем корпораций – осенний анонс смартфонов, весенне-летние и осенне-зимние коллекции одежды, ежегодные автомобильные салоны. Эти события становятся современными сезонными праздниками, отмечающими поворотные точки в цикле товарного мифа.

Участие в этом бесконечном цикле имеет глубокие психологические и экзистенциальные последствия для человека. С одной стороны, оно дает ощущение сопричастности к движению, к прогрессу, к жизни в актуальном времени. Обновляя свой гаджет, гардероб или автомобиль, человек символически обновляет и себя, сбрасывает с себя «шкуру» устаревшей идентичности и облачается в новую. Это действенный, хотя и поверхностный, способ борьбы с экзистенциальной тревогой перед застоем и смертью. С другой стороны, эта цикличность порождает новую форму зависимости и неудовлетворенности. Поскольку новый идеал всегда уже анонсирован на горизонте, обладание текущей вещью никогда не бывает полным и окончательным. Наслаждение от покупки быстро сменяется предвкушением следующей, еще более совершенной модели. Возникает синдром «бега на месте», где цель постоянно отдаляется. Товар из объекта обладания превращается во временный пропуск в состояние «быть современным», пропуск, который скоро истечет. Это порождает хроническое чувство недостаточности, «fear of missing out» (страх упустить что-то важное), и заставляет потребителя бесконечно участвовать в гонке, финансируя своим кошельком сам механизм этого мифа. Таким образом, цикл жизни товара оказывается не просто экономической моделью, а мощным культурным и психологическим механизмом, который, используя архаические паттерны циклического времени и ритуала обновления, поддерживает в движении маховик потребительского общества, превращая самого человека в часть вечного, повторяющегося действа, где он поочередно является и верующим в чудо рождения, и царем, обладающим новинкой, и жрецом, убивающим ее на распродаже, и снова верующим, жаждущим нового явления. Это миф, который продается нам каждый день, и цена его – не только деньги, но и наша способность остановиться и выйти из круга, чтобы спросить, действительно ли нам нужно это новое солнце, или мы просто боимся темноты, которая наступит, если перестанем бежать по этому освещенному неону беличьему колесу времени.

§22. Календарь нового культа

В доиндустриальных обществах, чья жизнь была неразрывно связана с природными ритмами, календарь представлял собой не просто инструмент измерения времени. Он был сакральным текстом, закодированным повествованием о мироздании, где каждому дню, месяцу, сезону соответствовали определенные божества, мифы, предписания и, что самое главное, ритуалы. Аграрные циклы сева, роста, жатвы и отдыха отмечались праздниками, которые были одновременно и магическими действиями, обеспечивающими плодородие, и моментами коллективного катарсиса, разрядки социального напряжения, и подтверждением общих ценностей и идентичности племени. С переходом к индустриальному, а затем и постиндустриальному обществу, где труд оторвался от земли и подчинился абстрактному времени станков и конвейеров, казалось, что эта глубинная связь времени, ритуала и смысла должна была разорваться. Однако произошло нечто иное. Календарь не утратил своей сакральной функции, он был колонизирован и переписан новой доминирующей силой – потребительским капитализмом. Так родился календарь нового культа, календарь потребления, который, подобно своим архаическим предшественникам, структурирует год не по циклам природы, а по циклам рынка, навязывая обществу новый набор сакральных дат, новых ритуалов и новых мифологических сценариев. Эти даты – Black Friday, Киберпонедельник, рождественский шопинг, летние и зимние распродажи, дни рождения брендов, релизы новых продуктов – образуют мощный ритмический каркас, подчиняющий себе индивидуальные жизни, экономическую активность и даже культурный дискурс, превращая год в бесконечный праздник-распродажу, где каждая точка календаря призывает не к созерцанию или молитве, а к транзакции, к жертвоприношению денег на алтаре нового божества – Обновления через Покупку.

Апофеозом этого нового календаря, его главным и самым ярким сакральным праздником, несомненно, является Black Friday. Его происхождение теряется в корпоративных легендах США, но его современная мифология ясна и могущественна. Это не просто день скидок. Это современный аналог древних оргиастических праздников, таких как римские Сатурналии, где на короткое время социальные нормы и иерархии переворачивались с ног на голову, рабы становились господами, а избыток и распутство поощрялись как форма поклонения богу времени Сатурну. Black Friday – это именно такая временная отмена обычного экономического порядка. Цены, этот священный и незыблемый символ рыночной рациональности, внезапно рушатся, падая в пропасть скидок в 70, 80, 90 процентов. Границы между ценным и бесполезным, между роскошью и необходимостью размываются. Магазины, обычно являющиеся пространствами упорядоченного, эстетизированного потребления, превращаются в поля ритуальной битвы. Люди занимают очереди с ночи, спят у дверей торговых центров, совершая подвиги аскезы и ожидания, сравнимые с ночными бдениями паломников у храма. В момент открытия дверей начинается неистовая, часто жестокая схватка за товары. Этот хаос, эта давка, это животное стремление урвать свой кусок – не побочный эффект, а суть ритуала. Это коллективный транс, оргия присвоения, где индивид растворяется в массе, движимой единым инстинктом. Акт покупки в таких условиях теряет всякую индивидуальность и рациональность. Покупают не то, что нужно, а то, что можно получить, подчиняясь азарту охоты и страху упустить невероятную возможность. Разорванные упаковки, вывернутые наизнанку стеллажи, изможденные лица – все это следы прошедшего ритуального действа. Black Friday – это жертвоприношение рассудка, бюджета и человеческого достоинства во имя великого божества Скидки, которое на один день открывает врата в потребительский рай, где все доступно, но за вход в который требуется оплата в виде участия в этом коллективном безумии.

Но архаический праздник не ограничивается одним днем безумия. За Black Friday следует Киберпонедельник, его цифровое, очищенное от физического хаоса отражение. Если Black Friday – это дионисийская вакханалия в торговых центрах, то Киберпонедельник – это аполлонийский, упорядоченный, но от того не менее тотальный ритуал, перенесенный в пространство экранов. Здесь нет давки и физической борьбы, но есть иная форма напряжения – бесконечное обновление страниц в поисках выгодных предложений, молниеносные решения, пока цифровая корзина не опустела, соревнование с невидимыми тысячами таких же пользователей за лимитированный цифровой товар. Алгоритмы рекомендаций и таргетированная реклама выступают в роли жрецов-проводников, нашептывающих, куда следует направить следующий клик. Весь интернет на этот день превращается в единый гигантский храм потребления, где каждый сайт, каждое приложение является часовней, призывающей к пожертвованию. Киберпонедельник ритуализирует и делает сакральным сам процесс онлайн-покупки, превращая его из рутины в особое, отмеченное время года событие. Это праздник для нового поколения адептов, для которых цифровое пространство является основной средой обитания, и их участие в ритуале подтверждает сакральность и этого пространства, и их образа жизни.

Помимо этих вершинных точек, потребительский календарь насыщен множеством других, менее интенсивных, но столь же важных праздников. Сезонные распродажи (летние, зимние) маркируют смену не столько природных, сколько товарных циклов, освящая необходимость обновления гардероба и интерьера в соответствии с новым сезоном. Рождество и Новый год, изначально религиозные и семейные праздники, были в значительной степени рекодированы в гигантский ритуал дарения и потребления. Обмен подарками, центральный элемент этих праздников, превратился в сложную экономику обязательств и ожиданий, где цена и статусность подарка служат мерилом чувств и социальных связей. Предрождественский шопинг-марафон, длящийся неделями, становится временем коллективной подготовки к великому пиршеству распаковки, кульминацией которого является сам праздничный день. Дни рождения крупных брендов, годовщины выхода культовых продуктов – это корпоративные именины, которые отмечаются специальными предложениями, лимитированными коллекциями, призывая потребителей не просто купить вещь, а отпраздновать вместе с брендом, стать частью его истории. Даже такие, казалось бы, светские даты, как День святого Валентина, 8 марта или 23 февраля, были эффективно превращены в ниши для продаж определенных категорий товаров (цветы, украшения, парфюмерия, гаджеты), где ритуал выражения чувств жестко привязан к акту покупки.

Этот новый сакральный календарь выполняет несколько ключевых функций, схожих с функциями календарей древних культов. Во-первых, он создает и поддерживает ритм. Он дробит бесконечный и однообразный поток современного рабочего времени на осмысленные отрезки, наполненные ожиданием, подготовкой, кульминацией и отходняком. Жизнь приобретает структуру, ориентированную на эти потребительские вехи. «До Black Friday», «после рождественских распродаж» – такие маркеры становятся значимыми точками отсчета. Во-вторых, он обеспечивает легитимацию избыточного потребления. Покупать много, часто и не всегда необходимое в обычные дни может вызывать чувство вины или расточительства. Но в «праздник», в день, отмеченный в календаре как сакральный, эти нормы приостанавливаются. Потребление становится не только разрешенным, но и предписанным, долгом празднующего. Это карнавальное временное освобождение от моральных и финансовых ограничений, после которого можно вернуться к обыденной жизни, пока не наступит следующий праздник. В-третьих, он создает мощное чувство коллективности и синхронизации. Миллионы людей по всему миру одновременно обновляют страницы сайтов в Киберпонедельник или штурмуют магазины в Black Friday. Они участвуют в одном и том же глобальном ритуале, говорят на одном языке скидок и акций, делятся опытом и трофеями в социальных сетях. Это порождает иллюзию глобального сообщества, объединенного не верой или идеологией, но синхронным потребительским жестом. В-четвертых, и это, возможно, самое важное, календарь нового культа постоянно воспроизводит и укрепляет центральный миф потребительского общества – миф о том, что счастье, обновление, социальная успешность и даже любовь достигаются и подтверждаются через акт покупки правильных вещей в правильное время. Он превращает желание в долг, а долг – в сакральный ритуал.

Однако, как и в случае с архаическими ритуалами, за внешней стороной празднества скрывается тень. Оргиастическое потребление часто приводит к постпраздничному синдрому – чувству опустошения, финансовому похмелью, горечи от ненужных покупок, осознанию, что обещанное счастье и обновление оказались мимолетными. Ритуал, призванный снизить тревогу и придать смысл, в итоге может породить новую, более глубокую тревогу, связанную с долгами и экзистенциальной пустотой. Кроме того, этот календарь активно стирает и подменяет собой другие, более традиционные или личные ритмы. Он накладывает свою сетку на все сферы жизни, заставляя измерять время не по личным или природным вехам, а по датам релизов и распродаж. Человек начинает жить в ожидании не весны или семейного торжества, а следующей большой акции, следующего релиза гаджета. Его биография рискует превратиться в хронику приобретений и обновлений. Таким образом, календарь нового культа предстает перед нами как гениальная и тотальная система по управлению временем, желанием и вниманием современного человека. Это механизм, который, используя древнейшую человеческую потребность в сакральном ритме и коллективном празднике, направляет эту энергию в русло, выгодное экономической системе, основанной на бесконечном росте потребления. Мы больше не приносим в жертву урожай богам плодородия, мы приносим в жертву наши сбережения, наше время и нашу трезвую оценку реальности на алтарях торговых центров и интернет-магазинов в дни, отмеченные в новом глобальном missale потребительской религии. И подобно тому как древние календари диктовали, когда пахать, а когда праздновать, наш новый календарь диктует, когда желать, когда покупать и когда чувствовать себя частью чего-то большего, даже если это «большее» есть лишь мираж, отраженный в витринах и на экранах наших устройств.

§23. Сакральная иерархия «Нового» и «Старого»

Структура любого сакрального космоса строится на фундаментальном разделении, на проведении четкой и непреодолимой границы между противоположными, но взаимодополняющими началами. Чистое и нечистое, священное и мирское, свой и чужой, жизнь и смерть – эти бинарные оппозиции образуют каркас, на котором держится мифологическое мышление, позволяя упорядочивать хаос опыта, классифицировать явления и предписывать определенные действия по отношению к ним. В мире современного потребления, который, как мы убеждаемся, является не просто экономической системой, а полноценной квазирелигиозной вселенной, действует своя собственная, не менее жесткая сакральная иерархия. Ее осевой линией, ее главным водоразделом, является противостояние двух абсолютных категорий – «Нового» и «Старого». Но это не нейтральные описания хронологической последовательности. Нет, в логике потребительского мифа «Новое» и «Старое» – это заряженные сакральной энергией, магические понятия, несущие в себе мощнейший ценностный и даже моральный заряд. «Новое» – это синоним прогресса, совершенства, чистоты, жизненной силы, истины и статуса. «Старое» – это синоним упадка, несовершенства, скверны, угасания, заблуждения и социальной неполноценности. Между этими двумя полюсами развертывается вечная священная война, драма искупления и спасения, в которой каждый потребитель оказывается одновременно и воином, и полем битвы, и судьей, выносящим приговор вещам и, опосредованно, самому себе. Эта иерархия пронизывает все уровни нашего взаимодействия с материальным миром, от глобальных технологических нарративов до интимных, почти неосознаваемых решений о том, что надеть утром или каким приложением воспользоваться. Она является мотором, который вращает колесо бесконечного цикла товаров, и идеологическим обоснованием для ритуального насилия над вещами и их владельцами в моменты распродаж и обновлений.

Мифология «Нового» берет свое начало в самой сердцевине модерного проекта, в вере в линейный прогресс как высшую и неоспоримую ценность. Научно-техническая революция, индустриализация, идеология бесконечного экономического роста – все это питало и продолжает питать представление о том, что движение вперед, к следующей версии, к следующему изобретению, к следующему усовершенствованию, есть благо само по себе. Эта светская религия прогресса была с энтузиазмом подхвачена и гиперболизирована потребительским капитализмом. «Новое» стало его главным фетишем, его священной реликвией. Анонс нового продукта – это не просто сообщение о появлении на рынке очередного товара, это откровение, нисхождение благой вести о том, что будущее стало чуть ближе и доступнее. В этом откровении всегда присутствует элемент чуда. Новый гаджет не просто немного лучше старого, он «переопределяет представления о возможном», он «стирает границы», он «создает реальность заново». Язык маркетинга, описывающий новинки, насыщен терминами, заимствованными из религиозного и мистического лексикона. Продукт называют «революционным», «инновационным», «прорывным», ему приписывают способность «менять жизни», «открывать новые горизонты», «дарить вдохновение». Процесс его создания окружается ореолом тайны и гениальности, подобно тому как создание священного образа или реликвии в древности сопровождалось рассказами о чудесах и божественном вмешательстве. «Новое» позиционируется не как эволюционное улучшение, а как разрыв, как качественный скачок в иное состояние бытия. Обладание этим новым становится актом приобщения к переднему краю истории, знаком избранности и проницательности. Человек с новейшим смартфоном в руке – это не просто владелец устройства, это пилигрим, уже ступивший в завтрашний день, в то время как остальные еще бредут в сегодняшнем.

Однако сакральный статус «Нового» зиждется на обязательном и столь же сакральном обесценивании «Старого». Это две стороны одной медали. Чтобы «Новое» сияло во всей своей славе, «Старое» должно быть низвергнуто, опозорено, изгнано из царства ценности. Этот процесс также мифологизируется и ритуализируется. «Старое» никогда не представляется просто как предыдущая, вполне функциональная версия. Оно объявляется ущербным, неполноценным, обремененным грехами. Его дизайн называют «устаревшим», его технологии – «запятнанными» медлительностью или несовместимостью, его эстетику – «вышедшей из моды». Сам факт его существования в руках потребителя становится проблемой, свидетельством отставания, социальным клеймом. В цифровую эпоху этот процесс приобретает особую жестокость и непреложность. Производители программного и аппаратного обеспечения практикуют так называемый «запланированный выход из строя» или «запланированное устаревание». Новые версии операционных систем замедляют работу старых устройств, новые приложения перестают на них поддерживаться, службы отказываются функционировать. Это не просто техническая необходимость, это ритуальное лишение старого предмета его жизненной силы, его маны. Его постепенно превращают в «кирпич», в бесполезный, но материально присутствующий артефакт прошлого, который теперь служит лишь напоминанием о его былой славе и нынешней никчемности. В мире моды и дизайна цикл обесценивания еще короче и безжалостнее. То, что было на пике моды сезон назад, сегодня может считаться проявлением дурного вкуса. Социальные сети и медиа выступают в роли трибуналов, выносящих публичные приговоры «устаревшим» трендам, стилям, гаджетам. Обладание «Старым» начинает ассоциироваться не просто с бедностью (хотя и это тоже), но с моральной и эстетической слепотой, с неспособностью идти в ногу со временем, с внутренней леностью и недостатком жизненной энергии.

Из этой сакральной иерархии естественным образом вырастает один из ключевых ритуалов потребительской религии – ритуал жертвоприношения «Старого» и замещения его «Новым». Этот ритуал имеет четкую, отработанную веками структуру. Во-первых, происходит подготовка жертвы. В сознании владельца накапливается недовольство «Старым», подпитываемое маркетингом, сравнениями с продуктами других, чувством отставания от сверстников или коллег. «Старое» начинает «раздражать», «тормозить», «выглядеть несовременно». Оно превращается в источник когнитивного диссонанса и тревоги. Во-вторых, наступает момент выбора и приобретения «Нового». Этот акт, как уже говорилось, сопровождается праздником, анонсом, чувством триумфа и причастности. В-третьих, происходит ключевой сакральный акт – изгнание «Старого». Это может принимать различные формы, каждая из которых несет символический смысл. Самый простой способ – выбросить «Старое» в мусор. Это акт окончательного и бесповоротного низвержения, приравнивания к отходам, к скверне, которая должна быть удалена из жизненного пространства. Более сложная форма – продажа или передача «Старого» кому-то другому. Здесь ритуал включает в себя элемент очищения через передачу греха (устарелости) другому, менее требовательному или менее обеспеченному лицу. Продавец освобождается от бремени «Старого» и получает за него символическую плату, которая частично финансирует приобретение «Нового». Но есть и особая, наиболее показательная форма этого ритуала, прямо институционализированная корпорациями, – программы trade-in. Trade-in – это гениальное изобретение, которое превращает процесс жертвоприношения в официальный, освященный самой компанией-производителем обряд. Потребитель приносит свое «Старое» устройство в храм (фирменный магазин) и вручает его жрецам (сотрудникам). Те оценивают его, то есть проводят ритуал определения степени его «осквернения» временем и использованием, и назначают за него символическую цену, всегда значительно меньшую, чем стоимость «Нового». Этот обмен – не экономическая сделка в полном смысле слова, ибо реальная стоимость старого устройства часто выше. Это именно жертвоприношение. Потребитель приносит в жертву свой старый, верный артефакт, отказывается от него, чтобы получить милость в виде скидки на новый, сакральный объект. Компания, принимающая жертву, затем ритуально уничтожает старое устройство (утилизирует) или, очистив, перепродает его на вторичных рынках, где оно обретает новую, но уже заведомо ущербную жизнь в руках тех, кто не может причаститься к «Новому» напрямую. Trade-in – это чистый, отлаженный механизм перекачки сакральности, где «Старое» служит топливом, сжигаемым для того, чтобы оплатить переход в новый статус.

Но влияние этой иерархии простирается далеко за пределы сферы покупок. Она формирует наше восприятие самих себя и своего места в мире. Личность в потребительском обществе все больше определяется не через устойчивые внутренние качества, убеждения или поступки, а через перформанс обладания актуальными, «новыми» артефактами, компетенциями, стилями жизни. Быть в тренде, быть «в теме», быть «актуальным» – эти требования становятся императивами, нарушение которых грозит социальной смертью, исключением из круга значимых взаимодействий. Профессиональная сфера также подчинена этому культу. Навыки и знания стремительно устаревают, и профессионал должен постоянно «апгрейдиться», проходить курсы, получать новые сертификаты, чтобы не стать «старым кадром», подлежащим утилизации в ходе следующей корпоративной «оптимизации». Даже в сфере человеческих отношений можно проследить действие этой логики. Концепция «отношений-как-проекта», где партнеров меняют или «апгрейдят» в поисках более «совместимой» или «перспективной» модели, является прямым переносом потребительской парадигмы на интимную жизнь. «Старые» друзья, которые «не развиваются», могут быть отброшены в пользу новых, более «полезных» или «интересных» связей. Таким образом, сакральная иерархия «Нового» и «Старого» становится универсальным принципом организации всей социальной реальности, принципом, который поощряет перманентное отчуждение от прошлого (включая свое собственное), хроническую неудовлетворенность настоящим и бесконечную, тревожную гонку за миражом будущего совершенства, всегда воплощенного в следующей, еще не вышедшей версии продукта, стиля или себя самого.