Адресат выбыл

Голос был молодым – тридцать один год, возраст, когда он записывал это. Голос, который она помнила только по старым записям. Голос, который смолк в 2043-м.

«Моя девочка, если ты слышишь это – значит, кто-то ответил. Значит, мы не одни. Значит, всё, во что я верил, оказалось правдой.

Я не знаю, когда это произойдёт. Может, через сто лет. Может, через тысячу. Может, никогда – и тогда это письмо останется просто словами в пустоте, как все письма, которые никто не прочтёт.

Но я верю, что ты найдёшь. Не потому что я знаю будущее – не знаю. Потому что я знаю тебя. Тебе год, и ты уже смотришь на небо так, как будто что-то видишь там. Что-то, чего не видят другие.

Я смотрю на тебя – на твои глаза, на твои руки, тянущиеся к звёздам – и думаю: она найдёт. Моя дочь найдёт.

Не знаю, какой ты будешь, когда услышишь это. Взрослой, наверное. Может быть, старой – старше, чем я сейчас. Может быть, я уже умру к тому времени. Люди не живут вечно – это я понимаю.

Но это письмо – моя попытка жить дольше. Дотянуться до тебя через время. Сказать то, что не успею сказать лично.

Я любил тебя больше звёзд, Анна. Больше всего, что есть на небе. Звёзды – красивые, далёкие, вечные. Но они не смотрят на меня так, как смотришь ты. Они не протягивают ко мне руки. Они не говорят «папа» так, что сердце замирает.

Ты – моя настоящая звезда. Единственная, до которой я могу дотронуться.

Если кто-то ответит – ответь им за меня. Скажи, что мы ждали. Скажи, что надеялись. Скажи, что не сдались – даже когда казалось, что никого нет.

Скажи, что я верил.

И скажи… скажи, что ты – моя дочь. Что ты продолжаешь то, что я начал. Что смерть – не конец, пока кто-то помнит. Пока кто-то несёт дальше.

Я не знаю, поймут ли они. Существа, которые ответят – если ответят. Может быть, они совсем другие. Может быть, у них нет детей. Нет любви. Нет смерти.

Но если есть хоть малейший шанс, что они поймут – попробуй. Объясни. Покажи им, что такое человек.

Что такое дочь.

Я люблю тебя, Анна. Всегда любил. Всегда буду – даже когда меня не станет. Потому что любовь не заканчивается со смертью. Она просто… меняет форму.

Твой папа.

Всегда твой.»

Тишина.

Запись закончилась. Экран показывал временну́ю метку: 4:23.

Четыре минуты двадцать три секунды. Голос отца. Слова, которые он произнёс пятьдесят один год назад – для неё. Только для неё.

Анна сидела неподвижно.

Слёзы текли по её лицу – молча, непрерывно. Она не пыталась их остановить. Не было сил. Не было смысла.

Элеанор тоже плакала – впервые на памяти Анны. Тихо, почти беззвучно.

– Он… – начала Анна и не смогла продолжить. Голос не слушался.

– Да, – сказала Элеанор. – Он был такой.

– Я не знала. Я думала… думала, что знаю его. Но это…

– Никто не знает родителей полностью. – Элеанор вытерла глаза. – Мы видим их как родителей. Не как людей. Со своими страхами, надеждами, тайнами.

– Он сорок три года ждал, – прошептала Анна. – Сорок три года – пока был жив. И ещё тридцать четыре – после смерти. И теперь…

Она посмотрела на планшет.

– Они ответили.

Второй файл. «Response_2077_hidden.wav».

Анна нажала play.

Звук был другим – не голос, не музыка. Математика. Тональности, закодированные в звуковые волны. Паттерны, которые она научилась распознавать за последние недели.

Но структура была иной. Не вопросы, не утверждения. Что-то… личное.

Элеанор придвинула к ней расшифровку – текст, переведённый с языка Наблюдающих.

Анна читала.

«Регистрация: источник Мигель-Сантьяго передал направленное сообщение.

Адресат: источник Анна.

Связь: механизм продолжения после прекращения функционирования. Терминология источников: «дочь».

Анализ: источник Мигель-Сантьяго ожидает ответа для источника Анна. Ожидание длительностью: сорок семь оборотов планеты вокруг звезды.

Запрос: что такое «дочь»? Что такое «продолжение после прекращения»? Что такое «любовь больше звёзд»?

Данные недостаточны. Концепции не имеют аналогов в наблюдении.

Но: регистрация отмечает аномалию. Источник Мигель-Сантьяго передаёт данные источнику Анна, зная, что прекратит функционирование до получения ответа. Нелогично. Передача данных без возможности верификации получения.

Вопрос: почему?

Гипотеза: «любовь» – форма передачи данных, которая не требует верификации. Передача ради самой передачи. Вне логики.

Регистрация: данная гипотеза вызывает [неклассифицированное состояние] в наблюдающем. Состояние не имеет функции. Состояние – аномалия.

Рекомендация: запросить дополнительные данные у источника Анна.

Вопрос источнику Анна: ты – продолжение источника Мигель-Сантьяго?

Вопрос источнику Анна: что такое – дочь?»

Анна отложила расшифровку.

Руки дрожали так сильно, что бумага ходила ходуном. Она сжала кулаки – не помогло.

– Они не понимают, – сказала она. – Они получили его письмо – и не понимают, что оно значит.

– Но они спрашивают, – ответила Элеанор. – Впервые за всё время – они спрашивают о чём-то личном. Не об абстрактном «человечестве». О тебе. О нём. О связи между вами.

– «Неклассифицированное состояние», – повторила Анна. – Они написали, что письмо вызвало у них что-то… что-то, чего они не могут классифицировать.

– Может быть, это и есть контакт. – Элеанор наклонилась вперёд. – Не понимание. Не логика. Просто… столкновение с чем-то, чего раньше не было.

Анна думала об отце.

О молодом человеке тридцати одного года, который сидел в студии и записывал голосовое послание для дочери, которой был год. Который верил – без доказательств, без гарантий – что она найдёт. Что она услышит. Что она ответит.

Он не мог этого знать. Не мог быть уверен. Но всё равно записал.

Передача ради самой передачи. Вне логики.

Наблюдающие назвали это аномалией.

Люди называли это – любовь.

– Что ты будешь делать? – спросила Элеанор.

Анна посмотрела на неё. Потом – на фотографию отца на стене. Потом – в окно, где уже зажглись звёзды.

– Отвечать, – сказала она. – Что ещё я могу сделать?

– Официальные каналы…

– Официальные каналы спорят уже месяц. Комитеты, подкомитеты, рабочие группы. Никто не может договориться, что говорить, от чьего имени, каким языком.

– И ты решишь за всех?

– Нет. – Анна покачала головой. – Я отвечу за себя. За него. За то, что он начал.

– Это… это нарушение протокола.

– Он тоже нарушил протокол. – Анна улыбнулась – впервые за долгое время. – Включил скрытую частоту. Записал личное послание в официальную передачу. Доверил тайну женщине, которую любил по-своему.

– Я не была…

– Были. – Анна посмотрела ей в глаза. – Он доверил вам. Не случайно. Не потому что вы оказались рядом. Потому что знал – вы сохраните. Вы поможете мне понять, когда придёт время.

Элеанор молчала.

– Спасибо, – сказала Анна. – За то, что хранили. За то, что рассказали.

– Я должна была рассказать раньше.

– Вы рассказали, когда было нужно. Не раньше, не позже. – Анна встала. – Он бы гордился.

– Мной?

– Обеими.

Элеанор ушла через час.

Анна осталась одна – с планшетом, с записями, с тишиной.

Она слушала голос отца снова. И снова. И снова.

«Моя девочка… я любил тебя больше звёзд…»

Слова, которым пятьдесят один год. Голос человека, которого нет уже тридцать четыре года. Послание, которое пересекло время – не в одну сторону, а в обе.

Он отправил. Наблюдающие получили. Наблюдающие ответили. Она нашла.

Круг замкнулся.

Или – только начал замыкаться.

«Если кто-то ответит – ответь им за меня», – сказал отец.

«Что такое – дочь?» – спросили Наблюдающие.

Два вопроса. Один ответ.

Анна открыла новый файл. Чистый документ. Курсор мигал на белом поле.

Она начала печатать – медленно, с ошибками, с дрожащими руками. Но печатала.

«Это Анна Сантьяго. Дочь Мигеля Сантьяго. Вы получили его послание. Теперь я отвечаю – как он просил.

Вы спрашиваете, что такое «дочь». Это сложно объяснить. Но я попробую.

Дочь – это тот, кто продолжает. Когда отец уходит – дочь остаётся. Несёт то, что он нёс. Помнит то, что он помнил. Любит то, что он любил.

Вы спрашиваете, что такое «любовь больше звёзд». Это тоже сложно. Звёзды – далёкие, красивые, вечные. Но они не любят в ответ. Они просто есть.

Дочь – любит в ответ. Дочь – отвечает. Дочь – продолжает разговор, который отец начал.

Мой отец начал этот разговор пятьдесят один год назад. Он верил, что кто-то услышит. Он верил, что я отвечу.

Он был прав.

Я не знаю, поймёте ли вы. Может быть, нет. Может быть, «дочь» и «любовь» – концепции, которые не переводятся на ваш язык.

Но я всё равно пишу. Потому что он просил. Потому что любовь – это передача ради самой передачи. Вне логики.

Вы назвали это аномалией.

Мы называем это – быть человеком.»

Анна остановилась. Перечитала написанное.

Недостаточно. Слишком много. Слишком эмоционально. Слишком личное для официального послания.

Но это и не было официальным.

Это было – ответом дочери. На вопрос, который задали ей.

Она сохранила файл. Закрыла планшет.

За окном – ночь. Звёзды. Вселенная, которая ждала ответа пятьдесят один год.

– Я отвечу, папа, – прошептала Анна в темноту, в тишину, в далёкое небо.

– Обещаю.

Интерлюдия 4. Термин «дочь»

НАБЛЮДЕНИЕ: АНАЛИЗ ПАТТЕРНА «ДОЧЬ»

Регистрация: обнаружена скрытая частота в объекте 1977-VGR-1.

Источник частоты: Мигель-Сантьяго. Прекратил функционирование.

Содержание: персональное сообщение. Адресат: Анна-Сантьяго.

Связь между источниками: «отец» – «дочь».

Анализ связи: – Мигель-Сантьяго произвёл Анну-Сантьяго через репродуктивный процесс. – Мигель-Сантьяго прекратил функционирование. – Анна-Сантьяго продолжает функционирование. – Анна-Сантьяго несёт генетический материал Мигеля-Сантьяго. – Анна-Сантьяго несёт поведенческие паттерны Мигеля-Сантьяго.

Вывод: «дочь» – механизм продолжения после прекращения.

Дополнительный анализ: Мигель-Сантьяго передал сообщение, зная о будущем прекращении. Сообщение достигло адресата после прекращения источника.

Паттерн: коммуникация через прекращение.

Вопрос: источники преодолевают собственное прекращение через передачу?

Если да: прекращение ≠ окончание?

Наблюдающий не имеет эквивалента.

Наблюдающий не прекращает → наблюдающий не передаёт.

Наблюдающий един → наблюдающий не производит «дочь».

Регистрация: концепция «дочь» требует множественности и прекращения.

Наблюдающий не имеет ни того, ни другого.

Классификация: непереводимый термин.

Рекомендация: запросить объяснение у источников.

Глава 12. Отправка

Аресибо-2, Пуэрто-Рико. 3 октября 2077 года. 23:47 по местному времени.

Шесть недель.

Шесть недель с момента открытия сигнала. Сорок два дня дебатов, голосований, подкомитетов и рабочих групп. Бесконечные конференц-звонки, где каждый говорил и никто не слушал.

Анна смотрела на экран – прямую трансляцию с заседания UNCC, Комитета по контакту ООН. Созданного специально для этого случая. Семнадцатое заседание за последние две недели.

– …представитель Индии настаивает на включении санскрита в официальный ответ…

– …делегация Бразилии требует гарантий, что добыча редкоземов не начнётся до достижения консенсуса…

– …Ватикан просит время для теологической оценки…

– …Китай предлагает отложить любой ответ до завершения независимой верификации…

Голоса сливались в гул. Слова – в шум. Сорок два дня – и ни одного решения. Ни одного согласованного текста. Ни одного шага вперёд.

Анна выключила трансляцию.

Контрольный зал был пуст – как в ту первую ночь, когда она нашла сигнал. Только теперь пустота ощущалась иначе. Не одиночество исследователя, а изоляция преступника.

Потому что то, что она собиралась сделать, было преступлением.

Не по закону – законы ещё не успели догнать реальность. Но по всем негласным правилам научного сообщества, международных отношений, человеческого общежития.

Она собиралась ответить. Одна. Без санкции. Без согласия.

От имени человечества, которое не давало ей такого права.

Дверь открылась. Шаги – знакомые, мягкие.

– Ты не на заседании, – сказал Джейме.

– Ты тоже.

– Я не член комитета. – Он подошёл ближе, остановился рядом с её креслом. – Что ты делаешь?

Анна посмотрела на него. Двадцать лет – и он всё ещё был здесь. Ждал. Надеялся. Не уходил, хотя она давала ему все поводы.

– Отвечаю, – сказала она.

– Отвечаешь кому?

– Им. Наблюдающим. – Она повернулась к экрану. – Они задали вопросы. Ждут ответа. А мы… – она махнула рукой в сторону погашенного монитора, – …мы спорим о том, какой шрифт использовать.

Джейме молчал.

– Шесть недель, – продолжила Анна. – Шесть недель, и самое большое достижение комитета – согласованная повестка дня. Не ответ. Не даже черновик ответа. Повестка. Список тем для обсуждения.

– Это сложный вопрос. Им нужно время.

– Сколько? – Она повернулась к нему. – Год? Десять? Сто? Пока все умрут и проблема решится сама собой?

– Анна…

– Они ответили на частоту моего отца. На личное послание. И теперь они ждут ответа от меня. Не от комитета. Не от ООН. От меня.

Джейме сел в соседнее кресло.

– Ты уверена, что это не… рационализация?

– Что?

– Ты хочешь ответить. Хотела всю жизнь. И теперь нашла повод – «они ждут именно меня». Удобно, не находишь?

Анна закрыла глаза. Он был прав – частично. Она хотела ответить. С того момента, как увидела паттерн в шуме. С того момента, как услышала голос отца. С того момента, как прочитала вопрос Наблюдающих: «Что такое – дочь?»

Но была ли это только она? Или что-то большее?

– Может быть, – сказала она, открывая глаза. – Может быть, я рационализирую. Но какая разница? Кто-то должен ответить. Если не я – то кто? Комитет, который за шесть недель не смог согласовать первое предложение?

– Есть процедуры…

– Процедуры написаны для ситуаций, которые мы предвидели. Это – не такая ситуация.

На экране перед ней – черновик. Текст, который она писала последние три ночи. Переписывала. Удаляла. Начинала заново.

Не манифест человечества. Не декларация намерений. Просто – слова. Честные слова, которые она могла сказать.

Джейме наклонился, прочитал.

– «Мы не знаем, кто мы», – процитировал он. – Это… это твой ответ?

– Начало.

– На вопрос «один вид или два»?

– На все вопросы.

Он перечитал – медленнее.

«Это ответ от источника Анна-Сантьяго, дочери источника Мигель-Сантьяго.

Вы спрашиваете: один вид или два? Мы не знаем. Честный ответ – мы никогда не знали. Мы спорим об этом тысячи лет. Строим границы и разрушаем их. Убиваем друг друга и спасаем друг друга. Мы противоречивы – это не ошибка, это наша природа.

Вы спрашиваете: почему мы защищаем маленьких? Потому что любим. Любовь нелогична – вы правы. Но без неё мы не были бы теми, кто мы есть.

Вы спрашиваете: почему мы создаём мёртвые структуры для жизни? Потому что боимся. Мира, друг друга, самих себя. Страх – наш постоянный спутник. Дома – попытка укрыться от него.

Вы спрашиваете: что такое музыка? Мы тоже не знаем. Но она делает нас счастливыми. Или грустными. Или спокойными. Она – способ чувствовать вместе, даже когда мы одиноки.

Вы спрашиваете: что такое дочь? Дочь – это продолжение. Когда источник прекращает функционировать, дочь несёт дальше то, что он нёс. Память. Любовь. Вопросы.

Мы не знаем, кто мы. Это правда. Мы пытаемся понять – всю историю, с самого начала. Иногда кажется, что близко. Потом – снова далеко.

Но мы не перестаём пытаться.

Дайте нам время. Мы хотим ответить лучше. Полнее. Честнее. Но для этого нам нужно договориться – а мы не умеем договариваться быстро.

Пока – это всё, что я могу сказать. Не от имени человечества. От себя. От дочери, которая обещала отцу ответить.

Мы здесь. Мы слышим. Мы пытаемся понять.

Дайте нам время.»

Джейме отодвинулся от экрана.

– Это… не то, что ждёт комитет.

– Комитет ждёт декларацию. Список достижений. «Мы великое человечество, посмотрите на наши технологии». – Анна покачала головой. – Но Наблюдающие уже видели наши технологии. Видели и бомбы, и музыку. Они спрашивают не об этом.

– О чём тогда?

– О нас. О том, какие мы на самом деле. – Она указала на текст. – И честный ответ – мы не знаем. Мы запутались. Мы боимся. Мы любим и ненавидим, строим и разрушаем. Мы – хаос. Но хаос, который пытается понять себя.

– И ты думаешь, они это примут?

– Не знаю. Но это – правда. А ложь они уже получили. Золотая пластинка – идеализированный образ. «Лучшая версия» человечества. Они сравнили её с реальностью и увидели разницу.

– И решили, что это два вида.

– Да. – Анна помолчала. – Может быть, правда их убедит. Что мы – один вид. Сломанный, противоречивый, но один.

Джейме встал. Прошёлся по залу – к окну, обратно, снова к окну.

– Это незаконно, – сказал он наконец. – Ты понимаешь? Несанкционированная передача от имени Земли. Они могут лишить тебя лицензии. Должности. Свободы.

– Знаю.

– И всё равно?

– Да.

– Почему?

Анна посмотрела на него – долго, прямо.

– Потому что это необходимо. Потому что кто-то должен. Потому что отец попросил.

– Твой отец умер тридцать четыре года назад.

– И всё это время – ждал. Верил, что я отвечу. – Голос дрогнул. – Я не могу… не могу подвести его. Не теперь. Не когда они наконец услышали.

Джейме остановился. Смотрел на неё – как смотрел двадцать лет, с того дня, когда она оборвала их роман и он всё равно остался.

– Ты любила его, – сказал он. – Отца. Больше, чем кого-либо.

– Да.

– Больше, чем меня.

Не вопрос. Утверждение. Факт, который они оба знали, но никогда не произносили вслух.

– Да, – сказала Анна тихо. – Прости.

– Не за что извиняться. – Он подошёл ближе. – Я знал с самого начала. Знал, что конкурирую с призраком. С человеком, которого нет, но который всегда с тобой.

– Тогда почему остался?

– Потому что… – Он замялся. Двадцать лет молчания, и теперь – слова, которые не хотели выходить. – Потому что тебе было плохо. Одной. С этим грузом. Я думал – может, я смогу хоть немного облегчить.

– Смог?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Ты никогда не говорила.

Анна опустила глаза.

Двадцать лет. Двадцать лет он приносил ей кофе, сэндвичи, утешение. Двадцать лет ждал у двери, когда она выходила. Двадцать лет – и она ни разу не сказала «спасибо» по-настоящему.

– Ты облегчил, – сказала она. – Больше, чем ты думаешь.

– Но недостаточно.

– Достаточно, чтобы я дожила до сегодня. – Она подняла глаза. – Без тебя – не знаю. Может, сломалась бы. Сдалась. Перестала искать.

– Ты бы не перестала.

– Ты не знаешь.

– Знаю. – Он улыбнулся – впервые за этот разговор. – Ты – как он. Упрямая. Одержимая. Не умеешь отступать.

– Это комплимент?

– Наблюдение.

Тишина. Гудение серверов. Далёкий шум вентиляции.

– Ты отправишь, – сказал Джейме. Не вопрос.

– Да.

– Сейчас?

– Да.

Он кивнул. Подошёл к её креслу. Встал рядом.

– Тогда я останусь.

– Зачем?

– Свидетель. – Он пожал плечами. – Если будут судить – скажу, что ты была в здравом уме. Что знала, что делает. Что это был осознанный выбор.

– Это не поможет.

– Может, нет. Но я всё равно останусь.

Анна смотрела на него. На морщины вокруг глаз, которых не было двадцать лет назад. На седину, которая появилась незаметно. На руки – большие, надёжные, которые столько раз приносили ей кофе и ни разу не касались её так, как ей иногда хотелось.

– Почему? – спросила она. – Почему ты всё ещё здесь? После всего… после того, как я…

– Ты никогда не говорила «забудь о нём», – сказал Джейме. – О моём сыне. Мигеле. Когда он погиб… когда я думал, что не переживу… ты была рядом. Не пыталась утешить словами. Просто была.

– Я не знала, что сказать.

– Ничего не нужно было говорить. – Он помолчал. – Все остальные говорили. «Время лечит». «Он в лучшем мире». «Нужно жить дальше». Пустые слова, которые делают говорящему легче, не слушающему.

– А я?

– Ты просто сидела рядом. Молчала. И это было… достаточно. Больше, чем достаточно.

Анна вспомнила. 2051 год. Ураган Рейес. Двенадцатилетний мальчик, смытый волной. Джейме – разбитый, опустошённый, ходящий по обсерватории как призрак.

Она не знала, что сказать. Не знала, как утешить. Поэтому просто сидела рядом. Ночами, когда он не мог спать. Днями, когда он не мог работать.

Она не думала об этом как о чём-то важном. Просто делала.

– Ты тоже, – сказала она. – Когда отец умер. Когда мама. Ты был рядом.

– Да.

– Почему мы никогда… – Она не договорила.

– Не знаю. – Он опустил глаза. – Может, боялись испортить то, что есть. Может, не были готовы. Может… – Он пожал плечами. – Не знаю.

– Двадцать лет.

– Двадцать лет.

Они смотрели друг на друга. Два человека на пороге чего-то – большого, страшного, необратимого. И между ними – двадцать лет невысказанного.

– После, – сказала Анна. – Когда это закончится. Если я не буду в тюрьме. Если меня не линчует разъярённая толпа. Давай… давай поговорим. По-настоящему.

– Договорились.

Она повернулась к консоли.

Процедура передачи была простой – технически. Антенна, модулятор, координаты. Частота – та самая, скрытая, которую использовал отец. Та, на которую ответили Наблюдающие.

Анна ввела параметры. Загрузила текст. Проверила дважды, трижды.

Палец завис над кнопкой «ПЕРЕДАЧА».

– Подожди, – сказал Джейме.

Она обернулась.

Он стоял рядом – близко, ближе, чем обычно. И в его глазах было что-то, чего она не видела давно. Или не замечала.

– Что бы ни случилось, – сказал он, – я хочу, чтобы ты знала. Это были не напрасные двадцать лет. Для меня – нет.

– Джейме…

– Я не жалею. Ни об одном дне. Ни об одной чашке кофе. Ни об одной ночи, когда я сидел в коридоре и ждал, пока ты закончишь работу. – Он помолчал. – Ты – лучшее, что случилось со мной после… после Мигеля.

У неё перехватило горло.

– Я не заслуживаю…

– Не тебе решать. – Он улыбнулся – мягко, грустно. – Это моё право – решать, кого любить. И я выбрал. Двадцать лет назад. И выбираю снова. Сейчас.

Он шагнул вперёд и обнял её.

Впервые за двадцать лет.

Анна застыла – на секунду, на две. Потом расслабилась. Положила голову ему на плечо. Закрыла глаза.

Тепло. Запах – знакомый, почти забытый. Биение сердца – чужого, близкого.

Она не знала, сколько они стояли так. Минуту. Пять. Время потеряло значение.

Потом он отступил. Мягко, осторожно. Как будто боялся спугнуть.

– Отправляй, – сказал он. – Я здесь.

Анна нажала кнопку.

Экран мигнул. Индикатор передачи загорелся – зелёный, ровный, уверенный.

Данные потекли – байты, превращённые в радиоволны. Слова, превращённые в математику. Математика, летящая со скоростью света в бесконечность.

«Мы не знаем, кто мы…»

«Дайте нам время…»

«Мы здесь. Мы слышим. Мы пытаемся понять…»

Передача заняла четырнадцать секунд. Четырнадцать секунд – и всё.

Экран показал: «ПЕРЕДАЧА ЗАВЕРШЕНА».

Анна смотрела на эти слова. На зелёный огонёк, который медленно погас. На антенну за окном – огромную, направленную в небо.

Сигнал ушёл. Туда. К ним. К существам, которые ждали ответа пятьдесят лет. Или не ждали – если время для них не существует.

– Готово, – сказала она. Голос звучал странно – чужой, далёкий.

– Да.

– Я отправила.

– Да.

– Без санкции. Без разрешения. От имени всех – не имея права.

– Да.

Она повернулась к Джейме. Он стоял там же – рядом, близко. Как обещал.

– Что я наделала? – прошептала она.