Адресат выбыл

Он не ответил. Просто взял её за руку – впервые за двадцать лет. Сжал.

За окном – ночь. Звёзды. Вселенная, которая только что получила послание от маленькой планеты на краю галактики.

Послание, которое не одобрил ни один комитет.

Послание, которое было просто – правдой.

Анна закрыла глаза. Сигнал ушёл. Что бы ни случилось дальше – это уже произошло.

Она ответила.

Как обещала отцу.

Как хотела всю жизнь.

И теперь оставалось только – ждать.

Глава 13. Дедлайн

Аресибо-2, Пуэрто-Рико. 4 октября 2077 года. 00:03 по местному времени.

Шестнадцать минут.

Шестнадцать минут прошло с момента передачи, когда экран мигнул.

Анна всё ещё сидела в контрольном зале – Джейме рядом, его рука на её плече, – когда алгоритм выдал оповещение. Красный индикатор. Приоритет «критический».

ВХОДЯЩИЙ СИГНАЛ. СКРЫТАЯ ЧАСТОТА. ИДЕНТИФИКАЦИЯ: НАБЛЮДАЮЩИЕ.

Она не сразу поняла.

– Это… – начала она.

– Ответ, – сказал Джейме. Голос был странным – плоским, как будто он говорил во сне. – Они ответили.

– Так быстро? – Анна смотрела на экран, не веря. – Сигнал не мог дойти… до ближайшей звезды – четыре года. До любой точки, откуда…

Она замолчала.

Ретроактивность. Они были вне времени. Для них «до» и «после» не существовало.

Они ответили не после её послания.

Они ответили – одновременно.

Или раньше. Или всегда.

Декодирование заняло три минуты.

Анна смотрела, как алгоритм разбирает структуру – слой за слоем, уровень за уровнем. Знакомые паттерны, знакомая математика. Но содержание…

На экране появился текст. Перевод – грубый, приблизительный, но понятный.

«Регистрация: ответ от источника Анна-Сантьяго получен.

Анализ: источник запрашивает «время».

Интерпретация: «время» = период для формирования консенсуса.

Ответ: запрос принят.

Выделенный период: сорок семь оборотов планеты вокруг звезды.

После истечения периода: протокол будет скорректирован.

Уточнение: «коррекция» = изменение параметров взаимодействия на основе полученных данных.

Предупреждение: если консенсус не достигнут – данные будут интерпретированы как подтверждение гипотезы «два вида».

Конец передачи.»

Тишина.

Анна перечитала. Дважды. Трижды.

– Сорок семь лет, – сказала она. Голос не слушался. – Они дали нам сорок семь лет.

– На что? – спросил Джейме.

– На… консенсус. На ответ. На то, чтобы решить, кто мы.

– А если не решим?

Анна посмотрела на последние строки.

«Данные будут интерпретированы как подтверждение гипотезы «два вида».»

– Тогда они решат за нас.

Звонки начались через минуту.

Первым – Элеанор. Голос – резкий, встревоженный.

– Анна, что ты сделала?! Мы зафиксировали несанкционированную передачу с твоей станции. И теперь – входящий сигнал. Что происходит?!

– Я ответила.

– Ты… – Пауза. Дыхание в трубке. – Ты ответила? Без санкции? Без…

– Да.

– Господи. – Элеанор помолчала. – Они что-то прислали?

– Дедлайн. Сорок семь лет. И угрозу.

– Какую угрозу?

– «Протокол будет скорректирован». Если мы не ответим – они решат, что мы два вида. «Вояджер-люди» и «шумовые люди». И… сделают что-то.

– Что именно?

– Не знаю. Они не уточнили.

Элеанор замолчала. Секунды тянулись как часы.

– Я еду, – сказала она наконец. – Никому больше не отвечай. Я свяжусь с комитетом.

Связь оборвалась.

Второй звонок – из ООН. Третий – из Белого дома. Четвёртый – из Пекина.

Анна не отвечала. Смотрела на экран, где всё ещё светился текст Наблюдающих.

«Протокол будет скорректирован.»

Что это значило? Что они сделают? Уничтожат? Изолируют? Изменят?

Она не знала. Никто не знал.

И теперь – благодаря ей – у человечества было сорок семь лет, чтобы выяснить.

Маркус Вэнь вышел на связь через час.

Его лицо на экране было… другим. Не спокойным, не контролируемым. Впервые за всё время, что Анна его знала, – он выглядел злым. По-настоящему злым.

– Вы ответили без права, – сказал он. Голос – ледяной, режущий. – Без санкции. Без консультаций. Одна.

– Да.

– От имени всего человечества.

– Нет. – Анна покачала головой. – От своего имени. Как дочь Мигеля Сантьяго.

– Вы думаете, они различают? – Маркус подался вперёд. – Для них вы – источник. Один из миллиардов. Они получили ваш ответ и решили, что это ответ всех.

– Они задали вопрос мне. На частоту моего отца. Личный вопрос.

– И вы решили, что это даёт вам право говорить за всех?

– Я решила, что кто-то должен говорить. Пока остальные спорят о шрифтах.

Маркус откинулся в кресле. На заднем плане – интерьер «Гелиоса-7», холодный свет, стерильные стены.

– Вы понимаете, что сделали? – спросил он. – Сорок семь лет. Это не подарок. Это ультиматум.

– Я попросила время. Они дали.

– И пообещали «коррекцию», если мы не ответим. – Он усмехнулся – зло, коротко. – Знаете, что это значит? Это значит, что теперь – у нас дедлайн. Не абстрактный «когда-нибудь». Конкретный. Сорок семь лет.

– Это достаточно…

– Достаточно для чего? – перебил он. – Для консенсуса? Человечество не достигало консенсуса за всю свою историю. Мы воюем тысячелетиями. Делим мир по религиям, нациям, идеологиям. И вы думаете, что сорок семь лет – достаточно?

Анна молчала.

– Вы дали нам дедлайн, – продолжил Маркус. – Не они. Вы. Попросили время – и получили таймер. Теперь каждый год, каждый месяц, каждый день – будет давить. Каждое разногласие – будет тикать. И в конце – «коррекция».

– У меня не было права молчать, – сказала Анна. Голос дрогнул, но она продолжила. – Они ждали ответа. На личный вопрос. На письмо моего отца.

– Ваш отец был мёртв тридцать четыре года. Вы – живы. И вы только что связали всех нас обязательством, которого мы не давали.

– А что бы сделали вы? – Анна подняла глаза. – На моём месте? Промолчали бы? Подождали бы ещё десять лет комитетов?

– Я бы… – Маркус замялся. Редкость. – Я бы не отправлял ничего, пока не понял бы, с чем имею дело. Они – не друзья. Не союзники. Они – неизвестное. Угроза или возможность – мы не знаем.

– Теперь узнаем.

– Теперь у нас нет выбора.

Связь оборвалась.

Анна сидела в тишине, глядя на погасший экран. Слова Маркуса звучали в голове – снова и снова.

«Вы дали нам дедлайн.»

«Каждый год, каждый месяц – будет давить.»

«И в конце – коррекция.»

Он был прав. Частично. Она попросила время – и получила таймер. Попросила паузу – и получила обратный отсчёт.

Но что было делать? Молчать? Ждать, пока комитеты согласуют первое предложение – через год? Пять? Десять?

Наблюдающие уже ждали пятьдесят лет. Может быть – миллионы лет, если время для них не имело значения. Сколько ещё они готовы были ждать?

И что бы сделали, если бы ответа так и не последовало?

«Протокол будет скорректирован.»

К утру – паника.

Новости просочились: несанкционированная передача, ответ Наблюдающих, дедлайн. Кто-то в комитете не выдержал и слил прессе. Или взломали серверы. Или…

Неважно. Мир узнал.

СОРОК СЕМЬ ЛЕТ: УЛЬТИМАТУМ ИЗ КОСМОСА

УЧЁНАЯ ОТВЕТИЛА ЗА ЧЕЛОВЕЧЕСТВО – БЕЗ ПРАВА

НАБЛЮДАЮЩИЕ УГРОЖАЮТ «КОРРЕКЦИЕЙ»

ЧТО БУДЕТ В 2124 ГОДУ?

Анна смотрела на заголовки – равнодушно, отстранённо. Тело устало. Разум – тоже. Она не спала сорок восемь часов. Тремор в руках усилился настолько, что она не могла держать чашку.

Джейме принёс ей воду – не кофе. Она не стала спорить.

– Они тебя ненавидят, – сказал он тихо, глядя на экран. – Половина комментариев – угрозы.

– Знаю.

– Другая половина – благодарность.

– Знаю.

– Как ты?

Анна посмотрела на него. На его лицо – усталое, обеспокоенное. На руки – те самые, которые обнимали её несколько часов назад.

– Не знаю, – сказала она честно. – Слишком много всего. Не могу… обработать.

– Тогда не обрабатывай. – Он сел рядом. – Просто дыши. Остальное – потом.

Она попыталась. Дышать. Не думать. Просто – существовать.

Не получилось.

2077 + 47 = 2124.

Цифры крутились в голове – навязчивые, неотвязные.

Сорок семь лет. Это казалось много. Целая жизнь. Новое поколение. Дети, которые родятся сегодня, будут взрослыми.

Но Анна…

Ей было шестьдесят два. В 2124 году ей исполнится сто девять.

Она не доживёт.

Даже если чудом останется жива – тремор. Болезнь, о которой она боялась думать. Симптомы, которые гуглила ночами. Нейродегенерация – медленная, неумолимая.

Врачи ещё не ставили диагноз – она избегала их, откладывала обследование. Но она знала. Чувствовала, как тело предаёт – по капле, по нерву, по мышце.

Десять лет? Пятнадцать? Может быть, двадцать, если повезёт.

Не сорок семь.

Она не увидит ответа. Не узнает, чем всё закончится. Не будет рядом, когда придёт «коррекция» – что бы это ни значило.

Она начала историю, которую не сможет закончить.

– О чём думаешь? – спросил Джейме.

– О времени.

– О сорока семи годах?

– О том, что у меня нет сорока семи лет.

Он замолчал. Посмотрел на неё – долго, внимательно. На её руки – дрожащие. На лицо – осунувшееся.

– Ты… – начал он и не закончил.

– Я знаю, – сказала Анна. – Ты тоже видишь. Тремор. Слабость. Потеря слов иногда – когда не могу вспомнить простейшее.

– Ты говорила с врачами?

– Нет.

– Почему?

– Потому что… – Она замялась. – Потому что пока не знаю точно – могу притворяться. Что это усталость. Стресс. Возраст.

– А если не притворяться?

– Тогда – нейродегенерация. Какая-нибудь. Их много. Все – с одним концом.

Джейме взял её руку – дрожащую, холодную. Сжал.

– Я буду рядом, – сказал он. – До конца.

– Это может быть долго.

– Или коротко. – Он пожал плечами. – Неважно. Я буду рядом.

Элеанор приехала к полудню.

С ней – двое из комитета ООН. Официальные лица. Строгие лица. Лица людей, которые приехали не утешать, а допрашивать.

Допрос длился четыре часа. Те же вопросы, снова и снова. Почему отправила? На каком основании? Кто санкционировал? Какие последствия?

Анна отвечала – устало, монотонно. Те же ответы, снова и снова.

Потому что кто-то должен был.

Потому что они ждали.

Потому что отец просил.

Потому что у меня не было права молчать.

К вечеру – её отстранили. Официально – «до завершения расследования». Неофициально – навсегда.

Доступ к системам – закрыт. Допуск – аннулирован. Сорок лет работы – стёрты одним решением.

Она не спорила. Не было сил.

Ночь.

Анна сидела на веранде своего дома – маленького бунгало на холме, в десяти минутах от обсерватории. Купила двадцать лет назад, когда ещё думала, что устроит здесь нормальную жизнь. Семью. Отдых.

Не случилось.

Джейме сидел рядом – молча, как всегда. Держал её за руку. Смотрел на звёзды.

Те же звёзды, которые она изучала всю жизнь. Те же, к которым отец отправил послание полвека назад. Те же, откуда пришёл ответ.

– Сорок семь лет, – сказала она. – Два поколения. Может быть – три.

– Достаточно, чтобы что-то изменить.

– Достаточно, чтобы забыть.

– Забыть что?

– Зачем начинали. – Анна посмотрела на небо. – Люди забывают. Проходит время – и срочное становится неважным. Катастрофы становятся историей. Угрозы – мифами.

– Эту угрозу сложно забыть.

– Правда? – Она усмехнулась. – Мы забыли ядерную зиму. Забыли озоновую дыру. Почти забыли климатический кризис. Человечество умеет забывать. Это наш защитный механизм.

– Может, в этот раз – иначе.

– Может.

Она не верила. Но надеялась. Надежда – тоже защитный механизм.

– Кто-то должен нести, – сказала она. – Дальше. После меня. Когда я…

– Не говори.

– Когда я умру, – закончила она твёрдо. – Это случится, Джейме. Не через сорок семь лет. Раньше. Намного раньше.

– Ты не знаешь…

– Знаю. Чувствую. – Она подняла руку – дрожащую, непослушную. – Это не пройдёт. Будет только хуже.

Он молчал. Что было говорить?

– Кто-то должен нести, – повторила она. – Вопрос. Память. Ответственность. Я начала – но не закончу. Кто-то другой должен.

– Кто?

Анна думала.

Не о политиках – они придут и уйдут. Не о комитетах – они забудут. Не о себе – её время заканчивалось.

О ком-то другом. Молодом. Злом. Полном огня.