Адресат выбыл

Он сел за рабочий стол. Три экрана развернулись перед ним – автоматически, узнавая хозяина.

Новости уже просочились. SETI пытался сохранять секретность, но в мире, где каждый третий носил нейроинтерфейс, а каждый второй имел доступ к глобальной сети, секреты держались часы, не дни.

«ВОЗМОЖНЫЙ КОНТАКТ: СИГНАЛ ИЗ ГЛУБОКОГО КОСМОСА».

«ОТВЕТИЛИ ЛИ ОНИ? УЧЁНЫЕ ОТКАЗЫВАЮТСЯ ОТ КОММЕНТАРИЕВ».

«СТО ЛЕТ ВОЯДЖЕРА: СЛУЧАЙНОЕ СОВПАДЕНИЕ ИЛИ ЗНАК?»

Маркус пролистывал заголовки, не читая. Шум. Спекуляции. Люди любили строить теории на пустом месте – это было дешевле и приятнее, чем ждать фактов.

Он открыл другое окно. Внутренняя аналитика «Helios Futures»: биржевые индексы, прогнозы, модели сценариев. Рынки ещё не отреагировали – новость была слишком свежей, слишком неподтверждённой. Но если подтвердится…

Пальцы застыли над клавиатурой.

Если подтвердится – что тогда?

Он не знал. Впервые за много лет – не знал. Все его модели, все прогнозы, все сценарии были построены на одном фундаментальном допущении: человечество одиноко. Вселенная пуста. Мы – единственные, и всё, что мы построим, мы построим сами.

А если – нет?

Маркус откинулся в кресле, глядя в потолок. Потолок был серым, функциональным, скучным. Как и всё на станции. Как и вся его жизнь, если подумать.

Он строил империю. Зачем?

Ответ всегда был простым: чтобы люди не умирали от энергетической бедности. Чтобы катастрофы, как та, в которой погиб отец, стали невозможными. Чтобы термоядерный синтез заменил смертельные ядерные реакторы, солнечные фермы питали города, и никто больше не входил в радиоактивный ад ради перезагрузки отказавшей системы.

Благая цель. Чистые намерения. И грязные руки – потому что чистыми руками ничего не построишь.

Лин этого не понимала. Она видела только грязь.

Возможно, она была права.

Ему четырнадцать. Закрытый гроб. Свинец. Мать рыдает. Младший брат – Кевин, ему девять – не понимает, что происходит, крутит головой, ищет отца в толпе.

Маркус стоит и молчит.

Священник говорит что-то о жертве и героизме. Чушь. Отец не был героем. Отец был инженером, который делал свою работу, потому что кто-то должен был её сделать. Никакой романтики. Никакого величия. Просто – кто-то должен войти.

И он вошёл.

И умер.

Маркус смотрит на гроб и думает: это неправильно. Так не должно быть. Люди не должны умирать из-за того, что технология несовершенна, что системы отказывают, что кто-то сэкономил на безопасности.

Можно сделать лучше.

Он сделает лучше.

Это не клятва мести, не детская фантазия. Это – решение. Холодное, расчётливое, окончательное. Он построит мир, в котором отцы не умирают в радиоактивном огне. Любой ценой.

Любой ценой.

Экран мигнул. Новое сообщение – приоритет «чёрный», выше «красного». Такие Маркус получал раз или два в год.

«ПОДТВЕРЖДЕНИЕ SETI: СИГНАЛ ВЕРИФИЦИРОВАН. ИСКУССТВЕННОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ. ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ ЧЕРЕЗ 6 ЧАСОВ. РЕКОМЕНДУЕТСЯ ПРИСУТСТВИЕ ГЛАВ ГОСУДАРСТВ И КЛЮЧЕВЫХ СТЕЙКХОЛДЕРОВ.»

Искусственное происхождение.

Подтверждено.

Маркус прочитал ещё раз. И ещё. Буквы не менялись.

Они не одиноки.

Где-то там, за чернотой космоса, которую он видел каждый день из окна своей станции, – кто-то есть. Кто-то, кто слышал. Кто ответил.

Столетие «Вояджера». Золотая пластинка с музыкой, приветствиями, фотографиями. Послание в бутылке, брошенное в океан вечности. И теперь – ответ.

Он должен был что-то чувствовать. Восторг. Страх. Благоговение. Хоть что-то.

Но внутри было пусто. Как всегда.

Маркус встал. Подошёл к окну. Земля проплывала внизу – теперь Европа, яркая паутина огней от Лиссабона до Москвы. Восемь миллиардов человек там, внизу. Восемь миллиардов, которые через несколько часов узнают то, что он узнал сейчас.

Что изменится?

Всё. И ничего.

Люди по-прежнему будут голодать. Умирать от болезней. Убивать друг друга за ресурсы. Сигнал из космоса не накормит, не вылечит, не примирит. Он просто… будет. Факт. Данные. Ещё одна переменная в уравнении, которое Маркус решал всю жизнь.

Его браслет снова завибрировал. Входящие сыпались один за другим: советники, юристы, главы подразделений, инвесторы. Все хотели знать, что делать.

Он не ответил. Пока – не ответил.

Вместо этого он посмотрел на свои руки.

Большие. Сильные. Руки человека, который тридцать лет поднимал штангу, чтобы не думать. Руки, подписавшие тысячи контрактов, построившие империю, разрушившие отношения с единственной дочерью.

Руки, которые никогда не дрожали.

Даже сейчас.

Даже когда мир менялся навсегда.

Он сжал кулаки, разжал. Сжал снова. Ни малейшего тремора. Стабильно. Надёжно. Функционально.

Как машина.

Может, подумал он, это и есть проблема.

Но думать об этом было некогда. Через шесть часов – пресс-конференция. Через шесть часов начнётся новая эра. И он должен быть готов.

Маркус отвернулся от окна и начал одеваться.

Глава 3. Лицо из шума

Аресибо-2, Пуэрто-Рико. 21 августа 2077 года. 09:14 по местному времени.

Солнце било в окна контрольного зала, и Анна щурилась, пытаясь разглядеть данные на экране. Кто-то – Джейме, наверное – опустил жалюзи, но свет всё равно просачивался, превращая привычную голубую подсветку мониторов в бледное, почти незаметное свечение.

Она не спала тридцать два часа.

Это было неважно. Сон мог подождать. Сон подождёт ещё – столько, сколько понадобится.

Алгоритм декодирования работал уже шесть часов. Математическая структура сигнала оказалась сложнее, чем Анна предполагала изначально: несколько вложенных слоёв, каждый со своей системой кодирования. Простые числа – базис. Бинарная последовательность – первый уровень. Позиционная система – второй. А дальше…

Дальше начиналось что-то, для чего у неё пока не было названия.

– Кофе, – сказал голос за спиной.

Джейме. Она не слышала, как он вошёл. Впрочем, она многого не слышала в последние часы – мир сузился до экранов, до цифр, до мерцающего курсора на панели декодирования.

– Спасибо.

Она взяла чашку, не глядя. Горячая. Он знал, как она любит – почти кипяток, без сахара, с каплей молока. Двадцать лет он приносил ей кофе именно так, и она ни разу не поблагодарила его по-настоящему.

– Команда собирается, – сказал Джейме. – Эленор звонила трижды. Директорат требует брифинга.

– Скажи им – через час.

– Я говорил. Два часа назад.

Анна оторвалась от экрана – впервые за долгое время – и посмотрела на него. Джейме выглядел усталым: тени под глазами, щетина на подбородке, мятая рубашка. Он тоже не спал. Сидел где-то рядом – в коридоре, в соседней комнате – и ждал.

– Прости, – сказала она. – Я…

– Не надо. – Он покачал головой. – Я понимаю.

Он понимал. В этом была проблема. Он всегда понимал – слишком хорошо, слишком терпеливо. Это было несправедливо по отношению к нему, и она знала это, но не могла ничего изменить.

– Ещё немного, – сказала она, поворачиваясь обратно к экрану. – Алгоритм почти закончил третий уровень.

Джейме не ответил. Просто сел в кресло рядом – то самое, в котором сидел ночью – и стал ждать.

Третий уровень оказался изображениями.

Анна смотрела на экран, не веря своим глазам. Декодер выдавал картинки – одну за другой, с интервалом в несколько секунд. Чёрно-белые, низкого разрешения, но узнаваемые.

Первое изображение: круг. Просто круг – идеальная геометрическая фигура на чёрном фоне.

Второе: два круга рядом.

Третье: три круга в ряд.

– Счёт, – прошептала Анна. – Они показывают, что умеют считать.

Четвёртое изображение: схема атома водорода. Один протон, один электрон. Базовый элемент Вселенной.

Пятое: молекула воды. Два атома водорода, один – кислорода. Угол связи – точный, 104.5 градуса.

– Химия, – сказала она громче. – Они отвечают на нашу химию.

Золотая пластинка «Вояджера» содержала схему атома водорода – как универсальный ключ, понятный любой технологической цивилизации. И теперь… теперь кто-то отвечал.

Изображения продолжали появляться. Шестое, седьмое, восьмое. Схемы молекул – всё более сложных. Аминокислоты. Нуклеотиды. Структуры, которые Анна узнавала из учебников биохимии.

– Они изучили пластинку, – сказал Джейме. Его голос звучал странно – хрипло, как будто он долго молчал. – Всё, что мы отправили…

– Да.

Девятое изображение: двойная спираль. ДНК. Не схематичная – детальная, с отмеченными основаниями, с масштабной линейкой сбоку.

Десятое: клетка. Мембрана, ядро, митохондрии. Анатомически точная.

– Господи, – прошептал Джейме.

Одиннадцатое: эмбрион. Человеческий эмбрион на ранней стадии развития – такой же, как на фотографии с пластинки.

Двенадцатое: силуэт человека. Мужчина и женщина, как на пионерских табличках «Пионеров-10» и «Пионеров-11». Но с дополнениями – линиями, указывающими на органы, на сочленения, на пропорции.

Анна считала изображения. Тринадцать. Двадцать. Тридцать пять.

Они показывали всё: строение тела, фазы роста, старение. Схемы мозга с отмеченными зонами. Скелет. Мышцы. Кровеносная система.

– Они нас изучают, – сказала Анна. – Реконструируют по данным пластинки.

Пятьдесят изображений. Шестьдесят.

Теперь появились другие вещи: здания, транспорт, инструменты. Всё – вариации на темы с Золотой пластинки, но переосмысленные, дополненные, развитые.

Семьдесят три: музыкальные инструменты. Анна узнала силуэт скрипки – или чего-то очень похожего на скрипку.

Семьдесят восемь: математические формулы. Теорема Пифагора. Число пи. Основания логарифмов.

Восемьдесят пять: звёздные карты. Положение Солнца среди ближайших звёзд – то самое, что было выгравировано на пластинке.

– Они всё поняли, – сказала Анна. – Всё, что мы отправили… они расшифровали.

Восемьдесят девять.

Девяносто три.

Сто два.

И тогда – на сто третьем изображении – Анна увидела лицо.

Она знала это лицо.

Знала его лучше, чем своё собственное. Видела его на фотографиях тысячу раз – в семейном альбоме, в архивах НАСА, в документальных фильмах о «Вояджере». Видела в зеркале, потому что унаследовала его черты: высокие скулы, тёмные глаза, линию подбородка.

Мигель Сантьяго.

Её отец.

Молодой – лет тридцать, не больше. Таким он был в 1977 году, когда работал над Золотой пластинкой. Таким он смотрел в камеру на том знаменитом групповом снимке, где стоял рядом с Карлом Саганом и Фрэнком Дрейком.

Изображение было нечётким – как всё, что присылали Наблюдающие. Контуры размыты, детали смазаны. Но это был он. Несомненно он.

– Анна? – голос Джейме донёсся откуда-то издалека. – Анна, что…

Она не ответила. Не могла ответить. Горло сжалось, и воздух не проходил – ни внутрь, ни наружу.

На Золотой пластинке не было фотографии Мигеля Сантьяго. Были другие лица – безымянные люди разных рас, фотография семьи, дети. Но не он. Он был одним из создателей, не частью послания.

Откуда они взяли его лицо?

Сто четвёртое изображение: снова он. Другой ракурс, другое выражение. Улыбается – той самой улыбкой, которую Анна помнила из детства.

Сто пятое: он держит что-то в руках. Пластинку? Масштаб не позволял разобрать, но форма… да, это могла быть пластинка.

Сто шестое: он рядом с маленькой фигуркой. Ребёнок. Девочка.

– Это я, – прошептала Анна. – Господи. Это я.

Та фотография. Интервью 1977 года. Отец держит её на руках, трёхлетнюю, показывает макет пластинки. Кадр попал в документальный фильм, его показывали на приёме вчера – или уже позавчера? Время потеряло смысл.

Но этот кадр не был на Золотой пластинке. Его сняли позже, для прессы. Он не мог быть частью того, что «Вояджер» унёс к звёздам.

Откуда они его взяли?

Сто седьмое. Сто восьмое. Сто девятое.

Изображения продолжали появляться, но Анна уже не смотрела на них. Она смотрела на сто шестое – на лицо отца, на себя-маленькую – и не могла отвести глаз.

Сорок три года.

Сорок три года, как его нет. Она выросла без него. Построила карьеру без него. Искала сигнал всю свою жизнь – отчасти потому, что он верил, что однажды сигнал придёт.

И теперь сигнал пришёл.

И в нём было его лицо.

Слёзы текли по её щекам – горячие, непрошеные. Анна не помнила, когда плакала в последний раз. Годы назад. Десятилетия. Она разучилась – или думала, что разучилась.

Оказалось, что нет.

Джейме молчал рядом. Не трогал её, не утешал, не задавал вопросов. Просто был – тёплое присутствие в кресле слева, якорь в реальности, которая рассыпалась на части.

Декодер продолжал работать. Сто десять. Сто одиннадцать. Изображения земных городов – или чего-то похожего на города. Сто двенадцать: океан, волны, береговая линия. Сто тринадцать: горы, покрытые снегом.

Сто четырнадцать: ночное небо. Звёзды. Млечный Путь – или что-то очень на него похожее.

Сто пятнадцать: солнце. Жёлтый карлик. Спектральный класс G2V.

Сто шестнадцать: планета. Голубая планета с белыми облаками, с коричневыми и зелёными пятнами континентов.

Земля.

Они показывали ей Землю.

– Сто шестнадцать изображений, – сказала Анна хрипло. – Как на пластинке. Ровно сто шестнадцать.

На Золотой пластинке было 116 закодированных изображений. Наблюдающие ответили тем же количеством – ни больше, ни меньше. Зеркальное отражение. Диалог.

Вы послали нам себя. Мы посылаем вам – вас же. Вот как мы вас видим.

Анна вытерла лицо тыльной стороной ладони. Рука дрожала – сильнее, чем вчера. Тремор усиливался.

– Откуда они взяли его фотографию? – спросила она, обращаясь то ли к Джейме, то ли к себе самой, то ли к пустому залу. – Её не было на пластинке. Её вообще не было в передаче.

Джейме помолчал, прежде чем ответить.

– Радиоутечка, – сказал он наконец. – Всё, что мы транслировали за последние сто лет… телевидение, радио…

– Нет. – Анна покачала головой. – Это кадр из документального фильма. Он вышел в семьдесят восьмом. Даже если они поймали сигнал… даже если расшифровали… – она замолчала, пытаясь собрать мысли. – До ближайшей звезды – четыре световых года. Сигнал не мог уйти и вернуться за сорок семь лет. Физически не мог.

– Но сигнал пришёл из CMB, – сказал Джейме тихо. – Из реликтового излучения. Это не… это не обычный сигнал, Анна.

Она замерла.

Реликтовое излучение. Космический микроволновый фон. Эхо Большого взрыва, которому четырнадцать миллиардов лет.

Сигнал был закодирован в этом эхе. Не послан – вписан. Как будто он всегда был там, с самого начала времён, ожидая, пока кто-то научится его читать.

– Это невозможно, – сказала Анна. – Это… темпорально невозможно.

Но она уже знала, что это не так. Паттерн присутствовал в архивных данных – она проверяла ночью. Данные 2030-х, 2040-х, 2050-х – везде тот же паттерн. Он всегда был там.

Ответ, который предшествовал вопросу.

Послание, отправленное до того, как было написано.

Анна откинулась в кресле, закрыв глаза. Голова кружилась – от недосыпа, от кофеина, от чего-то большего. От понимания, которое ещё не оформилось в слова, но уже давило изнутри.

– Они вне времени, – сказала она медленно, проговаривая мысль вслух. – Наблюдающие. Или как их ни назови. Для них нет «до» и «после». Они… они видят всё сразу. Всю нашу историю. Как один объект.

– Это объясняет, почему они знают о фильме, – сказал Джейме. – Если для них время – не последовательность, а…

– Пространство. – Анна открыла глаза. – Как измерение, по которому можно двигаться в любом направлении. Они видят 1977-й и 2077-й одновременно. Видят отца молодым и меня – сейчас.

Слова звучали безумно. Но безумие было единственным, что имело смысл.

– Они ответили не после нашего вопроса, – продолжила она. – Они ответили… вне вопроса. Закодировали ответ в структуру Вселенной с самого начала. Потому что для них – начало и конец – одно и то же.

Джейме молчал. Она чувствовала, как он пытается осмыслить её слова – и не может. Это было нормально. Она сама не могла.

– Если это правда, – сказал он наконец, – то они знали о нас ещё до того, как мы появились.

– Да.

– И знали, что мы отправим «Вояджер».

– Да.

– И что ты его найдёшь.

Анна посмотрела на экран – на замершее сто шестое изображение. Лицо отца. Она сама, маленькая.

– Да, – прошептала она. – Они знали.

Дверь за спиной открылась. Шаги – несколько пар, торопливые, громкие. Голоса.

– Доктор Сантьяго! – Эленор Касс, директор обсерватории. Седые волосы, строгий костюм, лицо человека, который не спал всю ночь. – Нам нужно…

– Сто шестнадцать изображений, – сказала Анна, не оборачиваясь. – Ответ на Золотую пластинку. Они изучили нас. Реконструировали по данным, которые мы отправили. И добавили кое-что своё.

Эленор подошла ближе. За ней – двое мужчин в костюмах: правительственные представители, судя по осанке и выражению лиц.

– Что именно? – спросила Эленор.

Анна указала на экран.

– Моего отца.

Эленор замерла. Она знала Мигеля – работала с ним в семидесятых, была на его похоронах в 2043-м. Её лицо побледнело, когда она узнала черты на размытом изображении.

– Господи, – выдохнула она. – Как…

– Они вне времени, – повторила Анна то, что уже говорила Джейме. – Для них наша история – одновременный объект. Они видят всё. Всех нас. Живых и мёртвых.

Один из мужчин в костюме шагнул вперёд.

– Доктор Сантьяго, я агент Миллер, Управление национальной безопасности. Нам нужно…

– Подождите. – Анна подняла руку, не отрывая глаз от экрана. – Декодер ещё работает. Есть четвёртый уровень.

Экран мигнул. Появился текст – не изображение, а последовательность символов. Математические знаки, переплетённые с чем-то, что выглядело как… язык.

– Они пишут, – прошептала Эленор.

– Нет. – Анна покачала головой. – Они спрашивают.

Текст был сложным. Математическая логика, визуальные схемы, диаграммы отношений. Анна не понимала всего – понадобятся недели, чтобы расшифровать полностью. Но структура была ясна.

Вопрос. Они задавали вопрос.

И в центре этого вопроса – снова лицо отца. Снова она сама, маленькая, на его руках. Снова связь между ними – линия, соединяющая два силуэта.

– Что они хотят знать? – спросил агент Миллер.

Анна молчала, вглядываясь в символы.

Связь. Передача. Продолжение. Понятия, для которых у них, очевидно, не было аналога. Они видели двух людей – большого и маленького – и не понимали, что их связывает.

Что такое – это? – спрашивали они на своём математическом языке. Почему большой объект становится маленьким объектом? Почему маленький объект несёт паттерны большого?

– Они не понимают, – сказала Анна наконец. Голос звучал странно – далёкий, чужой. – Они не понимают, что такое… семья. Родители и дети. Передача… наследование…

– Бессмертные, – сказал Джейме тихо. – Ты говорила – вне времени. Может, и вне смерти тоже.

Анна кивнула.

Существа, которые не умирают, не стареют, не рождаются. Для них концепция «ребёнка» – бессмыслица. Зачем создавать новую сущность, если старая никогда не заканчивается?

И всё же они спрашивали.

Что-то в изображении на пластинке – мужчина, женщина, ребёнок – зацепило их внимание. Что-то, чего они не могли понять, но хотели.

– Он знал, – прошептала Анна, глядя на лицо отца. – Он знал, что это важно.

В 1977 году, когда Карл Саган и его команда решали, какие изображения включить в Золотую пластинку, шли споры. Некоторые считали, что семейные фотографии – слишком человеческие, слишком частные, непонятные для чужого разума. Другие – что именно это и нужно показать: не технологию, не науку, а то, что делает нас нами.

Отец был среди вторых. Анна читала его записи, его письма. Он настоял на семейных снимках. Настоял на фотографии матери с ребёнком. Настоял на том, чтобы показать связь.

– Он знал, – повторила она громче. – Ты знал, папа.

Слёзы снова текли по её лицу, и она не пыталась их остановить.

– Ты знал, что они спросят именно об этом.

Эленор положила руку ей на плечо – осторожно, как боялась спугнуть.

– Анна…

– Он всегда говорил. – Голос срывался, но она продолжала. – Что самое важное – не математика. Не наука. А то, ради чего мы живём. То, что мы передаём друг другу.

Она обернулась – впервые за долгое время – и посмотрела на Джейме. На Эленор. На агентов в костюмах. На пустые кресла, где должны были сидеть коллеги.

– Он вложил себя в это послание, – сказала она. – Не буквально. Не фотографию. Но… идею. Надежду. Веру в то, что кто-то услышит. И теперь…

Она повернулась обратно к экрану. К лицу отца – молодого, улыбающегося, держащего её на руках.

– Теперь они спрашивают о нём. О нас. Обо всём, что мы передаём друг другу.

Зал молчал. Только гудели серверы, только мерцали экраны, только солнце пробивалось сквозь жалюзи, расчерчивая пол полосами света.

Анна подняла руку – дрожащую, непослушную – и коснулась экрана. Холодное стекло под пальцами. Лицо отца – пиксели, данные, математика.

– Ты знал, – прошептала она. – Ты всегда знал.

Глава 4. Два мира

Аресибо-2, Пуэрто-Рико. 21 августа 2077 года. 16:42 по местному времени.

Конференц-зал обсерватории не был рассчитан на такое количество людей.

Анна стояла у главного экрана, чувствуя на себе взгляды – десятки взглядов, может, сотни. Физически в комнате присутствовали человек тридцать: руководство SETI, представители правительств, несколько учёных из смежных институтов. Остальные смотрели через защищённые каналы связи – лица в маленьких окошках по периметру экрана, мозаика из незнакомых и знакомых черт.

Она не спала сорок часов. Тремор в руках усилился настолько, что пришлось держать их за спиной, сцепив пальцы. Кофе больше не помогал – только добавлял дрожи.

– Четвёртый уровень декодирования завершён два часа назад, – говорила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Результаты… неожиданные.

На экране появилась схема – её работа последних часов, попытка визуализировать то, что прислали Наблюдающие.

Два столбца. Два списка. Два образа человечества.

– Они получили два набора данных, – продолжила Анна. – Первый – Золотая пластинка «Вояджера». Сто шестнадцать изображений, девяносто минут музыки, приветствия на пятидесяти пяти языках. Курируемое послание. То, какими мы хотели показать себя.

Она переключила слайд. Левый столбец заполнился изображениями: улыбающиеся лица, математические формулы, Бах и Бетховен, схема ДНК, фотография семьи.

– Второй набор данных – радиоутечка Земли. Всё, что мы транслировали в эфир за последние сто лет. Телевидение. Радио. Военные переговоры. Реклама. Новости.

Правый столбец. Другие изображения – те, что Наблюдающие извлекли из хаоса электромагнитного шума. Анна отбирала их осторожно: ничего слишком шокирующего, но достаточно, чтобы передать суть.

Взрыв. Ядерный гриб – архивные кадры Хиросимы, просочившиеся в эфир через документальные фильмы.

Толпа. Люди с оружием. Война – какая-то из многих, неважно какая именно.

Реклама. Улыбающаяся женщина с бутылкой чего-то яркого.

Политик за трибуной. Рот открыт, жест – угрожающий.

Тела. Много тел. Геноцид? Эпидемия? Катастрофа?

И снова – улыбающиеся лица. Ситком. Смех за кадром. Актёры в гостиной, которой не существует.

– Они сопоставили эти два набора, – сказала Анна. – И обнаружили… несоответствие.

Тишина в зале была такой плотной, что она слышала гудение вентиляции.

– Наблюдающие интерпретировали Золотую пластинку буквально. Как исчерпывающее описание вида. Схема ДНК – определение. Фотография семьи – стандарт. Музыка Баха – базовый режим коммуникации. – Анна помолчала. – Для них это был наш манифест. Заявление о том, кто мы есть.

Она указала на правый столбец.

– А потом они получили это. Сто лет хаоса. Войны, ложь, насилие, реклама, развлечения. Всё вперемешку. Без фильтрации, без контекста.

На экране появился новый слайд – схема, которую Наблюдающие включили в своё послание. Два силуэта человека, почти идентичных, но с разной маркировкой.

– Они пришли к выводу, что получили данные о двух разных видах.

Ропот прошёл по залу. Кто-то из правительственных представителей поднял руку, но Анна продолжила, не дожидаясь вопроса: