Тень и пыль дракона

Десятки, сотни таких же существ – длинных, грациозных, переливающихся всеми цветами водной глубины. Они лежали на отмелях, сплетались в сложные, живые узоры, и пели. Их песня не была звуком в человеческом понимании. Это была вибрация, пронизывающая воду и воздух, сложная многослойная симфония щелчков, свистов, горловых переливов. От их хоров на спокойной поверхности воды расходились геометрически правильные узоры, светившиеся мягким светом. Они не говорили. Они пели миры в существование, песнями измеряли глубины, лечили раны земли, успокаивали шторма.

Потом пришли Корабли. Сначала единицы, с любопытными, а потом и с жадными глазами. Люди. Сначала просили, потом требовали. Их песни, их «никсианские напевы», как назвали их люди, обладали силой – успокаивали ум, лечили болезни души. За ними пришли другие – с сетями из жил дремлющих чудовищ, с острогами, на кончиках которых горели руны подавления. Началась охота. За живыми «сиренами», как их окрестили, за их яйцами, за самой водой из их моря, обладавшей после их песен чудесными свойствами.

Молотки, забивающие в священные скалы сваи для портов. Глухой, болезненный стон земли, которую калечили, которую заставляли молчать. Дым из труб первых фабрик, отравляющий воздух. Бегство. Не сражение, а бегство. Уход в глубины, в подземные реки, что были кровеносной системой мира. Забвение. Век за веком. Песни становились тише, редели хоры. Они забывали самих себя, превращаясь в тихих, пугливых духов подземелий.

И… свет в кромешной тьме. Одинокий, тёплый огонёк на берегу подземного озера. Образ женщины, не старой и не молодой, с глазами цвета воронёной стали. Она опускала в воду не сети, а дары: хлеб, пропитанный мёдом и тишиной, спелые ягоды, в которых был вкус забытого солнца. Она не пыталась поймать. Она кормила. И иногда, очень тихо, напевала что-то на своём языке, и это было похоже на эхо их древних песен. Это была Элис. Хранительница. Не хозяйка, а соседка. Друг.

Поток воспоминаний прекратился так же внезапно, как и начался, оставив после себя ломоту в висках и странную пустоту в груди, как после рыданий. Кай открыл глаза, которых не помнил, что закрывал. Существо – никсия, как пришло знание из её же памяти – отплыло на шаг назад. Вода стекала с её изящной головы. Она склонила её набок, и в её чёрных, бездонных глазах читался немой, но кристально ясный вопрос: «Зачем ты пришёл? Что случилось со Светлой?»

«Светлая» – так, понял Кай, никсия воспринимала Элис. Не по имени, а по сути – как тёплый, постоянный источник спокойствия в их тёмном мире.

Он попытался собрать мысли. Как говорить с тем, кто общается потоками памяти? Он снова поднял шип, прижал его к своей груди, туда, где болело больше всего – где была пустота после потери Скайлара. Он попытался не думать словами, а чувствовать, проецировать вовне, как это сделала никсия.

Боль. Потеря. Кровь на чешуе. Охотники с пылающей рукой на плащах. Падающий щит. Рёв Элис, полный ярости и скорби. Камень, захлопнувшийся за спиной. Темнота. Бегство.

Он послал ей образ огня, пожирающего Убежище (хотя не знал, правда ли это), образ пустого алтаря. И последнее, самое важное, что сумел выцепить из памяти самой Элис в момент, когда она вручала ему шип: "Скажи им, что Хранительница зовёт. Что Последнее Убежище пало. И что пора просыпаться".

Никсия замерла. Её переливчатое тело напряглось. Чёрные глаза расширились, и в них впервые мелькнуло что-то кроме любопытства – шок, а за ним глубокая, вековая скорбь. Она издала новый звук – протяжный, вибрирующий стон, похожий на скрип разламывающегося льда или стон самой земли. Этот звук отозвался эхом в пещере, и Каю показалось, что на него откликнулись другие, далёкие голоса из боковых туннелей, ведущих в неизвестность.

Затем она резко, почти молниеносно, нырнула. Вода взметнулась высоким фонтаном, обдав Кая ледяными брызгами. Через мгновение она появилась у противоположной стены пещеры, где из-под воды, почти неразличимо, виднелось тёмное пятно – вход в очередной подводный туннель. Она обернулась, её глаза снова нашли Кая в полумраке. Она издала короткую серию повелительных щелчков и скользнула в тёмный проём, показав на миг сверкающий в воде кончик хвоста.

Призыв был ясен.

Сердце Кая забилось чаще, но теперь не от страха. Это была странная смесь трепета и решимости. Он не просто носитель ключа и вести о падении. Он был услышан. Первое забытое существо в этом подземном мире откликнулось на зов. Элис, возможно, сражалась и гибла там, наверху, но её послание не умерло. Оно пошло вглубь, как корень, ищущий влаги.

Он не был больше просто Каем, братом дракона, бегущим мальчишкой. Он стал связью. Мостом между миром ушедших легенд и… чем? Будущим? Пробуждением?

Он глубоко вздохнул, запах сырости и древности наполнил лёгкие. Он стиснул тёплый шип-коготь, ощутив его ответную, ободряющую пульсацию, и шагнул с выступа обратно в ледяную воду, направляясь к тёмному проёму. Путь вперёд лежал не через месть в лобовой атаке. Он лежал через глубины, через пробуждение спящих песен, через поиск других, таких же забытых, таких же одиноких. Путь только начинался, и первый проводник ждал его в тёмной воде.

А далеко позади, в Последнем Убежище, бой уже стих. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом озона, горелой плоти и чем-то ещё – горьким, как полынь, запахом распавшейся древней магии. На полу главной залы, среди обломков сталактитов, сбитых ударной волной, лежали пять тел в искалеченных, почерневших доспехах. Они были опутаны не тенями, а чем-то вроде чёрного, живого дыма, который теперь медленно испарялся, оставляя после лишь истлевшую ткань и оплавленный металл.

Женщина-следопыт, капитан Арра, стояла, опираясь на обломок своего жезла. Её некогда безупречный доспех был исчерчен глубокими царапинами, будто от когтей невидимого гигантского зверя. Половина её туго заплетённых седых волос была опалена, на щеке зияла кровавая ссадина. Её лицо, обычно холодное и невозмутимое, искажала ярость, смешанная с невероятным изумлением. Вокруг неё, сжимая оружие, стояли четверо уцелевших солдат. В их глазах читался животный ужас.

Алтарь в центре залы был пуст. Абсолютно. Даже пыль с его поверхности, казалось, была тщательно сметена.

«Ничего…» – прошипела Арра, её голос сорвался на хрип. – «Ни единой чешуйки! Ни осколка! Это невозможно! Сигнал был ясен! Здесь была концентрация артефактов невероятной силы!»

Один из солдат, молодой парень с трясущимися руками, показал на стену у дальнего угла. «Капитан… там».

Арра подошла. На каменной стене, там, где раньше был скрытый мхом вход, теперь не было даже намёка на щель. Но на гладкой поверхности кто-то выжег, точнее, выгрызчто-то магией или когтями. Это был не язык Империи, не любой из известных ей древних наречий. Это был простой, сырой рисунок. Изображение драконьей чешуи. А вокруг него – несколько вложенных друг в друга кругов, как рябь на воде.

«Она не просто защищала это место – пробормотала Арра, проводя пальцем по обугленному контуру чешуи. Она его… эвакуировала. Куда?»

«Отсюда вёл потайной ход, – уверенно сказала она, обернувшись к солдатам. – Он должен быть здесь. Найти его! Просветить каждую пядь камня!»

Но часы поисков с помощью сохранившихся артефактов ничего не дали. Камень был цельным, непробиваемым для их сканеров на тридцать футов вглубь. Как будто прохода никогда и не существовало, а сама пещера заживила рану.

Разгневанная, но вынужденная признать временное поражение, капитан Арра отдала приказ собирать немногих раненых и тела погибших. Её ум, отточенный годами охоты за знаниями, уже работал. Старуха-хранительница, способная призывать тьму из эпохи до звёзд. Исчезнувшие драконьи реликвии. И мальчик, которого видели с чешуей. Мальчик, который сбежал. Все части складывались в тревожную картину. Это был не просто склад артефактов. Это был узел сопротивления. И если здесь кто-то собирал и охранял остатки древней силы, значит, могли быть и другие места. Другие хранители.

Она посмотрела на выжженный на стене символ. Чешуя и круги. Распространение. Предупреждение.

«Всё не зря, – тихо сказала она себе, выпрямляясь. – Мы нашли не склад. Мы нашли гнездо шершней. И теперь мы знаем, что они существуют. Доложить Верховному Аркану. Миссия изменена. Мы начинаем охоту не за артефактами. Мы начинаем охоту за Хранителями».

Пока её люди готовились к выходу, Арра в последний раз обвела взглядом пещеру. Её взгляд упал на то место, где стояла Элис в последние мгновения перед схваткой. Там никого не было. Лишь гладкая, чуть влажная стена. Но капитану почудилось, что в самой глубине камня, на грани восприятия, мерцает слабый отблеск – словно далёкое, усмехающееся отражение стали в глазах, которые видели рождение миров. Она поёжилась и, стараясь не выдавать суеверного страха, решительно направилась к выходу, в покрытую дымкой болотную мглу, чтобы доложить о рождении новой, совсем другой войны.

Глава 3. Песнь подземного моря.

Тёмная, студёная вода поглотила Кая с головой. Мир сузился до леденящего мрака, давящего на барабанные перепонки, и отчаянного стука собственного сердца, заглушаемого гулом в ушах. Он инстинктивно зажмурился, задержал дыхание до боли в лёгких и оттолкнулся от скользкого дна вслепую, туда, где мелькнул последний отблеск переливчатой чешуи. Рука, сжимающая шип, немела от холода, но сам артефакт, казалось, пульсировал изнутри слабым, ровным теплом – единственной точкой опоры в этой жидкой, враждебной пустоте.

Он плыл, отчаянно работая ногами, ощущая, как тяжёлая, мокрая одежда тянет его вниз. Свет от входа в пещеру быстро исчез, сменившись абсолютной, душащей чернотой. Лишь изредка впереди, как призрачный маяк на грани галлюцинации, возникало и тут же таяло слабое сияние – отблеск на чешуе его проводницы. Он плыл за этим миражом, борясь с паникой, роющейся под рёбрами холодным червём. «Я утону. Здесь. В темноте. И никто не узнает». Мысль была острой и ясной. Лёгкие горели, требуя воздуха. Он уже видел перед глазами не цветные пятна, а тёмно-багровые всполохи, когда туннель внезапно, почти вертикально, пошёл вверх.

Он вынырнул, втягивая воздух с хриплым, сдавленным звуком, похожим на рыдание. Вода хлестнула в лицо, но он лишь сжал её в горсти и снова вдохнул, глубоко, с жадностью утопающего. Открыв глаза, он замер, поражённый.

Пещера, в которой он оказался, была не просто большой. Она была грандиозной. Её своды терялись где-то в вышине, в дымке тёплого пара, поднимающегося с поверхности воды. Воздух был густым, влажным и невероятно тёплым, пахнущим сырой землёй, чем-то сладковато-пряным и старой, влажной древесиной. А свет… Свет исходил отовсюду. Стены, испещрённые причудливыми натёками, потолок, даже часть дна у берегов были покрыты колониями светящихся организмов. Но это были не синеватые грибы из предыдущего туннела. Здесь горели золотые, янтарные, медовые и тёплые оранжевые огни. Целые поля мхов и лишайников переливались, как внутренность гигантского, живого самоцвета, отбрасывая на воду и камни движущиеся, тёплые тени. Вода в огромном подземном озере была кристально чистой, парящей лёгкой дымкой, и на удивление тёплой, почти горячей у берегов. И она кишела жизнью.

Вокруг Кая, не обращая на него особого внимания, плавали десятки существ. Никсии. Одни, небольшие, с яркой, почти неоновой чешуей бирюзового и изумрудного оттенков, резвились на мелководье, гонялись друг за другом, издавая звуки, похожие на звон хрустальных колокольчиков и детский смех. Другие, крупнее, с более спокойными, глубокими цветами – тёмным лазуритом, фиолетовым аметистом, бурым – лежали на плоских, нагретых камнях, погружённые в дремоту или тихо общаясь между собой сложными сериями щелчков, булькающих трелей и горловых переливов. В воздухе стоял непрерывный, многослойный гул – не громкий, но заполняющий всё пространство. Это была их фоновая песня, звук самой жизни этой колонии. И это был не хаос. Это была сложная, живая, умиротворяющая симфония, в которой слышался ритм воды, дыхание камня и тихий пульс самой земли.

Никсия, что привела его, уже выскользнула на широкую каменную плиту у воды и, отряхиваясь, повернула изящную голову в его сторону. Она издала короткую, повелительную трель. И постепенно гул стих. Десятки пар чёрных, блестящих, как полированный обсидиан, глаз уставились на Кая. Наступила тишина, нарушаемая лишь мягким плеском воды да его собственным тяжёлым, неровным дыханием, которое теперь казалось грубым и неуместным в этой хрустальной гармонии.

Он, дрожа от контраста температур (вода была тёплой, но мокрая одежда на прохладном воздухе высасывала тепло), выбрался на плиту. Камни под ногами были гладкими, отполированными бесчисленными телами, и тёплыми, как печка. Он чувствовал себя не просто чужим – он чувствовал себя варваром, ворвавшимся в святилище. Что он должен делать? Кричать? Размахивать руками и просить о помощи? Он снова поднял руку с шипом Элис, держа его перед собой не как оружие, а как доказательство своих слов и права быть здесь.

В ответ из толпы никсий медленно, с неоспоримым достоинством, выплыла вперёд одна из них. Она была огромной. Вдвое, если не втрое, больше его проводницы. Её чешуя не переливалась радужными отсветами – она была глубокого, матового, почти чёрно-синего цвета, как ночное небо в безлунную ночь перед самым рассветом. На её морде, шее и спине зияли шрамы – длинные, белесые полосы, грубые, напоминающие о острых крюках, сетях или когтях. Её глаза, такие же бездонно-чёрные, казались старше гор, окружавших Иммервиль. В них читалась не агрессия, а бесконечная, тяжелая мудрость и тихая печаль. Это была Старейшина. Матриарх этого тайного народа.

Она приблизилась бесшумно, разрезая тёплую воду едва заметными движениями перепончатых лап. Кай замер, поборов желание отступить. Холодный, влажный нос, размером с его кулак, коснулся сначала шипа, задержавшись на нём на мгновение, а затем плавно переместился к его лбу, чуть выше переносицы. Контакт.

На этот раз поток сознания был иным. Не бурным водоворотом образов, как в первый раз, а медленной, глубокой, могучей рекой чувств и воспоминаний. Он не столько видел, сколько ощущал.

Он ощутил вековую, тяжелую как свинец скорбь за потерянную родину – не просто место, а целое состояние бытия, мир под двумя лунами, где песня была языком, а вода – страницей для написания истории. Он почувствовал тихую, но несокрушимую, как гранит, решимость сохранить хоть что-то: эту последнюю колонию в тёплых глубинах, эти последние, уже полузабытые напевы. Он ощутил глубокую, почти детскую признательность к «Светлой» – так никсии воспринимали Элис. Не как повелительницу, а как тихого союзника, мост между их затворническим миром и тем, что наверху. Она была той, кто напоминал им, что не весь мир снаружи враждебен. И теперь, сквозь всё это, он почувствовал тревогу. Острую, холодную. Падение Убежища было не просто потерей друга или соседа. Это было падение последнего щита, последней преградой между их хрупким, поющим миром и бездушной, алчной машиной Империи, которая когда-то уже изгнала их предков. Их страх был древним и генетическим.

Затем контакт оборвался. Старейшина отплыла на несколько метров, её огромное тело слегка колыхалось на мелкой волне. Она повернулась к своему народу. И запела.

Это не была речь. Это была полноценная, сложная песнь-повествование. Её голос, низкий, вибрирующий, полный невероятной глубины и печали, заполнил пещеру. Кай, всё ещё связанный с ней тончайшей нитью эмпатического резонанса, понимал. Он не слышал слов, но смысл вплетался прямо в его душу.

Она пела о Светлой. О её долгих одиноких годах у границ их мира. О её дарах – не только еде, но и тишине, которую она приносила, отгоняя шумящих нарушителей. Она пела о её последнем дне – о боли, что пришла с её дымкой, о железе и страхе, что нарушили покой болот. Она пела о мальчике-вестнике, чьё сердце было разорвано потерей, и кто принёс не только ключ-воспоминание, но и холодный ветер грядущей бури. И затем, поднимаясь к кульминации, она пела старую истину, заповедь, которую, казалось, забыли даже они сами, уйдя вглубь и в себя: «Когда шторм срывает крышу с пещеры, укрытие находят не в самой глубокой норе, а в силе, чтобы построить новую. Чтобы выжить, иногда нужно не глубже прятаться. Иногда нужно вспомнить, как петь так, чтобы тебя услышали те, кто спит в других пещерах. Песнь одиночества ведёт к гибели. Песнь общности – к рассвету».

Когда последняя вибрация её голоса затихла, растворившись в тёплом воздухе, в пещере воцарилась абсолютная, звенящая тишина. Даже вода, казалось, перестала плескаться. Затем одна из молодых никсий с чешуей цвета молодой листвы издала короткий, вопросительный звук, полный сомнения. Ей ответила другая, более взрослая, её «речь» была длиннее, в ней звучала тревога и нежелание менять устоявшийся веками покой. И пошло-поехало. Воздух наполнился тихим, но интенсивным, многоголосым гудением. Они спорили. Они, веками жившие в добровольной изоляции и относительной безопасности, решали свою судьбу, и судьбу, возможно, всех, кто подобно им, прятался в забытых уголках мира.

Кай стоял, чувствуя себя виновником этого раздора, и это жгло его изнутри сильнее любого стыда. Он принёс с собой не надежду, а угрозу. Он был вестником конца их спокойной жизни.

Наконец, Старейшина, которая всё это время молча наблюдала, подняла лапу и мягко шлёпнула ею по воде. Звук, резкий и влажный, как выстрел, прервал разговоры. Все взоры снова устремились к ней. Не издав ни звука, она медленно поплыла вдоль берега к дальней стене пещеры. Её движение было неоспоримым приказом.

За ней потянулись другие – сначала её ближайший круг, старые, покрытые шрамами особи, затем взрослые, и наконец, молодёжь, всё ещё перешёптываясь на своём языке. Создавалось впечатление торжественной, немного похоронной процессии.

Кай остался стоять, не зная, что ему делать. Его проводница мягко, но настойчиво подтолкнула его мордой в спину, подбадривая следовать.

Он поплёлся за ними по тёплым, гладким камням, чувствуя, как на него смотрят сотни глаз, оценивая и взвешивая. У дальнего конца озера, где светящиеся мхи росли особенно густо, из воды выступал гигантский, причудливой формы сталагмит. Он был не просто большим – он был монументальным, высотой с дерево, и весь покрытый слоями кальцита, которые делали его похожим на застывший, молочного цвета водопад или на скрюченные, окаменевшие мышцы земли. Вокруг него вода была особенно глубокой и тёмной, почти чёрной, поглощающей свет.

Старейшина остановилась перед этим природным монументом. Она не обернулась. Просто замерла, глядя на камень. Затем, запрокинув голову, она издала звук, которого Кай ещё не слышал – пронзительный, высокий, чистый, как звон серебряного колокола, но с таким мощным металлическим скрежетом, что у Кая заложило уши. Звук ударил в камень, и вода вокруг заколебалась, пошла кругами.

И тогда Кай увидел. Это не был просто сталагмит. У его основания, под водой, на тёмном, отполированном веками камне, были высечены гигантские барельефы. Стилизованные, плавные изображения никсий, плывущих не в воде, а среди звёзд и спиралей туманностей. И в самом центре этой подводной красоты – символ. Несколько кругов, расходящихся от центральной точки. Тот самый символ, что был и на шипе Элис, и как он теперь вспомнил, выжженный на стене Убежища в последний миг.

Сердце Кая екнуло. Он понял. Это был не просто знак. Это была печать. Часть чего-то большего.

Старейшина медленно повернула к нему свою тяжёлую голову. Её взгляд перешёл с его лица на сжатую в кулаке руку с шипом. Мысль, ясная и недвусмысленная, пришла в его сознание без всякого касания: «Твой ключ. Наше гнездо. Пришло время».

С замирающим сердцем, понимая, что от него зависит нечто огромное, Кай шагнул вперёд. Тёплая вода дошла ему до груди. Он поднял перламутровый шип, ощущая его странную, живую тяжесть, и не раздумывая больше, прижал его остриём к центру каменных кругов.

Произошло то, чего он никак не ожидал. Шип не ударился о камень. Он вошёл в него. Не как нож в масло, а как ключ в идеально подогнанный, смазанный тысячелетиями замок. Раздался не щелчок, а низкий, мощный, органный гул, исходящий из самых недр планеты. Вода вокруг закипела мелкими пузырьками. Светящиеся мхи на стенах вспыхнули втрое ярче. Круги на камне зажглись изнутри золотым, солнечным светом. Свет побежал по тончайшим, почти невидимым каналам, вырезанным в камне, зажигая линии древних барельефов, пока весь гигантский сталагмит не засиял, как колоссальный кристаллический фонарь, отбрасывающий подвижные, танцующие тени на стены пещеры.

И тогда запели ВСЕ.

Каждая никсия в пещере, от самой мелкой до Старейшины, открыла рот и влила свой голос в общий поток. Это была не та фоновая симфония, что звучала раньше. Это была древняя, мощная, ритуальная песня. Их голоса слились в единый, невероятно сложный хор, вибрация которого пронизывала всё: воду, заставляя её плясать мелкими стоячими волнами; воздух, который стал плотным и звучным; камень, который ответил собственным, едва слышным звоном; и, самое главное – самого Кая. Он чувствовал, как звук проходит сквозь каждую клетку его тела, вытряхивая наружу накопленный страх, усталость, горечь потери, наполняя взамен странной, тихой, но несокрушимой силой. Это была сила принадлежности. Сила того, что ты – часть целого, часть истории, которая началась задолго до тебя и продолжится после.

Под его ногами, на дне озера, засветились другие линии – тонкие, голубоватые нити света, расходящиеся в разные стороны, в тёмные туннели, как корни или нервы. Он понял. Это была не просто пещера. Это был узел. Одна из активных точек древней, дремавшей сети, связывавшей «последних», «забытых» по всему миру. Сети, о которой, возможно, даже Элис знала лишь частично.

Свет от сталагмита сконцентрировался, сжался в плотный, почти жидкий луч золотисто-белой плазмы и с громовым хлопком ударил в противоположную стену пещеры, в место, где не было видно ничего, кроме грубого камня. Базальт там задрожал, заволновался, стал прозрачным, как мутное стекло, а затем и вовсе исчез, открыв окно в другое место.

Кай увидел… другую реальность. Сухую, пыльную пещеру где-то далеко. Её стены были красными, испещрёнными ветровой эрозией. На потолке была гигантская трещина, сквозь которую падал широкий столб полуденного солнца, жёлтого и ядовитого. В этом столбе света, свернувшись массивным, покрытым пылью кольцом, спало существо. Оно было огромным, больше слона. Его тело покрывала не чешуя, а толстая, потрескавшаяся, как высохшая глина, шкура коричневого и серого цветов. Короткие, могучие лапы были втянуты под туловище, тяжёлая, приземистая голова покоилась на земле, увенчанная не острыми рогами, а тупыми, сглаженными временем наростами, похожими на сталагмиты. Оно дышало медленно, раз в несколько минут, и с каждым вдохом с его шкуры осыпалась мелкая пыль. Это не был дракон. Это было нечто древнее, что пахло в его восприятии глубокой, немой силой спящего вулкана, неподвижным временем пустынь и терпением самой земли. Земляной страж. Мысль пришла сама собой, навеянная общим полем песни никсий.

Видение длилось недолго, может, десять секунд. Песня хора начала стихать, их коллективная сила, подпитывавшая древний механизм иссякала. Камень стены снова стал плотным, непроницаемым. Свет погас так же внезапно, как и вспыхнул, оставив после себя тёмные круги перед глазами. Шип Элис сам собой выскользнул из камня и упал в его раскрытую ладонь. Он был теперь не просто тёплым – он был почти обжигающе горячим, и его перламутр отливал теперь глубоким золотом, словно вобрав в себя часть света активации.

Старейшина, внезапно ставшая выглядеть очень, очень старой и уставшей, медленно, с усилием повернулась к нему. Её мощные лапы дрожали от напряжения. В её бездонных глазах не было больше вопроса. Было знание, принятие и… поручение. Она послала ему последнюю, кристально ясную мысль, сопроводив её стойким, как гравировка, образом спящего земляного стража из красной пещеры: «Следующий узел. Спящий. Разбуди. Сеть должна ожить. Песня должна идти дальше. Ты – проводник. Ты – голос Светлой теперь».

Кай сглотнул ком в горле. Его миссия, которая минуту назад казалась простым бегством и смутным поиском «других», обрела новый, ошеломляющий и пугающий масштаб. Элис дала ему ключ, но не сказала (или не успела?), что он отпирает не просто двери, а целые порталы, активирует спящие узлы и показывает дорогу к следующим хранителям. Никсии не просто приняли его весть. Они подтвердили её, активировали часть сети и указали направление. Они сделали его не просто вестником, а пробудителем. Звонким колоколом, который должен разбудить спящих гигантов.

Он глубоко кивнул Старейшине, выражая благодарность и принятие долга так красноречиво, как только мог. Затем посмотрел на свою проводницу. Та уже ждала его у входа в один из боковых туннелей на дальнем конце озера – не тот, откуда они пришли, а другой, более узкий и тёмный, ведущий, как он теперь понимал, не просто вглубь земли, а к следующей точке на этой древней, тайной карте мира.