Юность

Она произнесла последнее слово с таким пафосом, будто речь шла о выигрыше в лотерею. Я смотрела на афишу. Нарисованные стилизованные силуэты в масках, свечи, чашки. Всё выглядело как кадр из того самого клишированного романа, который мы обе любили. И от этого становилось ещё страшнее. В книгах всё было просто: неловкость, взгляд, понимание. В жизни же… в жизни я не умела говорить с людьми. А тут – с незнакомцем. Да еще и в маске!

– А если он окажется… странным? – тихо спросила я, представляя себе десятки самых ужасных вариантов.

– Во-первых, маска. Ты сразу поймёшь, если что-то не так. Во-вторых, там будут администраторы, всё под контролем. В-третьих, – она ткнула пальцем мне в лоб, – это приключение, Ев! Мы пойдём вместе! Будем сидеть за соседними столиками и подавать друг другу тайные сигналы. Если что – уходим. Но если повезёт…

Она замолчала, на лице появилось редкое выражение – не просто азарт, а что-то похожее на настоящую, уязвимую надежду.

– Заполучить первую любовь… ведь правда хочется? – она закончила уже почти шёпотом.

Я задумалась, глядя в её зелёные, полные ожидания глаза. Хотелось ли? Да. До боли, до тошноты, до ночей, когда я засыпала, прижимая к груди книгу с идеальной историей, и просыпалась с пустотой внутри. Хотелось того самого взгляда, того самого трепета, того чувства, что ты не одна в своей вселенной.

Но рядом с этим жгучим, сокровенным желанием тут же поднималась другая, более знакомая и мощная волна. Страх. Не абстрактный, а очень конкретный. Страх сделать что-то не так. Сказать глупость. Покраснеть и вспотеть. Расплакаться от напряжения. Испугать человека своей неловкостью.

Мысль о том, чтобы сидеть напротив незнакомого парня, даже в маске, заставляла желудок сжиматься в тугой, болезненный узел.

– Я… я подумаю, – наконец выдавила я, голос прозвучал так неуверенно, что сама Аманда, кажется, поняла – дальше давить бессмысленно.

– Ладно, – она вздохнула, но не сдалась полностью. – Подумай до пятницы. Запись закрывается в субботу. И помни: мы пойдем на это вместе!

Подруга обняла меня за плечи коротким, ободряющим объятием, спрыгнула с подоконника, услышав шаги учителя в коридоре.

Я осталась сидеть, прижавшись лбом к холодному стеклу. За окном плыли серые облака. В голове крутились две противоречивые картинки. Одна: я в маске из перьев, смеюсь над чем-то, мои глаза блестят в свете огней, а напротив – смутный, но явно добрый силуэт. Другая: я, цепенея от ужаса, не могу вымолвить ни слова, роняю ложку в какао, а незнакомец смотрит на меня с жалостью или раздражением.

И где-то на заднем плане, как назойливый басовый фон, стоял образ Адама Клинка с его ледяным взглядом и железной хваткой. Мир реальных, пугающих взаимодействий казался сейчас ещё более враждебным, чем когда-либо.

Достать телефон и проверить тот пост с селфи у меня не было сил. Вместо этого я медленно сползла с подоконника и побрела к своей парте, ощущая тяжесть не только в рюкзаке, но и где-то глубоко внутри. Первая любовь… Возможно, Аманда была права. Возможно, это был именно тот год. Но прямо сейчас мысль об этом вызывала лишь одно непреодолимое желание, чтобы этот день поскорее закончился.

Глава 4

Уроки тянулись мучительно долго. Время словно загустело, как старый мёд, и каждые пятьдесят минут растягивались в вечность. Я сидела, механически записывая формулы по химии и даты по истории, но мозг отказывался работать. Он был занят другим: бесконечно прокручивал утреннюю сцену у ворот. Холодное прикосновение пальцев президента. Красные полосы на запястье, которые я то и дело прятала под рукавом. И непрекращающийся внутренний диалог о воскресном кафе.

Аманда, казалось, зарядилась невероятной энергией. На каждом перерыве она набрасывалась на меня с новыми аргументами.

– Представь атмосферу! Тёплый свет, запах ванили и кофе, – шептала она на физике, пока учитель чертил на доске схему. – И ты не видишь его лица сначала. Только голос. Можно же влюбиться в голос, правда?

Я кивала, глядя в учебник, и представляла не голос, а паническую тишину, которая наступит, когда мне нужно будет что-то сказать.

Наконец, после третьего урока, прозвенел спасительный звонок на обед. Обычно мы с Амандой торопились в столовую, чтобы занять очередь к котлетам, но сегодня я двигалась медленно, словно вязну в болоте.

Мы сели за наш привычный столик у окна с подносами. Сегодня были паровые булочки с повидлом – маленькие, пухлые и утешительно тёплые. Я взяла одну, ощущая, как тепло проникает сквозь кожу ладоней, и отломила кусочек. Сладкая, липкая начинка на секунду отвлекла от мыслей. Но ненадолго.

– Итак, – Аманда сразу же наклонилась через стол, её глаза горели. – Я всё продумала. Мы идём туда в чём-то… неброском, но со вкусом. Чтобы не выглядеть отчаянными, но и не сливаться со стулом. У тебя еще есть та бежевая блузка с кружевным воротничком? Она идеальна. Таинственно и мило.

– Аманда, – вздохнула я, разминая булочку в пальцах. – Я ещё не решила.

– Решай быстрее! Места разлетаются! Ты же не хочешь пропустить шанс встретить свою судьбу? Вдруг он там, за одним из этих столиков, тоже сидит и боится? Два застенчивых человека, которых свела слепая судьба… это же готовый сюжет!

Она говорила так увлечённо, что даже я на секунду позволила себе представить эту картинку. Неловкая улыбка сквозь маску. Тихое «привет». Возможно, даже смех над общей неловкостью. В груди что-то ёкнуло – тревожно, но и сладко. И в этот самый момент, словно высмеивая мои робкие фантазии, сзади раздался голос:

– О, вы тоже про это кафе болтаете?

Мы с Амандой вздрогнули и разом обернулись. За нашим стулом стоял Юма, наш одноклассник. Высокий, долговязый, вечно с торчащими в разные стороны светлыми волосами и в очках с толстыми линзами. Он улыбался своей обычной, немного растерянной улыбкой и держал в руках поднос с супом, который грозно расплескался при резкой остановке.

– Про кафе? – переспросила Аманда, в голосе мгновенно появились защитные нотки.

– Ну да, про свидания вслепую в «Старом фонаре», – кивнул Юма, как ни в чём не бывало. – Я слышал о нем. Думаю сходить. Надо же как-то… ну, найти себе девушку. А то в компьютерном клубе одни парни.

Он произнёс это так просто и искренне, с лёгким вздохом, что у меня даже сердце ёкнуло от сочувствия. Но Аманда отреагировала иначе.

– Что?! – она вскрикнула так громко, что несколько человек за соседними столиками обернулись. – Юма, нет! Ты не можешь!

Он смущённо поморгал за стёклами очков.

– Почему? Мне тоже восемнадцать скоро. И я… одинокий волк, что ли? – он попытался пошутить, но шутка вышла грустной.

– Потому что это… это не для тебя! – Аманда занервничала. Она жестом пригласила его сесть, и он неловко пристроился на краешке стула, едва удерживая свой поднос. – Слушай, там же всё анонимно. Ты можешь попасть на кого угодно! А вдруг… вдруг это будет кто-то из нашего класса? Или, что хуже, учительница на пенсии, которая ищет приключений? Это же будет полный крах твоей и без того хрупкой социальной жизни!

Юма покраснел до корней волос.

– Ну, я не думаю, что учительницы… – пробормотал он. – И вообще, какая разница? Я просто хочу попробовать пообщаться. Нормально. Не про сборку компьютеров или новый сезон ходячих мертвецов.

– Вот видишь! – Аманда ухватилась за эту мысль. – А что ты будешь говорить? «Привет, я Юма, мои хобби – пайка микросхем и теория вселенных в виртуальной реальности»? Это же не свидание получится, а техподдержка!

Я сидела, разрываясь между желанием исчезнуть и диким интересом к этому разговору. Юма смотрел на свою тарелку с супом, его плечи ссутулились. Он выглядел таким… уязвимым. Почти как я чувствовала себя внутри.

– Может, он прав, – тихо вставила я, неожиданно для себя самой. Оба взгляда устремились на меня. – Если он хочет попробовать… почему бы и нет?

Аманда посмотрела на меня, как на предателя, но в её взгляде читалось скорее недоумение.

– Потому что это наше приключение! – прошипела она. – Только для девочек! Туда должны ходить загадочные незнакомцы из других школ, или университета, или… из ниоткуда! А не Юма, который на физре у меня спрашивал, как правильно завязать шнурки!

– Я с тех пор научился! – обиженно буркнул Юма.

– Видишь? – Аманда развела руками. – Он даже шнурки не умел завязывать! Какой из него загадочный незнакомец? Ева, представь: ты в маске, ждёшь таинственного принца, а входит… Юма. Всё. Волшебство сдохло. Пузырь лопнул.

Юма тяжело вздохнул и поднялся.

– Ладно, ладно, не буду вам мешать. Пойду поем в одиночестве, как и подобает одинокому волку, – он пошёл прочь, но обернулся на прощание. – Но я всё равно подумаю. Может, и пойду. А вдруг моя судьба там и правда ждёт. И ей будет всё равно на мои шнурки.

Он ушёл, оставив за собой лёгкий запах мыла и грусти. Мы с Амандой молча смотрели ему вслед.

– Вот видишь, к чему приводят твоя нерешительность, – наконец сказала Аманда, возвращаясь к своей булочке. – Если мы не запишемся, там будет один Юма и десять таких же, как он. А нам нужно… ну, знаешь. Не Юма.

Я отломила ещё кусочек булочки, но она уже казалась безвкусной. Грустная фигура одноклассника, уходящего со своим подносом, вдруг сделала всё это «приключение» каким-то жестоким и нелепым. Мы с Амандой строили воздушные замки из масок и голосов, а Юма просто хотел познакомиться с девушкой. И его за это высмеяли. Пусть и с добрыми намерениями.

Свидание вслепую… Теперь эта идея казалась не романтичной, а пугающе-реальной. Там не будет загадочных принцев. Там будут живые люди. Со своими шнурками, которые развязались, со своим страхом, со своим отчаянием найти хоть кого-то. Как я. Как Юма. И мысль встретить за столиком не идеального незнакомца, а знакомого, пусть и скрытого маской, одноклассника, вызвала новый виток паники. Это было бы в тысячу раз хуже.

– Я не пойду, – тихо сказала я, глядя на крошки на столе.

Аманда вздохнула, но на этот раз не стала спорить. Она просто потянулась через стол и сжала мою руку.

– Ладно. Пока не пойдёшь. Но давай просто… помечтаем об этом иногда, хорошо? Без Юмы и шнурков. Просто… как в книгах.

Я кивнула. Мечтать я ещё могла. Это было безопасно. А вот реальность, в лице то ли Адама Клинка с его синяками, то ли Юмы с его супом, казалась слишком грубой и сложной, чтобы впускать её в свои романтические фантазии.

Я доела булочку, чувствуя, как сладость повидла смешивается с горьковатым привкусом стыда и растерянности. Обед подходил к концу, а впереди ещё была половина дня. И где-то в недрах моего рюкзака, в глубине, по-прежнему лежал тот самый тихий, шуршащий укор, завернутый в коричневую бумагу.

Идея воскресного кафе, истерзанная насмешками над Юмой и моим собственным страхом, повисла в воздухе несбыточной мечтой. Но реальность, как назойливая муха, всё равно жужжала рядом. И её звали Адам Клинк.

После обеда, когда мы с Амандой возвращались с подносами, я в очередной раз почувствовала его взгляд. Не в затылок. Это было бы слишком просто. Он стоял на втором этаже, у перил, облокотившись на них, и смотрел прямо вниз, в наш поток. Без очков. Серо-голубые глаза, казалось, не мигали, а фиксировали движение, как камера наблюдения. И я точно знала, что в центре кадра – я. Моя спина напряглась, плечи сами собой поднялись к ушам. Я ускорила шаг, толкнув Аманду в бок.

– Что? – удивлённо спросила она.

– Ничего. Просто… пойдём быстрее.

Я не обернулась, но кожей спины чувствовала, как тот взгляд провожает меня до поворота в коридор. Это было невыносимо. Хуже, чем утренняя хватка. Та была грубой, но осязаемой. А это – тихое, постоянное давление. Как если бы за тобой всегда, с расстояния в двадцать метров, шёл маньяк-каннибал.

Уроки после обеда пролетели в каком-то тумане. Я писала, читала, даже поднимала руку один раз, но всё это делал кто-то другой, а я лишь наблюдала за этим со стороны, изнутри своей затянутой узлом грудной клетки. Всё моё внимание было приковано к рюкзаку у ног. К тому прямоугольному твёрдому предмету внутри. Я боялась даже случайно толкнуть его ногой, словно он был заряженным устройством.

Когда прозвенел последний звонок, я не сразу поняла, что нужно делать. Сидела, пока одноклассники с грохотом начали ставить стулья на парты.

– Кейн, проснись! – Сара снова хлопнула мокрой тряпкой по краю моей парты, обдав меня мелкими брызгами. – У тебя сегодня окна или пол?

– Пол, – автоматически ответила я, вставая. Пол. Значит, можно быть ближе к земле, спрятаться за партами. Это была кстати хорошая идея.

Я взяла ведро и тряпку и опустилась на колени в проходе между рядами. Холодная вода пропитала ткань, и знакомый, резкий запах химической «свежести» ударил в нос. Придвинула ведро и начала методично водить тряпкой по линолеуму, сгоняя серые комки пыли и обрывки бумаги в одну кучку. Ритмичные движения, скрип ткани о пол, ощущение прохлады и влаги на коже ладоней – всё это было простым, почти медитативным. Здесь, в этом углу, загороженная спинками стульев, я была в относительной безопасности.

Но мысли не унимались. Что в свёртке? Ещё одна книга? Записка с упрёком за вчерашний побег? Или, что страшнее, приглашение куда-то ещё? И зачем он положил его именно в мой шкафчик? Эта мысль заставляла меня чувствовать себя голой и уязвимой.

Я так углубилась в свои мысли, что не заметила, как кто-то остановился рядом. Тень упала на пол, который я только что протёрла.

– Кейн.

Голос был тихим, но отчётливым. Не грубым, как утром. Я медленно подняла голову. Надо мной стоял Адам Клинк. Он был не в пиджаке, а в тёмном свитере, но всё равно выглядел невероятно чётко и строго на фоне хаоса уборки. Его руки были в карманах брюк, он смотрел на меня сверху вниз, и выражение его лица было нечитаемым.

Вся кровь отхлынула от лица. Я замерла, сжимая в руке мокрую, тяжёлую тряпку. Вода с неё капала на только что вымытый пол, образуя тёмные пятна.

– Мне… нужно убираться, – прошептала я, не зная, что ещё сказать.

– Я вижу, – он кивнул, и его взгляд скользнул по полу, а потом вернулся ко мне. – Ты пропустила угол у шкафа.

Я покраснела. Это была критика? Насмешка? Констатация факта?

– Я… я ещё не дошла до туда.

– Ясно, – он произнёс и помолчал. Шум вокруг – смех, возня с вёдрами, скрип стульев – казалось, отступил, оставив нас в пузыре напряжённой тишины. – Ты забрала кое-то из своего шкафчика?

Вопрос прозвучал так прямо, так неожиданно, что я вздрогнула и чуть не уронила тряпку в ведро.

– Я… – мой язык заплетался. Признаться? Сказать, что да, и спросить, что это такое? Или сделать вид, что не понимаю? Но его взгляд, холодный и неумолимый, не оставлял места для лжи. – Да. Забрала.

– Хорошо, – снова коротко кивнул он, как будто ставил галочку в невидимом списке. – Не открывай его здесь. И никому не показывай.

– Почему? – вырвалось у меня, и собственный голос прозвучал хрипло и смело.

Он прищурился, будто рассматривая редкое насекомое, задавшее неожиданный вопрос.

– Потому что, – он наклонился чуть ближе, и я почувствовала, как сжимаюсь в комок. Его голос стал ещё тише, почти шёпотом, который едва пробивался через общий гул. – Это только для тебя. Поняла?

Я невольно кивнула. Голос застрял в горле. Он выпрямился, удовлетворённый.

– Уборка заканчивается через пятнадцать минут.

И с этими словами он развернулся и пошёл прочь, чётким, быстрым шагом, даже не оглянувшись. Я осталась сидеть на полу с мокрой тряпкой в оцепеневших руках, глядя ему вслед. Мой разум пытался обработать это краткое, леденящее душу общение. Он подтвердил, что свёрток – от него. Запретил его открывать. И… назначил время?

Страх сменился вспышкой странного, почти безумного возмущения. Кто он такой, чтобы командовать? Класть вещи в мой шкаф, хватать за руку, а теперь указывать, когда и где мне что-то открывать?

Я с силой шлёпнула тряпкой по полу, поднимая брызги. Угол у шкафа действительно был пыльным. Я поползла туда, яростно тря линолеум, пытаясь стереть вместе с пылью и ощущение его унизительного контроля.

Когда уборка закончилась и прозвенел звонок, я собрала вещи трясущимися руками. Аманда, конечно, подскочила.

– Ты опять вся белая! Что случилось?

– Клинк, – коротко бросила я, натягивая рюкзак на плечо. Свёрток внутри болезненно упёрся в лопатку.

– Что?! – Аманда остановилась как вкопанная. – Это уже странно, Ев. Он тебя преследует. Надо что-то делать.

– Забудь, – неожиданно для себя твёрдо сказала я.

– Ты с ума сошла? Он же явно не в себе!

– Возможно. Но я тоже не в себе, – я поправила ремень рюкзака. Страх никуда не делся, но его оттеснило острое, незнакомое чувство – решимость. Надоело бояться. Надоело бегать. Надоело, что кто-то играет со мной в односторонние игры с правилами, которые мне неизвестны.

Аманда смотрела на меня с нескрываемым ужасом и восхищением.

– Ты такая глупая, – она вздохнула. – Ладно. Но только если я буду рядом. Если что – кричи, и я ворвусь с криком «пожар!» или что-то в этом роде.

Я кивнула, и мы направились на собрание клуба. Воздух в пустых коридорах был другим – неподвижным, прохладным, пропитанным запахом воска для полов и тишиной. Наше эхо гулко отдавалось от стен. Игнорировать собрание клуба школьного радио было нельзя, Аманда бы мне этого не простила. А ещё и этот президент студсовета должен был прийти – зачем, никто не знал, но это добавляло в вечер нотки тревожного ожидания.

Клубная комната, бывший кабинет музыки, была уже полна. Пару старшеклассников возились с микшерным пультом, проверяя связь, три девочки из параллельного класса что-то оживлённо обсуждали у доски, исписанной идеями для эфиров. В воздухе висел запах старой аппаратуры, пыли и слабый аромат чьих-то духов.

Мы с Амандой присели за длинный стол в стороне. Я старалась занять как можно меньше места, вжавшись в стул, а Аманда, наоборот, вся излучала энергию, перемигиваясь с ведущей клуба – Кари, высокой девушкой с серьезным взглядом.

Собрание началось. Обсуждали «Весенний марафон» – серию тематических эфиров про ностальгию, хобби и школьные истории. Говорили о гостях, о музыке, о конкурсах для слушателей. Я слушала вполуха, машинально рисуя в блокноте звёздочки и котов. Мой рюкзак с тем самым свёртком лежал у ног, и я то и дело чувствовала его присутствие, как пульсацию.

И ровно через десять минут, как и предсказывалось, дверь открылась. Без стука. В проёме стоял Адам Клинк. Он был не в форме, а в простых тёмных брюках и тёмно-синем свитере с высоким воротом, что делало его ещё более строгим и отстранённым. В руках – папка. Он вошёл, и разговор в комнате стих на секунду. Все взгляды устремились на него.

Он не стал подходить к столу. Остановился у двери.

– Разрешение администрации на использование актового зала и звукового оборудования для вашего «марафона» согласовано, – произнёс он ровным, безэмоциональным голосом, как диктор объявлений. – Все документы в папке. Сроки и условия использования указаны. Ответственный со стороны студсовета – я.

Он положил папку на ближайший свободный стул, кивнул Кари, которая лишь растерянно кивнула в ответ, и развернулся, чтобы уйти. Всё действо заняло не больше тридцати секунд. Никаких улыбок, никаких пожеланий удачи. Чистая, холодная функциональность.

И тут, прежде чем кто-либо успел что-то сказать или даже пошевелиться, Аманда резко соскочила со стула. Стул с грохотом отъехал назад.

– Минуточку! – её голос прозвучал резко в наступившей тишине.

Адам остановился на пороге, медленно обернулся. Его брови чуть приподнялись в едва уловимом вопросе. Аманда шагнула вперёд. Весь клуб замер, наблюдая.

– Мы хотели бы уточнить кое-какие детали, – заявила она, в тоне явственно звучал вызов. – По срокам. И по ответственности. Чтобы потом не было недопониманий.

Она явно искала предлог, чтобы задержать его. Чтобы поговорить. Возможно, даже про утренний инцидент. У меня в груди всё похолодело.

Адам посмотрел на неё, потом скользнул взглядом по остальным, и на мгновение задержался на мне. Я опустила глаза в блокнот, чувствуя, как по щекам разливается жар.

– Детали изложены в документах, – произнёс он так же ровно. – Если возникнут вопросы, мой логин в школьной сети и часы приёма известны Кари. Сейчас у меня совещание и уделить вам больше времени не могу.

И, не дав Аманде вставить ни слова, он развернулся и вышел, мягко закрыв за собой дверь.

Аманда стояла посреди комнаты, разинув рот от возмущения и поражения. Потрясающая тактика «в лоб» разбилась о его ледяную, непроницаемую стену.

– Ну и… деловой, – сдавленно пробормотал кто-то из-за пульта.

Кари вздохнула и подняла папку.

– Что ж, спасибо, что хоть согласовал быстро. Обычно с этим месяц возятся. Давайте продолжим.

Аманда плюхнулась обратно на стул рядом со мной, её лицо пылало.

– Видела? – прошипела она мне на ухо. – Видела, как он просто… проигнорировал меня? Как будто я пустое место! Я же говорила – чок-ну-тый!

Я кивала, но мои мысли были далеко. Он ушёл. И снова взял под контроль ситуацию, выдав информацию и отрезав все пути для диалога. Тот краткий, зацепляющий взгляд на меня перед уходом… он что-то значил? Или мне это показалось?

Остаток собрания я просидела, уставившись в свой блокнот, но не видя нарисованных котов. В ушах стоял гул. Аманда бубнила что-то о «невыносимой заносчивости», но я уже почти не слышала.

Собрание клуба продолжалось, но для меня оно превратилось в фоновый шум. Слова о темах эфиров, о распределении ролей и подборе музыки пролетали мимо ушей, как листья за окном. Внутри всё было занято другим – жгучим чувством поражения, которое оставил после себя Адам, и не менее жгучим любопытством к тому, что спрятано в моём рюкзаке.

Аманда, сидевшая рядом, всё ещё фыркала и перешёптывалась с соседкой, делясь своим возмущением по поводу «невыносимой чопорности председателя». Её энергия была заразительной, но сегодня она не могла пробиться сквозь слой моей собственной, тихой одержимости.

Я украдкой поглядывала на дверь, будто ожидая, что он вернётся. Но дверь оставалась закрытой. Только Кари периодически вскидывала взгляд на часы и на ту самую папку с документами, словно проверяя, не исчезла ли она.

Наконец, Кари объявила собрание оконченным. Все начали расходиться, шумно обсуждая планы. Аманда схватила меня под локоть, её лицо всё ещё было раскрасневшимся от невысказанного.

– Ну что, пошли? Или ты хочешь ещё посидеть и помечтать о любви? – спросила она, в голосе не было злости, только усталость и лёгкая досада.

– Пошли, – кивнула я, поднимаясь. Мои ноги были ватными, а спина ныла от напряжения.

Мы вышли в пустой, освещённый лишь дежурными лампами коридор. Тишина после шумной комнаты была оглушительной. Шаги отдавались эхом.

– И что мы будем делать с этим… свёртком? – спросила Аманда, когда мы оказались на улице. Вечерний воздух был холодным и влажным, пахло грозой. – Ты всё ещё хочешь его открыть?

Я посмотрела на небо. Тучи сгущались, скрывая звёзды. Ветер шуршал опавшими листьями под ногами.

– Да, – сказала я твёрже, чем чувствовала. – Я должна это сделать. Иначе не усну.

Аманда вздохнула, но кивнула.

– Хорошо. Но я иду с тобой. С фонариком в телефоне и номером полиции на быстром наборе.

Мы зашагали по тёмным улочкам в сторону парка. Фонари здесь горели тускло и редко, отбрасывая неровные круги света на асфальт. Я шла, сжимая ремень рюкзака так, что пальцы затекали. Каждый шорох в кустах заставлял меня вздрагивать, но внутри горел странный, почти лихорадочный азарт. Скоро я узнаю. Скоро эта неопределённость закончится.

Заброшенный парк встретил нас полной, густой темнотой. Фонари здесь не работали годами. Только свет из окон далёких домов слабо освещал контуры деревьев и аллей. Мы включили фонарики в телефонах. Лучи света выхватывали из мрака облупившуюся краску скамеек, разбитые бутылки, узор из опавших листьев.