Юность

– Пойдём, – Аманда мягко взяла меня под локоть. – Я провожу тебя до перекрёстка. Может, он и правда просто хотел поговорить о… не знаю, о вступлении в студсовет. Хотя, – она хмыкнула, – с его-то методами вербовки…

Мы зашагали по тихой вечерней улице. Я украдкой посмотрела на небо. Там, среди россыпи звёзд, должна была быть Малая Медведица. Та самая, что указывает путь. Но я свернула не туда. Я сбежала. И теперь не было никакого пути. Была только пустота, странное сожаление и книга в кармане, которая жгла мне бок, словно уголёк.

Я отвернулась от звёзд и ускорила шаг, стараясь не отставать от Аманды. Но чувствовала, как где-то там, в тёмном школьном подвале, осталась частичка сегодняшнего дня. И, возможно, частичка моего шанса что-то понять.

Мы шли молча. Шуршание опавших лепестков вишни под ногами казалось невероятно громким после той оглушительной тишины в моей голове. Аманда не настаивала на разговоре, за что я была ей безмерно благодарна. Она просто шла рядом, изредка поглядывая на меня, и её присутствие было тёплым и прочным, как стена.

– Спасибо, что пришла, – наконец выдохнула я, когда дошли до нашего перекрёстка. Фонарь тут мигал, отбрасывая неровные тени.

– Дурочка, – она мягко толкнула меня плечом. – Так и знала, что ты либо заблудишься в своих мыслях, либо сбежишь. Первое, кстати, тоже считается.

Она улыбнулась, но в её глазах читалась та же усталость, что и у меня.

– Завтра всё обсудим за завтраком, ладно?

– Ладно.

– И… выбрось эту книжку. Или сожги. А лучше отдай мне, я сожгу, – её голос стал твёрже. – Шутки шутками, но мне не нравится это всё.

Я кивнула, не в силах возразить. Она помахала рукой и пошла своей дорогой, растворившись в синеве наступающих сумерек. Я осталась стоять под мигающим фонарём, и одиночество накрыло с новой силой. Дом был близко, но идти туда не хотелось. Там будут вопросы. Мама с её вечными картами, с её острым взглядом.

Свернула с главной дороги на узкую тропинку, ведущую к маленькому заброшенному парку на окраине района. Это было моё место. Там, на ржавых качелях, я часто пряталась. Сегодня они скрипели особенно жалобно, когда я села и оттолкнулась ногой.

Небо потемнело окончательно. И без того яркие звёзды теперь горели, как алмазы на чёрном бархате. Я вытащила из кармана книгу. В свете уличного фонаря, доносившегося с дороги, синий переплёт казался почти чёрным. Открыла её наугад.

«Созвездие Лиры: её главная звезда – Вега, одна из самых ярких на небе. Но и у самой яркой звезды бывают периоды, когда её свет меркнет, затмевается чем-то другим. Это не значит, что она перестала светить. Это значит, что нужно просто подождать и смотреть внимательнее».

Закрыла книгу, прижала её ладонями к коленям. И вдруг, сквозь слой страха и стыда, пробилась другая мысль. А что, если он не ждал меня сегодня? Что, если он просто оставил книгу и записку, как послание в бутылке, брошенное в море? Или может даже записку передал не Адам?

Я оттолкнулась от земли, и качели взметнулись вверх, к звёздам. Холодный ветер свистел в ушах, срывая с глаз накопившуюся влагу. Страх никуда не делся. Но теперь к нему добавилось что-то ещё – жгучее, неудобное любопытство. И чувство, что я поступила не просто как трусиха. Я поступила… нечестно. По отношению к себе.

Качели постепенно остановились. Я сидела, глядя на точку, где, как мне казалось, должна была быть Полярная звезда. Медленно сползла с качелей, засунула книгу обратно в карман. Завтра в школе будет новый день. И Адам Клинк, скорее всего, будет там.

Я повернулась и пошла домой, уже не чувствуя дрожи в коленях. Только странную, звенящую тишину внутри и взгляд, прикованный к земле, будто я искала в потрескавшемся асфальте ответы, которые только что висели над головой, среди звёзд.

Добравшись до своего старого, но уютного дома на окраине, я буквально ввалилась внутрь. Мама крикнула что-то с кухни про ужин, но я только промычала «не голодна» и, не снимая обуви, побрела в свою комнату.

Дверь захлопнулась, и я рухнула лицом в подушку. Запах чистого белья и слабый аромат лаванды – обычно это успокаивало. Сейчас нет. Всё тело гудело от усталости и натянутых, как струны, нервов. Под щекой я почувствовала твёрдый угол книги в кармане пиджака. Я вытащила её и швырнула на тумбочку. Она приземлилась с глухим стуком, и я зарылась лицом в подушку глубже, пытаясь стереть из памяти сегодняшний день.

Не вышло. Перед глазами снова и снова проплывали чёрные очки, молчаливый кивок, синеватый свет под дверью и собственные трусливые ноги, уносящие меня прочь.

Я перевернулась на спину, уставившись в потолок, где свет от уличного фонаря отбрасывал узор от ветки старой вишни за окном. Тени колыхались, как живые. Было слишком тихо. Слишком одиноко. Мне нужно было выговориться. Но не с Амандой. С кем-то, кто не станет судить, кто просто выслушает и, возможно, увидит в этом какую-то… интригу.

Я потянулась к телефону, валявшемуся рядом. Экран ослепил в темноте. Нашла чат с Лизи. Её ник – «Телёнок» – светился в списке как спасительный маячок. Пальцы затряслись, но я начала печатать, сбивчиво, с ошибками, выплёскивая всё наружу.

– Лизи, ты не поверишь, что сегодня случилось. Я опоздала в школу, и меня там у ворот ждал не просто учитель, а ПРЕДСЕДАТЕЛЬ студсовета. Адам Клинк. Смотрел так, будто видел все мои грехи. Потом, на перемене, я нашла в кармане записку. Без подписи. Там было нарисовано созвездие и написано что-то вроде «ищи там, где темнее». Я, как полная идиотка, пошла искать. Нашла в самом тёмном углу школы самодельную книжку про созвездия. Красивую, конечно, но… там внутри… еще одна записка. С приглашением прийти в радиостудию.

Я остановилась, переводя дух. Сообщения уходили одно за другим, превращаясь в сбивчивый, эмоциональный поток.

– Я почти дошла до двери. А потом… испугалась. Развернулась и убежала. Просто трусливо сбежала. Аманда говорит, что я правильно сделала, что это были «красные флаги». Я теперь не знаю, что думать. Кто он? Маньяк? Гений? И зачем мне всё это? Мы же даже не знакомы!

Я отправила последнее сообщение и откинулась на подушку, закрыв глаза. Телефон лежал на груди, тяжёлый и молчаливый. Наверное, она занята. У неё своя жизнь в университете, свои дела. Но почти сразу экран засветился. Три точки «пишет…» пульсировали обнадёживающее.

Затем пришёл ответ. Длинный.

– ОГО. ТЫ ВЛЮБИЛАСЬ В ДЕТЕКТИВНЫЙ РОМАН, А Я ДАЖЕ НЕ ЗНАЛА? Шучу-шучу. Серьёзно, это дичайше интересно. Я б с ума сошла от любопытства! Насчёт «красных флагов»… Аманда не совсем не права. Осторожность – да. Но! Есть огромная разница между «странным» и «опасным». Это он тебя без разрешения трогал? Угрожал? Препятствовал уйти? Нет? Тогда это не красные флаги! Ты испугалась – это нормально. Книга точно что-то значит. Может, он просто стесняется говорить напрямую? Или он так… флиртует? (О боже, я бы сгорела от такого флирта, это гениально).

Я перечитала её сообщение дважды. Она говорила всё то, что шевелилось где-то на дне моей души, но я боялась в этом признаться. Лизи не осуждала мой побег. Она просто… переводила всё в другую плоскость.

Мои пальцы снова задвигались по экрану.

– А что если он всё-таки маньяк?

Ответ пришёл почти мгновенно.

– Тогда у него самый креативный подход к поимке жертв за всю историю. Нет, серьёзно. Маньяки обычно проще. А этот… он поэт? Немного криповый, но поэт. Ты хочешь узнать правду о записке?

Я замерла. Да. Несмотря на страх. Но да!

– Думаю, да.

– Поговори с ним! Вдруг это вообще не его записка! Или нужно сверить почерк. А пока… выспись. Здоровый сон – залог хорошего дня.

Я улыбнулась в темноте. Слезы, которые давили на глаза с момента побега, наконец отступили. Страх не исчез, но он больше не был одиноким. Его разбавили азарт и это странное, щемящее любопытство.

– Спасибо, Лизи. Ты как всегда спасаешь.

– Для этого я и нужна. Спокойной ночи. И смотри, чтобы полярная медведица тебя не утащила!

Я положила телефон на тумбочку, рядом с той самой синей книгой. Встала, подошла к окну и распахнула его. Холодный воздух ворвался в комнату. Там, в бесконечной черноте, мерцали звёзды.

Глава 3

Просыпаться было тяжело, тело слушалось, хоть и вяло. Тяжесть была в голове, густая и липкая, как сладкий сироп. Она накатила сразу, едва я открыла глаза и увидела полоску утреннего света на потолке. Память вернулась ударом. Ворота. Взгляд. Записка. Книга. Дверь в подвал. Побег.

Словно огромный камень упал с груди прямо на живот. От этого даже дыхание перехватило. Я зажмурилась, пытаясь продлить тишину и темноту под веками, но было поздно. Мысли, отточенные за ночь беспокойным полусном, уже строчили в голове, как сумасшедшие.

Сегодня снова нужно идти в школу…

Мысль заставила меня съежиться под одеялом. Попасться на глаза председателю студсовета снова было в тысячу раз страшнее, чем любая контрольная. Вчера я сбежала. Трусливо, по-глупому. Адам Клинк наверняка это запомнил. А может, и не заметил? Нет, он тот самый человек, который замечает всё. Сегодня его взгляд, наверное, будет ещё холоднее, ещё более насмешливым. Или, что хуже, абсолютно пустым – как будто я стёрлась с его внутренней карты интересных явлений.

Медленно сползла с кровати. Ноги нащупали прохладный пол. Первое бытовое действие – отыскать тапки. Они всегда разбегались, будто живые. Один торчал из-под кровати, второй затерялся возле шкафа. Надеть их было маленькой, но победой над хаосом.

Потом – к окну. Открыла его нараспашку. Утренний воздух ворвался в комнату, свежий, с запахом мокрой земли и распускающихся почек. Я сделала глубокий вдох, пытаясь прогнать камень из живота. Не помогло. Он просто стал холоднее.

На кухне пахло кофе. Мама уже хлопотала у плиты.

– Доброе утро, ласточка, – сказала она, не оборачиваясь. Её голос был спокойным, обыденным. Мир всё ещё вращался в привычном ритме. – Что-нибудь снилось?

Она верила, что сны что-то значат. Как и карты. Я часто ловила её задумчивый взгляд на себе – будто она читала невидимые строки на моём лице.

– Не помню, – буркнула я, наливая себе стакан воды. Выпила залпом, чувствуя, как холод растекается по всему телу, пытаясь заморозить тревогу.

Завтрак прошёл в тишине. Я ковыряла ложкой в овсянке, делая из неё кратер, потом гору, потом снова ровную поверхность. Каждая ложка казалась невыносимо тяжёлой. Мама бросила на меня пару взглядов, но ничего не спросила.

Подготовка к выходу стала главной битвой дня. В ванной умылась холодной водой, долго смотрела на своё отражение в зеркале. Бледное лицо, тёмные круги под глазами, каштановые волосы, растрёпанные после сна. Вид не самый бодрый. Сегодня особенно важно было выглядеть… незаметно. Слиться со стеной.

Взяла расчёску и начала медленно, тщательно разделять волосы на две равные части. Это был целый ритуал. Провести пробор, убедиться, что он идеально ровный. Собрать правую прядь, затянуть резинкой, проверить натяжение. Потом левую. Переделать, потому что один хвостик сидел чуть выше. Снова посмотреть в зеркало спереди, сбоку. Если всё ровно, всё на своих местах, то и день, возможно, пройдёт гладко. Сегодня я переделывала хвостики ровно три раза.

Одежда. Я отвергла всё яркое или даже просто привлекающее внимание. Вытащила из шкафа самую большую, самую бесформенную серую водолазку оверсайз и тёмно-синюю юбку-плиссе. Водолазка была мягкой, как второй слой кожи, и её размер позволял мне буквально спрятаться внутри. Я надела её, потянула рукава, чтобы они закрывали половину ладоней. Надела пиджак школьной формы поверх – для официальности.

Взгляд упал на тумбочку. Там, рядом с будильником, лежала синяя книга. Она смотрела на меня своим немым, тёмным переплётом. Я быстро отвернулась. Брать тебя с собой не буду, так и знай!

Сбор рюкзака превратился в проверку на внимательность. Учебники, тетради, пенал. Пару раз пересчитала всё, боясь что-то забыть. Перед выходом замерла в прихожей, слушая тиканье часов. Каждый щелчок отсчитывал секунды до неизбежного. Мама выглянула из кухни, в руках колода карт.

– Удачи, родная. Вселенная сегодня благосклонна к тем, кто идёт с чистым сердцем, – сказала она загадочно и улыбнулась.

Я хмыкнула про себя. Сердце сегодня было комком спутанных проводов под напряжением. Чистым его назвать было сложно.

Дверь закрылась за спиной с мягким щелчком. Утро прохладное, почти холодное. Шаг за шагом, стараясь идти ровно и не сутулиться, безуспешно двигалась к школе.

Каждый встречный прохожий заставлял внутренне сжиматься. Каждая машина, проезжающая мимо, казалось, везла кого-то, кто смотрит на меня. Я смотрела себе под ноги, следя за трещинами на асфальте, словно они были лабиринтом, по которому нужно пройти, не ошибившись.

И вот он – поворот за угол. Школьные ворота. Сердце заколотилось с такой силой, что стало трудно дышать. Я замедлила шаг, почти остановилась, прижавшись к кирпичной стене какого-то дома.

Ворота. Там никого не было. Только парочка учеников младших классов что-то оживлённо обсуждали, проходя мимо. Облегчение было таким острым и сладким, что на мгновение голова закружилась. Я сделала глубокий, дрожащий вдох. Пронесло. Первый рубеж взят.

Шла дальше, уткнувшись взглядом в асфальт, стараясь думать только о звуке своих шагов и складках на рукавах водолазки. Пока не услышала знакомый голос.

– Ева! Эй, стой!

Аманда вынырнула из-за угла небольшого магазинчика с пончиками. Она была, как всегда, ярким пятном в сером утре: рыжая куртка, огромная шерстяная шаль поверх школьной формы и на лице – улыбка, которая, казалось, могла растопить этот апрельский холодок.

– Ты выглядишь так, будто тебя через мясорубку провернули, а потом забыли собрать, – заявила она без предисловий, поравнявшись со мной. – Без обид. Но это факт.

– Доброе утро и тебе, – пробормотала я, но уголок губы сам потянулся вверх. Её прямолинейность была как глоток крепкого чая – обжигала, но возвращала к реальности.

– Ладно, слушай сюда. У меня есть гениальный план, как это исправить, – Аманда вытащила из кармана телефон, сверкая им, как волшебным жезлом. – Нам срочно нужно селфи. На фоне этого жуткого утреннего неба и старой водокачки. Контраст, драма, эстетика! Запостим – и день гарантированно станет лучше. Это же научный факт: лайки равно дофамин, равно хорошее настроение.

Меня передёрнуло. Мысль о том, чтобы сейчас, с этой кашей в голове и свёртком-бомбой в рюкзаке, улыбаться в камеру и выставлять это на всеобщее обозрение, казалась пыткой.

– Аманда, я… не в форме. Волосы, лицо… – я беспомощно махнула рукой.

– Вот именно поэтому и нужно! – она уже подняла телефон, прицеливаясь. – Это будет «уютное весеннее настроение, а не аллергия» – хештег «настоящее», хештег «без фильтров». Все сейчас так любят эту искренность. И ты в этой огромной кофте – просто икона стиля оверсайз. Идёт?

Она смотрела на меня так требовательно и с такой верой в свою идею, что отказать было невозможно. Да и часть меня – маленькая, спрятанная глубоко – втайне надеялась, что она права. Что простой ритуал, обычное для неё действие, сможет как-то перезагрузить этот день.

– Ладно, – я сдалась, издав звук, похожий на стон. – Только быстро, пожалуйста.

– Быстро и красиво, вот мой девиз, – Аманда тут же придвинулась, обняла меня за плечи одной рукой, а другой вытянула телефон. – Смотри сюда, солнышко. Не нужно широко улыбаться. Сделай просто… задумчивый взгляд в сторону. Да, вот так, идеально! Ты выглядишь как персонаж из независимого кино. Раз, два…

Я попыталась расслабить лицо, глядя куда-то мимо камеры, на ржавые трубы водокачки. Руки спрятала в длинные рукава, скрестила на груди. Аманда пару раз щёлкнула, потом проверила кадры.

– О, господи, это гениально! – воскликнула она. – Смотри, ты просто потрясающая. Весь этот «я не выспалась, и мне не до вас» – это же твой бренд! Дай-ка я быстренько обработаю свет…

Её пальцы полетели по экрану. Я стояла рядом, ощущая странную пустоту. Весь мой утренний страх, вся эта тщательно выстроенная невидимость – и вот она, зафиксированная в цифре, готовая улететь в сеть.

– Всё, отправляю тебе, – Аманда ткнула в экран. Мой телефон в кармане тихо вибрировал. – А теперь пост. «Утро началось. Но с подругой всё преодолимо. #школьныебудни #настоящиемоменты #оверсайзлюбовь». И тегну тебя.

Она снова что-то написала, её лицо озарилось лёгкой улыбкой удовлетворения. Ссунула телефон в карман и снова взяла меня под локоть.

– Ну вот. Теперь официально день не может быть плохим. Потому что он уже зафиксирован в цифровом пространстве как «нормальный и даже немного эстетичный». Пойдём, а то опоздаем.

Мы пошли дальше. Я машинально сунула руку в карман, нащупала свой телефон. Мне дико хотелось проверить, что же именно она выложила. Но ещё больше не хотелось это видеть. Внутри всё сжалось от нового вида тревоги – теперь не только из-за Адама и его посланий, но и из-за этого внезапного, нежеланного публичного присутствия. Мой задумчивый, а на деле – испуганный и уставший вид теперь висел где-то там, в приложении. И кто угодно мог его увидеть.

Мы подходили к воротам, и я невольно напряглась, снова начав сканировать пространство. Но Аманда, казалось, была на подъёме. Она что-то болтала о новом посте в школьном радио-паблике, и её энергия была таким же щитом, как моя водолазка. Хрупким, но настоящим. Я лишь кивала, чувствуя, как в рюкзаке за спиной беззвучно шуршит та самая коричневая бумага, напоминая, что ни одно селфи, ни один хештег не способны отменить странную игру, в которую меня втянули.

Я кивала Аманде, уже почти расслабившись под поток её слов, как вдруг – резкая боль в запястье. Чья-то рука, сильная и цепкая, сжала его с такой неожиданной силой, что я взвизгнула и инстинктивно рванулась назад.

Мир завертелся. Я развернулась, и сердце провалилось в тартарары. Передо мной был Адам Клинк. Всё в той же безупречной чёрной форме, но сегодня без очков. Его серо-голубые глаза смотрели прямо на меня, и в них не было ничего – ни вчерашней загадочной насмешки, ни даже простого интереса. Только холодная, почти административная строгость.

– Ты снова опаздываешь, Кейн, – произнёс он. Его голос был низким, ровным и совершенно безэмоциональным, как зачитывание пункта из устава.

Вокруг на секунду воцарилась гробовая тишина. Даже Аманда замолкла, её рот приоткрылся от изумления. Этот всё же паралич сломался, и мы в унисон перевели взгляды на огромные школьные часы над входом. Стрелки показывали без двадцати восемь.

– Но… сейчас же только без двадцати, – выдавила я, голос прозвучал тонко и жалобно, как писк мыши. – У нас ещё двадцать минут до начала…

Адам не ответил. Он лишь прищурился, будто проверяя данные, а затем его взгляд скользнул от моих глаз к его же собственной руке, всё ещё сжимающей моё запястье. Его пальцы были длинными и тонкими, но хватка – стальной. Он разжал их так же внезапно, как и схватил. Моя рука, освободившись, онемела и заныла.

– Точность – вежливость королей, – произнёс он отстранённо, как будто цитируя табличку в музее. – И будущих выпускников.

Затем он просто… прошагал мимо. Чёрная форма мелькнула в проёме двери, и он исчез в полумраке холла, не оглянувшись ни разу. Мы с Амандой остались стоять у ворот, словно два столбика, вмороженных в землю. Я медленно подняла руку, потирая запястье. На белой коже уже проступали красные полосы от его пальцев.

– И что это было… – первой нарушила тишину Аманда. Она выдохнула целое облако пара в холодный воздух. – Вот это поворот. – Она повернулась ко мне, зелёные глаза были круглыми от возмущения и дикого любопытства. – Он тебя… схватил? Просто так? Прямо как в этих дурных драмах?

Я молча кивнула, всё ещё не в силах говорить. Внутри всё дрожало.

– Окей. Пересматриваю своё мнение, – заявила Аманда, скрестив руки на груди. – Да, он красив. Чертовски красив, если убрать этот взгляд ледяного психопата. Но он абсолютно, на все сто процентов, чокнутый. Я всегда говорила, все красавчики такие. В них либо слишком много самомнения, либо, как в его случае, не хватает нескольких важных деталей в голове. «Точность – вежливость королей»? Серьёзно? Кто он такой, чтобы хватать тебя за руку?!

Она говорила громко, с жаром, и несколько десятиклассников, проходивших мимо, замедлили шаг, заинтересованно поглядывая на нас.

– Тише, – прошептала я, наконец обретая дар речи. Мне хотелось провалиться сквозь землю. – Все смотрят.

– Пусть смотрят! – фыркнула Аманда, но понизила голос. Она подошла ближе, внимательно рассматривая моё запястье. – Останутся синяки. Вот же… Надо было ему по ноге врезать! Или крикнуть. Что он себе позволяет? Председатель студсовета, а ведёт себя как… как невоспитанный дворовый кот.

Образ кота, даже невоспитанного, почему-то заставил меня чуть вздрогнуть. В нём была какая-то странная точность. Адам и правда напоминал крупного, грациозного хищника, который вышел погулять среди людей и ведёт себя по своим, никому не понятным правилам.

– Может, он правда с какой-то проверкой? – слабо предположила я. – Или… он просто заметил, что я вчера сбежала, и решил проучить?

– За руку то хватать зачем! – Аманда была непреклонна. – Нет, это неадекват. И знаешь что? Теперь я сама хочу с ним поговорить. Спросить, что, черт возьми, это было. И причём тут «короли»?

– Нет! – вырвалось у меня с такой паникой, что Аманда отшатнулась. – То есть… не надо. Пожалуйста. Я… я сама разберусь.

Она посмотрела на меня пристально, и её взгляд смягчился.

– Уверена?

Я снова кивнула, глядя на свои ботинки. Отчего-то было страшно, что любой конфликт, любой шум привлечёт ещё больше внимания к этой странной истории. А мне хотелось оставаться в тени.

– Ладно, – вздохнула Аманда. – Но если он ещё раз тронет тебя хоть пальцем – мы идём к учителю. Договорились?

– Договорились, – прошептала я, чувствуя, как комок в горле понемногу рассасывается. Её ярость была как стена, за которой можно было спрятаться.

– Идём. И забудь про его идиотские выходки. Ты никуда не опаздывала, и все это видели, – она решительно тряхнула головой и снова взяла меня под локоть, на этот раз осторожно, обходя больное запястье. – А тот пост с селфи, кстати, уже набирает лайки. Видишь? Всё к лучшему.

Она показала мне экран телефона. Под нашим с ней фото уже красовалось два десятка сердечек и пара комментариев: «Девочки, красотки!» и «Аманда, где куртка? Замёрзнешь!».

Я попыталась улыбнуться, но вышло криво. На фоне этой обыденной, мирной реакции на селфи, грубое вторжение Адама казалось ещё более нереальным и пугающим. Как вспышка кошмара на отфильтрованной картинке жизни.

Пока я шла к своему шкафчику, чтобы сменить обувь, мои глаза невольно метались по коридору, выискивая чёрную форму двенадцатого класса или отблеск очков в тонкой оправе. Его нигде не было. Наверное, он уже в кабинете студсовета, или на собрании, или просто… не здесь.

Я открыла шкафчик. И замерла. На верхней полке, поверх сложенных учебников, лежал небольшой, плоский предмет, завернутый в простую коричневую бумагу, перевязанную бечевкой. Не было ни имени, ни записки.

Рука сама потянулась вперёд. Пальцы коснулись шершавой бумаги. Внутри было что-то твёрдое и прямоугольное. Еще одна книга? Судорожно огляделась. Никто не смотрел. Быстрым движением я сдернула свёрток и сунула его в глубину рюкзака, поверх всего. Бумага противно зашуршала. Сердце, только начавшее успокаиваться, снова забилось в паническом ритме.

Зайдя в класс, где уже стоял привычный гул, наконец смогла перевести дух. Запах мела, дерева и чьих-то яблок казался безопасным и знакомым. Я направилась к своей парте, но Аманда резко дёрнула меня за рукав, заставив присесть рядом с ней на подоконник в дальнем углу.

Она оглянулась по сторонам, убедилась, что нас никто не слушает, и наклонилась ко мне так близко, что её каштановые пряди коснулись моего плеча.

– Слушай сюда, – прошептала она, в голосе звучал тот особый, заговорщицкий тон, который предвещал либо невероятную глупость, либо гениальную авантюру. – Я решила. Это год. Наш год.

Я уставилась на неё, не понимая.

– Год чего?

– Год парней, Ева! – она широко улыбнулась, зелёные глаза заблестели азартом. – Мы уже на втором году старшей школы. Скоро выпуск, университет, взрослая жизнь. А мы… – она понизила голос до драматического шёпота, – мы ещё ни разу не целовались. Это же статистическое преступление! Представь, на выпускном все будут с парами, а мы – две буки с кружками газировки у стеночки.

От её слов по моей спине пробежали мурашки. Не от восторга, а от странной смеси смущения и тревоги. Она говорила то, о чём я боялась даже думать.

– Я… не знаю, – пробормотала я, отводя взгляд в сторону разрисованного подоконника.

– Знаю, что не знаешь! Поэтому у меня есть план, – Аманда вытащила телефон и быстренько открыла какую-то яркую афишу. – Смотри. Кафе «Под старым фонарём» в это воскресенье устраивает свидания вслепую. Ты оплачиваешь вход, тебе выдают номер столика и… маску. Полумаску, в виде перьев или чего-то такого. И сидишь, пьёшь какао или чай, и разговариваешь с незнакомцем. Романтика!