Между раем и адом…

Между раем и адом…

Blazing Epiphany

Дизайнер обложки Perso_UM

© Blazing Epiphany, 2025

© Perso_UM, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0068-6910-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Задолго до того, как Адам дал первые имена животным, в мире существовал язык, не нуждавшийся в запоминании. Он имел свои особые понятия и крылатые фразы, и именно на нём общались первые ангелы и люди. Но, поскольку он стар, как сама вселенная, а пользоваться им в наше время умеют очень немногие, ваш покорный слуга перевёл эту историю на «человеческий».

Свидетельство гармонии страсти и любви причастного. В этой истории отпечаталась словами непреходящая витальность, извечные темы пера и живого мышления. Она свидетельствует путь от отчуждения к воссоединению, от ненависти к живой любви. Гармонию двух сил: неуловимой лёгкости и стойкости стрелы. Всё нарочно не нарочно. Сильно, глубоко и тонко в своей простоте. Такова «Между раем и адом…»

Книга небес

Глава I

«Рождение из мрака, о дивный Айперон» или «Так сказал Бог»

Задолго до того, как первые искры ознаменовали начало мироздания, был Бог. Бог. Он долго потчевал во мраке старушки Пустоты – Его единственной спутницы спустя вечность покоя, которую Он неизменно любил за её непоколебимую безмятежность.

И вот, однажды Богу стало скучно. Раскрылись Его ясные очи, взглянул Он на окружавшую Его Пустоту, и постигло Его вдохновение.

– Хочу создать звуки, что величием, гармонией и красотой своей не оставят равнодушной даже Пустоту.

И зародил Он тогда в Пустоте Симфонию, великое семя мироздания. Послушал Бог Симфонию, и было это хорошо. Быть может, была довольна и Пустота, вот только Бог хотел поделиться с кем-нибудь ещё столь дивной музыкой. И тогда создал Он первого ангела, Азраэля.

– Сын мой, – сказал Бог, касаясь нежно щеки сына, – Я хочу, чтобы ты стал свидетелем моего творения. Послушай эту музыку.

И из пламени разнеслась вновь по Пустоте Симфония. Слёзы застыли на глазах у ангела.

– Она… прекрасна…

…

Ещё одна вечность прошла в прелестном блаженстве. Звуки Симфонии наполнили Пустоту, озарили её ярким сиянием, и в конце концов храм света, названный, как песнь начала бытия, Симфонией, был рождён посреди холста. Красивая и стройная, бойкая и безмятежная. В ней играли, творили и любили ангелы, братья и сёстры Азраэля, что были созданы Богом по его просьбе. Рисуя картины, создавая скульптуры и предаваясь иным искусствам, они радовались подаренной им жизни. Симфония звучала лучше, чем когда-либо. Казалось, так будет всегда, и всеобщему блаженству не будет конца.

Бог объявил, что собирается создать новое пространство невиданных доселе размеров и идей, безмерных возможностей. Азраэль, обрадованный известием о новом творении Отца, отправился в Пустоту, дабы в тишине предаваться грёзам. Долго летал он по ней, мечтая о новом и неизведанном, чему суждено прийти на её место, пока не достигнул самого тёмного края её. Места, где он впервые почувствовал страх.

Кто твой враг?

Сердце Азраэля сжалось. Его что-то напугало во тьме. Он никак не мог разглядеть, что именно, а, может, он отчётливо это видел. Азраэль хотел уж было закричать, но от неожиданного появление Отца крик застрял у него в горле. Взглянул Бог на Пустоту, затем на сына и спросил:

– Кто твой враг, Азраэль?

А ангел молча и испуганно глядел в непроглядную Пустоту. Он не понимал.

…

Прошла неделя. Симфония всё так же радовала своих детей, но не Азраэля. Страх затаился в нём. Страх порождал ненависть, а ненависть порождала новый, какой-то иной страх. Но на восьмой день победило любопытство, и отправился Азраэль к тёмному месту. Долго глядел он в Пустоту. Страх вновь затаился в нём. И вспыхнула в голове его идея меча, как пожар среди тёмного леса.

– Я… н-не понимаю… – промолвил он, но после долгих колебаний не удержался ангел и, взяв всю силу, что у него была от Бога, сотворил тяжёлый меч и им рассёк Пустоту.

…

Мрачный разлом образовался в Пустоте. Когда Азраэль смотрел в него, ему казалось, словно оттуда смотрят на него в ответ. От него веяло… чем-то непостижимым для ангела. Ни теплом, ни холодом; ни светом, ни тьмой. Но Азраэлю, вскормленному Симфонией, воплощением гармонии и красоты, этот разлом отчего-то внушал леденящий ужас. Казалось, всё, что могло противоречить его истокам, было сосредоточено в этом самом месте. Вернее, в том, что находилось по ту сторону.

Но не успел Азраэль опомниться, как Бог был уже подле него, смотря на разлом своими ясными очами. Дрожь пробежала по телу сына от присутствия Отца. Не в силах вымолвить и слова, он, оторопев, смотрел на невозмутимое лицо Бога не то виноватым, не то вопрошающим взором: «А как быть?» А Бог лишь молчал и пристально наблюдал. В конце концов Он вздохнул и взглянул на сына своим неизменно любящим взглядом.

– Ступай, Азраэль. Симфонии, которую ты знаешь, скоро не станет, – сказал Бог с улыбкой и исчез восвояси. Азраэль же был шокирован. Но ещё больше его шокировало другое…

Каждому по картине

«Симфония… Симфония молчит!» Хладный пот выступил на спине Азраэля, и обернулся он к небесному храму. Как вдруг страшные картины пронеслись перед его глазами. Бесчисленные битвы, схватки, смерти и всё это залито морем крови… У ангела перехватило дыхание. Резкая тошнота помутила разум, но он не мог двинуть и пальцем – тело не шевелилось. Картины становились всё омерзительнее, тяжелее. Создания с оторванными конечностями, изрубленные, израненные, сгоревшие до тла… Ещё немного, и он бы, вероятно, потерял сознание от увиденного. Но, собрав последние крупицы воли, Азраэль заорал и отсёк себе мизинец. Стиснув зубы, пользуясь трезвящей болью, он, недолго думая, улетел прочь.

Где же ты, гармония?..

Когда Азраэль прилетел к главному храму, ужас исказил его лицо. Жалкое, изуродованное подобие Симфонии играло в этом месте, некогда воспевавшем гармонию и красоту. А ангелы! Ангелы. Ангелы… «Чудовища…» – прошептал с ужасом Азраэль, его рука судорожно вцепилась в рукоять меча. На главной площади одни безумно смеялись, вторые рыдали, третьи кричали, четвёртые несли чепуху, а пятые молчали. И все они творили безобразие. Азраэль вошёл в храм.

– Региль… Досэль… Элегия…

Элегия летала высоко из стороны в сторону с закрытыми глазами, шепча что-то невнятное себе под нос. По её щекам текли слёзы. Досэль, что бился головой о мраморную колонну храма, рыдая, бросил траурный взор на Азраэля. Сквозь всхлипы и завывания он воскликнул:

– Брат… Это невыносимо… Невыносимо!.. Избавь нас от страданий… Прежде чем мы!..

Региль, что избивал Финеля, перебил Досэля, заорав:

– Жалкая, смеющаяся тварь! Замолчи, тебе говорю!

А Финель сдавленно смеялся сквозь слёзы боли. Только с каждым ударом становился всё тише.

– За что… нам это… – потерянным голосом промолвила самая младшая из ангелов, Лирика, не в силах сдвинуться с места и зарыдала. Люма, не потерявшая веру, пыталась её утешить:

– Тише, малышка Лирика… Всё будет хорошо. Брат Азраэль и Отец спасут нас… Но и мы не должны падать духом.

Азраэль не замечал Люму. Отчаяние настигло его. Это он, он во всём виноват. Если бы не разлом, если бы только он не пустил сюда эту ересь…

– Отец… Где ты?.. Помоги нам! Прошу!

Но он не видел Бога рядом. Исполненный отчаяния, он продолжал взывать, пока разъярённый этим Региль не налетел на него. Рука Азраэля двинулась, будто сама по себе, и меч пронзил грудь брата. Кровь полилась по губам и груди ангела. С ненавистью и нескрываемым бешенством посмотрел он на Азраэля и ослабшей рукой ударил его в щёку. Попытался второй раз, но тщетно: на сей раз кулак слабо, почти мягко приземлился и соскользнул вниз. Из последних сил схватив брата за плечо, Региль свирепо произнёс:

– Ты… Не брат ты мне! И тебя… И Отца… И эту… поганую Симфонию… Предателей!.. Всех… Ненавижу…

И упал Региль на мраморную лестницу храма вместе с мечом в груди. Люма, едва сдерживая слёзы, смотрела на произошедшее и укрыла собой Лирику. Пустым взглядом Азраэль, словно застывший, смотрел на бездыханное тело ангела. Брат, былой соперник, с которым он так часто соревновался в полёте и силе, лежал ныне недвижимый… мёртвый. А это как?..

Другие ангелы начали сражаться между собой снаружи, но он ничего не замечал. И только когда Лирика издала крик ужаса при виде надвигавшегося на них Досэля с клинком из нимба, Азраэль вышел из оцепенения, вытащил меч из тела Региля и в мгновение ока сразил брата, обратив его в прах. Люма бережно закрыла рукой глаза Лирике и прижала её ближе, хотя сама уже не сдерживала струящихся слёз. Тимиона, терзаемая гнётом в груди, подошла к уже минуту как безмолвному, избитому Финелю, склонилась перед ним и, приложив ухо к его сердцу, убедилась… что он был мёртв. Стиснув зубы, она стукнула со всей силы по его груди и задрожала. Но быстро пришла в себя, повернулась к Азраэлю и Люме и, стряхнув слёзы, нахмурившись, промолвила:

– Неужели… нас всех ждёт та же участь?

Азраэль молчал, тоже стиснув зубы. На его клинке была кровь и прах уже двоих братьев… Неужели ему придётся убить ещё больше?.. Тимиону, которая, кажется, уже несла на себе след этой скверны, Люму…. И даже малышку Лирику?.. С трудом подавив смятение, ангел крепко сжал рукоять меча.

– Нам надо найти Отца…

– Так он за тобой… – промолвила свозь слёзы Люма, указав рукой в сторону Азраэля. Только тогда он заметил Его.

Бог стоял в отдалении, подле бездыханного тела Региля на лестнице и смотрел на него со спокойствием, от которого веяло не то грустью, не то сожалением. Но от вида Отца у Азраэля невольно покатилась слеза по щеке. Когда же Он взглянул на него, отчего-то дрожь прошла по телу ангела, и тот остолбенел. Бог подошёл к Люме и Лирике, которая до сих пор тихо плакала. Когда Люма, вытерев слёзы, отпустила Лирику и немного отошла в сторону, Бог склонился перед младшей и нежно обнял её. От объятий она тут же успокоилась и обняла Отца в ответ.

В это время снаружи храма царил хаос, которому аккомпанировала осквернённая Симфония. На короткий миг показалось, словно после успокоения Лирики мелодия дрогнула, но это мимолётное явление ускользнуло от большинства присутствовавших. Были слышны крики и вопли, в то время как Азраэль, недвижимый, а Люма с улыбкой – смотрели на Отца с Лирикой. А Тимиона опасливо глядела то наружу, то на Элегию, что всё так же летала по храму со слезами на глазах, тихо бормоча себе что-то под нос. Немного спустя Азраэль пришёл в себя и вымолвил:

– Отец… Что же нам делать?.. Симфония, братья и сёстры, они…

Бог выпустил нежно Лирику из объятий и, поднявшись, взглянул на Азраэля.

– Делай, что должен, сын мой.

Ангел недоумённо глядел на Отца.

– Но что я должен делать?

– Ты знаешь, – ответил Бог с неизменно любящим взором. Он взглянул на Лирику и спросил:

– Дитя моё, ты же знаешь, что должна сделать?

– Конечно, знаю! – уверенно ответила Лирика, её тонкий голосок вернул былую жизнерадостность и мелодичность.

– А ты, Люма? – спросил Бог, взглянув на неё.

– Да, Отец.

– Но… я не знаю… – промолвил тихо Азраэль, на что Бог ему ответил лишь мягкой улыбкой.

– Как прекрасна сегодня Симфония! – воскликнула вдруг Лирика, явно наслаждавшаяся мелодией. Глаза Азраэля расширились. Неужели и её уже поглотила скверна?.. Лирика взглянула на Азраэля её вновь горящим, беззаботным взором.

– Разве тебе не нравится, Азри? – спросила она и, подойдя к нему, взяла его за руку. В этот момент Симфония показалась не такой ужасной для его слуха. Азраэль не мог в это поверить.

– Ты… можешь обращать влияние скверны вспять?..

– А это как? – спросила Лирика, глядя на брата любопытными глазами.

– Вряд ли, – сказала Тимиона, покачав головой. Пока Азраэль пребывал в удивлении, она взяла Лирику за другую руку. – Для меня что до, что после – Симфония звучит одинаково… гадко.

– Как же так? – воскликнула Лирика, искренне удивляясь. – Быть этого не может! Ну скажи им, Отец!

Бог добродушно усмехнулся.

– Ты можешь лишь направить их, дочь моя. Но выбор могут сделать только они сами.

Лирика кивнула с улыбкой. А Тимиона и Азраэль лишь недоумённо переглянулись, как вдруг снаружи послышался грохот и падшие ангелы, вооружённые острыми предметами из нимба, ринулись к храму…

Отзвуки небытия

– Я убил их… Их всех… Всех сорок восемь… – прошептал сокрушённо Азраэль, сидя на колонне в храме подле сестры, уткнув лицо в кисти на рукоятке своего окровавленного меча.

– Поменьше думай об этом. Если и ты поддашься скверне, то, боюсь, у нас не останется ни единого шанса, – сказала Тимиона, нахмурившись, вытирая свой клинок.

– Да как можно? – промолвил Азраэль, подняв голову к сестре и повысив голос. Отведя левую руку в сторону, он продолжил: – Это из-за меня началось. Из-за меня, понимаешь?! – Размахнувшись этой рукой, Азраэль стукнул со всей силы по мраморной колонне. – Я привёл эту чёртову скверну через разлом! – Бум. – Я обрёк их на эту участь! – Бум, его кулак обагрился. – Я!.. – не успел он договорить, как Тимиона встала и дала ему крепкую пощёчину.

– Не ты один их убивал! И перестань чужую слабость оправдывать своей единственной оплошностью! Ты ничего не знал о скверне. А наш чёртов старик даже не удосужился о ней рассказать!..

– Не говори так об Отце, – сказал державшийся за щеку Азраэль, от его взгляда, пронзавшего Тимиону, будто холод прошёл по всему храму.

– … Прости, – промолвила Тимиона и, сев на прежнее место, продолжила протирать свой клинок. – Порой сама не понимаю, что говорю. Хочу сказать одно, а выходит… – Тимиона вздохнула. – Даже на Отца… Проклятая скверна…

– Скверна? Не ты ли говорила только что об ответственности за себя, а теперь проклинаешь скверну?

Тимиона замолчала. Какое-то время они сидели безмолвно в храме, пока Азраэль не прервал тишину:

– Каково… быть осквернённым?..

Тимиона взглянула на него с небольшим удивлением, но через некоторое время вздохнула, расслабив брови, и отвела взор обратно к своему клинку.

– Противно. Будто червь роется внутри тебя. Ещё и Симфония звучит отвратно… Помню, как летала вместе с Лирикой, Люмой и Элегией вокруг нового храма творчества… Мы в догонялки играли. Как вдруг наша родная мелодия замолкла. И в тот момент… я увидела какие-то мерзкие картинки… Даже говорить о них не хочу. Наверное, проделки скверны, – сказала Тимиона и опять вздохнула. – Слушай… Теперь мне кажется, что Симфония служила нам не только домом, но и неким… убежищем. Убежищем, которое избаловало нас, держа в неведении о скрытой опасности, оставив нас неподготовленными перед… «ней». А всё-таки мне любопытно, откуда взялась эта чертовщина? Ты же, кажется, говорил, что, когда родился, ничего, кроме Пустоты, Отца и Симфонии, изначально тут не было. Тогда откуда здесь эта дрянь?

– Я… не знаю… – ответил тихо Азраэль, понурив слегка голову. – Быть может она раньше скрывала своё присутствие… Лишь помню тот день, когда я летал по Пустоте и впервые ощутил что-то… страшное.

– Страшное? Это как?

– Вероятно, как та самая ужасная Симфония, которую слышат наши падшие братья и сёстры.

Тимиона нахмурилась вновь.

– Примерно поняла, но… Увидев их воочию, думаю, что ты имеешь ввиду что-то гораздо хуже. Похоже, скверна на всех влияет по-разному…

Азраэль слегка кивнул головой.

– Может, это был источник… – и тут его осенило: «Что, если вновь отправиться к этому месту и попробовать пройти через разлом? Одолеть врага изнутри?»

– Попридержи коней, герой! – воскликнула Тимиона с опаской, будто чувствуя, о чём думал брат. – Если ты оттуда не вернёшься, или, что ещё хуже, вернёшься «её» марионеткой, мы будем обречены. Я не смогу защитить нас от тебя…

– Отец защитит.

– Отец? – спросила, усмехнувшись, Тимиона. – Может, он защитил Флориану, Зениру, Сэмфуру и других? Да чёрта с два он нас защитит! Только и сделал, что как-то привёл Лирику в порядок…

– Но мы не нашли тел в старом храме…

– Кровь то была! Ракиэль хотя и трус, но лгать бы он нам точно не стал, пускай мы теперь и враги.

Азраэль слегка нахмурился.

– И что же ты предлагаешь?

– Ты мне скажи. Отец ведь говорил, что ты сам знаешь ответ.

Азраэль сжал рукоять крепче. Взгляд Тимионы немного смягчился.

– Больше смертей?..

Он промолчал. Элегия, как и прежде, летавшая по храму из стороны в сторону со слезами на глазах, еле слышно, незаметно для остальных что-то шептала. И пускай разобрать это никому не представлялось возможным, едва ли это было что-то жизнерадостное.

– Смерть и скверна… – промолвил Азраэль, усмехнувшись. – А ведь всё началось с любопытства… О том, как будет выглядеть тот новый мир, который Отец обещал нам сотворить. Эти грёзы, в которых я мечтал о новых возможностях… Лучше бы не грезил, – сказал он, а про себя всё думал: «Любопытство. Ему не должно быть места в новом мире. Из-за него я наткнулся на скверну. Если бы я, как все, оставался в Симфонии, этого бы не случилось… Что если бы я однажды захотел убить кого-нибудь из любопытства?.. Нет, это неважно… А что, если есть более ужасные сущности за пределами этого мира?.. Что, если „она“ – это только начало?..»

Вдруг его внутренние терзания прервала Тимиона:

– Слушай… Отец создал нас из ничего, верно? У тебя… никогда не было чувства дежавю?.. Словно… что-то подобное с тобой уже случалось?.. У меня такое было пару раз, когда я глядела на свой окровавленный клинок… Это необъяснимое чувство, будто… когда-то я уже сражалась. Хотя этот клинок я использую впервые. И то, как умело я им орудую с первого взмаха… Это… навело меня на мысль…

Тимиона проглотила слюну.

– Что если… Что если этот мир наступает на одни и те же грабли раз за разом, а Богу вновь и вновь приходится вытаскивать всех нас из небытия?..

Мир Азраэля будто рухнул в этот момент. Его глаза наполнились ужасом и паникой. «Круг небытия, круг небытия…» – одно только это словосочетание отчего-то беспрестанно повторялось в его голове.

– Но что я нахожу ещё более странным… – продолжала Тимиона, – так это… необычайное успокоение, которое сошло на меня, пока я избавляла наших братьев и сестёр от страданий… Это странное чувство… Будто для меня время остановилось, но вокруг всё такое… мимолётное… Но момент смерти… Когда мой клинок пронзал сердца наших близких, в них я видела… Вечное…

Тут речь Тимионы была прервана появлением Люмы:

– Азраэль, Тимиона, они вернулись.

…

Пронзённый клинком последний падший ангел рухнул на землю Симфонии. Тяжело дыша, стояли двое на затихшем поле боя: слегка раненный Азраэль и Тимиона, лишённая левого глаза с раной, которая до сих пор кровоточила, ещё одной, глубокой, в правом плече и ещё одной на левой ноге. Тяжёлый меч дрожал в руках у Азраэля. На залитых кровью мраморных плитах и среди кучек алого пепла лишь немногие тела остались несожжёнными. Из храма осторожно вышла Люма, а в след за ней и Лирика. По их глазам потекли слёзы, когда предстала перед ними сцена гибели последних двадцати восьми падших ангелов, поддавшихся скверне.

– Таорей… Лимей… Талия… – с одышкой и горечью промолвил Азраэль. Опал битвы будто смыло холодной, трезвящей волной. С каждым новым именем лицо ангела становилось всё мрачнее, а его дрожащий голос выдавал смятение. – Мы… убили всех…

Глаза Тимионы заблестели. Окинув взором Ракиэля и Талию, она долго смотрела в своё отражение на алом мраморе, будто пытаясь там что высмотреть. А после глубоко, как будто с дрожью, вздохнула и повернулась к брату с горькой улыбкой.

– Нет… Ещё нет… Остался… ещё один…

Не успел Азраэль моргнуть, как Тимиона схватила крепко его руки и ими… вонзила в себя его клинок. Взгляд Азраэля наполнился непередаваемым ужасом. Люма в шоке закрыла рот рукой, у Лирики расширились глаза.

– Т-Тимиона!..

Алый цвет окрасил её платье и почти сухие губы. На мгновение ока она как будто потеряла сознание, смотря на рану в животе и клинок брата пустым, словно безжизненным взглядом, полураскрыв губы. И небольшая капля пала на некогда белоснежный мрамор…

…

– Отец, мне иногда так хочется стукнуть Хариэля, честное слово, он просто невыносим! – воскликнула, надувшись, юная Тимиона в облаках над Симфонией. – Ходит тихий, будто тень, да ещё с таким видом, словно всё то он знает. И почти ни с кем не говорит! Будто не существует! На его фоне даже Ракиэль выглядит не таким… противным.

– Так стукни его, – ответил Бог с улыбкой, словно усмехнулся.

Тимиона отчего-то не ожидала такого ответа, а потому слегка сконфузилась, тихо пробормотав:

– Ну… Он ведь ничего плохого мне не сделал… Ну да, он меня раздражает, но… – Она посмотрела вновь Отцу в глаза, но, встретившись с ним взором, опять отвела взгляд.

– Так нечестно… – Вздохнув, она уселась на краю облака рядом с Ним и смотрела на Симфонию внизу. Если так вдуматься, Бог тоже был часто немногословен. Он не всегда отвечал на вопросы словами, а когда отвечал, то его ответ приводил, скорее, к новым вопросам, чем желанным простым ответам. Но он, по крайней мере, не был таким… мрачно-загадочным! Да! От этой мысли она опять забавно надулась и прошептала:

– Как же бесит…

Как вдруг Бог с любовью потрепал её по голове, а затем спросил:

– Так чего же ты по-настоящему хочешь, Тимиона?

…

Придя в себя, Тимиона откашляла кровь и тихо промолвила:

– А ведь я рассчитывала обратиться сразу в прах… Но ты, конечно, слишком добр, чтобы меня ни за что сжечь… Как же бесит… – Она усмехнулась. – Какая я дура… И дурой уйду… Прости меня, Отец… – Подняв голову к брату, она положила правую руку ему на плечо и улыбнулась сквозь боль. – Прости меня, Азраэль, – промолвила она со слезами на глазах угасающим голосом. – Наверное, не этого я хотела… Я не знаю… Кажется… никогда не знала… – И её тело ослабло. Отпустив Азраэля, оно откинулось назад, и кончик клинка уткнулся в разрез меж плитами, держа её повисшей над землёй, пока руки свисали вниз. Но через пару мгновений бездыханное тело соскользнуло медленно на плиты…

Азраэль закричал. Криком, от которого, затряслась Симфония и, казалось, сама Пустота. Вытащив клинок и отбросив его прочь, ангел зарыдал, прижав к себе мёртвое тело Тимионы. Рыдала Люма, плакала Лирика и безутешная Элегия. И где-то проливал слёзы Бог.

Так глупо и так печально. Но всё же она Его дочь. Яркое, золотое облако спустилось с небес перед Азраэлем. Будто застыв, ангел глядел на него, пока слёзы произвольно текли по его лицу. Словно бессознательно, он положил бережно тело сестры на облако, и оно медленно уплыло к «вратам начала», исчезнув в них с глаз наблюдавших ангелов. Закрыв глаза и прислонив руку к груди, Люма прошептала:

– Да пребудет с тобой Царствие Небесное…

Глава II

День, когда родились звёзды

Лёжа на куполе храма Симфонии, Азраэль глядел на звёзды, появившиеся в небе. Светило, что некогда горело над Симфонией, сегодня погасло; облака исчезли, и даже «врата начала» куда-то пропали. В сумме эти изменения открыли прекрасный вид на новорождённый космос, а тоскливая для слуха ангела песня Элегии под аккомпанемент умиравшей Симфонии окончательно затихла – лишь слабый шумок почти истлевшего огня внутри храма нарушал тишину.

Меж тем, похоже, Бог уже начал создание нового мира. Сей прекрасный калейдоскоп из, казалось бы, обыкновенных точек на небе да туманностей почему-то заставлял сердце ангела трепетать в восторге. Но разумом он возвращался к минувшей неделе. Скверна, Симфония, Региль, Флориана, все остальные братья и сёстры и, наконец, Тимиона.

– Ради чего они умерли?.. – тихо промолвил Азраэль. – Ради чего Отец создал нас? Почему не предупредил о затаившейся опасности?.. Почему не остановил?.. Почему… Почему он не вылечил их, как Лирику?.. – Азраэль прижал к себе колени, слёзы выступили на глазах.

«Ты можешь лишь направить их, дочь моя. Но выбор могут сделать только они сами,» – ему вспомнились эти слова, сказанные Богом. Было ли это их решение? Поддаться скверне, дать ненависти и страху захлестнуть себя и затуманить свой рассудок? Служит ли скверна иным ориентиром? Была ли у её картин какая-то цель?..

«Мне „она“ показала страх… Тимионе – какую-то мерзость… То, чего мы никогда раньше не видели и не ощущали… Но зачем?.. Какой в этом смысл?.. Неужели тот хаос, что был посеян под её влиянием, все эти смерти – неужели это само по себе её цель?.. Впрочем… Неважно, каковы её мотивы. Пустые домыслы… Главное, это не должно повториться вновь. Мы не должны вернуться в небытие. А, значит, „её“ нужно уничтожить…» – подумал Азраэль, вцепившись в рукоятку своего меча. Он уже собирался отправиться к разлому, как вдруг мелодичный, знакомый, но как будто новый голос донёсся до его ушей с земли.