С любовью от бабушки…

Бедная бабушка! За четыре года – четыре смерти. Какое сердце может выдержать такое? Теперь Тоня стала старшей среди детей. Ох, как трудно было им с матерью кормить и содержать семью. Всё, что можно было отнести на барахолку и продать, было продано. От былого достатка ничего не осталось: голые стены да дети.

А тут ещё у Тони обострилась старая болезнь. В детстве она переболела скарлатиной, и эта коварная болезнь дала осложнение на уши. Повела бабушка её к хорошему специалисту, частнику, немцу по национальности. Взялся он её лечить. Надо было провести двенадцать сеансов лечения и продувания ушей, и за каждый сеанс платить по одному рублю. А у бабушки зарплата была всего двадцать пять рублей в месяц и шесть голодных ртов.

Прошла Тоня только четыре сеанса, вроде бы стало лучше, и больше не пошла: денег не было. Не знала она, какой бедой это ей обернётся.

Ещё когда Дмитрий был в Оренбурге, живой и здоровый, офицеры устроили бал. Многие приходили с девушками. Тоня в свои четырнадцать лет выглядела на все восемнадцать, и Митя решил взять её на бал. Тоня обрадовалась, начала готовиться, а подружка загрустила – и одежды нет хорошей, и не так уж она хороша собой, как Тоня, да ещё вдобавок сутулая. Когда Митя узнал причину грусти, рассмеялся:

– Да мы с Антониной сделаем из тебя такую красавицу, отбоя от поклонников не будет!

Затянул он её в корсет потуже, из ваты и марли сшил лиф с чехлом под платье. Да так мастерски наложил вату на плечи и спину в тех местах, где была сутулость, что спина стала ровной, грудь высокой, а талия узкой. Одела она платье красивое, нашлось в доме такое, Дмитрий подогнал его по фигуре. Хороша девка! А Тоня подвела ей волосы, подкрасила брови, ресницы, наложила румяна – хоть сейчас под венец.

Там, на балу, и познакомил Дмитрий Тоню со своим лучшим другом Фёдором. Был он весёлый, заводной, очень привлекательный. А речь его отличалась от спокойного говора уральцев – был с Украины. Стал он бывать у Козловых, да на Тоню поглядывать. Но ничего не говорил: молоденькая ещё Тоня, да и ему ещё воевать нужно. А было это давным-давно, когда все ещё были живы.

Мать всё думала по ночам не спала: как ей одной детей на ноги поставить? В школе учителя говорили, что у Тони незаурядные способности к рисованию. Вот и решила бабушка отдать дочку в художественное училище. Сходила, узнала – оказывается, советская власть распорядилась так, что за учёбу платить не надо. А ещё Тоне будут платить стипендию за то, что она учится – ведь жить-то ей как-то надо.

Пошла Тоня на собеседование, принесла свои рисунки – зачислили. Стала она студенткой первого курса Оренбургского художественного училища с педагогическим уклоном. А мать ей и говорит:

– Выучишься, станешь учительницей работать, будешь белые булки есть!

Одну определила, а ещё четверо. Наталья хоть и постарше, да слишком уж легкомысленная – кудрявая, голубоглазая, хохотушка. Юля прибаливала, пришлось её положить в больницу. Несколько лет она лечилась в туберкулёзном диспансере в Сосновом Борy, в бывшей богатой усадьбе и опять же бесплатно.

Дивная диво! И что же это делается? И учат бесплатно, и лечат бесплатно. Видно, недаром погиб Гора – посмотрел бы, порадовался. Замечательные условия, свежий воздух и молодость сделали своё дело – поправилась Юля. Хоть одна радость в доме.

А младшие – Гриша и Коля – ничего не понимали, ничем не тяготились, принимали жизнь такой, какая она есть. Целыми днями то в школе, то на улице. Прибегут, аппетит нагуляют, есть просят. Нужда смотрела со всех сторон.

А тут попался случай. Два брата поступили в зооветеринарный техникум, искали квартиру, а платить собирались продуктами – так как сами они были из села, и отец у них был зажиточным крестьянином. Вот и решили пустить их на квартиру. Дом большой, места всем хватит, продукты будут. А уж готовить – что на пятерых, что на семерых – больно уж эти парни бабушке сыночков её напоминали.

Так появились в доме Козловых два брата-студента Юндины – Василий и Алексей. Василий специализировался по зоотехнике, а Алексей – по ветеринарии, хотя общий курс обучения проходили по обеим специальностям.

Бабушка всё хлопотала по хозяйству – то варила, то стирала, то провожала детей, теперь уже семерых, на учёбу, а сама бежала на работу.

Как-то зашёл к ним молодой военный командир. И не узнать было, кто он, а как засмеялся, да рассыпал свою украинскую мову, все сразу узнали друга Дмитрия – Фёдора, того самого, что на Тоню поглядывал. Рассказал он о своей судьбе, как перешёл на сторону красных, как воевал, а теперь решил податься домой, на Украину ридну. Там у него є своя садиба, та садочок вишневенький, та хата біленька, та мати старенька – тільки жінки не вистачає.

Вот и решил он попытать своего счастья: не согласится ли Феодосия Афанасьевна отдать ему свою дочь Тоню, она ведь уже совершеннолетняя, а Тоня стать его женой. Не думала Тоня ещё об этом, растерялась, не знала, что сказать. Вроде бы и хорош парень, и легко с ним, и весело, и друг дорогого брата, а только жила столько лет и не вспоминала о нём, а тут вот решай.

Мать сказала, что они подумают и скажут через несколько дней, а сама ну уговаривать Тоню. Тоня не боялась остаться в одиночестве – у них в училище были почти одни парни, и многие уделяли ей внимание. Да и в комсомоле было много хороших ребят. Но под давлением матери согласилась. Решили так: поедет он на Украину, посмотрит, что там и как, приведёт всё в порядок, а потом уж приедет за невестой.

А пока Тоня училась, рисовала не только то, что по программе, а и по заданию комсомола – плакаты и карикатуры. В училище ей хорошо удавались пейзажи, орнаменты, натюрморты. А вот портреты – вроде бы всё в отдельности сходилось с натурой, а в целом чего-то не хватало. Она очень огорчалась, и тогда на помощь приходили старшекурсники: один-два штриха – и портрет оживал. Главное было схватить и передать характер натуры.

Шло время. От жениха не было вестей, да Тоня о нём и не вспоминала.

Мои родители

Трое студентов в доме. Утром на занятия идут, вечером гулять бегают, днём выполняют задания. У Василия всё легко да быстро получалось. Алексей был более медлителен, но очень старателен – он дольше сидел над уроками.

Ну, а Тоня всё свободное время рисовала или изучала теорию изобразительного искусства, изобразительные средства и другие предметы. Василий часто просиживал около неё, наблюдая за её трудами и развлекая её. Был он весёлый, разговорчивый, много шутил, рассказывал анекдоты. Да и сам собой хорош – высокий, стройный. Ну, конечно, не косая сажень в плечах, зато симпатичный.

Иногда задерживался на репетициях хора. Часто долгими зимними вечерами мать просила: «Спели бы что ли?» – О, это было любимое занятие. Тоня вместе с матерью и сёстрами Наташей и Юлей пели народные песни, протяжные, задушевные, а потом и революционные «Вы жертвою пали» – и тут мать всегда плакала, вспоминая своих погибших детей. Тогда Василий с Алексеем свежими, сочными голосами заводили «Реве та стогне Дніпр широкий». Это была любимая песня Василия. Хватало у молодёжи времени и по дому помочь. Особенно старался Василий: и воды наносит, и дров нарубает, и печь поможет истопить – всё делает внимательно и аккуратно. Он стал в доме старшим. Как-то незаметно даже бабушка стала с ним советоваться, обсуждать семейные дела.

Иногда Тоня ловила взгляды Василия – и тогда оба смущались. Как-то раз спрашивает мать:

– Тебе ничего Василий не говорил?

– Нет, а что?

– Да любит он тебя.

– Откуда ты знаешь? Он сам сказал?

– Нет, но я вижу.

С тех пор стала украдкой Тоня поглядывать на братьев, особенно на Василия. Вроде бы парни как парни, да и были они ей как братья. А мать опять:

– За такого можно и замуж пойти. Будешь жить как у Христа за пазухой.

Засмущалась Тоня, ничего не сказала. А сама уже знала, что тоже неравнодушна к Василию.

А жизнь шла дальше. Как тяжкий сон вспоминалась война, политика военного коммунизма. Когда деньги обесценились, ходили и «катеринки», и деньги Временного правительства, и каждый атаман печатал свои. Затем и советское правительство напечатало свои, цены на рынке выражались шестизначными цифрами. Совсем как у нас в 1997 году.

Но тогда была другая политическая обстановка. На Черноморье высадились французы и захватили южные порты. На севере Европейской части англичане заняли Мурманск, Архангельск и Северный Урал. В Средней Азии – американцы, в Закавказье – турки, на западе – немцы, а в Ставрополье – белополяки и так далее. Всего четырнадцать государств двинулось против молодой Советской Республики. И каждое хотело отхватить себе кусок побольше и пожирнее.

А на юге России ещё шли бои с Деникиным13 и Белым казачеством, на Дальнем Востоке – с японцами и Колчаком, на севере – с Юденичем14. Ленин обратился ко всем пролетариям России: «Социалистическое отечество в опасности!» И народ поднялся – и победил.

Но жестокая блокада не давала дышать стране рабочих и крестьян. Надо было самим выбираться из разрухи, своими силами. Промышленность вся была ориентирована на войну: делали оружие, боеприпасы, обмундирование. У крестьян забирали большую часть урожая под продразвёрстку, чтобы кормить армию и город. Взамен крестьянам давали сельхозинвентарь.

Но долго так продолжаться не могло. Крестьяне были недовольны, а в некоторых местах начались крестьянские волнения. Тогда была введена Новая Экономическая Политика (НЭП). Разрешена была частная торговля и мелкое частное производство, но под контролем государства.

Тут уж густым цветом расцвели ларьки, магазинчики, кафе, забегаловки, мастерские и всякие перекупки. Ох, как же рабочие ненавидели этих нэпманов! А те жирели на людской беде. Зато за счёт налогов бюджет государства уже к 1920 году увеличился вдвое.

В селе тоже шло расслоение. В результате земельной реформы появилось гораздо больше, чем при царской России, середняков. Но были и бедняцкие хозяйства, за счёт которых богатели кулаки.

В общем, жизнь уже к началу 1924 года налаживалась. Правда, в городах было ещё до полутора миллионов безработных. Если в селе люди были хоть как-то обеспечены работой – на месте бывших помещичьих усадеб создавались совхозы, выделялись земли для коммун, и быстро поднимались эти коммуны, артели, – то в городе было труднее.

Всё надо было перестраивать на мирный лад: варить металл, делать станки, машины всякие. В царской России станки покупали за границей, а теперь все отказались от России. Кое-как купили сорок тракторов. Ленин размечтался о ста тысячах тракторов для наших полей и ещё об электрификации всей страны. Да только мечту эту осуществить суждено было не ему.

После ранения в 1918 году Владимир Ильич Ленин так и не выздоровел полностью. Его подлечили, он много работал, ездил по стране (без охраны), встречался с рабочими и крестьянами, знал не понаслышке их беды. И вот удар.

21 января 1924 года в 6 часов 30 минут скончался товарищ Ленин. Не было тогда ни радио, ни телевидения, но вся страна – с севера на юг и с запада на восток – словно единым сердцем узнала о смерти вождя.

Дети бегали от двора к двору, мчались гонцы со скорбной вестью. «Ой, боже ж мой!» – голосили бабы. Мужики сцепили скулы, но губы дрожали, и слёзы текли непроизвольно.

На станциях творилось что-то непредсказуемое. Все поезда были переполнены желающими проститься с любимым вождём. Люди висели на подножках, сидели на крышах вагонов, шли пешком, ехали на подводах, верхом – казалось, вся Россия сдвинулась с места. В Москве повсюду на улицах разжигали костры, у которых грелись обмороженные люди.

21 января 1999 года

Сегодня исполнилось 75 лет со дня смерти Владимира Ильича Ленина – величайшего человека планеты. Теперь уже многое известно о его жизни и смерти. Вот получаешь газету с его портретом – и слёзы текут сами собой при взгляде на него. Кого мы потеряли и кого опоганить хотели эти подонки? Да ведь они и одной его клетки не стоят, не то что мизинца!

Умер Ленин очень рано. Ему было всего пятьдесят три года. Страна только вставала на выработанный Лениным путь социалистического развития. И все его соратники быстро сгорали. А ведь были такими стойкими в борьбе, что «гвозди бы делать из этих людей».15

Зимой 1924 года Владимир Маяковский писал:Залили горем,Свезли в мавзолейЧастицу Ленина – тело.Но тленью не взятьНи земле, ни залеПервейшее в Ленине – дело.

М. Горький написал «Очерк о вожде» – лучший во всей лениниане.

Владимир Ленин умер. Даже некоторые из стана его врагов честно признавали: в лице Ленина мир потерял человека, который среди всех великих людей своего времени наиболее ярко воплощал гениальность.

Немецкая буржуазная газета Prager Tageblatt16 напечатала о Ленине статью, полную почтительного удивления перед его колоссальной фигурой, заканчивая её словами:

«Велик, недоступен и страшен кажется Ленин даже в смерти».

Умер Ленин, и вся Россия стояла у гроба Ильича.

А когда встал вопрос о месте захоронения, народ сам решил – хоронить на Красной площади. Сначала соорудили временный мавзолей за одни сутки! Добровольцы, объятые скорбью, копали место для пристанища всеми любимого вождя и действительно друга и учителя всех бедных людей России. Но чтобы люди могли проститься с вождём, гроб с телом Ленина привезли из Горок и на руках принесли и поставили в Колонный зал на пять ночей и дней (чтобы проходил народ, пока завершали отделку мавзолея).

И тут появились стихи, я не знаю, кто автор17, но помню их с детства:

И прежде чем укрыть в могилеНавеки от живых людей,В Колонном зале положилиЕго на пять ночей и дней.И потекли людские толпы,Неся знамёна впереди,Чтобы взглянуть на профиль желтый,И красный орден на груди.Текли, а стужа над Москвою,Такая лютая была,Как будто он унёс с собоюЧастицу нашего тепла.Уж тут всё охвачено так точно, что ни добавить, ни убавить.Поразительно, как быстро население России успело узнать и полюбить Ленина.И почему мы не можем забыть Ленина?Потому что в истории нет другой личности, которая сделала бы столько, сколько сделал Владимир Ильич – как в теоретическом, так и в практическом плане – для освобождения человека от труда, от гнёта и эксплуатации.И ещё, дорогие мои, хочется мне здесь, сейчас написать вам отрывок из поэмы Маяковского «Ленин»:Улица,       будто рана сквозная —так болит          и стонет так.Здесь      каждый камень                Ленина знаетпо топоту          первых                октябрьских атак.Здесь      всё,           что каждое знамя                вышило,задумано им            и велено им.Здесь      каждая башня                Ленина слышала,за ним       пошла бы                в огонь и в дым.Здесь      Ленина             знает                каждый рабочий,сердцА ему           ветками ёлок стели.Он в битву вёл,                победу пророчил,и вот      пролетарий —                всего властелин.Здесь      каждый крестьянин                Ленина имяв сердце         вписал                любовней, чем в святцы.Он зЕмли         велел               назвать своими,что дедам          в гробах,                засеченным, снятся…18На смерть Ленина народ отозвался своеобразно: 400 000 заявлений стать членами партии поступило от рабочих, крестьян, военных. И на это Маяковский отозвался так:Общая мысль            воедино созвеньенарабочих,         крестьян                и солдат-рубак:– Трудно         будет               республике без Ленина.Надо заменить его —                кем?                И как?Довольно         валяться                на перине, клоповой!Товарищ секретарь!                НА тебе —                вот —просим приписать                к ячейке еркаповойсразу,       коллективно,                весь завод… —Смотрят        буржуи,                глазки раскоряча,дрожат       от топота крепких ног.Четыреста тысяч                от станка                горячих —Ленину       первый              партийный венок.

***

Напрасно

кулак Европы задран.

Кроем их грохотом.

Назад!

Не сметь!

Стала

величайшим

коммунистом-организатором

даже

сама

Ильичёва смерть.

О Европа!

После смерти Ленина многое изменилось.

В мае 1924 года состоялся XIII съезд Коммунистической партии СССР.

На нём было зачитано знаменитое письмо Ленина в ЦК —

то самое, где он предостерегал партию:

«Товарищ Сталин, сделавшись генеральным секретарём, сосредоточил в своих руках необъятную власть.

И я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью…»

Он предлагал «обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на его место другого человека, который во всех других отношениях отличается от товарища Сталина только одним перевесом – именно более терпим, более лоялен, более вежлив, более внимателен к товарищам, меньше капризности и так далее». Сталина всё же оставили на посту генерального секретаря ЦК ВКП (б).

На съезде большое внимание уделялось восстановлению народного хозяйства. Проведена денежная реформа, создавшая устойчивую валюту. 1924 год – это год дипломатических признаний Советского Союза. Двенадцать государств признали СССР. Только Америка уклонялась, требуя аннулировать декрет о национализации предприятий в отношении иностранцев, возвращение американским капиталистам их собственности или полной уплаты за неё, отмены монополии внешней торговли, признание царских долгов.

Уже в 1925 году промышленность подошла к довоенному, 1913 году. Рабочие приняли решение повысить нормы выработки на 15—20 процентов, ликвидировать простои и прогулы. В Ленинграде и Харькове выпущены первые советские тракторы, в Москве – первые советские грузовые машины, в Ярославле, в Ленинграде освоили производство двигателей внутреннего сгорания и других сложных машин. На Тульском заводе изготовлена первая советская текстильная машина – прежде их возили из Англии.

Строились электростанции – Шатурская, Кизеловская, Нижегородская, Волховская, Штеровская. Восстанавливалась и развивалась металлургическая промышленность на Украине и Урале, текстильная промышленность. Председатель Высшего совета народного хозяйства СССР Ф. Э. Дзержинский указывал, что потребности СССР не может удовлетворить довоенный уровень производства. Поэтому на III съезде Советов было решено строить новые фабрики и заводы, закладывать новые шахты. Было решено приступить к строительству четырнадцати заводов общего и сельскохозяйственного машиностроения на Урале, в Ленинграде, Москве, Ростове-на-Дону, Армавире и других городах.

Проведена военная реформа – численность Красной армии сокращена до 562 тысяч человек. Было фактически покончено с безработицей. Такой подъём! Люди труда были счастливы, как никогда. Каждое новое сообщение правительства встречали радостно. Главный лозунг страны был: «Ленин умер, но дело его живёт».

И в семье Козловых 1925 год обещал быть радостным. Последний год учёбы, надеялись получить дипломы. Да только не всегда надежды становятся явью. В то время учебные заведения сосредотачивались не только в России, но и на окраинах союзных республик. Правительство СССР заботилось о новых кадрах. Может быть, по этой, а может быть, по другой причине художественное училище Оренбурга перевели в Алма-Ату. И надо же – последний семестр, а потом защита дипломов. Ну хотя бы летом об этом узнали, а то зимой.

Бабушка, мать Тони, и слушать не хотела об отъезде дочери в чужие края. Время неспокойное. Нэпманы мечтали о возвращении старых порядков, особенно теперь, после смерти Ленина. В стране было много хорошего, нового, светлого, но были и бандиты, и воры, и мошенники. И хотя Казахская ССР входила в состав Союза, всё-таки боязно было. Как ни просила Тоня, как ни плакала, но против решения матери пойти не посмела. Только отпросилась проводить однокурсников.

На вокзале – людей полно. Ребята с оклунками, баулами, рулонами холстов, с подрамниками, картонками, полными красок, угольков, мелков, карандашей. Холодно, морозно, снежные поля и неизвестность. Но какие весёлые взгляды у ребят! Ведь они все вместе. У них вера в свои силы, надежда на лучшее будущее и уверенность в том, что они будут нужны, полезны своей Родине, своему народу.

А Тоня?… как же она завидовала им. Поезд ушёл, всё смолкло. Одна… И никогда уже не было студенческих сходок, споров до хрипоты, весёлых праздников и вечеринок, простого общения и взаимопонимания. Домой вернулась грустная, заплаканная, промёрзшая. Как её ни успокаивали, ничего не помогало. Она утром не смогла подняться – высокая температура, полное безразличие, сознание своей ненужности. Пришлось вызывать врача. Диагноз такой: воспаление лёгких и нервный стресс.

Никакие лекарства не помогали. Тоня тяжело задумывалась, вздыхала, временами теряла сознание, бредила. Мать не знала, что предпринять, как помочь дочке. Василий не отходил от постели любимой девушки. К дому поселилась тревога. И надо же – в это время приехал дед Сергей, отец Василия. После нужды военных лет он быстро оправился, разбогател, стал важным, дородным. Ввалился в комнаты вместе с клубами морозного воздуха, в добротной шубе, в пимах, в каракулевой шапке. Привёз обещанные ежегодно продукты, да решил проведать сыновей.

Он был частым гостем на ярмарках и базарах – торговать было чем. Денежки у него имелись, земельки прибавилось. Слава Богу, вдовы безлошадные отдавали свои пайки почти что даром, лишь бы с голоду не умереть. Так что ждал он с нетерпением возвращения сынков с дипломами, да и невесту старшему уже подыскал. Богатую, поповну.

Перед этим Тоня затихла и успокоилась. Дыхание было настолько тихим, что мать смертельно испугалась. Василий присел возле кровати, взял руку Тони и стал прощупывать пульс. И столько любви и тревоги было у него во взгляде, что отец всё сразу понял. Понял, что Василий влюблён в Тоню, и разозлился. Глаза его из серых превратились в стальные. Дед имел крутой характер и не терпел непослушания. Вызвал он Василия в другую комнату и спросил резко и грубо, почему он сидит возле дочери поломойки. Обычно добрый и уступчивый, Василий решил не уступать на этот раз. Он не разделял взглядов отца, не стремился к богатству, впитывал как губка всё новое, мечтал о новой жизни в новом обществе, где все будут равны и счастливы, где не будет ни богатых, ни бедных. Поэтому он смело посмотрел в глаза разгневанного отца и сказал: «Я люблю её».

– Может, ты жениться собираешься?

– Женюсь, если она согласится!

Это уж слишком! Отец от такой наглости не мог слова вымолвить, только открывал рот в гневе, а потом загремел на весь дом: «Сейчас же уходите отсюда! Немедленно собирайте вещи! Я не допущу, чтобы мой сын женился на какой-то нищенке, дочери поломойки!» Тут уж Василий показал свой характер, а Алексей, как всегда, поддержал его. Да и чего ради было уходить – учёба подходила к концу, хозяйка чудесная женщина, а главное – Антонина.

Отец тоже был непреклонен: «Или вы уходите с этой квартиры, или я лишаю вас помощи», – сказал он, как отрубил, и ушёл. Бабушка моя, Тонина мать, бросилась успокаивать парней: «Ну всё уладится, а пока живите, что-нибудь придумаем».

Тоня всё слышала и очень болезненно восприняла слова отца Василия. Ох, не знала она, сколько нервов ей попортит этот строптивый мужик. Дело шло уже к весне. Яркое солнце и молодой организм сделали своё дело – Тоня заметно пошла на поправку. Но врач строго-настрого предупредил оберегать девушку от нервных стрессов.

Когда все были дома, она отвлекалась от своих дум. По утрам все убегали на занятия, мать на работу. Тоня ещё была слаба и оставалась дома. И тут начинали сверлить её слова отца: «Дочь поломойки! Голодранцы, революции сделали. Чего добились?! Всем захотелось быть богатыми! На чужое добро позарились! Не бывает этому! Реки вспять не текут! Всё опять встанет на круги своя!».

Неужели это правда? Зачем тогда погибли братья? Зачем столько крови? В памяти всё пронеслось: и революция, и гражданская война, и смерть Ленина, а перед этим известия о его ранении, и митинги протеста, и возмущение, и болезнь, когда день начинался с ожидания сообщения о здоровье вождя, и траурные митинги после известия о смерти, и полные вагоны, отправляемые в Москву с рабочими, крестьянами, солдатами, желающими проститься с любимым человеком. И тут же клятва – продолжить дело Ленина и запись в партию.