С любовью от бабушки…

С любовью от бабушки…

Людмила Крикун

Редактор Крикун Владимир

© Людмила Крикун, 2025

ISBN 978-5-0068-6947-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1997 г.

Память о прошлом – это капитал, доходы с которого получает будущее.

Н. Грибачев

Дорогим детям и внукам моим, любящая вас мама и бабушка.

Милые мои, вы просили меня рассказать о наших корнях, о нашей родословной. Да, какая уж родословная у мужицкого сословия. Это дворяне, да графы, вели свою родословную чуть ли не от Рюрика, а мужик рожал мужика, и родословную свою передавал устно от дедов к внукам. Напишу я вам всё, что знаю о своих родных – по документам и по рассказам родителей. Так вот, ещё в 19 веке жил в бывшей Воронежской губернии мальчик, который мечтал о море, о кораблях и плаваниях. Был он любознательным, трудолюбивым. Предки его были выходцами из Киевской Руси, всегда считались русичами, а позже, с образованием Украины, стали и украинцами. Жили его родители рядом с тем местом, где ещё Пётр Великий заложил верфь для построения кораблей. Так уж получилось, что все в роду по мужской линии работали на судоверфи. Были хорошими мастеровыми, судостроителями, плотниками. А этот пацан, мой пра-прадед, так понравился корабельщикам, что взяли они его с собой на флот юнгой. И пришлось ему не только служить на флоте, а ещё и воевать с турками в Русско-турецкую войну. После демобилизации вернулся наш юнга домой, но уж никто не называл его по прежней фамилии. Так и остался он на всю жизнь Юнгой, а дети его – Юнгины. Так и стали мои предки носить фамилию Юнгиных. Юнгины мы, а настоящую нашу фамилию память не сохранила.

Дед

Дед моего отца, а мой прадед, был тоже Юнгин, а вот отец его, а мой дед, стал почему-то Юндиным. И Жил они уже не на Украине, а в Казахстане. В 1901—1902 годах был сильный голод на Украине и в центральной России, в связи с засухой. Царское правительство, чтобы предотвратить голодные бунты, решило крестьян из некоторых губерний Украины, а также Курской и Воронежской губерний, переселить в северный Казахстан. Каждому переселенцу было обещано по 20 десятин пахотной земли, да ещё пастбища. Вот, очевидно, по этой причине оказался мой дед в Казахстане. Жил он в селе Ак-Булак Актюбинской области, звали его Сергей Леонтьевич. Был он высокого роста, широкоплечий, сероглазый, очень красивый мужчина, грамотный, мастеровой (что было редкостью в тех местах, в то время), имел приличный земельный надел, добротный дом, который сам построил, занимался хлеборобством, животноводством, благо пастбища в Казахстане не меряны.

Была у деда мечта – стать богатым человеком, чтобы ни он, ни его будущие дети нужды не знали. Трудился он день и ночь, трудолюбивый и упрямый, и настойчивости хватало. Да только судьба злодейка редко поворачивалась лицом к беднякам. То засуха, то ветры суховеи уничтожат весь урожай, то мор пойдет по степи и погубит всех животных. С годами у деда начала развиваться скупость, порочащая с жадностью. Из-за этого было позже у него много неприятностей.

А пока он ещё молодой, полный сил и надежд, очень трудолюбивый, и жена ему попалась подстать: не высокая, светловолосая, быстрая в работе, весёлая и очень добрая, да приветливая – Матрёна Павловна.

И вот радость – 1 февраля 1905 года родился у них первый ребёнок, да ещё сын Василий – это и есть мой отец. Через год с небольшим ещё один сын Алексей, а потом до начала первой мировой войны ещё три дочери – Шура, Нюра, Милютина, и уже после войны – дочь Елена, сын Александр и дочь Вера.

В 1927 году умерла мать моего отца, моя бабушка Матрёна Павловна. Глупая это была смерть. Дед с утра ушёл на рынок продать кое-что из продуктов. Вот бабушка и подавала еду из подвала, бидоны с медом. Была она в очередной раз беременна, подорвалась и умерла. С этого момента кончились счастливые дни в семье моего деда.

Отец

Начало века было трудным. Неурожайное лето 1901, голодная зима, бескормица, падёж скота. К Рождеству были съедены все запасы, а тут ещё необыкновенно сильные морозы. В Москве до -42°, а на юге России ещё и метели, снежные заносы, дороги непроходимы, связь нарушена. Цены на хлеб и другие продукты питания взвинтились до небывалой высоты. А тут ещё затяжная грязная слякотная весна. Голодная смерть хозяйничала в бедняцких семьях и в городах и в селе. Крестьяне не смогли во время отсеяться, да и семян и тягла не хватало. И вынуждены они были отдавать свои земельные наделы богачам, или за скот и зерно для посева закладывать половину будущего урожая. Толпы крестьян с котомками направились в города в поисках работы и лучшей доли, пополняя армию городской бедноты. 1902 год был ещё труднее, ещё менее урожайным. Беднота ещё с осени ела хлеб с мякиной и половой. Росло недовольство работных людей. Начались стачки, забастовки. Царь и его окружение, испуганные народным гневом, решили начать войну с Японией, дабы отвлечь народ от назревающего революционного движения. Быстро одели в серые солдатские шинели бывших крестьян и рабочих, погрузили в вагоны (царь сам лично вручал им иконки Божьей Матери) – и на Восток. Но большое расстояние (пришлось вести необученные и невооружённые войска через всю страну), и неподготовленность, несогласованность армии и флота, трусость и продажность военачальников обрекли эту затею на поражение. И пошли по сёлам похоронки, и появились калеки. Вой вдов и матерей слышался по всей стране. Это подняло ещё большую волну недовольства. Измученные голодом, войной и бесправием, люди решили искать защиты у царя.

9 января 1905 года, в воскресенье, повинуясь уговорам попа Гапона1, толпы народа с детьми, с иконами пошли за милостью к царю-батюшке и были расстреляны на Дворцовой площади в Петрограде. Так царь расправился со своим народом. Весть о расстреле мирной демонстрации облетела всю страну. Россия бурлила! Народ собирался на митинги, строили баррикады. Так началась революция. Вот в какое время родился мой отец, а через год с небольшим – его брат Алексей. Видно, само их рождение в такое бурное время предопределило их будущее.

Мальчики вместе росли, вместе играли, были очень дружны и жить не могли друг без друга. Но по характеру и внешне очень отличались друг от друга. Василий рос быстро, тянулся вверх как тополёк, высокий, стройный, с большими серыми глазами. Он унаследовал от матери доброту и приветливость, от отца – любовь к животным, умение доводить дело до конца, аккуратность, настойчивость в достижении поставленной цели, граничащую с упрямством, чувство ответственности. Везде был слышен его заразительный смех, он умел расположить к себе, поэтому пользовался уважением у друзей-мальчишек, а позже – у одноклассников. Алексей же тоже был крупненьким, плотненьким, широкоплечим, очень спокойным и серьёзным мальчиком. Он очень любил своего брата и во многом подражал ему. Мальчики подрастали, и отец решил отдать их в школу. Он понимал большое значение обучения детей и мечтал сделать их большими людьми. В школе мальчики учились легко: Василий схватывал всё на лету, Алексей же брал усидчивостью.

Радовались родители успехам своих первенцев. Думали: выучатся хлопчики, женятся, будут жить, не зная нужды. Да только жизнь распорядилась по-своему.

1 августа 1914 года Россия вступила в войну против Германии и её союзников. Богатая часть населения, а особенно интеллигенция, горячо поддержала решение царского правительства. На улицах проводились митинги с призывами вступать в ряды борцов за свободу братской Сербии. А всего-то надо было бы провести переговоры с кровожадным дядей Вилли2 и австро-венгерским правителем. Но наш Николай Кровавый не посмел, струсил. А рабочие и крестьяне знали – война это опять мобилизация, опять смерть и кровь, опять новые вдовы и дети-сироты, опять невспаханные и незасеянные поля, опять голод. Бедная Россия! Не успели ещё оплакать погибших в русско-японской войне, убитых и расстрелянных в дни революции 1905—1907 годов, не забыли ещё реформы и столыпинские галстуки, а тут новая напасть. Прошла осень, зима и весна, а войне не видно и конца. Бездарные военачальники гнали на убой русских мужиков в солдатских шинелях, в угоду царским амбициям, в угоду союзникам – Англии и Франции. Через всю страну шли эшелоны с русскими солдатиками, чтобы погибнуть в Прибалтике и Восточной Пруссии или ещё где – неизвестно за что, за какие грехи и повинности. А в России жизнь стала ещё труднее, ещё горче. В семье у деда было уже пятеро детей, и прокормить их было, ох, как трудно. Всех лошадей мобилизовали на войну, да и другой скот война съела. Нечем вспахать земельку, нечем и засеять, а семь ртов каждый день надо чем-то накормить. Вот и пришлось мальчикам летом идти к сельскому богатею под пастухи. Василию было десять лет, а Алексею – восемь с небольшим. Условия были вроде бы очень хорошие: за лето каждому – три мешка зерна и барашка, если сохранится все поголовье. Вот и бегали мальчики всё лето босые, с израненными, ободранными ногами, в рваной поддёвке, полуголодные за стадом овец. Старались. Терпели двойной гнет: и со стороны хозяина, и со стороны взрослых пастухов, которые эксплуатировали пацанов, бесчеловечным образом. Когда же пришла осень и настало время получать заработанное, хозяин вычел из зарплаты за питание, да за недостающих овец, да ещё и обругал их. Так ни с чем и пришли братья домой. Василий только скрипел зубами, а Алёша горько плакал. Мать пожалела мальчиков, погладила по головкам и тихо вздохнула. Да ничего не поделаешь – куда делись недостающее овцы, дети не знали: то ли волки задрали, то ли пастухи, а наказали пацанов. На следующее лето опять батрачили и опять ничего не получили. Горько было и обидно не только за себя, страшно было слышать, как голодные сестрёнки просят есть.

Шла война, и некогда богатый край становился запущенным, неухоженным. Поредели тучные стада овец, не было уже тех табунов лошадей, ветер гнал бурьян по пашням. Да и самих пахарей не видно – кто ещё воевал, а кто уже сложил свою голову. Никому не нужны были плотницкие способности деда – некому ныне строить дома, и даже на ремонт не было средств. Разве только богачи задумают сделать пристройку или кошару3 для овец, а то и новые хоромы – тут уж не зевай, чтобы другие мастера не перехватил!

Матери моего отца, тоже пришлось идти на заработки к богатым: то стирать, то работать в поле. Да и то брали её неохотно, знали, детей куча, и все мал мала меньше. Мальчишки же были и работниками, и няньками.

Ох, как они ненавидели деревенских богатых, и в то же время видели, как народ не доволен правительством, войной, которой не видно конца. И только богачи наживались на этой проклятой войне да на людском горе. У них и зерна полные амбары, и скота не счесть, и на войну не были взяты. А в школе тоже к детям бедняков относились с презрением. Надоели ежедневные молебствия. В школах в то время ещё применялись телесные наказания, особенно лютовали попы на уроках по изучению Закона Божьего. Палкой наказывали всегда только детей бедняков. Сам батюшка часто бил детей линейкой по рукам, вызывал родителей, и даже мог поставить вопрос об отчислении из школы провинившегося школяра. Обучение в двуклассных церковно-приходских школах было бесплатным. В этих школах, как правило, приучали детей к послушанию, терпению и страху Божьему. Учителя часто были дьячками или священниками. И все равно за обучение детей попа надо было чем-то «отблагодарить». А кто хотел учиться дальше должен был платить за учебу в четырехклассном училище.

Мальчики уже учились в городском училище в г. Актюбинске, когда до них дошла весть: в России началась буржуазно-демократическая революция. Опять появились на улицах толпы недовольных, стихийные митинги, демонстрации. Армия дезорганизована, на фронтах братание с противником. Царь отрёкся от престола в пользу брата Михаила4, но и тот не подхватил падающий скипетр власти. Временное правительство тоже не могло навести порядок в стране.

Братья бегали на митинги и ничего не могли понять. Одни кричат: «Война до победного конца!», другие призывают: «Бросай оружие! Конец войне, пусть буржуи воюют, земля бурьяном заросла, сеять пора!». Везде грабежи, предателства, убийства, спекуляция. Многие воинские части отказывались вести военные действия. Солдаты убивают ненавистных им офицеров, проводят митинги: «Хватит проливать кровь за богатеев! Хватит кормить вшей в окопах! Свобода!»

В такой напряжённой обстановке прошло всё лето. Осенью в школах дети узнали, что по всей стране создаются Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Ученики старших классов и средних тоже тайно собирались на собрания, спорили, шумели. И среди учащихся тоже были сторонники разных взглядов, как и в обществе. Знали они уже, что в России много партий: и большевики, и меньшевики, и эсеры, и монархисты, и социал-демократы, и кадеты, и анархисты… Трудно было разобраться этой мешанине.

В Петрограде, в Смольном, уже заседало новое правительство во главе с В. И. Лениным, а в Казахстане ещё ничего не знали. И вдруг как бомба врывается новая весть о революции – теперь уже не буржуазной, а нашей, пролетарской. И первые декреты:

– О мире – прекратить войну и заключить мир на любых условиях, чтобы спасти народ от кровопролития;

– О земле – земли передаются крестьянам в вечное и безвозмездное пользование, они заплатили за неё кровью и потом;

– О заводах и фабриках – рабочим;

– О власти – власть в стране принадлежит трудящимся в лице Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Народ ликовал! На улицах беднота, как в великий церковный праздник, обнимались и целовались. Но установить власть Советов было не так-то просто. В каждом населённом пункте шла борьба между сторонниками и врагами Ленина. И шла она не на жизнь, а на смерть. Началась Гражданская война. Она была долгой и кровопролитной. Крестьяне громили помещичьи усадьбы, лавки купцов. В городах рабочие брали в свои руки фабрики и заводы. Но не тут-то было! Царские генералы быстро создают белую добровольческую армию из офицеров, которые безжалостно убивали, расстреливали, уничтожали всё новое, только нарождающееся. В феврале 1918 года специальным постановлением Советского правительства была создана Красная армия из бывших солдат, рабочих и крестьян. Столкнулись два слоя населения – имущие и неимущие. И те, и другие отстаивали свои права на жизнь, на собственность, на свободу. Битва была жестокой и непримиримой, принесла много жертв с той и другой стороны, но особенно много погибло простого, необученного народа. Белогвардейцы, кадровые офицеры, пленных не брали, уничтожали всех подряд. Народ начал понимать, где друзья, а где враги. Росло сопротивление, росла ненависть. Во многих сёлах стихийно создавались партизанские отряды, которые возглавляли возвратившиеся с фронта солдаты. Они несли слова Ленина, рассказывали о революционной борьбе, о целях и программе большевистской партии. Проводили собрания, митинги, и везде во всём активное участие принимали мальчишки. Гражданская война шла на убыль, налаживался порядок, хотя то в одном, то в другом месте вспыхивали ещё схватки с бандитами.

Поэтому ни для кого не было неожиданным, когда в школе объявили собрание. Все собрались в актовом зале, стали выбирать президиум, назвали фамилии самых стойких и активных старшеклассников. Потом спросили средние классы, и тут сразу несколько голосов выкрикнули: «Юндин! Василий!». Тут же его избрали в школьный совет. Первым делом на совете решили отменить богослужение и изучение Закона Божьего в школе (церковь была отделена от обучения). Отменить всякие наказания, отменить преследования и исключения из школы по политическим и имущественным мотивам. Так уже в тринадцать лет отец встал на путь активной борьбы за новую жизнь. Впереди ещё четыре года гражданской войны, но была радость и надежда, что народ победит, и не придётся больше никому и никогда оборачиваться, и никто не посмеет их унижать и оскорблять.

А дома всё по-другому. Не понял дед Сергей суть революции. Только-только начал налаживать жизнь, надеялся, работал, копил деньги, занимался хозяйством. Советская власть дала ему много земли, на всех членов семьи, а пастбищ в Казахстане немеряно. Так что, с умом думалось, можно выйти в люди. А теперь что же – конец мечты? Особенно раздражал его призыв о равенстве. Быть равным с лодырями, с попрошайками, с оборванцами он не хотел.

После окончания обычной школы мальчики, теперь уже юноши, поступили в Оренбургскую школу взрослых повышенного типа ГУППОЛИТПРОСВЕТА5 (в старших классах с программами четырёхклассных гимназий) с правами, предоставленными окончившим курс трудовой школы второй ступени. Успешно окончили её и поступили в Оренбургский Зооветеринарный техникум. Общежитий для студентов не было, вот и пришлось братьям искать квартиру.

Козловы

Моя мама родилась в селе Форштадт Оренбургской губернии в большой, многодетной и очень дружной семье. Отец её, мой дедушка, Василий Фёдорович, был портным, мастером высокого класса, имел свою мастерскую в городе Оренбурге, шил под заказ индивидуально военную форму для старшего командного состава, обшивал их жён и вообще богатых людей. А жена его, Феодосия Афанасьевна, помогала ему, да вела домашнее хозяйство.

Дед мой, по маминой линии, был выше среднего роста, плотный, приветливый, добродушный и очень трудолюбивый. Лицо у него такое, что, глядя ему в глаза, хотелось улыбнуться. Голубые глаза, темнорусые волосы, широко скуластое лицо – образец обыкновенного русского человека.

А вот бабушка – прямая противоположность: невысокого роста, смуглая, кареглазая, черноволосая красавица, очень серьёзная, необыкновенно трудолюбивая и в то же время добрая и отзывчивая. Благодаря её трудам и заботам в доме всегда был мир и порядок, дети присмотрены и накормлены. И сама обстановка в семье была уважительная и иронично-шутливая. Глубоко верующая бабушка состояла в церковном совете и очень любила вместе со всей семьёй ходить в церковь. Нарядит, бывало, всех своих детей, да в праздник выйдут всей семьёй. Отец в плисовом костюме, да в белой льняной рубашке с вышивкой, в хромовых сапогах в гармошку. Мать в тёмно-синем кашемировом платье, да в шёлковой шали, а дети – любо глянуть. Мальчики в костюмчиках, младшие дочери в кружевах да в лентах, а старшие – в длинных шёлковых платьях. У каждой на спине лежала коса с большим бантом. Вся улица любовалась когда шёл портной со своим семейством. Мама часто вспоминала, какая бабушка была выдумщица. В то время в моду вошли белые гетры (ботинки высокие со шнуровкой). Так бабушка куски сукна зимой мочила и выбрасывала на мороз. После нескольких таких процедур сукно белело, а потом из него шили гетры для девочек.

Было у моей мамы две старшие сестры – Екатерина и Анна, и два старших брата – Георгий и Дмитрий, и две младшие сестры – Наталья и Юлия, и два младших брата – Гриша и Коля. А мама моя, Антонина, как раз посередочке. В семье к каждому ребёнку относились с любовью и уважением. Мама часто вспоминала, как они ездили к дедушке и бабушке – родителям её отца. Жили они на Северном Урале в небольшом селении. Дома там стояли на сваях, и когда начиналось обильное снеготаяние, то от дома к дому ездили на лодках-долблёнках6. Мама шутя называла это место Северной Венецией. Люди там занимались лесным промыслом: бортничеством (пчеловодством). Ульи делали из выдолбленных пеньков деревьев. Собирали и заготавливали впрок грибы, ягоды, ловили рыбу, сплавляли лес. А мясо оленей сушили, зимой варили щи в большом котле. Клали туда мясо, капусту квашеную, всякие пряности и заправляли. Готовые щи выливали в большое деревянное корыто на мороз. Перед обедом отрубывали куски мёрзлых щей, клали в чугунок и в печь. Как разогреется – и обед готов. Ещё готовили шаньги – пирожки с картошкой на кислом тесте. Напекут побольше и горячими на мороз. Замёрзнут и в мешок. Захочется шанежек внесут в дом и в печь. Разогреются, мягкими станут, да вкусными.

На Северном Урале никогда не было крепостного права, поэтому люди там свободолюбивые, характер независимый.

В Оренбурге семья Козловых жила в большом доме. При доме была мастерская по пошиву верхней одежды, о чём сообщала вывеска у парадного крыльца. Не знаю, сколько комнат было в доме, мама часто рассказывала, что малые дети спали на полатях. Это такие полки под потолком, там детям было тепло. У родителей была своя спальня, особенно красивая была кровать с точёными ножками и спинками, деревянная, покрытая лаком. На день она тщательно убиралась кружевными покрывалами ручной работы поверх пышной перины и лоскутного тёплого одеяла. Лоскутные ватные стёганные одеяла бабушка делала сама. Подбирались лоскутки определённой формы, разных цветов и дорогих плотных тканей. Лоскутки располагались в виде красивого рисунка в центре, а по краям – редкая кайма. Это были не одеяла, а произведения искусств. Масса подушек с красивой прошвой или вышивкой, с кружевными накидками. Эта кровать была приданым и гордостью бабушки Феодосии.

Немалую ценность представлял сундук, сделанный из сосновых широких досок, отделанный резными уголками и ножками, покрытый чёрным мебельным лаком и клетками из красной меди, которая горит, как червонное золото. Время от времени полоски меди начищали до блеска. И ещё, на зависть всем знакомым, в доме стоял такой же резной, деревянный, покрытый чёрным лаком платяной шкаф в полстены, который почему-то назывался гардероб.

В доме было много икон разных размеров и очень красивых. У старших детей были свои комнаты – отдельно у мальчиков и отдельно у девочек. По рассказам мамы, я хорошо представляю большой стол, за которым дети учили уроки, малыши играли, а бабушка что-нибудь шила.

Святая святых в доме – была мастерская. Туда ходить малышам было строго запрещено. И до чего же там было интересно! Большой закройный стол, гладильный стол со всякими приспособлениями, а утюги большие, полые внутри, куда клали древесный уголь и зажигали. Когда угольки разгорятся, утюг нагреется – тут уж гладь сколько хочешь. Разжигать утюги была обязанность бабушки, и разглаживать швы и готовые изделия – тоже. Особенно детвору привлекали швейные машинки: для шитья грубых тканей и ватных изделий, и отдельно белошвейки. Все стены были увешаны выкройками, на гвоздиках висели сантиметровые ленты. В коробках лежали цветные мелки, нитки разных цветов и номеров, пуговицы и прочая бижутерия. Возле стены стоял большой сундук для тканей и шкаф для готовых изделий или изделий, подготовленных к примерке. Отдельная комната была для посетителей и примерочная, но это уже не так интересно. Когда у отца было свободное время, он рассказывал детям много о своей профессии и её особенностях, учил детей мастерству. Поэтому дети, мальчики и девочки, тоже умели шить. Их с детства учили этому.

Но самые нежные и трепетные воспоминания детства оставила столовая комната. Там стоял большой стол и лавки вокруг стола. Стол был сделан из сосновых досок. Его не красили и не покрывали клеёнкой. После еды стол тщательно мыли горячей водой с мылом и время от времени скоблили ножом, поэтому он всегда был нежно-жёлтого цвета. После еды стол накрывали белоснежной скатертью, ставили медный поднос, на него – ведерный самовар, а на самовар – заварочный чайник. В семье было два самовара, поэтому всегда была возможность выпить чашечку горячего чая.

Пищу готовили в русской печи. Ох, уж эта русская печь! Она и накормит, и обогреет, и вылечит, и радость принесёт. Под печью хранились ухваты, кочерги, сковородники, лопаты – всё это на длинных держаках, чтобы удобно было в печи работать. И ещё под печью жил домовой – так все считали, поэтому там было хоть и темно, но всегда чисто. В стенах печи были сделаны печурки – углубления на несколько кирпичей – там зимой сушили валенки. Печка топилась дровами и закрывалась большой металлической заслонкой, но самая большая ценность – лежанка. От лежанки до потолка места не так уж много, поэтому на печке можно было только лежать или сидеть. А самое главное – на день можно спрятаться от взрослых и погрузиться в свой мир, мир сказок и фантазий. А если кто-то простудится, то лучшего лекаря, чем русская печь, не найти.

Бабушка рано вставала, зажигала печь и готовила еду на весь день. Щи получались разваристые, каша – рассыпчатая, а блины, щедро помазанные топлёным маслом, всегда горячие. А топлёное молоко с румяной корочкой! Такое вкусное, да душистое можно приготовить только в русской печи. С осени делали заготовки на зиму: квасили капусту, мариновали грибы, мочили яблоки и бруснику. А зимой, особенно во время Поста, грибы и капуста – первейшие кушанья. Любили в семье щи с грибами, пироги с капустой, с яблоками, с рыбой. Даже пельмени делали не только с мясом, но и с грибами. Ежедневно всякие каши и обязательно чёрный хлеб. Белый хлеб ели только по праздникам.