Экстрадиция: историко-правовое исследование

2) преступники; при этом имела значение подсудность по месту совершения преступления, если виновного задерживали на территории государства, где было учинено деяние. Если же виновный бежал оттуда в государство, чьим подданным являлся, то суд последнего должен был наказать по своим законам. Сомнения относительно преступности и наказуемости деяния разрешались двусторонней комиссией, которой руководил представитель запрашивающего государства.

Требования о выдаче предъявлялись в России в губернские правления, в Пруссии в камер-военную и коронную волости.

8/20 января 1808 г. Россия заключила конвенцию с Австрией о выдаче дезертиров. Выдача последних была признана необходимой, чтобы предупредить возможные недоразумения, исключить поводы к спорам между государствами. 10 (24) марта 1810 г. была заключена конвенция о выдаче дезертиров-моряков. 26 мая (7 июня) 1810 г. страны заключили новую конвенцию (прежняя не была ратифицирована Австрией), буквально воспроизводящую предыдущий документ. Но и она просуществовала всего пять лет; 5 июня 1815 г. была принята другая конвенция, отличавшаяся от действовавшей до этого только редакцией ряда норм (14 июля 1822 г. она была дополнена новой статьей).

По сути, аналогичного характера конвенции Россией были заключены: 27 марта (8 апреля) 1812 г. со Швецией[46]; 13 (26 мая) 1816 г. с Пруссией (24 марта 1817 г. конвенция была дополнена новой статьей, а редакция ряда норм претерпела изменения); в связи с истечением срока действия этой конвенции 17 (29) марта 1830 г. была заключена новая конвенция.

Следует особо сказать о договорах России с Пруссией и Австрией о выдаче политических преступников. 7 (19) ноября 1833 г. Россия заключила соглашение с Австрией, согласно которому предусматривалась выдача политических преступников. Поводом к этому послужило Польское восстание 1830 г. Необходимо отметить отношение Австрии к исполнению обязательств по этой конвенции. Во время указанного восстания она выдавала России политических преступников, а отказ в выдаче князя Чарторыйского[47] и графа Ледоховского[48] мотивировала тем, что политические преступники выдаче не подлежат.

В связи с непрекращающейся деятельностью польских активистов уже после подавления восстания Татищев инициировал заключение конвенции между тремя странами – Россией, Австрией и Пруссией. По плану соглашения, составленному князем Паскевичем, государства обязались: 1) оказывать помощь войсками в случае бунта в одной из стран; 2) выдавать преступников, виновных в измене или «возмущении»; 3) поляки, состоящие под надзором в одном государстве, должны быть под ним и в другом; 4) в вольный г. Краков предполагалось ввести войска указанных государств.

Проект конвенции, разработанный Татищевым, состоял всего из трех статей. Согласно ст. 1 государства должны были сформировать корпус военных из 15–20 тыс. чел., который будет использоваться для подавления восстания. В соответствии со ст. 2 все «решения уголовных и гражданских судов взаимно обязательны». На основании ст. 3 пограничные сношения должны быть строго регламентированы; имения, в которых находились подданные разных государств, следовало реорганизовать, создав поселения с жителями, имеющими единое подданство.

Соглашение не было одобрено договаривающимися странами. В меморандуме от 9 июня 1832 г. отмечалось, что «в основе конвенции должны лежать: 1) “солидарность интересов 3 держав в сохранении спокойствия в польских владениях” и 2) “общность прав и обязанностей”, поэтому державы обязаны выдавать преступников, обвиняемых в посягательстве “на верховные права монархов и существующий порядок”. Для этого необходимы: взаимная гарантия, вспомогательные войска, выдача преступников, занятие Кракова, надзор за всеми подозрительными личностями и преследование тайных (“патриотических”) обществ»[49].

Конвенция между указанными странами была согласована только в 1833 г., а обнародована 6 февраля 1834 г.

С указанной конвенцией в определенной связи находилась Берлинская конвенция 3 (15) октября 1833 г., предусмотревшая для России, Австрии и Пруссии право на взаимную выдачу преступников и помощь в борьбе с бунтовщиками и нарушителями законного порядка.

В этот же период времени в России был подготовлен проект уголовного уложения Российской империи 1813 г.[50] Уложение не упоминает выдачу преступников, а ряд вопросов, связанных с совершением преступления за пределами территории России, регламентирует при характеристике подсудности уголовных дел. Так, в § 108 Уложения говорится: «По сему Уголовному уложению судятся и за вины свои наказываются <…>

2) Все подданные российские, учинившие вне России такое преступление, коим общественная безопасность государства нарушена, как то: измену или предательство, подлог государственной печатью, делание фальшивой монеты, или ассигнаций, или банковских билетов и т. п.

3) Всякий из российских подданных, учинивший вне России преступление, нарушающее права частного гражданина из российских же подданных, буде он никаким иностранным судилищем за ту свою вину судим не был.

4) Всякий иностранец, учинивший вне России преступление, нарушающее общественную безопасность Российского государства, буде он может быть захвачен в России или истребован от иностранного правительства».

По сути, в этой статье к экстрадиции относится лишь положение о возможности требования выдачи виновного государством места его пребывания. В остальном же речь идет о действии уголовного закона в отношении лиц, совершивших преступление вне пределов России.

С 1834 по 1866 гг. вопросы экстрадиции чаще всего регламентировались в актах, в целом посвященных торговле и мореплаванию, хотя в это же время Россией был заключен ряд конвенций, предметом регулирования которых являлась выдача преступников.

В этот период в России шла работа над Уложением о наказаниях уголовных и исправительных. В проекте экстрадиции посвящалась только ст. 11, однако концептуальные основы экстрадиции, заложенные в нем, нельзя уяснить должным образом без обращения к ст. 7–9 Уложения. Их целесообразно процитировать полностью.

Статья 7: «Действие постановления сего уложения распространяется на преступные деяния, учиненные вне пределов России:

1) когда русскими подданными учинены преступления или проступки;

2) когда русскими подданными учинены нарушения в государствах, с коими о наказуемости таких нарушений существуют особые договоры;

3) когда иностранцами учинены преступления или же такие проступки, коими они посягали на права русских подданных».

Статья 8: «При применении статьи 7 соблюдаются следующие правила:

1) уголовное преследование не возбуждается:

– если деяние не запрещено законом места его учинения, за исключением случаев, в статьях… означенных;

– если виновный отбыл за учиненное им деяние наказание, или был оправдан, или освобожден от наказания по приговору иностранного суда, вошедшему в законную силу;

– если деяние относится к числу тех, по коим, согласно ст. 11, не допускается выдача;

2) уголовное преследование возбуждается не иначе, как по требованию подлежащих иностранных властей или по жалобе потерпевшего, если виновный посягнул на права иностранного государства или иностранных подданных;

3) наказание уменьшается в порядке, статьей 53 установленном, если виновный уже отбыл часть назначенного ему по приговору иностранного суда наказания, или если законами места учинения деяния полагается наказание менее против определяемого в сем уложении; правило сие не распространяется на деяния, статьями… предусмотренные».

Статья 9: «Русские подданные, отбывшие за границей наказание за деяние, именуемое по уложению преступлением, по возвращении их в Россию приговариваются русским судом, в особо установленном порядке, к лишению прав и к отдаче под надзор полиции, а отбывшие наказание за деяния, статьями… предусмотренные, приговариваются и к поселению»[51].

Таким образом, в указанных статьях регламентируются два принципиальных момента: действие уголовного закона в пространстве и действие уголовного закона в отношении лиц, совершивших преступления вне пределов России. Кроме того, в ст. 8–9 закрепляются правила наказания лиц, учинивших преступления на территории другого государства.

Статья 11: «Иностранцы, учинившие вне пределов России преступление или проступок, подлежат выдаче, согласно с существующими о том договорами или по установившимся началам взаимности, если они не были по законам, действовавшим в России, за то деяние наказаны, оправданы или освобождены от наказания в установленном порядке.

На том же основании подлежат выдаче, если в сем отношении существует взаимность со стороны державы, требующей выдачи:

1) иностранцы, учинившие преступления или проступки, хотя бы и вызванные политическими побуждениями или совершенные совместно с политическим преступлением или проступком или по поводу таковых;

2) иностранцы, обвиняемые в посягательстве на жизнь или здоровье главы иностранного государства.

Не подлежат выдаче иностранцы, учинившие преступление или проступок политические, направленные против иностранного государства и соответствующие преступлениям или проступкам, предусмотренным статьями… сего уложения»[52].

Статья 11 проекта уложения – новелла в российском уголовном законодательстве. Редакционная комиссия учла замечания на законопроект, в том числе и поступившие от зарубежных криминалистов (например, Листа, Гейера и др.), общественных организаций (например, С.-Петербургского юридического общества и др.)[53] Ее появление – пример заимствования нормы из зарубежного законодательства, а также реализации положений науки международного права. Но при всем этом признано, что «начала выдачи должны быть установлены законами уголовными и уставами уголовного судопроизводства, в связи с принятыми в них началом ответственности за преступления и проступки, совершенные за пределами государства, так как оба эти института пополняют и обусловливают друг друга»[54].

В окончательной редакции указанные выше нормы нашли отражение в ст. 168–175 гл. 2 Уложения 1845 г. Собственно же выдаче посвящена лишь ст. 173, в которой говорится, что русские подданные, совершившие преступление на территории России и бежавшие за границу, подлежат экстрадиции. В отношении таких лиц полностью действует указанное Уложение.

Конвенции 1866–1880 гг. характеризуют выделяемый в литературе третий период в истории договорной практики России об экстрадиции. «…С 1866 г., т. е. после издания судебных уставов, водворивших полное доверие в иностранных государствах к правильному отправлению правосудия в России, наше правительство стало заключать специальные конвенции о выдаче преступников»[55]. С 1866 по 1911 г. было заключено 24 конвенции о выдаче со многими европейскими государствами: Великобританией (1886), Португалией (1867), Испанией (1888) и др.

Именно в это время было подписано соглашение с Нидерландами (7 [19] апреля 1867 г.). 1 августа 1880 г. оно было заменено новой конвенцией, которая, во-первых, содержала специальное положение о невыдаче собственных граждан, во-вторых, закрепила более широкий перечень деяний, за совершение которых лицо подлежало экстрадиции. Достаточно сказать, что если в первом соглашении назывались семь видов преступлений, то во втором – 25 видов, к тому же имелась оговорка, согласно которой выдача предусматривалась и за покушение на совершение преступления и соучастие в совершении преступления (если они были наказуемы по законодательству государства места пребывания виновного).

Большинство конвенций, заключенных в третий период, в целом имеют схожий характер, в большинстве случаев отличаются той или иной степенью конкретизации того или иного обстоятельства экстрадиционной процедуры.

Уголовное уложение 1903 г.[56] не внесло нового в законодательное регулирование выдачи преступника. В ст. 13 Уложения, во-первых, говорится лишь об иностранце, совершившем преступление вне пределов России, во-вторых, выдача обусловливается либо наличием договора с запрашивающим государством, либо действием принципа взаимности. В качестве препятствия для экстрадиции закон называет осуждение, оправдание или освобождение виновного от наказания в порядке, установленном российским законодательством.

В международно-правовой и уголовно-правовой литературе, обобщая историю развития и социально-правовую обусловленность экстрадиции, особое внимание обращают на ряд обстоятельств, характеризующих выдачу преступника: социально-правовые причины возникновения рассматриваемого института, основания и условия выдачи, запрет выдачи собственных граждан, особенности складывающейся экстрадиционной практики в отношении политических преступников и дезертиров и др. Так, А. Н. Штиглиц указывает: «Безнаказанность вредна не только государству, в котором совершено преступление, но и всему человеческому обществу, и в частности тому государству, в пределы коего вошел преступник. Отсюда родилось понятие о необходимости выдачи преступников, и с течением времени понятие это сделалось общепризнанным»[57].

По мнению Г. Л. Вербловского, в выдаче проявляется зависимость одного государства от другого[58]. Однако надо иметь в виду, что автор говорит не о вассальной зависимости; другими словами, его нельзя воспринимать буквально. Речь идет о том, что преступлением, совершенном в одном государстве, повреждается «юридический организм», который не может быть исправлен без помощи другого государства, на территории которого оказался виновный. Таким образом, имеется в виду взаимная помощь и сотрудничество в противодействии преступности. Д. П. Никольский замечает, что институт экстрадиции как бы смягчает положения территориального действия закона в пространстве, законодательно закрепляет «начала международного общения» в сфере уголовной юстиции[59].

Следует заметить, что теория международного общения охватывает несколько учений, среди них выделяется интернациональная (космополитическая) доктрина. Она зиждется на признании необходимости поддержания правового порядка не только в своей стране, но и в другом государстве. Лицо, совершившее посягательство на интересы какого-либо государства, должно быть преследуемо везде, где бы оно ни находилось. Прежде всего право преследования принадлежит тому государству, на территории которого совершено преступление. «Государство может наказать за преступление, совершенное за его пределами; но эта деятельность его не самостоятельная, а вспомогательная: право суда и наказания сначала принадлежит тому государству, в котором преступление совершилось»[60].

Примерно так же оценивает значение рассматриваемого института Н. С. Таганцев. Он пишет: «Обязанность по охранению правового порядка, налагаемая на государство его международными отношениями, может быть выполняема независимо от суда над бежавшими к нам преступниками и посредством их выдачи другому государству для суда и наказания… Государство … не может оставаться безразличным к лицам, учинившим где-либо преступное деяние и бежавшим на его территорию… Выдача есть такой же юридический институт, в котором проявляется карательная правоохрана государством юридических благ, как и суд за преступные деяния…»[61]

Аналогичная характеристика института выдачи преступника встречается в работах и других криминалистов XIX в. (например, А. Ф. Кистяковского[62]).

В экстрадиционной практике возникали вопросы, которые непосредственно не находили отражение в межгосударственных договорах о выдаче. К числу таковых, например, в теории права относили возможность выдачи лица, случайно оказавшегося на территории страны убежища. Позиции ученых по этому поводу разнились.

Логика рассуждений сторонников выдачи преступников в указанной ситуации в целом была следующей. Коль скоро в ряде конвенций говорится о беглом преступнике, т. е. о лице, осознанно бежавшем в другую страну с целью избежать наказания за совершенное преступление, то, следовательно, этим уже предопределялся вывод о невозможности его выдачи запрашивающему государству. Д. П. Никольский в связи с этим замечает: «Но такое заключение было бы ошибочно, потому что не во всех конвенциях можно найти указанный термин, поэтому нельзя на словах некоторых только конвенций основать утвердительного ответа»[63].

К числу дискуссионных относились и другие вопросы, например, о первичной и повторной выдаче; реальной и условной выдаче; окончательной и временной выдаче; передаче выданного преступника государством места совершения преступления третьему государству; осуждение за совершение двух и более преступлений при условии, что в запросе о выдаче указывалось лишь одно деяние; удержание лица в государстве места совершения преступления после отбытия им наказания и др.

Резюмируем изложенное.

1. История экстрадиционного права в литературе рассматривается в неразрывной связи с генезисом права убежища. Это вполне объяснимо, поскольку указанные институты генетически связаны, имеют в качестве выдаваемого (или, наоборот, невыдаваемого) лицо, совершившее преступление, хотя и находятся при этом на диаметрально противоположных точках континуума. Применение одного института исключает применение другого. Если право выдачи преследует цель привлечения лица к уголовной ответственности за преступление, совершенное на территории другого государства, или обеспечение отбывания наказания, назначенного судом другого государства, то право убежища, возникнув, как и право выдачи преступника, в древности, выполняет иную функцию, обусловленную межобщинными отношениями, – ограничения кровной мести.

2. Экстрадиция вызвана к жизни потребностями практики в целях обеспечения неотвратимости наказания за совершенное преступление независимо от того, на территории какого государства было учинено деяние и задержан виновный. Институт выдачи, будучи непосредственно связанным с международным сотрудничеством в сфере противодействия преступности, обусловил становление согласованных правил и принципов экстрадиции, в том числе положений, гарантирующих права экстрадируемого лица.

3. Правовая база экстрадиции складывалась неравномерно. Наибольшее количество межгосударственных договоров о выдаче Россия заключила в период с 1866 по 1911 г. При этом надо иметь в виду, что нормы об экстрадиции содержались не только в специальных актах, но и в конвенциях, посвященных мореплаванию и международной торговле.

§ 2. Закон об экстрадиции 1911 года: концептуальные основы, общая характеристика

Вопрос о подготовке специального закона, регламентирующего экстрадицию преступников, в России конца XIX в. обсуждался достаточно часто. К этому времени уже было заключено около 30 межгосударственных соглашений о выдаче лиц, совершивших преступления, с рядом стран Западной Европы, Северо-Американскими штатами и Японией[64]; иначе говоря, был наработан определенный законодательный опыт регулирования экстрадиции, однако единого нормативного акта не было.

Необходимость принятия специального закона, регламентирующего вопросы выдачи преступников, отмечалась еще при подготовке проекта Уголовного уложения, а его концептуальные основы были отражены в Высочайше утвержденном 22 марта 1903 г. мнении Государственного Совета. Последнее предписывало министрам юстиции и иностранных дел разработать и представить соответствующий проект закона П. А. Столыпину для внесения на предварительное рассмотрение Совета министров[65].

Проект закона 19 марта 1911 г. был утвержден Государственной Думой Российской империи, а затем одобрен Государственным Советом и подписан императором Николаем II. 15 декабря 1911 г. закон «О выдаче преступников по требованиям иностранных государств» был опубликован и с 1 января 1912 г. вступил в действие[66]. В связи с принятием этого закона Россия вошла в число государств, имеющих специальный нормативный акт, регламентирующий вопросы экстрадиции.

В литературе встречаются утверждения, что указанный закон предусматривал общие правила экстрадиционных процедур, наработанных в Европе[67], т. е., по сути, отрицается российская законодательная основа данного акта. С этим вряд ли можно согласиться. Во-первых, сопоставление норм закона о выдаче и норм европейского экстрадиционного законодательства показывает, что многие положения российского нормативного правового акта по своей проработанности превосходят зарубежные аналоги; во-вторых, ученые, специально исследовавшие данный закон, подчеркивают его оригинальный характер[68].

Надо иметь в виду, что закон о выдаче действовал не самостоятельно, а как структурная часть Устава уголовного судопроизводства, куда был включен в качестве гл. 12. Нумерация статей была достаточно оригинальна: номера содержали две цифры: основная отражала порядковый номер по Уставу, а вторая (индекс) – порядковый номер по закону о выдаче. Таким образом, в Уставе положения об экстрадиции преступника располагались под номерами 852.1–852.25.

К моменту принятия Закона о выдаче в мировой экстрадиционной практике произошла существенная трансформация. В частности, к концу XIX в. изменился подход к оценке экстрадиции. Если на протяжении длительного времени она воспринималась «фактом политическим», добивались выдачи «в большинстве случаев политических врагов, от которых выгодно было избавиться»[69], т. е. выдача выступала сделкой правителей двух стран, то в конце XIX в. экстрадиционная практика в целом уже основывалась на договорах, заключаемых государствами. При этом принцип взаимности, часто использовавшийся ранее, по сути, потерял свое первоначальное значение, превратившись в дополнительное условие выдачи, сфера его действия значительно сузилась. В случае же применения выдачи преступника исходя из указанного принципа процедура экстрадиции обременялась формальными условиями. Таким образом, экстрадиция из политической сделки превратилась в правовой институт, в первую очередь международного права, а также в институт оказания международной правовой помощи.

«Завершением прогрессивных нововведений в мировую экстрадиционную практику… было принятие в ряде государств специальных законов о выдаче, хотя отдельные нормы о выдаче уже появлялись в законах ряда стран и ранее… В них государства определяли свою политику по вопросам выдачи. Для каждого принявшего их государства закон выполнял функцию директивного указания при заключении ими соглашений о выдаче.

Законы приводили условия, которых государство намерено придерживаться при рассмотрении просьб о выдаче, поступающих от государств, в том числе и от тех, с которыми соглашения нет, а также при разрешении возможных противоречий между нормами договоров и нормами национального уголовного и процессуального законов»[70].

К сожалению, Закон 1911 г. не формулирует принципы, на которых основывается институт экстрадиции. Однако, на наш взгляд, их можно определить, основываясь на условиях выдачи преступников. К их числу можно отнести:

1) правовую природу совершенного деяния – выдаче подлежит лицо, которое совершило уголовно наказуемое деяние («деяние, влекущее за собой наказание по уголовным законам»);

2) двойную криминальность деяния – это означает, что деяние должно признаваться преступным и наказуемым по уголовному праву «как России, так и государства, требующего выдачи». В литературе этот принцип упоминается под различными наименованиями: двойной инкриминации; двойного вменения; двустороннего определения состава преступления, означающего, что «состав преступления, определения состава преступления, за совершение которого требуется выдача, должен признаваться и запрашивающей, и запрашиваемой сторонами»[71];

3) характер наказуемости деяния; выдача может быть только при совершении лицом преступления, наказываемого тюремным заключением.

Этот принцип появился в связи с тем, что перечень преступлений, который приводился в договорах о выдаче, был заменен универсальным критерием – определением нижней границы наказания в виде лишения свободы (вид наказания, как показывает договорная практика, выступал постоянным показателем, тогда как минимальная наказуемость деяния – динамичным, часто меняющимся).

Такой подход к определению деяний, при совершении которых лицо могло быть выдано другому государству, позволял решать как минимум две проблемы: во-первых, исключить из числа экстрадиционных все малозначительные деяния; во-вторых, определение минимальной наказуемости деяний в один год лишения свободы признавалось достаточным для оправдания расходов государства, обусловленных процедурой экстрадиции. Другими словами, подобная законодательная формула была вызвана к жизни «чисто практическими соображениями – сложностью процедуры выдачи и ее дороговизной»[72];

4) отказ от выдачи собственных граждан (этот принцип может трактоваться и как принцип выдачи только иностранных подданных); в Законе прямо говорится, что «выдаче может быть подвержен только “иностранец”, учинивший вне пределов России преступное деяние», «выдача русского подданного не допускается, хотя бы вступление в русское подданство последовало после совершения преступного деяния, но до получения Министерством иностранных дел требования о выдаче».