Легенды Синего Яра

Ася Сарвар

Легенды Синего Яра

Пролог

500 зим назад.

Ванда отбросила серп и вытерла пот со лба. Месяц Знойник выдался душным, безветренным. Весь день духи Солнца палили землю, будто дотла сжечь пытались. Хоть бы облачко какое пустили на небосвод, хоть бы духов ветра попросили порезвиться по округе. Но не хотели обитатели Прави нисходить до простых смертных.

– Ванда, ты идешь? Солнце садится. – услышала она голос Луши, соседской жены.

– Иду! – откликнулась девушка – Почти все скосила!

Перед ней высилась гора обрезанной травы, которую поутру муж и сын будут собирать в стога. Ванда присвистнула: много сена, на всю зиму лошадям хватит. Откинула вороную косу за спину и потянулась довольно.

– Много завтра Всеволоду работенки предстоит! С моим старшим пойдут. А мы с Зорянкой будем пироги яблочные печь да избу прибирать. Купалье скоро, а мы даже венков не сплели.

Луша не ответила, видать, ушла уже.

Солнце наконец сжалилось и быстро рухнуло вниз, укрылось кромкой леса, словно одеялом пуховым, и отправилось на покой до утра. Воздух наполнился приятной прохладой, а на ковре из разнотравья проступили капельки вечерней росы. Где-то в лесу чирикнула птица, ветер колыхнул еловые макушки, и снова все стихло.

Ванда подняла серп, закинула на плечо и собралась было идти в сторону родной веси, как вдруг услышала в зарослях странный шорох, будто кто-то наступил на засохшую ветку. Она прислушалась: дикие звери из лесу выходили редко, знали, что здесь люди в поле работают да и веси слишком близко были и пугали огнями. Шорох повторился, и Ванда на всякий случай сжала покрепче серп. Двинулась в сторону дома, выставив его перед собой, словно оружие.

– И чего Луша меня не подождала! А если волк какой из лесу выбежит… – ворчала Ванда, ускоряя шаг.

Вдруг что-то холодное обхватило ее щиколотку, и прежде, чем девушка успела вскрикнуть, утянуло вниз, повалило лицом в землю. Ванда попыталась вскочить, но нечто тяжелое и большое придавило к земле. Над ухом раздалось утробное тихое рычание зверя. Девушка хотела закричать, но все нутро будто сковало от ужаса, и из горла вырвался сдавленный писк.

– Не бойся – услышала она шепот, прорывавшийся сквозь рык. – Я не причиню тебе вреда.

Давление на спину ослабло, а через мгновение и вовсе пропало. Ванда, чувствуя, как сердце выпрыгивает из груди, подняла с земли серп и осторожно встала. Перед ней, скрытый сумерками, стоял человек. Он был такой бледный, что сначала показался Ванде мороком. Она зажмурилась, схватилась за обережную ладанку на шее, но мужчина продолжал оставаться на месте.

– Я думала, это зверь какой – пробормотала она – Кто ты?! Что тебе нужно! Зачем пугаешь? Я же тебя и серпом отходить могла!

– Не узнаешь меня, Ванда? – мужчина шагнул ближе, и девушка чуть орудие свое не выронила. Дыхание зашлось от накативших чувств. Все разом на нее обрушились, ударяя в самую грудь и выбивая воздух из тела.

– Ч-черген?

Она с трудом узнала его. Изменился за столько зим, заматерел, возмужал. Лицо суровое, скуластое, бледное, но такое же красивое, как раньше.

– Мы все думали, что ты погиб…– она все еще не могла поверить своим глазам. Шагнула к нему навстречу, дрожащей рукой дотронулась до заросшей щеки. Холодная, словно не Знойник-месяц на дворе, а снежный Лютень. Внутри все заныло, заболело, старые раны открылись все разом и пролились горячими слезами. Она отбросила серп, бросилась вперед и порывисто обняла Чергена, вцепилась пальцами в его рубаху. А он вдруг сжал крепко ее плечи, зарылся лицом в волосы и шумно втянул воздух.

– Сколько зим прошло? Десять? – задумчиво спросил Черген, отстраняя от себя Ванду и заглядывая в лицо. – Ты вон какая стала, еще краше, чем была. Жена теперь, говорят? Не дождалась меня…

– Ты ушел в лес и не вернулся…– прошептала Ванда, всматриваясь в родные, почти позабытые черты. – Думали, в болоте сгинул. Искали тебя три седмицы, я все глаза выплакала, все надеялась. Через три зимы замуж за Всеволода пошла, потому что надежда моя пропала, похоронили тебя уже давно. А ты вот, живой…

Черген улыбнулся, и Ванде показалась эта улыбка какой-то звериной. Раньше он растягивал губы широко, обнажал зубы и смеялся громко, заливисто, запрокинув назад голову. Сейчас же он скалился, точно тварь лесная, и из горла то и дело прорывался звук, похожий на рык. И вдруг Ванда увидела, что глаза у Чергена черные-черные и будто бы краснотой отдают.

– Что с твоими глазами? – прошептала Ванда. – Раньше зеленые были, а сейчас…

Черген лишь снова усмехнулся и провел пальцем по ее губам.

– Моей будешь. – он с силой притянул ее к себе и вдруг впился в приоткрытый от удивления рот. Ванда попыталась его оттолкнуть, но Черген сжал ее плечи до боли, так сильно, что на глазах снова слезы выступили. Он целовал ее жадно, неистово, словно одержимый. Прижимался к ней всем телом. Сердце Ванды забилось так сильно, что в груди заныло, защемило. – Такая теплая, такая живая…как долго я ждал…как долго…– шептал он, а девушка, опомнившись, вдруг заколотила его кулаками по груди, пытаясь вырваться.

– Пусти, пусти…– закричала она – Пусти, окаянный! Что ты творишь, я же замужем!

– Ненадолго.

Черген выпустил ее, и Ванда отпрянула. Черные глаза полыхнули алым огнем. Он вдруг снова рыкнул по-звериному и потянул носом.

– Много крови прольется сегодня, Ванда. Но ты не бойся. Я подарю тебе новую жизнь. Полную силы, могущества. Рядом со мной. Под защитой Великой Мораны.

– Я…что ты такое говоришь…– Ванда попятилась, но старалась говорить твердо —Я не понимаю…мне не нужна никакая другая жизнь. Я замужем, у меня двое прекрасных детей, дом, двор свой. Ничего мне не нужно боле…я рада, что ты жив, Черген, но, прошу тебя, не позорь меня больше так. Я люблю моего мужа, и буду ему верна!

Лицо Чергена исказила гримаса боли и ярости. Он сжал кулаки, и двинулся вперед не сводя глаз с Ванды. На бледном лице отразилась холодная жестокая решимость, а в черных глазах плясало алое нездешнее пламя. Девушка отступила на несколько шагов , и когда Черген вдруг зарычал зверем, бросилась бежать.

Она неслась, ничего не видя перед собой. Лишь слышала, как Черген бежит следом, стремительно настигая. Родная весь утопала в ночном тумане, и почти не была видна, но ноги сами несли Ванду в нужную сторону.

Вдруг она споткнулась обо что-то и полетела на землю, больно ударившись коленом. Ванда вскочила, хотела побежать дальше, но замерла и зажала рот рукой от накатившего ужаса. Она споткнулась о чью-то ногу, что бесстыдно выглядывала из-под задравшейся рубахи. Луша лежала, раскинув руки в стороны, и из разорванного горла лилась темная кровь. Она вырывалась толчками, заливая скошенную траву и текла тонким ручейком прямо под ноги Ванды.

– Ты…– она повернула голову. Черген стоял в нескольких шагах и молча наблюдал за девушкой. На лице его не было ни сочувствия, ни скорби, ни испуга. – Что ты такое…– прошептала Ванда, чувствуя как по спине ползет липкий пот страха – Это же…это же ты ее…

Она не договорила, потому что со стороны веси вдруг раздались крики. Ванда застыла, чувствуя, как ледяной ужас сковывает тело. Крики становились все громче, превращаясь в вопли ужаса и боли. Полыхнуло алое пламя, лязгнуло железо. Запахло гарью и чем-то соленым и густым. Она услышала, как кто-то пронзительно воет, как рычат невидимые ей чудовища, как плачут дети, ржут испуганно кони и бесконечно лают дворовые собаки.

Лунная Дева, появившаяся на небе, осветила затянутое туманом поле. Черген медленно шагнул вперёд, и теперь Ванда разглядела его в полной мере. Рубаха была изорвана, запачкана засохшей кровью. Губы, только что прижимавшиеся к её рту, тоже были окрашены в багровый цвет. Черген снова улыбался, но в этой голодной улыбке снова не было ничего человеческого. Глаза искрились алым, и в них плескалась неистовая жажда.

Ванда рванулась прочь, но он был быстрее. Его рука вцепилась в косу, резко откинув голову девушки назад. Она вскрикнула, увидев, как зрачки Чергена сузились, а рот скривился в оскале.

– Прошу тебя, пусти. – одними губами шептала Ванда – Там мои дети! Прошу тебя!

Она захлебывалась рыданиями, осознавая, что сейчас может происходить в веси, откуда слышались крики и тянуло гарью.

– Твоим детям уже не помочь. – ответил Черген. Он провел языком по ее шее и облизнулся. – Никому уже не помочь. Ты уйдешь со мной и мы будем вместе отныне и навечно.

Ванда обмякла. Медленно осела, повисая в сильных объятиях Чергена. Глаза ее закрылись, и тело стало податливым и мягким. Мужчина вдруг неожиданно бережно опустил ее на землю.

– Ванда! – позвал он, легонько хлопая ее по щекам. – Ванда!

Она резко распахнула глаза,и, схватив лежавший на траве Лушин серп, стремительно им взмахнула. Брызнула черная кровь, Черген отпрянул, держась за шею, а Ванда вскочила и кинулась в сторону веси, не оглядываясь и не мешкая ни мгновения.

“ Только бы успеть. Только бы успеть” – крутилась в голове мысль. – “ Нужно увести отсюда детей. Сказать Всеволоду, что нам надо бежать как можно дальше отсюда. Нужно…”

Мысль ее оборвалась, когда сбоку промелькнуло что-то темное. Оно сбило ее с ног, Ванда упала, ударившись головой о камень. По затылку потекла теплая густая кровь, мир вокруг закружился и взорвался болью. Сквозь мутнеющее сознание, девушка увидела, как огромная черная тварь с острыми зубами и алыми глазами на уродливой сплюснутой морде нависает над ней, капает слюной на рубаху и утробно, яростно рычит.

И когда клыки вонзились в её плоть, ночь окончательно сомкнулась над полем, погружая мир в блаженную тишину.

Глава 1

– А почему княжна Дождю Обещанная? – Рада сидела на широкой лавке и болтала ногами, что еле доставали до пола. Одной рукой девочка держалась за шершавую доску под собой, а второй усердно колупала краску на резной раме окна.

За ним бешено и надрывно стонал ветер, дождь заливался через мутную слюду и крупными каплями стекал вниз. Месяц Протальник выдался на редкость слезливым. Небо плакало проливными дождями, смывая зимние сугробы и превращая их в грязные черно-серые ледяные груды. Они нехотя таяли, размывая дороги, мешая телегам и повозкам, что вязли колесами в черных проталинах, словно в трясине. Будто и не было Лютня-месяца, что сковывал льдом и морозом землю, индевел на деревьях, расползался узорами на окнах. Будто бы он еще седмицу назад не щипал за нос, и не сбивал с ног студеным ветром. Ныне небеса лишь рыдали горькими слезами, оплакивая Обещанную Дождю княжну. Свинцовые облака давили на шпили резных башенок княжеского терема, а солнце лишь изредка проливало свет сквозь разрывы облаков.

Синий Яр, окутанный туманной дымкой, готовился встречать еще одну весну.

Саяна оторвалась от вышивания и тяжело вздохнула. На льняном полотне среди кривых и рваных стежков практически нельзя было разглядеть узора. Исколола все пальцы до крови, а толку никакого. Положив пяльца на стол, девушка качнула головой.

– Потому что ее князь обещал. – коротко буркнула она. Говорить об этом не хотелось. Саяна понимала, что сестрица мала да любопытна, но от разговоров становилось муторно внутри. Так тяжко, что под ребрами ныть начинало. И вот вроде радоваться надо: не на закланье же княжну отдают – а все равно сердце грусть съедает, точно червь яблоко.

В горнице, несмотря на утро, было темно. Тучи сегодня клубились, проливались дождем и не пускали солнце пролить и толику света на землю. Поэтому на столе пахла маслом лампада, что неровно освещала горе-вышивку, да играла бликами на серебряном очелье Саяны. Несмотря на непогоду было тепло и сухо: служка еще спозаранку подкинул в печь дров, и теперь они весело потрескивали в углу опочивальни.

– А почему ее князь обещал? – не унималась Рада, и, вскочив, подбежала к сестре. Улыбнулась, показав щербатый зуб, и требовательно потянула за рукав. – Саяна, расскажи! Княжна завтра за духа Дождя выходит, а я и не знаю, почему ее отдали! Никто мне ничего не говорит, только гоняют! – девочка шумно шмыгнула носом и обиженно засопела, будто именно старшая сестра гоняла ее всю последнюю седмицу.

– И правильно гоняют! – Саяна взъерошила сестре волосы, и та недовольно фыркнула, отскакивая. – Мала ты еще. Во время дождя о таких вещах не принято рассказывать. Духов только гневить! – отмахнулась старшая и обреченно потянулась к пяльцам. Няня должна была вот-вот вернуться, а вышивка все еще похожа на облезлого петуха, а не на жар птицу. Вот и влетит ей за испорченные ткань и нитки!

Усталость прошедших дней давила на виски и тянула затылок. Хотелось снять с себя рубаху, распустить косу и наконец-то поспать. Казалось, что за последние несколько дней Саяна и вовсе не ложилась. Бесконечно бегала по терему и занималась приготовлениями к свадьбе княжны. Знала, что не по чину дочери воеводы носиться туда-сюда, да без дела слишком уж тошно было. А так займешь себя на час-другой, и на душе легче становится.

А дел было невпроворот: то столы для будущего пира криво установят, то некрасиво повесят обереги вдоль резных окон, то стряпухи никак не могут решить, какие яства на стол подавать первыми, а какие последними. Вот и приходилось дочери воеводы бегать от одного к другому, пытаясь, чтобы свадьба прошла так хорошо, чтобы княжна на век вперед запомнила свой последний пир в родном Синем Яру.

– Присядь, Саяна, отдохни. – приговаривала то и дело княгиня – Не по чину тебе бегать по терему, как оголтелая. И без тебя справятся, подготовят нашей Рогнедушке дивный пир, каких Синий Яр еще не видывал.

Саяна грустно улыбалась, качала головой и вежливо кланялась княгине. Безумно хотелось, чтобы княжна Рогнеда запомнила свой последний день в этом мире навсегда. Чтобы с теплом и любовью вспоминала, как лилась музыка, звонко пели разодетые девицы, как танцевали до упаду гости и провожали невесту, кидая вслед пшено да монеты.

Княгиня качала головой и удалялась, как всегда тонкая, прямая, с толстой русой косой, украшенной золотым очельем с сияющими алыми рубинами. И весь ее прямой стан показывал, как она горда за свою дочь, как ждет дня свадьбы, чтобы отдать Рогнеду в руки такого знатного мужа. Ведь стать женой духа – это честь, достоинство, гордость, безопасность и покой для всего Синего Яра.

Только вот Саяну было не обмануть. Под ясными голубыми глазами появились сизые тени, в уголках губ залегли скорбные складки, а брови то и дело хмурились задумчиво. Некогда румяное лицо посерело, стало каким-то больным и хворым. Тошно было княгине, ох как тошно. Поселилась у нее в душе тоска, и тащила она силы из еще молодой женщины, превращая потихоньку в старуху. Саяне даже казалось, что в русых волосах серебром заблестели седые пряди.

Княгиня-то не могла, как дочь воеводы, носиться, стуча каблуками кожаных сапожек до полу, пытаясь растворить в этом глухом звуке свою собственную боль предстоящей потери.

Дверь, скрипнув, отворилась, и в горницу вошла старая няня, отвлекая Саяну от невеселых мыслей. Прошелестела тяжелым расшитым подолом по полу и склонилась над вышивкой. Лицо, покрытое паутиной морщинок, скривилось. Чарна обреченно возвела глаза к потолку и всплеснула руками.

– Никуда не годится! Боги тебя совсем обделили, девочка! Этот страх ты собралась княжне в дорогу подарить? Хочешь, чтобы она смотрела на эту плешивую ворону и тебя вспоминала? У-у-у непутевая девка! – старая погрозила воспитаннице сухоньким кулаком.

– Это жарптица, а не ворона! – Саяна потянулась было к пяльцам, бурча себе под нос, что обязательно все переделает, но няня вырвала их из рук и принялась исправлять, ловко орудуя иголкой и ругаясь.

Вечно она так: бранилась почем зря да высечь грозилась. Говорила, что отец разбаловал, вырастил неумеху, которую замуж никто не возьмет с такими-то руками кривыми. Саяна лишь тихо посмеивалась: знала, что Чарна поворчит-поворчит да успокоится.

– Чарна, расскажи, почему княжну Дождю обещали? – светловолосая девчонка тем временем нетерпеливо топнула ногой и взмолилась – Ну, пожалуйста! Велика тайна, о которой весь Синий Яр знает! Ты вот делай из вороны жар птицу и рассказывай! – Рада заболтала ногами еще сильнее и даже подпрыгнула от нетерпения.

– Не принято в дождь-то. Только духов гневить. – отмахнулась няня, щуря подслеповатые глаза.

– Он почти прошел. Идет совсем-совсем маленький! И резы тут у нас защитные высечены как раз для таких разговоров! Сам вещий Лешко над ними шептал! —девочка заговорчески ухмыльнулась, снова подбежала к окну и постучала по расписной раме. – Ну расскажи, няня! Почему княжна за духа Дождя должна замуж выйти? Вот вернется батюшка из похода, скажу ему, как вы обижали меня! – она снова топнула ножкой, уперла руки в бока и отвернулась, насупившись.

Саяна закатила глаза, а няня махнула рукой , закрепила нитку узелком и присела рядом со старшей. Перевязала цветастую косынку и поманила Раду за стол. Девочка, просияв, заулыбалась. Няня налила сестрам по кружке овсяного киселя и, с опаской глянув дождь за окном, тихо начала:

– Давно дело было, аж пятнадцать зим назад. Говорят, Хранитель Солнца с Хранителем Дождя поругались. Причины не знает никто, да не пристало им ссориться, ведь оба духа были созданы богами и поставлены наместниками в Яви. Не просто так они их назначили солнцем и дождем повелевать. Обиделся Дождь и перестал спускаться на землю. А в Синий Яр пришла невиданная засуха: почти весь урожай погиб, скотина издохла, даже река начала пересыхать. Помню, вброд можно было с одного берега на другой переправиться, не то, что сейчас – только в челне. Мы молили Лучезарного ослабить свои жаркие объятия и попросить Дождь посетить нас хотя бы разок, приносили жертвы, плели тысячи венков, но все было тщетно. И тогда наш Великий Князь сам обратился за помощью к Дождю. Пришел на капище, выгнал всех жрецов и долго-долго молился. Три дня и три ночи не видели мы князя, а когда он вышел, то тут же пошел такой ливень, что река наполнилась водой за считанные минуты! С тех пор каждое лето Синий Яр и Солнце ласкает и Дождь поливает. Не знаем мы ни зноя, ни засухи, ни наводнений, ни паводков.А Солнце и Дождь одинаково почитаем и никого выше другого не ставим.

– А княжну за Дождя-то за что? – нетерпеливо перебила Рада, вытерла рукавом губы и стукнула по столу кружкой. Чарна потрепала девочку по светлым волосам и подлила еще напитка. Ветер протяжно вхлипнул, а дождь за окном усилился, завыл, точно голодный волк.

– Ох, силы небесные! Негоже в дождь-то… – старая няня схватилась за ладанку на шее, понизила голос до еле слышного шепота и поспешно продолжила – Только вот не просто так Дождь помог синеярскому князю. Явился он к нему на третий день молитв и потребовал отдать любимую дочь в обмен на свою благодать. Духи они такие, Рада, ничего просто так не делают. Разбаловали их боги-создатели, слишком много позволили, вот они и творят, что душе угодно. – няня снова с опаской покосилась на окно и, сложив морщинистые руки на груди, зашептала с новой силой – Говорят, Хранитель Дождя для старшего сына своего жену искал. Сами знаете, как это бывает. Из смертных духи себе частенько жен берут, уносят в иной мир и запирают там. И томятся красны девицы веки вечные, пока не истлеют и не превратятся в пепел.

Саяна поежилась. Эту историю девушка знала не понаслышке, но из уст няни она звучала как-то совсем пугающе. А непогода за окном только еще больше стращала. Хотелось, как и няня, схватиться за ладанку да подуть на высеченную на ней обережную руну. Обычно люди говорили, что девицы там живут, словно сыр в масле катаясь, но няня упорно твердила, что быть женой духа – сплошные мука и мытарство.

Когда княжну обещали Дождю, Саяне было около пяти зим. Она помнила, как палило в тот год солнце, как крупными каплями стекал по лбу пот. Месяц Знойник рухнул на Синий Яр, пинком выгнал легкий и ветреный Купалень и запалил, зажарил, заполыхал. Саяна помнила, как мама бесконечно прикладывала к лицу влажную ткань и тихо напевала почти позабытый мотив. Отца в тереме не было, он отправился с дружиной усмирять недовольный бунт на границе княжества. Народ на севере восставал против князя, обвиняя в наступившей засухе.

Саяна помнила, как однажды они с няней ходили на торжище, и вдруг какой-то бродатый мужчина кинулся в ноги, схватился сухими пальцами за подол девичьей рубахи и принялся умолять напоить его детей водой. Размазывал слезы по сморщенным, сгоревшим щекам и молил, молил, молил девочку,что замерла изваянием, не зная что делать. Чужое горе впервые закралось в маленькую душу, вгрызлось зубами, причиняя боль.

На Синий Яр плашмя обрушился небывалый зной и заключил массивную крепость в испепеляющий кокон. Дыхнул огнем, иссушил водоемы, пожелтил листья, уморил скотину, уничтожил урожай. Саяна даже сквозь время слышала плач того человека, что стоял перед маленькой дочерью воеводы на коленях и молил о глотке воды. И она, вторя ему, плакала без слез, захлебывалась, уткнувшись в лицом в нянину поневу.

И когда вдруг крупные капли ударили по потрескавшейся земле, народ повалил на улицу, танцуя, смеясь и плача. Они подставляли обгоревшие лица под струи воды, вскидывали руки к небесам, восхваляя духа, что пролил на землю свою благодать. Из кособоких изб зазвучали гусли, босоногие девы и мужи заплясали, поднимая брызги, понесли на капище дары, разрезали ладони и кропили кровью взмокшую землю, почитая великих духов.

И уже к вечеру из каждой щели полезли слухи о свадьбе княжеской дочки с одним из духов Дождя. Саяна слышала, как шепчется по углам прислуга, как стражники косятся на маленькую невесту, что беззаботно играла с дочерью воеводы во внутреннем дворике терема. Тогда ни она, ни Саяна не осознавали всю тяжесть того груза, что лег на плечи юной княжны. Они лишь бегали босиком по росистой траве и прославляли Дождь в унисон со всем Синим Яром.

Скрипучий голос няни вырвал Саяну из воспоминаний. Чарна полушепотом продолжала рассказ, поглаживая притихшую Раду по голове.

– Помню, когда я была маленькой, ох и давно это было, один из духов леса явился к синеярскому купцу, у которого мамка моя в чернавках была. Его средняя дочь славилась небывалой красотой. Волосы золотые, как весеннее солнце, глаза синие, будто сапфиры, губы алые, точно июльская малина. Одним словом, на Рогнеду нашу походила: фигурка тоненькая, ладненькая, голос, точно трель соловьиная, движения плавные, будто лебедушка по водной глади плывет. Забрал Дух девицу к себе, выдал за одного из своих сыновей. Что дальше с ней сталось, только богам да духам известно. Только вот после этого в синеярских лесах следующие двадцать лет водились и малина, и брусника и черника. Вот такие ягоды были здоровые! Грибов было видимо-невидимо, а бортники столько меда из лесу приносили, что каждой семье доставалось, даже самой бедной. Лакомились так, что за ушами трещало, да животы потом болели от обжорства.

Рада вся обратилась в слух, затаив дыхание. История Чарны одновременно пугала и привлекала, как обычно пугает и привлекает первая весенняя гроза.

Саяна же внимательно изучала стол, рассматривая каждую зазубрину шероховатой поверхности, вслушиваясь, как заунывно за окном плачет ветер и призывно бьет по стеклу ливень. А няня все продолжала скрипуче шелестеть, почти сливаясь голосом с дождем за окном.

– Княжна-то наша тогда совсем мала была. Посему договорились: как только девочке исполнится двадцать зим, князь должен будет облачить ее в простую рубаху без пояса, распустить волосы, надеть на голову венец из лунного камня и отправить на капище. Там-то Дождь ее и заберет к себе навсегда.

– Прямо навсегда… – выдохнула Рада, закрывая рот рукой.

– Нет Рада, на время, – невесело хохотнула Саяна. – Погостит у духа княжна, а потом, как надоест, пожитки соберет и домой из мира духов в наш. Что за глупые вопросы! Конечно, навсегда! Завтра после свадьбы Рогнеда уйдет одна на капище, и больше мы ее не увидим.

Дождь, как бы подтверждая сказанное, с силой ударил по крыше. Все трое вздрогнули от неожиданности, а няня тут же схватилась за ладанку на шее. Испуганно зашептала отворот от духов, сжав морщинистые кулаки чуть ли не до синевы.

– Вот, Рада, погляди, что делается за окном. Не гоже в дождь говорить о таком. Слушают духи, каждое слово наше ловят. Не понраву им придется что – беды не оберешься.

– Не думаю, что духам интересна болтовня старой няни да двух девок. Если бы духи каждого человека слушали, у них бы времени ни на что другое не оставалось. – снова усмехнулась Саяна – А то, что княжна навсегда в мир духов отправится – такова цена за процветание Синего Яра. Не пойдет – помрем мы тут все от зноя и мора. И до зимы не дотянем. – она чуть сжала на коленях льняную ткань рубахи и встала из-за стола. – А княжна навек проклята будет…Ладно, хватит болтать. Дело это давно сговоренное, и мы должны принимать свадьбу княжны, как великую честь и благость. – она поморщилась, потому что сказанное прозвучало натянуто, точно тетива лука, с которого вот-вот сорвется стрела. Девушка кивнула на свою испорченную вышивку. – Уповаю на твои золотые руки, няня. Мне не справиться без тебя.