Ведьма. Книга первая

– Плохо ей совсем, – сказала тётя Катя. – Неделю как упала во дворе. Позвали врача, положили на диван, вот я и хожу за ней уже неделю.

– Неделю? А почему не позвонили сразу? – спросила мама.

– Она сказала не звонить, – странно ответила тётя Катя.

– Что сказал врач?

– Да ничего, покой нужен, и остаётся только надеяться на лучшее.

– Надо скорую вызвать!

– Не приедет она сюда, дочка, – вновь ответила тётя Катя. – Далеко им и не нужно.

– То есть как «далеко и не нужно»? Мы что, в Средние века живём? – возмутилась Оля. – Обязаны приехать, это их долг!

– Да какой долг, – махнула рукой тётя Катя. – Вам, городским, не понять. Никто не приедет сюда.

Оля была в недоумении. Как такое возможно? Это же Подмосковье, а не глухая тайга!

– А как же тогда? – спросила она. – Хотите, берите и везите сами до больницы. Но врач сказал, нельзя её трогать – может стать хуже.

– А как понять, как её лечить? – спросила, глядя на бабушку.

Серое лицо, которое было едва узнаваемо, показалось Оле чужим, словно она вошла в чужой дом и видит незнакомого человека.

Бабушке было почти восемьдесят, и до болезни она всё по хозяйству делала сама, обходилась без помощи. Привычка много работать укоренилась в ней с самого детства – очень трудного послевоенного детства. Отец бабушки погиб на фронте в сорок втором году, и мать осталась с тремя детьми одна. Все жили в этом доме и как-то умещались в тесноте. Но это было неудивительно – так жили в деревне почти все. В то время здесь было много людей, и домов насчитывалось почти пятьсот.

Детство было тяжёлым и полуголодным, о котором бабушка сама никогда не говорила. Оля знала это по рассказам мамы. Бабушка была старшей в семье – были ещё сестра Света и брат Коля. И брат, и сестра не дожили до пятидесяти: Света спилась вместе с очередным мужем, а Коля пропал без вести где-то на Урале, куда уехал работать. Детей ни у сестры, ни у брата не было.

Дашка, с возрастом ставшая Дарьей Ивановной, ещё позже – просто Ивановной или «Ванной», как совсем по-простецки называли бабушку в деревне, росла старшей на хозяйстве. Её заботой было смотреть за братом и сестрой, которых она была старше на пять и на семь лет, ходить за водой и делать много ещё чего важного и нужного для жизни в деревне. Удобств, впрочем, как и сейчас, конечно, никаких не было. Так и жили – трудно, но довольно дружно.

Шло время. Света вышла замуж и уехала в другой город. А вот личная жизнь Даши никак не складывалась. Отца не было, а слово матери для Дарьи ничего не значило, хоть та и говорила: «В девках помрёшь, уже двадцать пять, а всё одна. Смотри, у всех уже по двое детей, а ты? Тьфу».

Она испытывала дежавю, когда мама ей всё это рассказывала, будто речь шла не о бабушке, а о ней самой.

Вскоре уехал и Коля. Так Даша с мамой остались в деревне одни. Но довольно скоро Даша начала пропадать по вечерам и допоздна не приходила домой. В деревне всё как на ладони, и мама узнала про жениха – это был уже взрослый парень лет тридцати, приехавший в деревню работать врачом. Молодой врач и красивая девушка Даша понравились друг другу, начался роман.

Вскоре Даша вовсе перестала возвращаться домой, заявив матери, что они с Семёном намерены пожениться ближайшим летом. Мама только руками развела – спрашивать её никто и не собирался.

Сыграли свадьбу в июле. Даша уже давно жила в доме у Семёна, поэтому переезд был только формальностью. Через год у молодых родилась дочь, которую назвали Аней – будущая мама Оли. Она была ребёнком сложным и доставлявшим немало хлопот. Подробности так и не услышала – мама всегда ссылалась на то, что давно это было и она не помнит за собой ничего особенного, из-за чего можно было бы её назвать сложным ребёнком. «Обычная я была, и всё тут. Жизнь тогда была сложная, вот и казалось, что дети тоже сложные».

Шло время. Аня росла. Жили в деревне совсем рядом – через пять домов. И Аня часто бегала в дом к уже своей бабушке, в тот самый, где сейчас была Оля с мамой. Всё было хорошо до того момента, пока в начале восьмидесятых годов не началась война в Афганистане. Началась она раньше, но последствия этой войны коснулись Семёна и Дарьи в восемьдесят пятом году, когда срочно потребовались медики, способные оперировать.

Семён получил распоряжение в течение трёх дней прибыть в Москву для распределения и отправки на фронт. Сколько ни плакала Даша, сколько ни просила остаться, что-то придумать – всё было бестолку. Отчаянный патриот, Семён даже был рад, что Родина вспомнила о нём. Работа в деревне почти избавила талантливого хирурга от операций – некому было их делать, разве что рану зашить и не более того. Он прибыл в Москву на следующий же день, оставив жену и дочь без долгих проводов.

Следующее письмо пришло уже из Кандагара, куда сразу был направлен хирург. Он писал о множестве раненых, частых ампутациях и ужасах войны. Даша плакала, читая его письма, потом перечитывала и опять плакала. Аня к тому моменту уже заканчивала школу и была почти на выданье, как, по крайней мере, говорила Дарья.

Почти всю жизнь Даша работала на ферме недалеко от деревни: кормила скотину, доила коров, вела учёт молока. Тяжёлая физическая работа была под силу далеко не всем, но Дарья к тому моменту уже Ивановна с ней справлялась и была на хорошем счету.

В восемьдесят седьмом пришло письмо: хирург Семён Алексеевич Остапов пропал без вести при атаке на полевой госпиталь недалеко от Кандагара. «Поиски пропавших продолжаются, но результатов пока не дали. Всё осложняют песчаные бури, которые почти без остановки бушуют в тех местах». И всё – больше писем не было вовсе. То единственное письмо о пропавшем без вести хирурге Дарья Ивановна сохранила и перечитывала каждый год ровно в тот самый день, когда получила его. А потом война закончилась.

Дарья Ивановна писала в военкоматы и сама ездила туда, но безуспешно. Ответ был один: «Пропал без вести, и таких пропавших у нас знаете сколько», – твердили ей бессердечные женщины в приёмных.

В девяносто первом году Аня вышла замуж за начинающего бизнесмена Анатолия. Вскоре родилась Оля. Бизнесмен Анатолий купил большую квартиру и забрал молодую семью в Москву. Так уже Ивановна осталась в деревне вместе со своей мамой, которая скончалась спустя десять лет.

Жизнь молодой семьи довольно быстро пошла под откос. Постоянные командировки, ужины с партнёрами и поздние встречи довольно плохо отразились на психологической обстановке в семье. Он говорил, что работает во благо семьи и всё делает ради неё. Она была уверена, что он изменяет ей постоянно. Договориться, увы, не получилось, и он ушёл, оставив большую квартиру. Ушёл совсем и больше не появлялся никогда.

Оля подозревала, что его могли убить в те лихие времена. Она никак не могла поверить, что папа бросил её – он ведь так любил дочь и баловал разными подарками. Мама отказывалась говорить о нём, даже спустя столько лет называя сволочью: «О чём тут можно говорить?»

Вспомнила все эти рассказы, которые, как эпизоды из фильма, пронеслись в её голове. Перед ней лежала Дарья Ивановна – когда-то очень красивая девушка. Оля видела старые фотографии шестидесятых годов, где тогда ещё Дашка была в летнем ситцевом платье – стройная, длинноволосая и очень красивая.

Парадокс: я помню эти фотографии как сейчас, и передо мной – стройная красавица. Но я опускаю взгляд и вижу серое лицо, полное морщин, и в этом лице я никак не могу узнать ту красавицу. Странно это всё. Я не могу узнать или не хочу узнавать и принимать реальность такой, как она есть. Я хочу помнить бабушку стройной и красивой. Я не хочу так, не хочу.

Оля закрыла лицо руками и выскочила из спальни со слезами.

Глава 4

Тёплый летний день подходил к концу, и багряное светило медленно погружалось в плотные, как вата, низкие облака, заливая их изнутри, словно краска, пролитая на белоснежный холст. Оля задумалась о том, что уже очень давно не видела, как заходит солнце. В городе это особенно заметно: солнце заходит за многоэтажку – и уже сумерки. А здесь, сидя на скамейке у дома, взгляду Оли представало бесконечное поле некошеной травы, уходящее в бесконечный горизонт и растворяющееся в нём.

Над полем вдалеке лежал полупрозрачный вечерний туман, который шёл от земли и поднимался на несколько метров вверх, плавно перетекая в небо. Это было так красиво и необычно! Казалось, нет никакой границы между небом и землёй, что это одно целое, и можно быстро побежать по полю и забежать по туману на небо.

«И так здесь каждый день», – сказала вслух и сама удивилась высказанному восхищению. «Это же просто природа, и всё. Как странно: час от Москвы – и ты уже словно в другой мир попала, со своим течением времени и своими законами жизни. Здесь, в деревне, вечером тишина, и время не движется – оно замерло, как и сама природа, остановилась и ждёт, выжидает чего-то. Удивительно, но можно слушать тишину, оказывается, можно даже прислушиваться к ней и ждать, когда она станет ещё тише».

Солнце почти зашло, и Оля оказалась в темноте. Только лёгкий свет из окон бабушкиного дома еле-еле долетал до скамейки. Она встала и пошла в дом.

– Тихо, не шуми, – сказала мама, когда Оля наступила на ту самую скрипучую доску, спрятанную где-то в толщине пола. – Бабушка спит. Чай будешь?

Вдруг осознала, что ещё ничего не ела. Они достали бутерброды и сели пить чай. У бабушки, как и у всех оставшихся жителей деревни, не было в доме газа, но был баллон, стоявший на полу кухни. От него шёл чёрный шланг к маленькой плитке на две конфорки. Этот баллон привезла мама, когда однажды, приехав, обнаружила, что дома нет никакой еды: бабушке нездоровилось, и принести дрова, да растопить печь, было просто некому.

Мама повернула ручки плиты и поднесла зажжённую спичку. Синее пламя взлетело вверх. Мама повернула ручки ещё раз, и пламя покорно опустилось вниз. Она поставила чайник и села молча за стол рядом с Олей.

За спиной тихо скрипнула ожидавшая своего часа половая доска. Обернулись.

– Ну что? Спит? – Это была тётя Катя, которая за этот день то приходила, то опять уходила к себе.

Тётя Катя подошла и села на обтянутый вязаной паутиной ткани старый табурет.

Через пять минут с диким визгом стоявший на плите чайник сообщил о своей готовности. Мама выключила плиту, насыпала чай в заварник и залила кипятком.

Тётя Катя знала бабушку с детства. Она знала и о непростых отношениях между Ивановной и дочерью, но даже не пыталась говорить о том, что дочь очень редко навещала свою престарелую мать. «Всякое в жизни бывает, – думала она, – да и в конце концов, люди уже взрослые и сами разберутся во всём».

Тётя Катя, периодически вздыхая, рассказывала о текущих событиях. А какие в полузаброшенной деревне события? Куры сбежали, да сахар в магазин не привезли. Мама молча слушала, а Оля опять погрузилась в себя.

Она вспомнила Мишку, подумала, что надо спросить у тёти Кати про него. Вспомнила про вечерние посиделки у костра, про детство в деревне. И почему она, так любившая бабушку, так долго у неё не была? Почему? Не на край же света нужно ехать – рядом со всем от Москвы, можно было хоть каждые выходные приезжать.

«Почему я не приезжала?» – спросила сама себя. Почти все выходные она была дома. Подруг, с которыми можно было праздно проводить время, уже не было. Вернее сказать, они были, но у всех уже семья, дети. Да и подруг тех по пальцам одной руки можно было посчитать, даже с запасом.

Близко общалась только с двумя – Таней и Светой. Дружба, начавшаяся с первого курса института, продолжалась и после его окончания.

Обе почти сразу выскочили замуж, и совместные встречи резко сократились. Таня вышла за банкира, родила двоих детей и через семь лет развелась со страшным скандалом. Банкир оказался банкротом, потерял всё. Таня была в шоке и даже потеряла голос на несколько дней. Неудивительно – Таня была из семьи простых рабочих, в МАРХИ попала благодаря таланту, который, как говорили преподаватели, мог раскрыться в полной мере, если бы Таня усердно работала. Но этого не случилось. Таня не то что усердно – она вообще ни дня в жизни не работала. Удивительно, но такое бывает.

Сразу после замужества Таня решила стать блогером, а не архитектором. «Ещё я буду пылью этой дышать», – постоянно говорила она. Так она и стала бьюти-блогером: получала от компаний косметику и парфюмерию, делала обзоры в социальных сетях. Только Таня не знала, что всю эту косметику для неё покупал муж-банкир, но всё преподносилось как подарок специально для неё и её обзоров.

Когда банкир разорился, Таня ощутила не только нехватку денег, но и работы. Косметики стало приходить гораздо меньше, и тут вскрылся обман. Но работа бьюти-блогера дала свои плоды: некоторые компании, которым нравилось работать с Таней, продлили контракты. В общем, на жизнь хватало. Только времени у Тани уже почти не было, и нужно было уже не наслаждаться жизнью, как она привыкла, а по-настоящему работать.

Двое детей и постоянная косметика, в которой она часто спала, чтобы показать утром стабильность и прочность составов, довели кожу лица до заметных изменений – и совсем не в лучшую сторону. Будучи не самой красивой, Таня в свои тридцать с небольшим выглядела на сорок пять. Она безуспешно бросила попытки найти нового мужа-банкира – на меньшее она не соглашалась.

Света была совсем другой. С детства занималась балетом и танцами, стройная и прямая, как струна. Как и Таня, она быстро обзавелась семьёй с коллегой по работе – архитектором, с которым познакомилась в студии, куда пришла работать после МАРХИ. У них была образцовая семья: всегда вместе и на работе, и дома. Они брали отпуск в одном месяце и уезжали в новую страну. По этому случаю была куплена мягкая карта мира, в которую они исправно втыкали новый флажок, отмечая точки на земле, куда ездили в очередной отпуск.

И когда очень редко встречались попить кофе, одна рассказывала о семейной жизни как о глубочайшей ошибке в её жизни, в то время как другая, будто не слыша, говорила о самом чудесном в своей жизни – о семье.

Она находилась между ними, всё больше и больше понимая свою ненужность. Олю за всё время встречи никто из подруг даже не спросил, как дела, настолько они были увлечены разговорами о себе любимых. Казалось со стороны, что эти женщины как из старой сказки: одна хвалится своими роскошными волосами, а другая ругает мир, держась за совершенно лысую голову. Это был театр абсурда: рассказывая друг другу и в то же время никому свои совершенно разные истории, эти женщины выглядели очень и очень глупо. Такой вывод сделала после одной, как она сама для себя решила, последней встречи с бывшими подругами.

Внезапный странный звук «ля-ля» вытащил Олю из глубин собственных мыслей, и она вернулась в комнату, где за столом сидели три женщины. Одна из них, тётя Катя, ещё раз произнесла: «Ля-ля».

– Вот так говорила она, песню что ли поёт, я не поняла, – спросила тётя Катя. – Спрашиваю Ивановну, что это ты поёшь, а она опять: «Ля-ля».

– Что? Это про что? – спросила Оля.

Тётя Катя рассказывает, что бабушка, когда заболела, каждый вечер вроде песню какую-то напевала, непонятно. Просто повторяла с открытыми глазами: «Ля-ля». Оле стало жутко от осознания того, что старость даёт не только мудрость, но может полностью разрушить личность человека, превращая его в маленькое дитя, способное только произносить бессвязные слоги типа «ба-ба» и «ля-ля».

– Совсем я засиделась, – сказала, вставая, тётя Катя. – Вы надолго тут?

– Не знаю, – сказала мама. – Завтра будем думать об этом, сегодня уже нет сил, будем спать.

Утро началось с привычного запаха кофе. Оле даже показалось, что она дома, но, открыв глаза, она увидела жёлтый низкий потолок, и осознание того, что это вовсе не дом, быстро прокатилось по всему телу.

– Вставай, завтракать будем, – быстро сказала мама.

Привычку пить утром кофе мама получила от бывшего мужа, который, бывая постоянно в командировках, часто был в Турции и оттуда привёз эту традицию. Кофе был не магазинный, в пакетиках из целлофана, а настоящий турецкий, грубого помола

У бывшего мужа был друг, который однажды, попробовав этот турецкий напиток, загорелся желанием открыть в Москве кофейню. Он воплотил идею в жизнь, и с тех пор мама покупала кофе только у него. Конечно же, она взяла с собой в деревню один пакетик.

Оля тоже пристрастилась к этому напитку. Он разительно отличался от того, что подавали в обычных кофейнях. У этого напитка был неповторимый аромат, который могли оценить только истинные гурманы. Этот кофе не требовал ни молока, ни сахара. Напиток был горьким, но эта горечь, к которой она долго привыкала, оказалась удивительно приятной. Никто из маминых подруг не мог пить такой кофе, и мама, зная это, держала дома пакетик обычного.

Напиток действительно отлично бодрил, спала всю ночь очень крепко, и утром, после чашки кофе, чувствовала себя превосходно. В Москве так выспаться удавалось только после изнурительного рабочего дня, когда сон был неглубоким и чутким. Но здесь всё было иначе – деревня и свежий воздух творили чудеса.

Пришла тётя Катя, которая наотрез отказалась пить кофе. «Только чай, и только на травах», – заявила она. Две женщины отправились в спальню к бабушке.

Оля вышла на крыльцо. Утро было прохладным и свежим, воздух был наполнен влагой. Спустившись по ступенькам, она подошла к калитке. Впереди простирался вчерашний луг, уходящий к горизонту. Сегодня пейзаж выглядел иначе: луг не тянулся до горизонта, а плавно переходил в полосу леса вдали. В детстве не обращала на это внимания.

Луг был насыщенного зелёного цвета, который по мере удаления от Оли становился голубоватым. Полоса леса вдали казалась почти синей. Над вершинами деревьев раскинулось светло-голубое небо. Лёгкий туман, который утром стелился над полем, через полчаса рассеялся.

Утро плавно перетекло в день. Оля встала и пошла по дороге мимо домов. Снова подумала о Мишке и месте, где вечером дети разводили большой костёр.

Оля остановилась перед домом Мишки, дом был на вид ухоженным, даже могло показаться, что там живут, но кто? Все уехали давно. Миша, что стало с ним? Где он сейчас? Жив ли? Хотя нет, он же её ровесник, конечно, жив. А бабушка его, скорее всего, уже умерла. Таких стариков из деревни не вытащить, только в последний путь.

Прошла ещё немного и увидела поляну с двумя большими брёвнами. Сейчас это место было почти не узнать – оно превратилось в луг, заросший высокой травой. Никто другой не распознал бы в этом месте прежнюю поляну. Подошла ближе и села на одно из брёвен.

Как удивительно: в памяти всё словно вчера. Много детей, пылающий огонь, шум, песни. А сейчас – опустошение, словно из глубины сердца удалили самые светлые и чистые воспоминания, оставив огромную дыру и ощущение дикой пустоты.

Конечно, все эти чувства Оля испытала только сейчас. Поляна простояла в таком виде много лет, и в городе, далеко от этого места, она никогда не испытывала подобной пустоты. Почему для получения таких эмоций нужно приезжать на места своей памяти? Почему это не работает на расстоянии?

Вспомнила слова своего начальника о том, что для получения эмоций нужно путешествовать. Теперь она поняла смысл этих слов: чтобы ощутить эмоции, нужно, чтобы все чувства сработали одновременно. Здесь она видела картину, которая пробуждала воспоминания. Запах травы и возможность прикоснуться к самым далёким воспоминаниям рождали в голове образ пустоты и потерянного прошлого, утраченного навсегда.

Оля вернулась к реальности, когда солнце уже перевалило за зенит. «Это значит, что я просидела здесь несколько часов», – подумала она. «Но это же невозможно, я же только пришла сюда».

За поляной простиралась окраина деревни, а дальше шли бесконечные поля, которые уже никто не обрабатывал. Колхоз, довольно крупный по меркам советского времени, развалился ещё в конце восьмидесятых и с тех пор никому не был нужен. Удержать молодёжь в деревне оказалось нечем. Советская идеология о светлом коммунистическом будущем рухнула ещё до распада самого Союза, и началась массовая миграция из деревни.

Далеко, почти у самого горизонта, виднелись старые постройки: коровники, свинарники, гаражи для тракторов. Отсюда было хорошо видно, что почти у всех зданий нет крыш, в окнах нет стёкол. Эти памятники прошлого гордо возвышались над землёй, и только время безжалостно превращало их в часть природы, медленно поглощая и забирая себе то, что когда-то простой советский человек без всякого разрешения взял в пользование – как оказалось, лишь на короткое время. Подходить близко к этим заброшенным строениям не хотелось, медленно направилась домой.

– Ну где ты опять ходишь? – с порога упрекнула мама. – Давай бери таз и мочалку, нужно помыть бабушку.

Никогда раньше не задумывалась о том, что старые и немощные люди не в состоянии сами себя обслуживать, и всё это бремя ложится на плечи родных и близких.

Вскоре пришла тётя Катя:

– А ну-ка отойди, – строго сказала она. – Не мешай, иди лучше поставь воду греться, нам не хватит.

Все сели за стол. Мама поставила картошку вариться, тётя Катя резала огурцы и помидоры для салата. Оля, наблюдая за этим, размышляла о том, какой могла бы быть её деревенская жизнь. Наверное, такой же: картошка, салат, сало – обычный быт простых людей постсоветского периода. Быт, невероятно скучный.

Это казалось странным, ведь в городе она была замкнутым человеком, из которого слово было трудно вытянуть. В компании она только слушала, никогда не говорила о себе. И тут вдруг ей стало скучно. «Почему я говорю о себе в третьем лице?» – задумалась. Где-то читала, что это признак нарциссического расстройства, что нормальные люди так не делают. «Наверное, это правда, я нарцисс», – улыбнувшись, подумала она.

«Здесь мне точно было бы скучно», – размышляла Оля. Снова парадокс: люди ей не нужны и неинтересны, но и когда их нет рядом, ей плохо – возникает ощущение пустоты и безнадёжности. Всё-таки она не отшельник и не затворник. В городе она постоянно общается с людьми, с клиентами – без этого работа архитектора невозможна. Но при этом близкого контакта ни с кем нет, и желания его устанавливать тоже нет.

Особенно Олю раздражало, когда клиенты рассказывали ей всю свою жизнь: куда ходили, с кем, зачем. «Зачем мне всё это знать?» – часто думала она. Самый частый вопрос, возникавший в её голове: «Почему они всё это мне рассказывают?»

Ответ был прост: все, кто что-то рассказывал, хотели получить реакцию на события своей жизни. Кто-то ждал восхищения от последней сумочки дорогого бренда. Когда Оля равнодушно говорила: «Ну да, красиво», в ответ слышала ещё больше рассказов об одежде, машинах и путешествиях.

Одна женщина, уже постоянная клиентка студии, постоянно заваливала Олю подробностями своей роскошной жизни. Но, поняв, что не получает желаемой зависти, быстро нашла другую жертву – коллегу по студии, которая с открытым ртом слушала все эти истории, лишь изредка вставляя фразы типа «Ого, как круто!» или «Это моя мечта». Найдя новую «жертву», клиентка, словно акула, кружила рядом, впитывая все эмоции.

После этого состоялся не самый приятный разговор с шефом. На вопрос, почему клиент попросил другого архитектора, она всё рассказала как есть – про сумочки, красивую жизнь, путешествия и молодого любовника.

– Зачем мне знать, сколько раз они занимаются сексом? – возмущённо спросила Оля.

Шеф улыбнулся:

– Знаешь, Ольга, наша работа – это не только выдача клиенту пакета чертежей. Мы не роботы, не машины для работы. Мы люди, и наша работа – это больше психология. Мы, конечно, не обязаны слушать обо всех подробностях жизни малознакомых людей, но если мы этого не будем делать, то и работы у нас не будет.

– Как это – не будет?

– А вот так. Посмотри, кто наши клиенты? Это состоятельные люди, хищники в мире бизнеса. А что даёт людям большой бизнес?

Деньги, независимость и всё остальное – а что такой бизнес забирает у людей? Он забирает настоящую жизнь, ведь чтобы вести серьёзный бизнес, нужно отказаться и пожертвовать очень многими вещами. Например, семьёй: когда няня становится для твоего ребёнка почти мамой, когда твои дети не сразу тебя узнают, потому что видят очень редко. Когда у тебя нет друзей, а только деловые партнёры, которым ты нужен, пока есть финансовая выгода, и они тебя поздравляют с днём рождения, только когда понимают свою выгоду. Дружбы в большом бизнесе не существует. Общаться с людьми из другого круга уже не получится: слишком большая пропасть интересов, и кроме зависти в их глазах ты ничего не увидишь. У людей бизнеса нет эмоций, настоящих эмоций, даже улыбки дежурные, потому что так принято. Ты обрати внимание.

И весь этот недостаток эмоций эти люди пополняют, общаясь с нами или с другими людьми, которые ниже по уровню богатства. С равными себе они общаться не могут, потому что никаких ответных эмоций они не получат. И когда тебе рассказывают про сумочку, машину или молодого любовника, и тебя это никак не удивляет, к тебе пропадёт интерес. «Ты понимаешь меня?» – спросил шеф.