Ведьма. Книга первая

– Горький, как полынь, – как-то сказала Оля.

– Полынь и есть, – ответила бабушка.

Пить это было ужасно, но делать нечего. Никаких лекарств, кроме сушёной травы, не было. А когда мама привозила из города таблетки, бабушка их тайком выкидывала. Никогда не пила таблетки, а когда мама давала таблетки Оле, возмущалась и говорила:

– Что порошок какой-то пьёте, а что там напихано-то? Не знаете, травят вас, а вы и рады. Вон сколько всего в этих аптеках ваших, а что там? Что?

У мамы не было ни сил, ни желания спорить с бабушкой, и она не спорила, просто говорила:

– Хватит, мам, мы поняли.

Это отравление Оля запомнила на всю жизнь. Когда две соседки заговорили о бабушке и о том, что она что-то делает, она сначала не придала этому значения. Но когда они упомянули, что летом снова началось что-то странное, и это совпало с её отравлением, ей стало не по себе.

«Как давно это было… Сколько же мне тогда было? Восемь или десять лет? Я не вспоминала об этом много лет, а сейчас вдруг всё вспомнилось, как будто это было вчера». Она невольно вздрогнула и убрала ноги с соседнего сидения.

Мама дремала и не заметила её движения. «Хорошо, что не заметила, пусть поспит, она с раннего утра на ногах». Внезапно ей стало очень жаль маму, хотя раньше она не отличалась особой сентиментальностью.

Глава 2

В кармане джинсов заныл телефон, и Оля тут же поняла, даже не смотря на экран, кто это звонит. Да, это был начальник, или шеф, как его называли все в студии, где она работала. К своим тридцати годам Оля уже сменила пять архитектурных студий из-за, так сказать, несовпадения линии руководства с внутренним миром свежего выпускника МАРХи.

Совсем другому учили её в институте. Преподаватели с высоких кафедр твердили о высокой ценности архитектора, о великой значимости как творца и иногда даже связывали архитектора с богом, потому что творить из ничего нечто величественное и монументальное дано только высшему разуму на всей планете. Конечно, такие речи впечатляли и втирали в подвижный разум будущих архитекторов мысли о том, что они почти боги. Их должны не просто уважать и ценить, а носить на руках. Вот и вышли на свободу в мир все эти новоиспечённые божественные создания.

Но реальная жизнь оказалась куда более прозаичнее, чем это казалось во время учёбы. В первой же студии Оле объяснили её место в сложной цепи иерархических отношений коллектива. Она как раз попала на сдачу проекта большого жилого комплекса, и ей было дано очень важное, как сказал директор, задание: нужно следить, чтобы в принтере не кончилась бумага, пока печатается проект.

– Что? Бумагу подавать? Я же архитектор, а не прислуга!

Но это были только мысли в голове, и, конечно, высказать их вслух она не решилась. Взяла бумагу и села у принтера. Проект был не просто большим, а огромным – листов на двести, наверное. Там были и рендеры (так в среде дизайнеров и архитекторов называют фотореалистичные картинки будущих зданий), и чертежи, очень подробные и досконально детальные. Оля взяла один лист и начала пристально смотреть, насколько всё подробно начерчено.

– Положи на место и не трогай ничего, – услышала она голос за спиной. – Твое дело – вовремя класть бумагу.

Это была Настя, то есть Анастасия Михайловна, помощник директора. Надо же, помощник! Всего на пару лет старше меня – и помощник директора. В чём же она помощник? Мысли о моральном облике Анастасии Михайловны в ярких образах и без лишней одежды прошли как фильм в голове. Оля улыбнулась и даже не заметила этого.

– Что ты улыбаешься? Бумага где? Давай быстрей клади. Вот тебе и работа архитектора.

Примерно через месяц подобной работы директор, оказавшийся тем ещё выдумщиком, назначал (конечно, не сам, а через своего помощника) специальные задания вроде забрать костюм из химчистки или купить домой продукты. А однажды пришлось даже погладить рубаху, потому что белоснежная, та, в которой директор приехал, была испачкана чашкой неловкого кофе.

Анастасия Михайловна, или просто стерва Настя, добавляла к каждой из задач директора ещё и поручения от себя, вроде покупки лака для ногтей. И не просто лака – дешевку стерва Настя не выносила. Лак должен быть фирменный, определённой марки, и приходилось с костюмом из химчистки наперевес ехать через весь город на метро в поисках этого чудо-лака. В общем, кошмар.

Вторая студия была очень близко от дома – пешком минут десять, что было очень удобно. И, несмотря на сомнительную репутацию, о которой говорили другие архитекторы, Оля подала резюме и была тут же принята в штат, даже без собеседования. И работа, очень короткая в этом, так сказать, архитектурном бюро, запомнилась на всю жизнь.

Как позже поняла Оля, студия участвовала во всех тендерах по архитектуре, реставрации и ремонту, не упуская ничего.

– Зачем столько заказов? У нас же всего пять человек работает? – как-то спросила она своего коллегу.

– Заказов не бывает много, – ответил коллега. – Мы же их всё равно делать не будем.

– Что? – не поверила своим ушам Оля. – Как не будет?

– Да вот так, сольём помои свиньям, – с улыбкой ответил коллега.

И тут стало прямо очень интересно. Во время перерыва на обед пристала к коллеге с вопросами, и он всё выложил, даже не думая скрывать ничего.

Оказывается, бюро набирает заказы, имея архитектурную лицензию, и перепродает их по договору субподряда людям, которые такую лицензию не имеют, на том и живёт, причём весьма неплохо. Эти люди, которые выкупают право на проекты, реставрацию и на стройку, мягко говоря, неквалифицированные, и отдают проектирование на фриланс вообще непонятно кому. Реставрация и стройка достаётся гостям из ближнего зарубежья. И получается, что все эти тендеры на строительство детских садов и школ в итоге попадают в руки людей без нужной квалификации. И надо ли говорить о том, что получается на выходе?

– Кошмар.

– Почему? – удивился коллега. – Все довольны, в чём проблема?

– Как в чём? А качество? Там же дети учатся.

– Ну учатся и что? Кто-то судится потом, кто-то нет. Шеф знает, кому дать, – таков был ответ коллеги.

Но когда на следующий день узнала, что образование архитектора есть только у неё, то даже не удивилась этому немыслимому положению. Но сильно удивилась, когда шеф вызвал её к себе в кабинет, закрыл за ней дверь и предложил сесть. То, что он говорил дальше, было как бред, который несёт сумасшедший.

– Слушай, как там тебя… Света?

– Оля.

– Ну да. К тебе есть задание, очень важное. У нас в перспективе хороший тендер, большой, но есть одна проблема. Ну никак один человек не хочет упростить условия тендера.

Шеф говорил медленно, явно подбирая каждое слово.

– Тендер, как я сказал, большой и нужен нам. Так вот, надо к нему поехать и убедить смягчить условия. Ты у нас девушка молодая, красивая, Борисыч таких любит. А всё сделаешь как надо – получишь премию в конце месяца, согласна?

– Куда поехать?

– Куда? К нему. Я договорюсь, у меня его охрана на подкорме, пропустят. Подойдёшь к Дарье Петровне, она проинструктирует.

У шефа зазвонил телефон, и он бесцеремонно выставил Олю за дверь.

Наверное, минуты три стояла как столб у двери кабинета и осознавала всё сказанное. Суть слов «убедить смягчить условия» и «Борисыч таких любит» до неё дошла только через полчаса, пока она вновь и вновь проигрывала разговор с шефом в своей голове. Конечно, больше в это бюро она не пошла.

В третьей студии пробыла ровно один день. Всё начиналось очень красиво: крутой офис в центре, безумно красивая девушка на ресепшн, собеседование, правда, без директора, проводил его заместитель. Сказочные условия работы и глубокое разочарование после…

В конце почти часового разговора с заместителем, интересным и представительным мужчиной солидного возраста в тёмно-синем пиджаке и малиновых лакированных туфлях, Оля подумала, что попала в рай. Заместитель предложил познакомить с коллективом, и в сопровождении этого импозантного мужчины вышла из переговорной и спустилась на первый этаж в просторное фойе.

– Какой огромный офис! Потолок метров восемь, наверное. Дизайн в стиле минимализм.

Да, конечно, она знала об этом стиле, но только по западным изданиям. Тогда ещё этот западный шик был в Москве чем-то неслыханным.

Фойе было белоснежным и очень просторным, отчасти из-за огромных, чуть не до потолка окон с ажурным плетением, и белых, чисто белых стен, пола, потолка и всей мебели. Даже вазы и те были белые. А вот люди, сотрудники, напротив, носили тёмные цвета, что делало их фигуры как будто вырезанными из бумаги и в качестве аппликации добавленными на белый холст. Впечатление было потрясающим.

Вместе с заместителем они прошли в коридор справа от ресепшена и свернули через десяток шагов налево. Помещение и интерьер резко изменили свой внешний вид, превратившись в подъезд многоэтажного дома. Такой резкий контраст, будто из сказки, где принцесса превращается в грязную нищенку за одно мгновение, резко взбодрил Олю.

И теперь они шли по грязному и дурно пахнущему коридору и смотрелись весьма нелепо: прекрасно одетый мужчина с запахом дорогого парфюма шёл по грязному коридору с девушкой в джинсах и худи. Это зрелище напоминало сцену из абсурдного фильма, в котором охранник ведёт в камеру преступника, только роли должны быть изменены: охранник должен быть в джинсах, а она – в дорогом костюме.

Примерно через двадцать шагов эти два нелепо выглядящих в данных условиях человека подошли к двери. Импозантный мужчина открыл дверь, и они вошли в самое архитектурное сердце студии – производственную мастерскую. Первое впечатление было шокирующим: это было будто подвальное пространство, но с небольшими окнами у самого потолка. Маленькое помещение с синими, окрашенными бог весть когда стенами и старой, ещё советской плиткой на полу. С потолка, как лианы, свисали провода разной степени спутанности, на некоторых висели грязные, перекошенные от увиденного светильники.

Зрелище было настолько унылым, что не было слов. Она остановилась у входа, и рот даже открыла от удивления.

– Знакомьтесь, новый архитектор, зовут Оля, выпускница МАРХи, но без красного диплома, – пошутил импозантный мужчина и сам посмеялся над нелепой шуткой, слегка подтолкнув Олю вперёд.

В ответ – гробовая тишина, никто даже ухом не повёл, пару человек только глаза подняли. Очнувшись от изумления, увидела перед собой десять или пятнадцать пошарканных столов, разделённых зелёными перегородками, и людей, стучащих пальцами по клавишам клавиатуры.

– Ладно, вы тут знакомьтесь, – сказал импозантный мужчина, – а мне надо работать.

В одну секунду он уже стучал своими малиновыми туфлями по дурно пахнущему коридору.

– Опять Седой забухал! – громко сказал кто-то из сотрудников.

Кто-то невесело хмыкнул в ответ.

– Привет, я Никита, а ты новенькая, – услышала она сзади.

Обернувшись, увидела худого очкарика, который с улыбкой взял Олю за рукав худи.

– Пойдём, я покажу тебе место, – потянув Олю за собой, он подошёл к столу. – Вот здесь садись, рядом со мной. Я введу тебя в курс дела. Вот смотри, – не замолкал Никита, – у меня в работе сейчас коттедж в Видном, уже заканчиваю. Тебе, наверное, чего попроще дадут. Что тебе сказал Валера?

– Что? – вернулось к медленному осознанию действительности, – Какой Валера?

– Валерьян Романович, с которым ты пришла сюда. Что он сказал, над чем будешь работать?

– Ничего не сказал. Он мне час рассказывал, какие вы крутые проекты делаете, что вас все знают и уважают.

– Ага, – выпалил Никита, – это он имеет в уши лить, работа такая у него.

– Какая?

– Такая. Он же зам. Пока Седой бухает, все клиенты на нём.

– Седой? – удивилась Оля. – Кто это?

– Это гендир всего этого – Анатолий Анатольевич Седой. Фамилия такая. Хороший мужик, но бухает по-чёрному, даже жалко.

– Я просто когда зашла в офис, подумала, что это лучшая студия в Москве, а тут такое…

– Это да, студия у нас и правда крутая, известная, мы премии берём каждый год, но относятся к нам как к рабам на галерах. Основной офис ты видела – он для клиентов и их жён, которые, как только видят такое, сразу как дети просят: «Купи-купи!» И Валера ещё на уши сядет с рассказами, какие мы крутые. Заказчиков у нас много, – вдруг замолчал Никита.

Тут уже чёткое сознание вернулось к Оле.

– А Седой, он разве вам не может нормальный ремонт сделать? Вы же студия архитектуры?

– Седой? Так он и не был у нас тут ни разу. Я здесь уже три года работаю и видел его всего раз, и то случайно. Я в начале думал, что его вообще не существует, – рассмеялся он. – Он как призрак, его видят только избранные, а на нас всем плевать.

– Хорошо, а зарплата? Проекты интересные?

– Зарплата – гроши, – как-то совсем по-доброму ответил он.

– Как? Подожди, мне же Валера сказал: от семидесяти тысяч будет плюс премии и всё такое.

– Нет, не будет, – зло сказал Никита. – У нас на постоянные штрафы половина зарплаты улетает: за опоздание, не вовремя вернулся с обеда, за разговоры на рабочем месте и много за что ещё.

– За разговоры? Мы же сейчас разговариваем, тебя оштрафуют?

– Нет, не сегодня, сегодня некому – все уехали в наш другой офис, там большое совещание сегодня.

– Но самое страшное, – продолжил он, – если ты не сдаёшь проект вовремя, тогда ещё по шапке получишь и, конечно, лишат части зарплаты. А в целом жить можно, но текучка высокая. Раньше у нас был здесь Вадим Степанович, старший архитектор, он обучал новых, давал им задачи, вот теперь я этим занимаюсь…

В четвёртой студии, которая была довольно далеко от дома, директор сразу дал понять, что готов предложить, но совсем не работу, а себя. Что семья у него хорошая и жена – золото, что он любит её и детей, даже фото показал. Зачем? А сам такой маленький и кругленький, как колобок – вот толкнёшь его немного, он и покатится.

Оля вышла из кабинета в смущении и услышала слева:

– Уже домогался? – белозубо улыбаясь, спросила стройная взрослая женщина лет сорока.

– Да ты не парься, он ходок, всех клеит, никого не упустит. У нас тут одни парни работают, смотри его жена всех девочек выживает, и тебя, если захочешь остаться, – так же широко улыбаясь и без тени смущения, сказала взрослая женщина.

– А вы как работаете?

– А я его сестра, – ласково ответила взрослая женщина и не пошла, а поплыла по офису, как дорогой и недосягаемый корабль. Только стук звонких каблуков начал медленно стихать, и звуки офиса опять вышли на первый план.

– Добрый день, Аркадий Сергеевич, – наконец ответила Оля на звонок. – Да, конечно, я сдам всё вовремя, у меня тут срочные семейные обстоятельства, но они мне не помешают, точно, да, обещаю, спасибо, – и нажала клавишу отбой.

Аркадий Сергеевич был мужчина высокий и стройный, для своих шестидесяти пяти лет выглядел очень хорошо: тёмно-серый пиджак и брюки со стрелочками, тёмно-серая рубаха в цвет пиджака и брюк и жёлтый, как подсолнух, галстук.

Носил Аркадий Сергеевич только очень дорогую обувь – конечно, ботинки, и, конечно, только сшитые на заказ. Использовал дорогой парфюм и любил всё очень дорогое и изысканное.

Аркадий Сергеевич был женат, имел двоих детей и уже был дедушкой. Жил он за городом в элитном и закрытом коттеджном посёлке с охраной. Оля это знала, потому что как-то пришлось срочно ехать домой к директору и отвозить макет торгового центра. Аркадий Сергеевич не любил звонки по телефону, предпочитая живое общение, и в этот раз, лёжа дома с простудой, попросил привести ему макет для финальной резолюции.

Шефом Аркадия Сергеевича называли все, кто работал в студии. Его очень уважали и любили как директора, который сам вникает во все процессы и знает всё об архитектуре зданий, об особенностях крепления кровельных систем, о глубине промерзания почвы для расчёта фундамента – он знал всё. Каждый проект принимал лично, задавая много и часто очень неудобных вопросов архитекторам.

Каждый проект подавался в качестве презентации, и качество этой презентации не могло быть хуже самого проекта. Потомственный архитектор в четвёртом поколении, Аркадий Сергеевич родился в Москве во времена Советского Союза, окончил с красным дипломом МАРХИ и почти всю жизнь проектировал заводы, вплоть до лихих девяностых годов, когда заводы стали никому не нужны.

Аркадий Сергеевич, обладавший пытливым умом, быстро организовал фирму по созданию архитектурных проектов и не остался без работы. Когда появились компьютеры, сам освоил и моделирование, и чертежи, конечно, закупил самое передовое оборудование – работа пошла. В двухтысячных компания «АС групп», названная по инициалам создателя, уже была известна далеко за пределами Москвы и была на хорошем счету. Заказы часто приходили как из правительства страны, так и из-за рубежа.

Вакансий в компании было мало, и появлялись они редко и ненадолго. Работать в «АС групп» хотели все студенты и выпускники всех архитектурных вузов не только Москвы, но и всей страны.

Когда после двух лет безуспешного поиска работы ещё по институту, знакомый парень позвонил и предложил поработать в «АС групп», радости не было предела. Всё это время поисков работы Оля активно делала проекты, но не для студии, а сама для себя – нужно было набрать портфолио. За несколько лет накопился изрядный багаж, который она рассылала по разным компаниям, студиям и бюро. Но там, где она хотела работать, не было вакансий, а работать в сомнительных студиях, конечно, не хотелось совсем. Вот и ждала, хоть мама и пилила бесконечно: «Не можешь найти работу – найди мужа».

Маму можно понять – она работала одна и дочь поднимала тоже одна. С мужем не задалась жизнь семейная: он и ушёл, и больше не появлялся, и не интересовался жизнью дочери никогда.

Глава 3

Между тем поезд медленно подкатывал к станции. По обе стороны полупустого вагона замедляли движение высокие деревья, которые, как высокий забор, закрывали напрочь вид, и понять, где ты находишься, можно было только по названию самой станции. Поезд со скрипом замер, и двери открылись. Оля и мама, взяв небольшой багаж, вышли на залитый солнцем и раскалённый жарой перрон.

На станции не было ни души, Оля начала оглядываться, понимая, что, как и пятнадцать лет назад, так и сейчас ничего не изменилось, разве что деревья стали выше. Сама станция была простой платформой, то есть некой возвышенностью над уровнем земли со старым от времени и беспощадно изъеденным морщинами асфальтом, который лежал на этом месте, наверное, с самого начала, когда платформа была построена. На тонком и ржавеющем металлическом столбе была такая же ржавеющая пластина с надписью, которую неместный человек уже не в состоянии будет прочитать. Около столба была скамейка, точнее сказать, скелет: два полумесяца опор уже, как видно, давно ничего не подпирали, старые доски были давно сломаны и унесены на местные нужды.

– Ну и дыра, как тут жить?

– Тут никто и не живёт, – резко сказала мама и всем своим видом показала некоторое возмущение от слов дочери. Конечно, это же места детства – мама здесь выросла, и для неё это почти святая память, о которой, конечно, не стоит говорить плохо.

Вплотную к платформе, в двух шагах от лавочки, был проход. Подойдя к нему, появилась узкая тропинка, ведущая в лес. Оля спустилась первая и подала маме руку. Та с усилием наступила на землю и пошла вперёд.

Шли минут тридцать по земляной дороге между высокими и густыми деревьями. Заблудиться было невозможно – никаких поворотов, только извилистая тропа. Деревья создавали густую тень, надёжно защищая от палящего солнца. Идти было приятно и прохладно.

Постепенно лес стал редеть, и через пять минут женщина и девушка вышли к окраине деревни. Старые полуразрушенные дома первых дворов давно пустовали и доживали свой век в полном забвении. Зрелище было довольно мрачным. Оля невольно представила, как идёт здесь дождливым осенним днём в сумерках, и по её телу пробежала дрожь.

Пятнадцать лет назад в деревне уже было немного людей. Лишь летом, когда городские родители привозили детей, деревня казалась оживлённой. Но как только дети уезжали, жизнь словно останавливалась, и время здесь, казалось, текло по-особенному медленно.

Сейчас, когда большинство жителей уехали в поисках лучшей жизни, а многие старики ушли в мир иной, жизнь в деревне практически замерла. Они прошли мимо десятка пустых домов – палисадники заросли так, что не видно окон, вокруг ни души.

Наконец они подошли к дому детства. Сразу стало ясно – дом обитаем. Да, старый и покосившийся, но в палисаднике чисто, на окнах кружевные занавески, и чувствуется особый запах старины.

Калитка, как всегда, была открыта. Они прошли к дому. На крыльце, по обе стороны, стояли скамейки на деревянных столбиках. На этих скамейках вместе с бабушкой сидели до самого вечера, перебирая картошку. Это была единственная работа, до которой допускали Олю.

Бабушка выносила на крыльцо два больших ведра, доверху наполненных картошкой разного размера, высыпала содержимое на холщовый мешок, и приступала к делу. Нужно было в одно ведро складывать мелкую картошку, а в другое – крупную.

«Как понять, какую куда?» – спрашивала Оля. Бабушка показывала большой палец и прикладывала к нему указательный: «Вот смотри, меньше большого пальца – мелкая, её сюда», – кивала она на ведро слева. «Большую – в другое. А среднюю? «Ту, что больше – в другое», – повторяла бабушка.

Эта нехитрая работа занимала почти час. «Ты что там возишься? На десять минут работы!» – подходила со двора бабушка. Но для Оли это была не работа, а забава. Она брала в руку картофелину и представляла, что это птица, подкидывала вверх, ловила и снова подкидывала. Другая картофелина превращалась в огромного кита, и она таскала её по полу, издавая звуки воды. Кривым и бугристым картофелинам давались имена, и они откладывались в сторону как сокровища.

Время за этой игрой летело незаметно. Бабушка иногда подходила и ворчала, но разве можно остановиться, когда идёт битва кита и слона? С криком сталкивала картофелины друг с другом, и они разлетались по всему крыльцу. Как это было весело! Когда бабушке надоедала такая «помощь», она подходила, сгребала всех «животных», «птиц» и «рыб» в одно ведро – игра заканчивалась.

Не заметила, как остановилась перед крыльцом, погрузившись в приятные воспоминания.

– Ну? Чего остановилась? – спросила мама, уже надевшая тапочки и стоявшая на крыльце. – Давай поживее!

Оля поднялась на крыльцо и села на лавочку. Бабушка никогда не заходила в дом в уличной обуви – на крыльце всегда были тапочки, старые и продавленные, хранящие форму её стопы. Сейчас бабушкиных тапок не было.

Сняла обувь и босиком прошла в дом. В доме было прохладно: дерево в жару отдаёт влагу внутрь помещения, и находиться в таком доме всегда было очень комфортно.

Сам домик был одноэтажным и очень низким – до потолка можно было легко достать руками. Внешне и внутри он был деревянным, с той только разницей, что снаружи дерево было тёмным и грубо обработанным, а внутри – светло-серым и гладким. Это был не сруб, а каркасник по своей конструкции, построенный ещё до войны прадедом Оли. На старых фотографиях, которые показывала бабушка, дом был гораздо светлее снаружи, чем сейчас – время берёт своё.

На полу лежали доски, которые всегда скрипели в одном и том же месте. Они были густо устелены коврами, так что дерева под ними не было видно. Коврам дом был обязан теплом для ног, ведь отапливать такое помещение зимой было очень тяжело: только печь и дрова, никакого газа – как не было, так и нет сейчас. Хотели газифицировать, но, когда поняли, что жителей почти нет, отказались, а настаивать никто не стал – старикам не до бюрократии.

При входе с улицы был маленький предбанник, или «тёплый», как называла его бабушка. Это малюсенькая комнатка около трёх квадратных метров, в которой даже одному человеку не развернуться. За «тёплым» следовал вход в большую (конечно, по сравнению с «тёплым») комнату, где стоял дубовый стол – ровесник дома – и печь-мазанка, пожелтевшая от времени и высоких температур. В комнате стояли вёдра, лопата и ещё какой-то инвентарь, видимо, бабушка не успела его убрать. Из этой комнаты вела узкая дверь в такую же узкую спальню с одним диваном, напротив которого стоял телевизор.

Огляделась по сторонам: стол, печь – всё было так, как она это помнила. Сняв рюкзак и положив сумку на пол, зашла в спальню.

На древнем продавленном диване лежала бабушка. Рядом стояла табуретка с какими-то баночками лекарств. Было непонятно, спит она или находится без сознания – её живот еле-еле поднимался и опускался, дыхание казалось тяжёлым, словно какой-то насос с силой выдавливал воздух.

– Приехали, вот как хорошо-то, – послышался голос сзади. Это была тётя Катя, подруга и ровесница бабушки. Страшно подумать, что эти две женщины дружили более шестидесяти лет и были знакомы с детства. От этой мысли Оля в очередной раз удивилась, понимая, насколько в это сложно поверить.