Кровь звёзд

И что-то в этом аду было живым.

Она не знала, откуда взялась эта мысль. Не знала, почему она казалась такой правильной. Данные говорили о периодичности, о симметрии, о странных паттернах в хаосе. Данные не говорили о жизни.

Но сон…

«Это был только сон».

Рэйчел отвернулась от иллюминатора. Хватит. Ей нужно поесть, принять душ, отдохнуть по-нормальному. Бессонница и стимуляторы делают с мозгом странные вещи. Нильсен был прав – она не астрофизик, она не имеет права делать такие выводы.

Она выключила терминал и вышла из модуля.

Столовая была почти пустой – странное время, между обедом и ужином. Несколько человек за дальними столиками, негромкий разговор, звяканье посуды.

Рэйчел взяла поднос, прошла вдоль раздачи. Синтетический суп, что-то вроде курицы (никогда не спрашивай, из чего сделано), овощное пюре. Стандартный набор, который она ела тысячу раз и давно перестала замечать вкус.

Она села за свой обычный столик в углу, начала механически есть. Мысли были далеко – в научном модуле, в голографических моделях, в странном сне.

– Можно?

Рэйчел подняла голову. Перед ней стояла доктор Аиша Мбеки – главный медик станции, высокая кенийка с седеющими волосами, заплетёнными в тугие косички. В руках – поднос с чаем и каким-то десертом.

– Конечно.

Мбеки села напротив, не дожидаясь второго приглашения. Рэйчел знала её манеру – врач никогда не спрашивала разрешения, когда хотела поговорить с пациентом.

– Слышала о собрании, – сказала Мбеки, отпивая чай.

– Быстро распространяются новости.

– На станции с населением в сто восемьдесят человек? – Мбеки усмехнулась. – Мгновенно. Как вы себя чувствуете?

– Нормально.

– Угу. – Врач смотрела на неё тем профессиональным взглядом, который видел сквозь любую ложь. – Когда вы последний раз нормально спали?

Рэйчел промолчала.

– Вот и я о том же. – Мбеки поставила чашку на стол. – Рэйчел, я понимаю, что вы не любите вмешательства в личную жизнь. Но как врач я обязана сказать: вы выглядите ужасно. Бледность, тремор, расширенные зрачки… Вы принимаете стимуляторы?

– Иногда.

– «Иногда» – это сколько?

Рэйчел отвела взгляд. Считать дозы за последнюю неделю не хотелось.

– Много, – признала она наконец.

– Я так и думала. – Мбеки вздохнула. – Послушайте, я не собираюсь читать вам лекции. Вы взрослый человек и сами знаете, чем это чревато. Но если хотите совета…

– Не хочу.

– …то, – продолжила врач, игнорируя перебивание, – иногда полезно поделиться тем, что вас беспокоит. С кем-нибудь, кому вы доверяете.

Рэйчел усмехнулась – коротко, без веселья.

– На этой станции нет никого, кому я доверяю.

Мбеки посмотрела на неё долгим взглядом.

– Это грустно, – сказала она наконец. – Но, возможно, поэтому стоит начать.

Она допила чай, встала.

– Зайдите ко мне на осмотр, когда будет время. Без записи, просто поговорим. – Пауза. – И выбросьте стимуляторы. Иначе через неделю я отстраню вас от работы по медицинским показаниям.

Она ушла, оставив Рэйчел наедине с остывающим супом и невесёлыми мыслями.

После ужина Рэйчел вернулась в каюту. Приняла душ – долгий, почти обжигающий, – стараясь смыть усталость и остатки сна. Не получилось.

Она легла на койку, закрыла глаза. За веками плавали цветные пятна – отголоски синестезии, магнитные поля станции, которые мозг отказывался отпускать.

И золотое сияние. Далёкое, пульсирующее, живое.

«Помоги».

Рэйчел повернулась на бок, уткнулась лицом в подушку. Что с ней происходит? Неделю назад она была нормальным инженером с нормальной жизнью – скучной, одинокой, но нормальной. А теперь видит знаки в солнечных выбросах и слышит голоса во сне.

Может, Нильсен прав. Может, это всё – её воображение, её желание найти смысл там, где его нет. Может, она просто сходит с ума от одиночества и недосыпа, и единственное, что ей нужно – хороший отдых и курс антидепрессантов.

Но данные…

Данные были реальными.

Рэйчел села на койке, включила настольную лампу. Сон всё равно не шёл, а лежать в темноте и думать о звезде было невыносимо.

Она достала из кармана комбинезона карточку, которую дала ей Лилу. Повертела в пальцах, глядя на голографический код.

«Если вам понадобится кто-то, кто тоже думает, что звёзды иногда ведут себя странно».

Девчонке двадцать шесть лет. Она работает на станции меньше года, если верить бейджу. Она ничего не знает о Рэйчел, о её прошлом, о том, почему она не подпускает к себе людей.

И она верит. Просто потому, что увидела данные.

Рэйчел положила карточку на стол, рядом с лампой. Не выбросила. Не убрала в ящик. Просто положила, где могла видеть.

Потом легла и закрыла глаза.

На этот раз сны были пустыми – тёмными, безликими, как космос за иллюминатором. И это было почти облегчением.

Следующие два дня Рэйчел провела в рутине. Обходы секторов, отчёты, короткие разговоры с коллегами. Она больше не заходила в научный модуль – по крайней мере, не для анализа солнечных данных. Проверяла системы, писала ежедневные сводки, ела в столовой, спала в каюте.

Пыталась забыть.

Не получалось.

Каждый раз, когда она проходила мимо иллюминатора, взгляд сам собой цеплялся за золотисто-оранжевый диск. Каждый раз она чувствовала эту странную пульсацию – не глазами, чем-то другим. Каждый раз вспоминала сон и голос, который не был голосом.

«Помоги».

На третий день она сломалась.

Было три часа ночи, когда Рэйчел вошла в научный модуль. Коридоры станции пустовали – в это время бодрствовала только ночная смена, и та сидела в своих отсеках.

Она включила терминал, загрузила данные за последние дни. Новые выбросы – она не смотрела, но знала, что они были. Автоматика фиксировала всё.

Семь выбросов за три дня. Периодичность сохранялась – двадцать два часа, плюс-минус пять минут.

Рэйчел наложила их на предыдущую модель. Тридцать выбросов, десять дней. Паттерн стал ещё отчётливее – теперь даже слепой мог бы увидеть эту регулярность, эту пугающую точность.

Но это было не всё.

Она заметила кое-что новое, чего не было раньше. Структура выбросов менялась. Не симметрия – та оставалась прежней. Но внутри этой симметрии появлялись… вариации. Как будто кто-то произносил одно и то же слово, но каждый раз с другой интонацией.

Рэйчел нахмурилась, склонилась ближе к экрану. Что-то в этих вариациях казалось знакомым. Что-то на грани узнавания, как мелодия, которую слышала когда-то давно.

Она запустила спектральный анализ, наложила частотные характеристики друг на друга. Графики наползали один на другой, линии переплетались, и вдруг…

Рэйчел отшатнулась от экрана.

Это было невозможно.

Она смотрела на результат анализа и не верила своим глазам. Вариации в выбросах образовывали последовательность. Не случайную – упорядоченную. Каждый следующий выброс отличался от предыдущего строго определённым образом, и эти отличия… эти отличия повторялись циклически.

Как буквы в слове.

Как слова в предложении.

Рэйчел сидела неподвижно, глядя на экран. Сердце колотилось где-то в горле. Руки, лежащие на консоли, были ледяными.

Она не знала, что это значит. Не знала, что говорит эта… эта последовательность, если это вообще была речь. Но одно она знала точно.

Это не было случайностью.

Это не было статистическим шумом.

Это было – сообщение.

Рэйчел просидела в научном модуле до самого утра. Она забыла о сне, о еде, о том, что через три часа начинается её смена. Она анализировала данные, строила модели, проверяла и перепроверяла каждый вывод.

К шести утра у неё была полная картина.

Тридцать выбросов за десять дней. Каждый – со своей уникальной вариацией структуры, но все – в рамках одной общей симметрии. Вариации образовывали последовательность из пяти повторяющихся элементов, каждый из которых мог быть… символом? буквой? иероглифом?

Она не знала.

Но она знала, что звезда что-то говорила.

Рэйчел сохранила все данные – на личный носитель, на защищённый сервер, на резервную копию. Потом откинулась в кресле и посмотрела на иллюминатор.

Тау Кита поднималась над горизонтом станции – условным горизонтом, конечно, просто край обзора. Золотисто-оранжевый диск, ровное сияние.

Пульсация.

– Что ты пытаешься сказать? – прошептала Рэйчел. – Кто ты?

Ответа не было. Только молчаливое сияние звезды, которая горела здесь миллиарды лет и – возможно – всё это время ждала, когда кто-нибудь начнёт слушать.

В 07:15 Рэйчел вышла из научного модуля и направилась к своему рабочему участку. Глаза горели от усталости, но мозг был странно ясным – словно адреналин вытеснил всё остальное.

В коридоре она столкнулась с Маркосом – тем самым молодым техником, который неделю назад спрашивал, как она спала.

– Доброе утро, доктор Кимура! – Он улыбнулся своей обычной открытой улыбкой. – Вы сегодня рано.

Рэйчел кивнула, не замедляя шага.

– Или поздно, – добавил Маркос ей вслед. – Смотря как считать.

Она не обернулась.

Смена прошла как в тумане. Рэйчел делала свою работу – обходила узлы, проверяла системы, писала отчёты – но мысли были далеко. Снова и снова она возвращалась к данным, к последовательности, к вопросу, который не давал покоя.

Что говорит звезда?

К полудню она приняла решение.

Каюта Лилу Фонсеки располагалась в жилом секторе Б – том самом, где селили младший технический персонал. Маленькие комнаты, общий душевой блок, никаких излишеств.

Рэйчел остановилась перед дверью с номером Б-47, помедлила. Что она делает? Зачем пришла сюда? Что скажет этой девочке, которая верит в вещи, в которые не верит никто?

«Потому что она единственная, кто захотел слушать», – ответила она себе. – «Потому что мне нужен кто-то, кто посмотрит на данные и скажет, что я не сумасшедшая».

Она нажала кнопку вызова.

Дверь открылась почти сразу. Лилу стояла на пороге в домашней одежде – мягкие штаны, футболка с выцветшим логотипом какой-то земной группы. Волосы – влажные, только из душа.

– Доктор Кимура? – Удивление на её лице быстро сменилось чем-то похожим на радость. – Вы… Я не ожидала…

– Вы говорили, что можете помочь с архивами, – перебила Рэйчел. – Предложение ещё в силе?

Лилу моргнула. Потом широко улыбнулась.

– Конечно. – Она отступила в сторону, открывая проход. – Заходите. Расскажите мне всё.

Рэйчел переступила порог и вошла в маленькую комнату, заваленную планшетами, инструментами и какими-то деталями. И впервые за много дней почувствовала что-то похожее на надежду.

Глава 3: Архив

Каюта Лилу Фонсеки была размером с кладовку – и использовалась примерно так же.

Рэйчел стояла на пороге, разглядывая хаос, который молодой техник умудрилась создать на шести квадратных метрах. Планшеты громоздились на столе шаткой башней. Инструменты – отвёртки, тестеры, какие-то платы – были разбросаны по койке, по полу, по узкому подоконнику под крошечным иллюминатором. На стенах – вырезки из технических журналов, фотографии каких-то людей (семья?), постер с изображением галактики Андромеды.

– Извините за бардак, – Лилу торопливо сгребла инструменты с койки на пол. – Я не ждала гостей. То есть ждала, но не так скоро. То есть… – Она махнула рукой. – Садитесь куда хотите. Если найдёте куда.

Рэйчел осторожно опустилась на освобождённый край койки. Пружины жалобно скрипнули.

– У вас тут… уютно.

– Творческий беспорядок, – Лилу улыбнулась, и на щеках появились ямочки. – Мама всегда говорила, что гений не может работать в стерильной обстановке. Правда, она имела в виду себя, она художница, но я решила, что это семейное.

Она плюхнулась на единственный стул, подтянула колени к груди. Её глаза – тёмные, почти чёрные – блестели любопытством.

– Итак. Вы пришли. Значит, что-то изменилось?

Рэйчел помедлила. Последние двенадцать часов она провела в странном состоянии – где-то между паникой и эйфорией. Данные, которые она нашла ночью, не давали покоя. Последовательность вариаций. Повторяющиеся элементы. Структура, которая могла быть – могла быть – языком.

Или она окончательно сошла с ума.

– Я нашла кое-что новое, – сказала она наконец. – В данных о выбросах. Но мне нужно проверить историю. Записи за всё время работы станции.

– И дальше, – кивнула Лилу. – Понимаю. Вы хотите узнать, было ли это раньше.

– Именно.

– Архивы наблюдений. – Лилу задумчиво покусала губу. – Проблема в том, что они засекречены. Ну, не то чтобы прямо совсем, но доступ ограничен. Только научный отдел и руководство.

– Я знаю.

– А вы – инженер термоядерных систем.

– Я знаю.

Лилу посмотрела на неё долгим взглядом.

– Вы хотите, чтобы я помогла вам… получить доступ?

Рэйчел не ответила. Это было очевидно.

– Это может стоить мне работы, – медленно произнесла Лилу. – Если поймают.

– Может.

– И вашей тоже.

– Моя работа и так под вопросом после того собрания.

Лилу усмехнулась.

– Справедливо. – Она развернулась к столу, смахнула несколько планшетов, обнажив терминал. – Ладно. Давайте посмотрим, что можно сделать.

Следующие три часа они провели, погружённые в архитектуру станционных баз данных.

Лилу оказалась настоящим мастером своего дела. Её пальцы летали по клавишам, выстраивая цепочки запросов, обходя системы защиты, находя лазейки там, где Рэйчел видела только глухие стены. Она бормотала себе под нос – какие-то технические термины, перемежаемые бразильскими ругательствами, – и время от времени победно вскидывала кулак, когда очередной барьер поддавался.

– Вот, – сказала она наконец, откидываясь на спинку стула. – Архив научного отдела. Данные о солнечной активности. Полный доступ.

Рэйчел придвинулась ближе. На экране разворачивалась структура папок – тысячи файлов, рассортированных по датам. Записи за шесть лет работы «Прометея-4».

– Это всё?

– Это всё, что есть на станции. – Лилу покачала головой. – Но «Прометей» – четвёртая станция в программе. Первые три работали раньше, в других точках системы.

– И их данные?

– На центральном сервере колонии. – Лилу скривилась. – Туда я так просто не залезу. Там уже серьёзная защита, корпоративная.

Рэйчел задумалась. Шесть лет данных – это много. Но если паттерн существовал раньше, если он был и на других станциях…

– Подождите, – сказала она. – У меня есть кое-что.

Она достала личный планшет, вызвала старые файлы. Коды доступа, которые она хранила с «Гелиоса-2» – на всякий случай, по старой привычке никогда ничего не выбрасывать.

– Что это? – Лилу вытянула шею, заглядывая в экран.

– Коды с моей предыдущей станции. Системные, административные. Когда «Гелиос-2» законсервировали, их должны были аннулировать, но…

– Но корпорация не славится эффективностью в таких вещах. – Лилу усмехнулась. – Дайте попробовать.

Она ввела коды в терминал, запустила какой-то скрипт. Экран мигнул, пошли строчки текста – слишком быстро, чтобы Рэйчел могла прочитать.

А потом…

– Есть! – Лилу подпрыгнула на стуле. – Сработало! Коды не отозвали, и через них… – она быстро набирала команды, – …я могу зайти в архив «Гелиоса» как бывший пользователь, а оттуда… связь с центральным хранилищем…

Экран изменился. Теперь на нём было дерево папок гораздо больше прежнего. Рэйчел увидела знакомые названия: «Гелиос-1», «Гелиос-2», «Гелиос-3», «Прометей-1», «Прометей-2»…

Пятьдесят лет наблюдений.

– Господи, – прошептала она.

– Да уж. – Лилу смотрела на экран широко раскрытыми глазами. – Это… это всё?

– Это всё. Каждая станция, которая когда-либо работала в системе Тау Кита. Все данные о солнечной активности с самого начала колонизации.

Рэйчел почувствовала, как сердце забилось быстрее. Ответ был здесь. Где-то в этих терабайтах информации скрывалось подтверждение – или опровержение – её теории.

– Начинаем? – спросила Лилу.

– Начинаем.

Они работали до рассвета.

Лилу писала скрипты для автоматического анализа, Рэйчел задавала параметры поиска. Вместе они прочёсывали архивы, выделяя данные о корональных выбросах, сортируя их по структуре, накладывая друг на друга.

К трём часам ночи у них был первый результат.

– Смотрите, – Лилу вывела на экран сравнительную диаграмму. – Это выбросы за последний месяц. А это – выбросы с «Гелиоса-2» восемь лет назад.

Рэйчел смотрела на графики, и что-то холодное расползалось в груди.

Паттерн был там.

Слабее, размытее, почти незаметный в общем шуме. Но он был. Та же симметрия, та же периодичность – только интервалы были длиннее, около сорока часов вместо двадцати двух.

– Это было всегда, – прошептала она. – Всё время, пока мы здесь, это было.

– Не совсем. – Лилу переключила экран. – Посмотрите на хронологию.

Новый график – временна́я шкала, охватывающая все пятьдесят лет наблюдений. Линия интенсивности паттерна: почти горизонтальная в начале, потом медленный подъём, потом – резкий скачок вверх за последний год.

– Он усиливается, – сказала Лилу. – Что бы это ни было – оно становится сильнее.

Рэйчел молча смотрела на график. Кривая неумолимо ползла вверх, и конца этому подъёму не было видно.

– Не только сильнее. – Она указала на ось периодичности. – Чаще. Раньше циклы были по сорок часов, потом тридцать, теперь двадцать два. Что-то… ускоряется.

– Что именно?

Рэйчел не ответила. Она думала о своём сне, о голосе, который не был голосом. О слове, которое звучало как ощущение.

«Помоги».

Что если это была не просьба? Что если это было предупреждение?

К пяти утра они обработали данные за все пятьдесят лет.

Картина, которая вырисовывалась, была одновременно захватывающей и пугающей.

Паттерн присутствовал на всех станциях, во все периоды наблюдений. Но его интенсивность менялась – медленно, почти незаметно в масштабе лет, но неуклонно. Пятьдесят лет назад, когда первая станция «Гелиос-1» только начала работу, паттерн был едва различим – статистический шум на границе погрешности измерений. Двадцать лет назад – уже отчётливая аномалия, которую, впрочем, легко было списать на особенности оборудования. Десять лет назад – выраженный сигнал, который, судя по отчётам, научный отдел «Прометея-2» отметил, но счёл «не требующим дальнейшего изучения».

А сейчас…

– Это экспонента, – сказала Лилу, глядя на итоговый график. – Или близко к тому. Если экстраполировать…

– Не надо экстраполировать. – Рэйчел потёрла воспалённые глаза. – Пока не надо.

– Почему?

– Потому что я не хочу знать, куда ведёт эта кривая.

Лилу посмотрела на неё – долгим, серьёзным взглядом, в котором от прежнего энтузиазма не осталось и следа.

– Вы думаете, что это опасно.

– Я думаю, что мы чего-то не понимаем. Чего-то важного. – Рэйчел встала, подошла к крошечному иллюминатору. За ним была только темнота космоса – Тау Кита находилась с другой стороны станции. – Звезда… меняется. Уже пятьдесят лет, может быть, дольше. И никто этого не заметил, потому что изменения были слишком медленными.

– А теперь они ускоряются.

– Да.

Тишина. Рэйчел слышала, как гудят системы вентиляции, как где-то далеко в корпусе станции что-то тихо щёлкает – ритмично, монотонно. Звуки, которые она слышала каждый день и давно перестала замечать.

– Что вы собираетесь делать? – спросила Лилу.

Рэйчел обернулась.

– Мне нужна помощь. Настоящая, профессиональная. Кто-то, кто разбирается в звёздной физике лучше меня.

– Нильсен?

– Нильсен не станет слушать. – Рэйчел покачала головой. – Ему проще объявить меня сумасшедшей, чем признать, что он что-то упустил. Нет, мне нужен кто-то другой. Кто-то вне станции.

– На колонии? – Лилу нахмурилась. – Но там же задержка связи…

– Сорок минут в одну сторону. Это неудобно, но терпимо.

– И кого вы имеете в виду?

Рэйчел вернулась к терминалу, вызвала справочник колонии.

– Есть один человек. Юрий Брандт, главный астрофизик исследовательского центра Тау Кита e. Я читала его работы ещё на Земле, когда училась в MIT. Он… – она помедлила, подбирая слова, – …он не из тех, кто отмахивается от странных данных.

– Вы его знаете лично?

– Нет. Никогда не встречались. Но его репутация… – Рэйчел пожала плечами. – Это лучшее, что у меня есть.

Лилу молча смотрела, как Рэйчел открывает форму для составления сообщения. Адресат: доктор Юрий Брандт, Исследовательский центр Новый Берлин, Тау Кита e. Тема: Необычная солнечная активность – запрос консультации.

Рэйчел начала печатать.

Текст сообщения она составляла почти час.

Трижды начинала сначала, дважды удаляла всё написанное. Как обратиться к человеку, которого никогда не видела, с заявлением, которое звучит как бред сумасшедшего?

«Уважаемый доктор Брандт, я нашла периодичность в солнечных выбросах, и мне кажется, что звезда пытается что-то сказать».

Нет. Слишком безумно.

«Доктор Брандт, я инженер термоядерных систем на станции «Прометей-4», и у меня есть данные, которые могут заинтересовать вас как астрофизика».

Лучше. Но слишком сухо. Он получает десятки таких писем в день, наверное.

Рэйчел откинулась на спинку стула, потёрла виски. Усталость накатывала волнами – она не спала уже почти сорок часов, и стимуляторы давно перестали помогать.

– Можно совет? – подала голос Лилу. Она сидела на койке, поджав ноги, и смотрела на Рэйчел с выражением, которое было трудно прочитать.

– Давайте.

– Напишите честно. Без попыток звучать профессионально или… я не знаю, важно. Просто расскажите, что вы нашли и почему это вас беспокоит.

– Это звучит…

– По-человечески? – Лилу улыбнулась. – Именно. Если он тот, за кого вы его принимаете, он оценит честность больше, чем формальности.

Рэйчел посмотрела на неё. Двадцать шесть лет. Меньше года на станции. И она даёт советы по научной переписке.

Но, может быть, именно поэтому совет был хорош.

Рэйчел повернулась к терминалу и начала печатать снова.

«Доктор Брандт,

Меня зовут Рэйчел Кимура, я старший инженер термоядерных систем на станции «Прометей-4». Мы не знакомы лично, но я читала ваши работы по магнитогидродинамике звёздных корон ещё в аспирантуре, и они произвели на меня большое впечатление.

Я пишу вам, потому что обнаружила нечто странное в данных о солнечной активности Тау Кита, и мне нужен совет специалиста. Научный отдел станции не принял мои наблюдения всерьёз, и, возможно, они правы – я не астрофизик, и моя квалификация в этой области ограничена. Но данные, которые я собрала, не дают мне покоя.

Если коротко: я обнаружила периодичность в корональных выбросах Тау Кита. Не случайную корреляцию, а устойчивый паттерн с интервалом около 22 часов. Более того, структура выбросов демонстрирует симметрию, которая, по моему мнению, не может быть результатом естественных процессов.

Я проанализировала архивные данные за 50 лет – со всех станций, работавших в системе. Паттерн присутствовал всегда, но его интенсивность росла по экспоненте. За последний год – скачок на порядок.

Я понимаю, как это звучит. Но у меня есть данные, и я готова предоставить их вам для независимой проверки.

Пожалуйста, ответьте, когда сможете. Даже если вы скажете, что я ошибаюсь – я хочу знать правду.

С уважением, Рэйчел Кимура»

Рэйчел перечитала сообщение трижды. Потом посмотрела на Лилу, которая читала через её плечо.

– Как думаете?

– По-моему, хорошо. – Лилу кивнула. – Честно и по делу. Если он нормальный человек, ответит.

– Если он нормальный человек, он решит, что я сумасшедшая, и не ответит.

– Тогда найдём кого-то другого.

Рэйчел вздохнула. Палец завис над кнопкой «Отправить».

– Знаете, – сказала она, не отрывая взгляда от экрана, – после того как я отправлю это, пути назад не будет. Сообщение попадёт в логи. Корпорация может его перехватить. Если начнётся расследование…

– Расследование чего? – Лилу пожала плечами. – Вы отправили запрос на научную консультацию. Это не преступление.

– Это несанкционированный контакт с внешним специалистом по вопросам, которые руководство объявило закрытыми.

– Руководство объявило их несущественными. Это разные вещи.

Рэйчел посмотрела на неё – на эту девочку с горящими глазами, которая так легко рисковала своей карьерой ради чужой теории.

– Почему вы это делаете? – спросила она. – Почему помогаете мне?

Лилу помолчала.

– Потому что вы видите что-то, – сказала она наконец. – Я не знаю, что именно. Может быть, ничего важного. Может быть, самое важное открытие в истории. Но вы видите – и вы не можете отвернуться. – Она чуть улыбнулась. – Я хочу быть рядом, когда выяснится, что это было.