Кровь звёзд

Рэйчел представила лицо Ван дер Берга. Директор был практичным человеком, выросшим на добывающих платформах и научившимся доверять только цифрам. Он выслушает её, посмотрит на данные, не найдёт в них ничего, что выходит за пределы статистической погрешности, и вежливо предложит отдохнуть.

«Вы работаете слишком много, доктор Кимура. Может быть, стоит взять пару выходных».

Нет. Ей нужно было больше данных. Больше доказательств. Что-то, что нельзя отмахнуться или списать на усталость.

Она сохранила всё в личную папку, зашифровала на всякий случай. Потом выключила терминал и встала.

За иллюминатором занималась заря – условная, конечно, станция не имела дня и ночи в привычном смысле, но освещение в коридорах автоматически переключалось на «дневной» режим около шести утра, имитируя земные циклы.

Рэйчел посмотрела на Тау Кита в последний раз.

Звезда выглядела спокойной. Золотисто-оранжевый диск, ровное сияние, никаких видимых аномалий. Но Рэйчел больше не могла смотреть на неё прежними глазами.

Что-то там было. Что-то, чего она пока не понимала.

И это что-то – она почти готова была поклясться – смотрело в ответ.

Она вернулась в каюту, приняла душ, переоделась в рабочий комбинезон. До начала смены оставался час.

Рэйчел села на койку, закрыла глаза. Попыталась успокоить мысли, которые метались, как перепуганные птицы. Корональные выбросы. Симметрия. Периодичность. Прогрессия.

И лицо Меган, всплывающее из темноты каждый раз, когда она закрывала глаза.

«Живи», – сказала Меган тогда.

Но что значит – жить? Существовать? Работать? Прятаться от прошлого на задворках Солнечной системы – или что там называют системой Тау Кита?

Шесть лет. Шесть лет она убегала. И вот теперь что-то настигло её – не прошлое, нет, что-то совсем другое. Что-то, чего она не ожидала и не искала.

Звезда, которая посылает сигналы.

Рэйчел почти засмеялась. Абсурд. Полный, законченный абсурд. Звёзды – это термоядерные реакторы, гигантские шары плазмы, подчиняющиеся законам физики. Они не думают, не чувствуют, не общаются. Они просто горят, миллиарды лет, пока не кончится топливо.

Но симметрия в выбросах была реальной. Периодичность была реальной. И её синестезия – какой бы странной она ни была – никогда не обманывала её раньше. Каждая микротрещина, которую она находила. Каждый сбойный узел. Каждая аномалия, которую пропускала автоматика.

Она видела то, чего не видели другие. Всегда.

Что если на этот раз она тоже видит что-то реальное?

В 07:00 Рэйчел вышла из каюты и отправилась на утреннюю поверку. День предстоял обычный – обход секторов, проверка систем, отчёты. Рутина.

Но где-то на задворках сознания, там, куда она старалась не заглядывать, уже формировалась мысль: сегодня ночью она вернётся в научный модуль. Соберёт больше данных. Построит модель.

И попытается понять, что происходит со звездой, которая – она была почти уверена – пыталась что-то сказать.

В коридоре она снова встретила Маркоса. Он выглядел бодрым и выспавшимся – привилегия молодости.

– Доброе утро, доктор Кимура! Лучше спали?

Рэйчел посмотрела на него. Открытое лицо, искренняя улыбка. Ни тени того, что отравляло её собственное существование.

– Да, – соврала она. – Спасибо, что спросили.

И пошла дальше, унося с собой тяжесть нераскрытой тайны.

Где-то позади неё – за стенами станции, за многослойными щитами, за миллионами километров холодного пространства – звезда Тау Кита продолжала гореть.

И пульсировать.

И ждать.

Глава 2: Паттерн

Неделя.

Семь дней Рэйчел жила двойной жизнью. Днём – обходы секторов, отчёты, короткие кивки коллегам в коридорах. Ночью – научный модуль, голографические экраны, данные, данные, данные.

Снотворное она больше не принимала. Не было смысла – всё равно не помогало, а ей нужна была ясная голова. Вместо этого она спала урывками, по два-три часа между сменами, и держалась на стимуляторах из аптечки – тех самых, которые выдавали пилотам перед длительными миссиями.

К исходу седьмого дня у неё было достаточно.

Двадцать три выброса.

Рэйчел смотрела на голографическую модель, медленно вращавшуюся над рабочим столом, и чувствовала странную смесь торжества и страха. Двадцать три коронарных выброса за семь дней – это само по себе было необычно, Тау Кита славилась своей стабильностью. Но дело было не в количестве.

Дело было в структуре.

Она выстроила их в хронологическом порядке, наложила друг на друга, применила алгоритм выделения паттернов, который написала сама три ночи назад, когда руки тряслись от передозировки кофеина, а глаза отказывались фокусироваться.

Результат висел перед ней – неопровержимый, невозможный, реальный.

Выбросы пульсировали.

Не хаотично, не случайно. Ритмично. Как сердцебиение – систола, диастола, пауза. Систола, диастола, пауза. Интервал между «ударами» составлял в среднем двадцать два часа четырнадцать минут, с погрешностью не более пяти минут в любую сторону.

Рэйчел увеличила модель, вгляделась в структуру отдельных выбросов. Симметрия, которую она заметила в первую ночь, теперь была очевидна. Каждый выброс имел схожую форму – не идентичную, но узнаваемую, как почерк. Словно кто-то снова и снова выводил одну и ту же букву, и каждый раз она получалась чуть иначе, но оставалась той же буквой.

«Буквой», – повторила она про себя и почувствовала, как волоски на руках встают дыбом.

Она тряхнула головой, отгоняя мысль. Рано. Слишком рано для таких выводов. Нужно больше данных, больше анализа, больше…

Доказательств.

Рэйчел откинулась в кресле, потёрла воспалённые глаза. За иллюминатором Тау Кита равнодушно сияла – золотисто-оранжевый диск, каким он был и вчера, и неделю назад, и шесть лет назад, когда она впервые прибыла на станцию.

Но теперь она видела больше.

Её синестезия – этот странный дар, который она так долго считала проклятием – показывала ей то, чего не было в приборах. Магнитное поле звезды, обычно размытое золотое свечение на периферии зрения, теперь пульсировало в такт с выбросами. Она видела, как оно вздымается и опадает, вздымается и опадает – медленно, величественно, неумолимо.

Звезда дышала.

«Нет», – сказала себе Рэйчел. – «Звёзды не дышат. Это метафора. Красивая, но бессмысленная метафора».

Но метафора не объясняла данные. Метафора не объясняла симметрию. Метафора не объясняла периодичность с точностью до минут.

Она сохранила модель, добавила последние расчёты. Файл разросся до неприличных размеров – графики, спектрограммы, статистические выкладки, код алгоритмов. Всё, что она собрала за неделю бессонных ночей.

Теперь нужно было решить, что с этим делать.

Утреннее собрание отделов проходило в конференц-зале модуля управления – помещении, которое на станции громко называли «мостиком», хотя оно больше напоминало переговорную комнату среднего земного офиса. Овальный стол на двенадцать мест, голографический проектор в центре, панорамный экран на стене с трансляцией основных показателей станции.

Рэйчел пришла за пятнадцать минут до начала. Она редко посещала эти собрания – старшие инженеры не были обязаны присутствовать, если только их напрямую не вызывали. Но сегодня она попросила у Хансена слово.

Начальник технического отдела посмотрел на неё с удивлением.

– Слово? По какому вопросу?

– Солнечная активность. Я обнаружила… аномалию.

Хансен нахмурился. Его красное лицо стало ещё краснее – верный признак того, что он думает о чём-то неприятном.

– Какого рода аномалию?

– Лучше показать. На собрании.

Он помолчал, разглядывая её. Рэйчел знала, как она выглядит: бледная кожа, тёмные круги под глазами, нервно подёргивающаяся жилка на виске. Не лучший вид для того, кто собирается представлять научные данные.

– Хорошо, – сказал наконец Хансен. – Пять минут после основных докладов. Но если это очередная твоя… – он замялся, подбирая слово, – …интуиция, Кимура, я буду недоволен.

– Это данные, – ответила она. – Только данные.

Теперь, сидя за столом и наблюдая, как зал постепенно заполняется, Рэйчел прокручивала в голове свою презентацию. Факты. Цифры. Графики. Никаких интерпретаций, никаких гипотез. Пусть данные говорят сами за себя.

Директор Маркус Ван дер Берг вошёл последним, как и полагалось руководителю. Высокий, широкоплечий, с коротко стриженными седыми волосами и загорелым – даже здесь, в двенадцати световых годах от ближайшего пляжа – лицом. Южноафриканец, выросший на добывающих платформах Йоханнесбурга, поднявшийся по карьерной лестнице благодаря умению принимать жёсткие решения и не оглядываться назад.

Рэйчел работала с ним четыре года и до сих пор не могла понять, уважает она его или боится.

– Доброе утро, – сказал Ван дер Берг, занимая место во главе стола. – Начнём. Чэнь, добыча.

Кевин Чэнь – не путать с Дэвидом Чэнем из корпорации, однофамилец – кивнул и вывел на экран графики. Глава добывающего отдела, невысокий китаец с вечно усталым взглядом, начал монотонный доклад о показателях за неделю.

Рэйчел слушала вполуха. Зонды. Улов. Квоты. Цифры, которые ничего не значили для неё и всё значили для корпорации в двенадцати световых годах отсюда. Она думала о своих данных, о пульсирующей модели, о том, как объяснить то, что сама едва понимала.

– …падение эффективности в третьем квадранте, – говорил Чэнь. – Зонды двенадцать и девятнадцать показывают минус семнадцать процентов к плану. Причина неясна, системы в норме.

Рэйчел подняла голову. Третий квадрант. Те самые зонды, о которых говорил Хансен на прошлой неделе.

– Версии? – спросил Ван дер Берг.

Чэнь пожал плечами.

– Локальные флуктуации солнечного ветра. Или сбой в калибровке магнитных ловушек. Мы проверяем.

Рэйчел хотела что-то сказать, но сдержалась. Не сейчас. Подожди своей очереди.

Доклады продолжались. Медицинский отдел – всё штатно, три случая лёгкой космической болезни, один перелом руки в рекреационном модуле. Технический отдел – Хансен, скучный и обстоятельный, как всегда. Служба безопасности – коммандер Стенберг, коротко и по делу: никаких инцидентов.

Наконец Хансен повернулся к Рэйчел:

– Кимура. Твой вопрос.

Она встала, чувствуя на себе взгляды. Двенадцать человек за столом – главы отделов, старшие офицеры, научный персонал. Люди, с которыми она работала годами, но которых едва знала.

– Спасибо. – Её голос звучал ровно, хотя внутри всё сжималось. – Я хотела бы представить данные о необычной солнечной активности за последнюю неделю.

Она вывела на экран первый слайд – простой график корональных выбросов.

– Двадцать три выброса за семь дней. Это втрое выше среднего показателя для Тау Кита.

– Звезда проснулась, – хмыкнул кто-то из угла. Рэйчел не посмотрела, кто именно.

– Само по себе это не критично, – продолжила она. – Периоды повышенной активности случаются. Но я обратила внимание на структуру выбросов.

Второй слайд. Наложенные друг на друга модели выбросов.

– Видите? Они имеют схожую форму. Не идентичную, но статистически значимо похожую. Вероятность случайного совпадения – менее одного процента.

Тишина в зале. Рэйчел позволила себе крошечную надежду: может быть, они видят то же, что и она.

– И ещё кое-что.

Третий слайд. Временна́я шкала.

– Интервалы между выбросами. Двадцать два часа четырнадцать минут, плюс-минус пять минут. Это не случайность. Это периодичность.

Она замолчала, давая словам время осесть.

Первым нарушил тишину доктор Эрик Нильсен – глава научного отдела станции, худощавый датчанин с седой бородкой и привычкой смотреть на собеседника поверх очков, хотя коррекция зрения давно сделала очки ненужными.

– Интересно, – сказал он тоном, который означал ровно противоположное. – Но что именно вы предлагаете, доктор Кимура? Что эти данные значат?

Рэйчел колебалась. Она могла сказать правду – свою гипотезу, свои подозрения. Но одного взгляда на скептическое лицо Нильсена хватило, чтобы передумать.

– Я не знаю, что они значат, – честно ответила она. – Пока. Но считаю, что это требует дальнейшего изучения.

– На каком основании? – Нильсен сложил руки на груди. – Периодичность? Корреляция? Доктор Кимура, вам ли не знать: корреляция не равна причинности. У нас нет ни малейших доказательств того, что эти выбросы связаны с чем-то, кроме естественных процессов в звезде.

– Естественные процессы не создают такой симметрии.

– Откуда вам знать? – Нильсен чуть повысил голос. – Мы изучаем эту звезду шесть лет. Вы – инженер термоядерных систем, не астрофизик. С уважением, но какова ваша квалификация для подобных заявлений?

Рэйчел почувствовала, как щёки заливает жар. Она знала, что это произойдёт. Знала – и всё равно пришла.

– Моя квалификация – данные. – Она указала на экран. – Они перед вами. Посмотрите сами.

– Я посмотрел. И вижу статистический шум, которому вы пытаетесь придать смысл.

– Это не шум. Вероятность случайного совпадения…

– Менее одного процента, вы уже говорили. – Нильсен покачал головой. – Один процент – это не ноль. Это просто редкое событие. Которое, судя по вашим графикам, как раз и происходит.

– Эрик, – вмешался Хансен, – может, дадим ей договорить?

– Она договорила. – Нильсен посмотрел на директора. – Маркус, я не вижу здесь ничего, требующего немедленного внимания. Повышенная активность? Да. Мы усилим мониторинг. Но искать тайные смыслы в случайных данных – это не наука.

Ван дер Берг молчал, глядя на экран. Его лицо было непроницаемым – маска руководителя, принимающего решение.

– Кимура, – сказал он наконец. – Вы предлагаете какие-то конкретные действия?

Рэйчел сглотнула.

– Да. Расширенный анализ данных. Доступ к архивам наблюдений за всё время работы станции. И, возможно, перенастройка части зондов для более детального мониторинга солнечной активности.

– Перенастройка зондов? – подал голос Кевин Чэнь. – В разгар квартала? При падении добычи в третьем квадранте? Вы понимаете, чего просите?

– Я понимаю, что происходит что-то необычное, – ответила Рэйчел, стараясь сохранять спокойствие. – Что-то, что может объяснить и падение эффективности ваших зондов.

– Или может оказаться пустышкой, а мы потеряем недели работы.

– Или может оказаться чем-то важным, а мы пропустим это, потому что были слишком заняты квотами.

Тишина. Рэйчел поняла, что перегнула палку. Кевин Чэнь смотрел на неё с плохо скрываемым раздражением. Нильсен качал головой.

– Достаточно, – сказал Ван дер Берг. – Кимура, я ценю вашу… внимательность. Но доктор Нильсен прав: у нас нет оснований для экстренных мер. Продолжайте мониторинг в рамках своих обязанностей. Если появятся новые данные – докладывайте.

– Но…

– Собрание окончено. – Директор встал. – Все свободны.

Люди начали подниматься, переговариваясь вполголоса. Рэйчел стояла у экрана, чувствуя себя так, словно её только что ударили под дых.

«Они не увидели. Они смотрели – и не увидели».

Она выключила проектор, собрала свой планшет. Руки чуть дрожали – от усталости, от злости, от чего-то ещё.

– Кимура.

Она обернулась. Хансен стоял рядом, понизив голос.

– Я предупреждал.

– Я показала данные. Реальные данные.

– Ты показала то, что хотела увидеть. – Он вздохнул. – Слушай, я знаю, ты хороший инженер. Один из лучших на станции. Но это… – он кивнул на погасший экран, – это не твоя область. Оставь астрофизику астрофизикам.

– А если астрофизики ошибаются?

Хансен посмотрел на неё долгим взглядом.

– Тогда, наверное, нам всем хана, – сказал он наконец. – Но это не повод устраивать панику на пустом месте.

Он развернулся и вышел, оставив её одну.

Коридор модуля управления был пуст. Рэйчел шла к себе в научный модуль, механически переставляя ноги, и пыталась понять, что пошло не так.

Данные были правильными. Она проверяла их сто раз. Симметрия – реальна. Периодичность – реальна. Всё, что она показала, можно было проверить, воспроизвести, подтвердить.

Но они не захотели.

Это было хуже, чем если бы её данные оказались ошибочными. Ошибку можно исправить. Нежелание видеть – нельзя.

– Эй!

Она остановилась, обернулась. По коридору к ней почти бежала девушка – молодая, смуглая, с копной тёмных вьющихся волос, схваченных в небрежный хвост. Рабочий комбинезон технической службы, бейдж на груди.

Рэйчел нахмурилась, пытаясь вспомнить имя. Она видела эту девушку раньше – в столовой, в коридорах, – но никогда не разговаривала с ней.

– Доктор Кимура! Подождите!

Девушка остановилась перед ней, чуть запыхавшись.

– Я Лилу. Лилу Фонсека. Техник систем связи. – Она протянула руку. – Я была на собрании. Ну, не за столом, в углу. Мы, мелкие сошки, иногда присутствуем, если нужны для… неважно. Я слышала вашу презентацию.

Рэйчел пожала протянутую руку – автоматически, не думая.

– И?

– И это было потрясающе! – Глаза Лилу блестели. – То, что вы показали, эта периодичность… Я никогда не видела ничего подобного. Как вы это нашли?

Рэйчел моргнула. После реакции в зале она ожидала чего угодно, но не энтузиазма.

– Я… просто смотрела на данные.

– Нет-нет, это больше, чем «просто смотреть». – Лилу покачала головой. – Я знаю, как работают наши системы мониторинга. Автоматика бы это не поймала. Вы увидели что-то, чего нет в алгоритмах.

– Возможно.

– Определённо. – Лилу огляделась, понизила голос. – Слушайте, я понимаю, что вам сейчас не до разговоров. После того, что сказал Нильсен… Но я хотела предложить помощь.

– Помощь?

– С архивами. – Лилу чуть улыбнулась. – Я техник связи, помните? У меня есть доступ к системам, к которым у вас нет. Исторические данные, логи наблюдений, всё такое. Если вам нужны записи за всё время работы станции…

Рэйчел смотрела на неё, и что-то внутри медленно сжималось. Эта девушка – сколько ей, двадцать пять? двадцать шесть? – смотрела на неё с такой открытой надеждой, с такой готовностью помочь. Как будто ей было всё равно, что думают Нильсен и Ван дер Берг. Как будто она верила в данные просто потому, что увидела их.

Как Меган когда-то.

«Нет», – сказала себе Рэйчел. – «Не снова».

– Спасибо, – произнесла она вслух, и её голос звучал холоднее, чем она хотела. – Но я справлюсь сама.

Улыбка Лилу чуть погасла.

– Вы уверены? Я действительно могу…

– Уверена. – Рэйчел отступила на шаг. – У вас есть своя работа. Не стоит впутываться в мои… фантазии.

Последнее слово она произнесла с горечью – цитата, которую Лилу не могла понять, но которая обожгла ей язык.

Девушка смотрела на неё несколько секунд. Потом кивнула – коротко, без обиды.

– Ладно. Но если передумаете… – Она достала из кармана маленькую карточку, протянула Рэйчел. – Мой личный контакт. Не служебный. На случай, если вам понадобится кто-то, кто… ну, кто тоже думает, что звёзды иногда ведут себя странно.

Рэйчел взяла карточку, посмотрела на неё. Простая полоска пластика с голографическим кодом.

– Я серьёзно, – добавила Лилу. – То, что вы нашли… Я не знаю, что это значит. Но это что-то значит. И мне хотелось бы понять – что.

Она развернулась и пошла по коридору, не оглядываясь. Рэйчел смотрела ей вслед, пока тёмный хвост волос не скрылся за поворотом.

Потом посмотрела на карточку в своей руке.

Часть её хотела выбросить эту карточку – швырнуть в ближайший утилизатор и забыть о девчонке с горящими глазами, которая ещё не знала, чем заканчивается вера в людей.

Другая часть – та, которую она шесть лет пыталась заглушить – осторожно убрала карточку в нагрудный карман.

В научном модуле было тихо. Рэйчел сидела перед терминалом, глядя на застывшую голограмму своей презентации, и пыталась решить, что делать дальше.

Собрание было провалом. Нет – хуже, чем провалом. Она не просто не убедила их; она дала им повод сомневаться в её компетентности. «Не твоя область». «Статистический шум». «Интуиция».

Слова Хансена особенно жгли. Она знала его двенадцать лет – ещё с «Гелиоса-2», где он работал старшим техником. Он был одним из немногих, кто отнёсся к ней нормально после катастрофы, кто не смотрел с тем особым выражением, которое говорило: «Она выжила, а другие – нет».

И вот теперь он тоже не верил.

Рэйчел закрыла голограмму, открыла свои рабочие файлы. Данные никуда не делись. Двадцать три выброса, симметрия, периодичность – всё это по-прежнему было реальным, независимо от того, что думали Нильсен и Ван дер Берг.

Но что толку в данных, если никто не хочет их видеть?

Она откинулась в кресле, потёрла глаза. Усталость навалилась разом – бессонные ночи наконец предъявили счёт. Веки были как наждачная бумага, мысли разбегались, как капли ртути.

За иллюминатором Тау Кита медленно смещалась к краю поля зрения – станция вращалась, искусственная гравитация требовала постоянного движения. Золотисто-оранжевый диск, спокойный и безразличный.

«Что ты пытаешься сказать?» – мысленно спросила Рэйчел. – «И почему именно мне?»

Ответа, разумеется, не было.

Она заснула прямо в кресле – не планировала, просто провалилась в темноту между одним морганием и следующим.

Ей снилась звезда.

Не та Тау Кита, которую она видела каждый день – приручённая, отфильтрованная, безопасная. Эта звезда была настоящей: океан раскалённой плазмы, температуры, в которых испарился бы любой материал, магнитные поля такой силы, что разорвали бы человека на атомы.

Рэйчел плыла в этом океане – не телом, конечно, тело сгорело бы за наносекунду. Чем-то другим. Сознанием? Душой? Она не знала.

Вокруг неё пульсировал свет – золотой, оранжевый, белый. Волны энергии накатывали и отступали, накатывали и отступали. Ритм. Сердцебиение.

И где-то в глубине этого ритма было что-то ещё.

Присутствие.

Огромное, древнее, непостижимое. Оно не смотрело на неё – у него не было глаз. Не думало о ней – у него не было мыслей в человеческом смысле. Но оно знало, что она здесь. Ощущало её, как человек ощущает муравья, ползущего по коже.

И оно было… больно?

Нет, не так. Оно было – нарушено. Разбалансировано. Что-то внутри него сбилось с ритма, и это причиняло… не боль, но что-то похожее. Дискомфорт? Тревогу?

Рэйчел потянулась к этому ощущению – не рукой, не мыслью, чем-то третьим. Она хотела понять, хотела помочь, хотела…

Присутствие повернулось к ней.

Не физически – у него не было тела, которое могло бы поворачиваться. Но его внимание сфокусировалось на ней, и это было как… как стоять перед прожектором. Как быть единственной точкой во вселенной, на которую направлен взгляд бога.

«Помоги», – услышала она. Не словами – образами, ощущениями, чем-то, что её мозг отчаянно пытался перевести в понятные категории.

«Помоги. Помоги. Помоги».

Рэйчел проснулась, хватая ртом воздух.

Научный модуль. Кресло. Терминал. Иллюминатор. Реальность навалилась на неё, как холодный душ.

Сон. Это был только сон.

Но руки тряслись, и сердце колотилось так, словно она пробежала марафон.

Она посмотрела на часы: 16:47. Проспала почти три часа. За иллюминатором Тау Кита вернулась в центр обзора – станция завершила очередной оборот.

Звезда выглядела как всегда. Золотисто-оранжевый диск, ровное сияние.

Но теперь, когда Рэйчел смотрела на неё, она не могла отделаться от ощущения, что звезда смотрит в ответ.

«Помоги».

Голос из сна – если это можно было назвать голосом – всё ещё звенел в её голове. Не слова. Не язык. Чистое ощущение, переведённое мозгом во что-то понятное.

«Это был только сон», – повторила она себе. – «Мозг переутомлён. Он берёт данные, которые я анализировала, и выстраивает из них нарратив. Это нормально. Это объяснимо».

Но она не верила собственным словам.

Рэйчел встала с кресла – ноги затекли, пришлось несколько секунд топтаться на месте, восстанавливая кровообращение. Потом подошла к иллюминатору.

Звезда. Огромная, равнодушная, вечная. Миллиарды лет она горела здесь, задолго до того, как первый человек поднял глаза к небу. И будет гореть ещё миллиарды лет после того, как последний человек умрёт.

Что такое одна жизнь для звезды? Что такое одна станция, один корабль, одна цивилизация?

Ничего. Пылинка. Мгновение.

И всё же…

«Помоги».

Рэйчел прижала ладонь к стеклу. Холодное, гладкое под пальцами. За ним – пятнадцать миллионов километров пустоты, и за ней – ад. Миллионы градусов, давление, способное раздавить планету, энергия, выделяемая каждую секунду, – больше, чем человечество потребило за всю историю.