Дворец Америго

– Не стоит лишний раз останавливаться. Если подумают, что вы не местный, то может что-нибудь случиться.

– Куда мы идём?

– К моему хорошему знакомому Вашингтону.

– Его так и зовут?

– Он переехал сюда из Гонконга лет тридцать назад. Большой поклонник Америки, поэтому взял себе новое имя. Для него такие места не в новинку. Это ведь там поняли, что можно поселить человека в конуру, а он ещё и рад окажется. Ничего удивительного, что здесь сделали то же самое.

– Сколько человек тут живёт?

– Где-то пятьдесят тысяч. Удачи их всех посчитать.

– Так много?

– А что? Тут есть и школа, и детский сад, куча врачей, магазинов. Есть даже храм. Это настоящий город в городе. Но для бедных.

– Я, может, лезу не в своё дело, но что не так сделал Коннор? Тут какие-то проблемы?

– Скоро узнаете, потому что они нас коснутся. Но не стоит его лишний раз винить. Такие места ломают даже самых сильных людей.

Они поднялись по лестнице на несколько этажей, проскочили мимо двух буйствующих пьяниц и наконец оказались в небольшом закутке с шестью дверьми. Джим подошёл к той, что выглядела дороже всех, поправил криво стоящий у порога буддистский алтарь и постучал. Не прошло и трёх секунд, как дверь распахнулась, и из-за неё возник невысокий полный мужчина. Лицо его тут же расплылось в широкой улыбке. Энергично пожав руку старику и добродушно кивнув Майку, Вашингтон пригласил спутников к себе в квартиру. Назвать её квартирой, впрочем, язык не поворачивался. Сразу направо от двери располагалась душевая и туалет, слева – встроенный в стену шкаф и несколько десятков переполненных полок. Чуть дальше начиналась единственная комната, совмещённая с кухней. В такой квартире даже одному человеку было тесно, теперь же вместе с хозяином Майк с Джимом заняли всё свободное место. Рядом с маленьким окошком, завешенным вместо занавесок сушащейся одеждой, стояла трёхэтажная кровать, верхний уровень которой почти касался потолка. Любой другой хозяин, наверное, должен был бы быть раздражён таким столпотворением, но Вашингтон был счастлив встретить своих гостей. Он гостеприимно расположил их на крохотном диванчике, стоявшем вплотную к кухонному гарнитуру, разложил перед ними пластмассовый столик и налил в стаканчики какое-то подобие сока. Майк не стал спрашивать, что это такое, и просто выпил, последовав примеру Джима. Жидкость неприятно обожгла горло, но уже через несколько мгновений стало тепло и приятно.

Каждый уголок, каждый свободный кусочек стены в этой квартире использовался с максимальной эффективностью. Всё выполняло несколько функций, складывалось и раскладывалось, обладало десятком скрытых маленьких ящичков, на которых на бумажных стикерах было подписано содержимое. В квартире был и компьютер, и телевизор, и даже нашлось место для небольшого музыкального центра.

– Джим, дружище, ты бы знал, как я рад тебя видеть. Я каждый раз беспокоюсь, думаю, не случилось ли что с тобой. Но никогда не случается. Ты с другом по делам?

– Да, мы…

– Не говори, меньше знаешь – крепче спишь. Я не хочу проблем. Сам понимаешь. Я из вежливости спросил.

– А где Джулия? Коннор сказал, что она тоже здесь, – спросил Джим, снимая шапку.

– Она пошла к зубному врачу. Должна скоро вернуться.

– В такой час?

– Ты знаешь, как это с господином Ли бывает, – со вздохом, но не спуская с лица улыбки, ответил Вашингтон и, повернувшись к Майку, добавил: – Золотые руки. Ходил к нему на днях, попросил вставить зуб, да чтобы подходил к другим. Он вставил зуб с четырьмя дырками.

– Только не эти шутки, прошу, – ответил Джим, явно услышавший эту шутку не в первый раз.

– Стоматологи? Здесь? – недоверчиво спросил О’Брайен.

– А как же. Чего здесь только нет. В Муравейнике вообще с такими вещами проще. Ни лицензий, ни разрешений. Если умеешь что-то делать – берись и делай. Как в старые добрые.

– У тебя есть здесь карта? – спросил Джим товарища. – Завтра на самый край южного квартала пойдём, не хотел бы вслепую там мыкаться.

Вашингтон вскочил на ноги, подошёл к стене и выудил с одной из полок аккуратно сложенную самодельную карту со множеством пометок, сделанных разными ручками и карандашами. По всей видимости, она развивалась вместе с Муравейником, то и дело обрастая новыми внутренними адресами, улочками и достопримечательностями. Джим с благодарностью принял карту и попросил товарища занять О’Брайена каким-нибудь разговором, пока составляет маршрут.

– Джим сказал, что вы приехали сюда из Гонконга. Как там живётся?

– Как сейчас – не знаю. В своё время было плохонько. Я много лет перебивался временными работами: образования-то не было. Надорвал здоровье на стройках, к бумажной работе у меня сердце не лежит.

– Могу понять. А сюда как попали?

– Через Мексику. Это, конечно, неправильно, но других вариантов у меня не было. Я бы, наверное, мог сейчас как-то вопрос с легализацией решить, но уж слишком это утомительно. Да и зачем? Поверьте, миграционная служба в Муравейник не заглядывает.

– Ну, льготы всякие получать можно…

– А я их заслужил? – с усмешкой спросил Вашингтон.

– Почему вы поселились здесь? Американская мечта выглядит совсем не так.

– Знаете, в Гонконге я жил практически в таком же месте. Одно снесли, я переехал во что-то похожее. Когда приехал сюда, то какое-то время жил в маленьком домике, но аренда так сильно подорожала, что я был счастлив сюда перебраться одним из первых. Дело привычки, даже неудобство научаешься сносить. Тут всё такое живое, столько людей. Со стороны, конечно, кажется, что здесь какой-то разгул варварства, но на самом деле всё более-менее тихо, дружно. Бывают и неприятности, но разве в других местах этого нет? У нас и своя полиция здесь даже есть. Но вы правы, жена меня в конце концов тоже не поняла.

– А дочка?

– Ей нравится у меня бывать. Мать недовольна, что я Джулию отпускаю гулять одну, но что вы прикажете, привязать её к чему-нибудь? У меня и не к чему. Но вообще девочка замечательная, я так рад, что у неё всё хорошо складывается. Давайте я вам фотографии покажу.

Вашингтон подошёл к кровати и выудил из-под неё металлический несгорающий ящик со множеством отсеков. Вскоре из него показался потрёпанный фотоальбом в кожаном переплёте. Мужчина не глядя открыл его на привычном месте и, подсев к О’Брайену, начал показывать детские фотографии Джулии. Девчонка и правда была очень красивой, на отца она была не сильно похожа, но передавшаяся по наследству широкая улыбка отбрасывала любые сомнения в родственной связи. Фотографий было немного; чем старше становилась дочь, тем реже и реже встречались в альбоме её снимки. Вашингтон объяснил, что она вместе с матерью переехала в другой штат и свободного времени на такую длительную поездку у неё почти никогда нет, но всё-таки два-три раза в году она старается приезжать в гости. На одной из самых недавних фотографий Майк узнал на заднем плане Джима.

– И как, вы в результате довольны своей жизнью? Не жалеете, что перебрались в Америку?

– Ну, как вам сказать, – задумчиво начал Вашингтон, – когда я только загорелся этой идеей, а это было лет тридцать пять назад, то всё, конечно, выглядело более радужно. Более, не знаю, по-американски, что ли. Всё-таки с тем, что я видел по телевизору, разница оказалась большая. Но было глупо ожидать чего-то другого. Времена меняются, это нормально. Представляете, в первый же год, как я сюда приехал, встретил Леттермана! Такое странное ощущение, когда много лет видишь человека на экране телевизора, а потом он стоит перед тобой вживую. Кажется, что это какой-то сбой в реальности.

– Мне всегда больше нравился Карсон, – заметил Джим, не отрываясь от карты.

– Ну, без него не было бы Леттермана, так что вынужден отдать должное, – согласился Вашингтон.

– А без него – О’Брайена, – ухмыльнулся Майк.

– Всегда приятно поговорить с человеком, который в таких вещах разбирается, – гордо заявил Вашингтон, и его улыбка расплылась ещё шире.

– Вы где-то работаете?

– Когда приехал, то открыл небольшое производство конфет. Бабушка изобрела шикарный рецепт в своё время, эти конфеты, если простите мне игру слов, кормили и моего отца, и его братьев, и потом уже меня в детстве. Но здесь никакого спроса нет. А ведь я делал всё как раньше, без всей этой современной ерунды. Ни консервантов, ничего. Всегда говорил: ищите сколько хотите – не найдёте в конфетах ничего вредного.

– А сахар?

– А что сахар? Он даже полезен. Должны же быть радости в жизни. Но в разумных пределах, и не каждый день. В общем, всё я в результате продал и вскоре сюда перебрался. Теперь сдаю кровати на ночь, иногда помогаю Коннору со всякой ерундой. На жизнь хватает, мне много и не надо. Еда есть, вода, свет. Всё как полагается.

– Через «шёлковый путь» до сих пор нельзя пройти без сбора? – спросил Джим своего товарища.

– Тебя-то пропустят, а вот твоего друга нет, – пожал плечами Вашингтон.

– Деньги не проблема, – сказал Майк.

– Боюсь, что с этим вы помочь не сможете. Разве что ваше начальство платит зарплату опиоидами, – спокойно ответил старик и продолжил рассматривать карту.

– Попробуй завтра поговорить с Коннором, он что-нибудь придумает, – ответил Джиму его товарищ.

– Не хотелось бы его лишний раз напрягать, но, видимо, по-другому никак.

– Неужели вы здесь целыми днями сидите? Ни солнца, ни природы. Я бы без этого не смог, – спросил Вашингтона О’Брайен.

– Почему? Я каждое утро поднимаюсь на крышу. У меня даже шезлонг какое-то время был. Разложил – и лежи загорай. Ну и не думаете же вы, что нам запрещено отсюда выходить? – с улыбкой спросил Вашингтон. – Мы же не в тюрьме. Это наш дом.

Джим записал что-то на листке бумаги и отложил в сторону карту. Старик выглядел очень уставшим, таким его Майк ещё не видел. Было не до конца понятно, это столь сильно на него подействовал угнетающий эффект Муравейника или какая-то другая проблема, о которой он предпочитал не говорить со своими товарищами.

– Думаю, что мой спутник хотел бы отдохнуть после тяжёлого дня. Если бы ты мог приготовить ему постель, мы были бы очень благодарны, – вежливо попросил Вашингтона Джим.

– Конечно, Коннор меня предупредил по телефону, – ответил Вашингтон и взглянул на часы, чтобы убедиться, что действительно пришло время отходить ко сну.

Однако взгляд его замер на часах, вместо того чтобы просто скользнуть по ним. Неотразимая улыбка ослабела, левый уголок рта странно дёрнулся и замер в неестественном положении. Вашингтон, напрасно пытаясь изобразить спокойствие, повернулся к Джиму и, когда тот испытующим взглядом наконец сумел прервать его молчание, сказал:

– С вами было так интересно, что я и не заметил, как время пролетело. Джулия должна была вернуться ещё час назад. Наверное, заболталась с кем-нибудь. Тут много молодых ребят. Или в гости к кому-нибудь зашла.

– Я схожу поищу её, – тут же сказал Джим и встал с дивана.

– Нет-нет, что ты. Не стоит лишний раз дёргаться. Я сам схожу.

– Нужно же кому-то здесь остаться, если она всё-таки сама вернётся, – ответил старик.

– Да, оставайтесь здесь, – согласился Майк. – Я помогу её найти.

На лице Вашингтона, даже сквозь натянутую улыбку, читалось беспокойство. Узнав, что гости настаивают на том, чтобы отправиться на поиски его дочери, он немного приободрился, но голос его дрожал, а движения казались неестественно дёргаными. Майк с Джимом быстро оделись и вынырнули сквозь узкую дверь в темноту огромного лабиринта.

Глава 10

Сам по себе Муравейник был безразличен к судьбам отдельных людей так же, как и наш организм безразличен к судьбам отдельных клеток, погибающих и воссоздающихся вновь и вновь каждый день. Но всё же стойкость этого колосса исходила не только из прочных стен и глубоко заложенного фундамента – она исходила из тех небольших союзов, в которые люди вступали ради укрепления по крайней мере того пространства, в котором они жили сами. Их было много, их интересы не всегда шли рука об руку, но все понимали, что, если Муравейнику суждено простоять ещё десятки лет, его кирпичная оболочка должна поддерживаться не только крепостью кладки, но и стойкостью спин, прижимающихся по ночам к холодным стенам. Именно это и, пожалуй, несколько отстранённый надзор со стороны Дэвида Хантера с его редкими, но точными хирургическими вмешательствами удерживало сообщество от откровенного анархизма.

Стоматолог Ли проживал неподалёку от квартиры Вашингтона, но добраться до него было не так-то просто, особенно в позднее время. На часах было далеко за полночь. Джим с Майком быстрым шагом проходили сквозь один коридор за другим, сквозь один переход тут же в другой, за лестницей следовала ещё одна, такая же узкая и такая же грязная. Всё кругом было опутано различными кабелями, похожими на лианы, словно в джунглях Амазонки. Даже мешающиеся провода служили какой-то цели: тут и там на них на вешалках сушилась плохо постиранная одежда, что было не очень-то разумно, сколь скоро с верхних уровней всё время стекала вода или по крайней мере то, что ей когда-то было. Даже ночью было шумно – некоторые местные жители начинали работать на своих небольших фабриках в это время, особенно те, чья продукция служила завтраком для десятков тысяч «муравьёв». Многие и без того узкие коридоры были завалены по краям мусором, отчего пройти можно было только боком, стараясь не наступить на битое стекло, брошенные жестяные банки, формы из пенопласта и набитые чёрт знает чем плетёные корзины. Тусклый зеленоватый свет, соединявшийся с изредка попадавшимися неоновыми вывесками, чудным образом создавал ощущение ирреальности, тяжёлого непробудного сна.

Наконец Джим, следуя указаниям красных стрелок на стенах, проскользнул по ещё одной лестничной клетке мимо заколоченной лифтовой шахты и оказался на нужном этаже. Майк поднялся следом и с неподдельным удивлением отметил, сколь сильно эта часть здания отличалась от остальных. Здесь было на порядок чище, слышалась музыка, весёлые разговоры, звон бокалов и стучание костей маджонга. Прямо в коридоре стояло несколько подвыпивших мужчин с уже немолодой женщиной; они, прижавшись к ней почти в упор, о чём-то игриво разговаривали, совсем не стесняясь проходящих мимо людей. Висящие возле дверей красные фонарики и вторящие им своим танцующим пламенем алые свечи на полу развеивали сомнения по поводу назначения этого места. Джим остановил Майка движением руки и отвёл его в тень.

– У вас, помнится, была маска. Если вы её не забыли, было бы разумно её сейчас надеть. Мы можем нарваться на неприятности.

– И каков наш протокол действий? – спросил О’Брайен, натягивая на голову маску.

– Протокол?

– Что делать, если всё-таки нарвёмся на неприятности?

– Постарайтесь без лишней надобности не затевать драк.

– Что навело вас на мысль, что я склонен это делать? – удивлённо спросил О’Брайен.

– Вы всю дорогу держали руку на кобуре.

– И всё же вы тоже не выглядите спокойным. Осторожность не помешает.

– Понимаете, Вашингтон – замечательный человек. Однако он немного наивен. Это чудесная черта характера, но не здесь. Я не хотел говорить при нём, но едва ли Джулия задержалась потому, что ей нужно заменить на две пломбы больше, чем она изначально рассчитывала. Красивым девушкам в местах вроде этого делать нечего. Всякое может случиться. Я постараюсь решить вопрос самостоятельно, но даже если что-то пойдёт не так, то вы не обязаны мне помогать. Это не ваши проблемы. Я не хочу вас в них втягивать.

– Джим, вы много раз рисковали меня оскорбить, но теперь у вас это получилось.

– Разве? – удивлённо отреагировал старик.

– Если вы думаете, что я готов сидеть сложа руки, пока какой-то подонок тащит за волосы девчонку к себе в подвал, то вы, должно быть, очень плохого обо мне мнения.

– Прошу прощения. Не думал, что мои слова можно было так интерпретировать. В таком случае, если вы всё-таки мне поможете, я буду премного благодарен и останусь у вас долгу.

– Не будем терять время, – отмахнулся Майк и поправил плащ.

Они прошли по коридору добрую сотню метров, прежде чем оказались в хорошо освещённом закутке, на одной из стен которого висела вывеска стоматологического кабинета; сразу под ней было приклеено два плаката: один на английском, а второй на испанском. Джим подошёл к тяжёлой железной двери и потянул её на себя. Она беззвучно поддалась.

Внутри кабинета было очень светло – яркие лампы чуть не ослепили вошедших внутрь мужчин. За ярким светом последовал знакомый букет запахов из эвгенола, хлорки и множества антисептиков. По сравнению с тем, чем пах весь остальной Муравейник, эти ароматы могли бы показаться приятными, не будь они столь интенсивны. Стоявшее в центре кабинета кресло пустовало; на тумбочках, находившихся рядом с ним, были аккуратно разложены закупоренные баночки и тюбики с препаратами, рабочие инструменты, одноразовые шприцы и толстый рулон медицинской ваты. По шкафам у стен были разложены бумажные карточки пациентов и запасные медикаменты. На рабочем столе врача возвышалась груда неразобранных документов, из-за которой виднелся искусственный череп с детально проработанной челюстью, которая могла открываться и закрываться для большей наглядности.

Джим подошёл к столу – и тут же взволнованно забежал за него. Подойдя ближе, Майк увидел лежащего на полу стоматолога Ли с кровоподтёками и ссадинами на лице. Узнав знакомого ему старика, врач застонал и с большим трудом встал. Он нацепил маленькие круглые очки, кое-как доковылял до стоматологического кресла и привычным движением залез в него, желая провести разговор в удобном положении.

– Что случилось? – нетерпеливо спросил Джим.

– А чёрт знает. Ворвались какие-то подонки, пока я лечил девчонку, огрели меня пару раз по голове. Я уже думал, что у врат рая очутился, но потом всё-таки подумал, что едва ли апостол Пётр носит красную шапку, – устало пробормотал доктор Ли.

– Что с Джулией?

– Не знаю, она была тут, когда на нас напали. О чёрт, Вашингтон меня убьёт, – врач схватился за голову. – Должно быть, её куда-то утащили.

– Как давно это случилось? – спокойно спросил О’Брайен, смотря на медленное движение минутной стрелки настенных часов.

– Думаю, где-то с час назад, – ответил стоматолог, взглянув в ту же сторону.

– Вы целый час пролежали в отключке? Сильно же вам прилетело.

– Это правда, – сказал врач, и лицо его исказилось болезненной гримасой.

– У тебя может быть сотрясение, – произнёс Джим, прикладывая найденный в холодильнике брикет со льдом ко лбу стоматолога Ли.

– Спасибо. Я пока оклемаюсь, утром, может, схожу к кому-нибудь, – с тяжёлым вздохом сказал врач и прилёг поудобнее в кресле.

– Пойдём отсюда, нужно срочно сообщить Коннору о случившемся, – старик потянул О’Брайена к выходу из медицинского кабинета.

– Когда на вас напали, что вы делали? Вы пробовали защищаться? – спросил О’Брайен, остановив жестом Джима.

– Что? Нет. Я думал, что у меня хотят что-то спросить. Ко мне иногда заглядывают в такое время с острой болью.

О’Брайен понимающе кивнул головой и подошёл к стоматологической установке. Инструменты лежали на своих местах, длинные резиновые шланги тянулись от них к основанию установки. Майк взял в руки бормашину, с интересом покрутил её, но обнаружил, что бора в дупле наконечника нет. На тумбочке рядом с креслом в чём-то, похожем на чашку Петри, лежало несколько десятков наконечников. О’Брайен взял тот, что потолще, и вставил в инструмент.

– Положите, это не игрушка, – раздражённо одёрнул Майка врач.

– Это правда, – тихо согласился О’Брайен и надавил ногой на педаль. – Скажите, если, предположим, вы стояли вот здесь, у этой самой тумбочки, когда вас ударили по голове, не должны ли вы были упасть на неё? Вы утверждаете, что сразу же потеряли сознание. Едва ли вы продолжили стоять на ногах.

Джим с интересом взглянул на Майка и подошёл ближе к креслу. Стоматолог поправил брикет со льдом и снисходительно, словно учитель, смотрящий на ученика, совершившего глупейшую ошибку в задаче, тоже перевёл взгляд на спутника старика. Бормашина противно визжала, оборудование было не в идеальном состоянии, а потому в этом пронзительном визге то и дело почему-то слышалось что-то наподобие лая взбешённой собаки размером с чихуахуа.

– Не помню, чтобы я падал на тумбочку. Наверное, я рухнул куда-то в сторону. А может, один из тех мужчин подхватил меня на руки. Откуда мне знать?

– Вполне возможно, я с вами согласен. Такое могло случиться, – всё так же спокойно согласился Майк. – Тогда мы будем считать, что вы не падали на тумбочку. Это замечательно.

– Вы не очень-то беспокоитесь о судьбе молодой девушки, – язвительно процедил Ли.

– Кстати, о ней. Скажите, если бы вас похищали незнакомые вам люди, как бы вы себя вели? Было бы разумно предположить, что вы бы попытались защитить себя? По крайней мере навести шуму, закричать, если даже не можете сопротивляться физически? – спросил Майк, не спуская ноги с педали бормашины.

– Какое это имеет отношение ко мне?

– Видите ли, меня смущает, что все эти вещи, – Майк обвёл свободной рукой тумбочку, – все эти вещи аккуратно лежат на своих местах. Если бы кого-то, может даже и вас, пытались стащить с кресла, вы бы, скорее всего, попытались за неё зацепиться – так удобно она расположена.

– Какого чёрта он несёт, Джим? – с раздражением спросил стоматолог. – Девчонку утащили неизвестно куда, а это чучело в маске играет в Эркюля Пуаро.

– Bien. Приятно, что вы не воспользовались заезженным сравнением с Шерлоком Холмсом, – с улыбкой заметил О’Брайен. – Восстановим хронологию событий. Скажем, я, то есть вы, стою вот где-то здесь и держу в руках бормашину.

– Я, может, и не держал её в руках.

– Тогда зеркало. Или зубной зонд.

– Я не помню.

– Итак, я стою здесь, ладно, пускай даже с пустыми руками. Ко мне подходят сзади, я оборачиваюсь – и получаю несколько ударов по голове. Но я не падаю на тумбочку! Я падаю в нежные объятия похитителей.

– Допустим, – простонал стоматолог и перевернул пакет со льдом.

– А вы, то есть Джулия, вы лежите в кресле. И вас начинают из него вытаскивать. Но почему-то вы не сопротивляетесь, по крайней мере, мы не видим здесь никаких следов борьбы. Всё аккуратно лежит, на полу ничего не валяется. Даже боры в чашке не свалены в кучу.

– Может, она не сопротивлялась, – ответил Ли.

– Почему? Если бы это были её друзья, то зачем им было на вас нападать?

– Может, они хотели меня ограбить. Я не проверял кассу.

– Могу поспорить, что в ней всё на месте. Быть может, там даже больше, чем было изначально. До нападения.

– Что вы имеете в виду? – возмутился стоматолог и присел.

– Едва ли у девушки, которая бывает здесь несколько раз в году, в Муравейнике есть друзья, с которыми она занимается грабежами. Стало быть, если она не сопротивлялась и это были не её друзья, то остаётся только один вариант.

– Да?

– Она не могла сопротивляться, потому что уже была без сознания. Вы работаете с анестезией – вы могли бы ей что-то вколоть.

– Что? С чего бы мне это делать? Я уважаемый врач, спросите любого. Джим, скажи ему. Откуда ты притащил этого олуха? Какая разница – валяются вещи на полу или нет? Может, их потом подобрали.

– Зачем? – с интересом спросил Майк.

– Чтобы меня подставить. И похоже, что это сработало. И выключите вы уже чёртову бормашину, у меня голова заболела от этого писка!

– В чашке боры были разложены по увеличению толщины. Могу предположить, что так ими удобнее пользоваться. Если бы кто-то пытался вас подставить, вряд ли у него было бы время их аккуратно раскладывать. Напомню, в этой версии событий девушка кричит и вырывается из рук нападающих.

– Убирайтесь отсюда, я больше не могу слушать эту ересь. Джим, я тебя прошу. Девчонка в опасности.

– Кто заплатил вам за похищение? – спросил О’Брайен, подходя ближе к стоматологическому креслу.

– Да какого чёрта?! – вскричал стоматолог и попытался было вскочить из кресла, но Майк сильным толчком вжал его обратно.

– Вы правы. У нас мало времени. Поэтому лечиться будем без анестезии.

Джим безрадостно бросил последний взгляд на разворачивающуюся сцену пытки и, не желая наблюдать происходящее, подошёл к рабочему столу и начал перебирать бумаги, надеясь найти что-нибудь полезное на тот случай, если стоматолог проявит чудеса выдержки или Майк О’Брайен перестарается со своим дебютным лечением. Старик пролистал приходные и расходные книги, проверил открытые конверты с письмами и заглянул в кассу, в которой было всего несколько десятков купюр и смятые фантики от мятных конфет, которыми Ли часто пытался заглушить запах острого карри, которое он постоянно ел перед приёмами. Врач громко кричал и изо всех сил выбивался из рук О’Брайена, но тот был на порядок сильнее, а потому все попытки сбежать были тщетны.