Дворец Америго

Даниил Серебряков

Дворец Америго

Глава 1

Лёгкая, почти незаметная в своей простоте музыка уже несколько часов наполняла резиденцию сенатора Джеймса Тейлора. Хитро спрятанные динамики пропускали сквозь себя негромкую мелодию, соединяющуюся со звоном хрустальных бокалов шампанского, цоканьем тонких женских каблуков по мраморному полу, многоголосым смехом и разговорами, со щелчками затворов профессиональных фотокамер, стуком серебряных приборов о фарфоровую посуду, предоставленную кейтеринг-службой. Голос неизвестной певицы казался нечётким, расплывающимся на лету, будто доносящимся из-за полупрозрачной сонной пелены. Яркие подолы платьев то и дело нежно касались своих угрюмо-мрачных братьев по выходному гардеробу, кружась в самозабвенном вечернем танце. Благоухание свежесрезанных цветов властно вплетало в себя все партии парфюмерного оркестра, надменно дирижируя каждым вдохом веселящихся гостей. Всё блестело, переливалось, гордо заявляло о своём существовании.

Резиденция Тейлора была построена в классическом стиле, просторное двухэтажное здание из бежевого мрамора, находившееся в получасе езды от города, занимало достойное место посреди чудом сохранившейся рощицы. Под покровом тёмно-синей черепицы скрывалась почти тысяча квадратных метров, из которых в обычное время едва ли была задействована даже пятая часть. Широкое, ярко освещённое фойе встречало своих гостей двойной парадной лестницей, ведущей на второй этаж, на котором располагалась библиотека, полная старинных изданий редких книг. Особенно сенатор гордился хранящейся под стеклом парой писем Джеймса Мэдисона к Альберту Галлатину, содержание которых почти никогда не вызывало у гостей интереса. Сразу за фойе начинался просторный двухэтажный зал с высокими окнами от пола до потолка, сквозь которые в лучах заходящего солнца ещё виднелись очертания садовых насаждений.

Прежний владелец было поселил в особняке всю свою семью, но уже через двадцать лет разорился и был вынужден сначала сдавать сад и зал для проведения мероприятий, а потом и вовсе продал дом. Несмотря на то что всё правое крыло пришлось реновировать, Тейлор был безумно доволен приобретением, особенно учитывая, что банкротство в ближайшее время ему точно не грозило. Сенатор часто проводил приёмы в городе, арендуя элитные пентхаусы в компании одного своего знакомого, но в этот раз значимого повода для мероприятия не нашлось, а потому Тейлор организовал вечер в более уютной домашней атмосфере. Гостей было чуть меньше, чем обычно, что задевало самолюбие сенатора, но он не подавал виду, а напротив, пользовался возможностью уделить больше времени тем, кто всё-таки почтил его своим визитом в этот вечер.

Гости уже порядком выпили, а потому начали занимать места в уютных креслах по бокам зала, боясь по неосторожности наступить на ногу какому-нибудь уважаемому судье. Беседы становились тише, всё реже звенел хрусталь, но домой пока ещё никто не собирался. Приглашённые повара на кухне тем временем готовили расслабляющий чай и разрезали только что привезённый торт на небольшие кусочки, а расторопные девушки-официантки заполняли подносы чашками и тонкими хрупкими блюдцами.

Среди гостей было несколько сенаторов, много судей, известных адвокатов из юридических фирм, иногда на вечерах даже бывал генеральный прокурор, но в этот раз он сказался больным и остался дома. Тейлор всегда приглашал своих главных доноров, парочку главных редакторов местных газет, представителей крупного бизнеса и промышленности.

Сенатор очень хорошо понимал, от кого зависит его политическое благосостояние. Бывали на вечерах и обычные друзья Тейлора, одним из них был его личный помощник Майк О’Брайен со своей женой, они всегда приходили на такие мероприятия вместе.

– Чудесный рислинг, Джеймс, – с улыбкой сказал Майк, заметив подошедшего друга.

– Майк, Софи, – сенатор слегка поклонился. – Боюсь, что я не поприветствовал вас должным образом. Прошу прощения. Надеюсь, что вы не жалеете о своём приезде.

– Да брось, мы не падки до формальностей, – ответила Софи, с интересом разглядывая оставшийся на бокале красный отпечаток.

Софи несколько лет назад перевалило за сорок, но со стороны понять это было сложно: природная красота решила задержаться чуть дольше положенного. Втайне Тейлор завидовал своему помощнику. После того как жена сенатора умерла от рака груди, он всё чаще стал бросать на окружающих его женщин полный неподдельного интереса юношеский взгляд, необъяснимый даже для самого адресанта. На ровной коже Софи проступал лёгкий румянец от выпитого алкоголя, длинные светлые волосы игриво спадали на тонкие плечи, покрытые пышными, слегка прозрачными рукавами бархатисто-чёрного платья. Женщина, чуть наклоня голову вбок, переводила хитрый смешливый взгляд то на мужа, то на Тейлора.

– Я решил вопрос с тем расследованием, о котором мы говорили, – сказал Майк. – У парня ничего серьёзного на тебя не было.

– Спасибо, на тебя можно положиться. Но давай сегодня без обсуждения работы, в такой чудесный вечер стоит хорошенько отдохнуть. Не будем утомлять окружающих всякой ерундой.

– Как скажешь, – ответил Майк и поставил бокал с вином на столик рядом. – Сегодня как-то пустовато, не находишь?

– Оно и к лучшему, – заметил Джеймс. – Впереди ещё вечер после моего большого выступления. Не хотел бы надоесть своим союзникам. Чем ты привычнее – тем менее интересен.

– Смотрел вчерашний матч? «Пантеры» наконец-то разорвали «Викингов» на части.

– Если бы у меня было время на футбол, то мы бы с тобой это обсуждали в каком-нибудь общежитии. Нет, отправлял пригласительные весь вечер.

– А секретарь твой куда делся?

– Приглашения – его слабое место. Получается либо слишком формально, либо слишком по-лизоблюдски. Проще написать самому, чем потом извиняться. К тому же он сейчас занимается организацией мероприятий куда более важных.

– Вы же не хотели работу обсуждать, – заметила Софи.

– Да, к чёрту. Майк, пойдём свежим воздухом подышим, иначе твоя жена упадёт в обморок, – сказал Джеймс, заметив, что румянец Софи стал уж слишком ярким.

Сенатор подошёл к двойной стеклянной двери, ведущей в сад, аккуратно нажал на слегка заржавевшие ручки и впустил в зал порыв прохладного летнего ветра. Прозрачные занавески ожили и закружились в обворожительном танце. Кто-то из гостей обернулся и жестом попросил сенатора закрыть за собой дверь. Джеймс с готовностью выполнил просьбу.

Сад позади дома был не очень большим, но сенатор старался держать его в приличном состоянии, поскольку любил по утрам прогуливаться в цветочном лабиринте и читать газеты в небольшой беседке. Несколько раз в неделю из города приезжал специально нанятый садовник, который с особым усердием и заметной долей тревожности ухаживал за посаженными растениями.

Вдоль всех дорожек в саду бежали длинные клумбы с цветами, бутоны которых к вечеру уже успели закрыться. Со стороны здания доносилась приглушённая музыка, свет из окон чуть-чуть не достигал сада. Джеймс достал из кармана телефон и с помощью специального приложения включил наружное освещение. В саду загорелось несколько десятков небольших жёлто-оранжевых фонарей, напоминавших своим свечением средневековые факелы. Сенатор позвал за собой друзей и направился к лабиринту, в сердце которого располагался небольшой чайный домик.

Обжатые аккуратно подстриженным ягодным тисом дорожки из тщательно подметённого волнистого кирпича разбегались в разные стороны, стараясь запутать каждого, кто смел нарушить их витиеватый покой. Софи сняла туфли и с кошачьей грацией переступала босыми ногами с одного кирпичика на другой; те ещё не успели до конца остыть, а потому нежные ступни не сводило судорогами. Майк и Джеймс Тейлор шли позади.

Внутри лабиринта почти не чувствовался ветер, даже запах стоял не такой, как в остальной части сада. Фонариков на дорожках не было, а потому ориентироваться было довольно трудно, но все трое отлично знали правильные маршруты. Один из них вёл к искусно выполненной статуе Афины Паллады, приобретённой ещё прежним владельцем особняка. Сенатор поначалу хотел её убрать, но она столь хорошо вписывалась в окружение, что ему не хватило духу. Ещё один маршрут вёл гостей по лабиринту самой длинной дорогой и выводил к небольшому кладбищу. Тейлор перезахоронил на нём прах своих родителей и бабушки по отцовской линии и часто навещал это место, чтобы привести в порядок надгробия и рассказать отцу о том, сколь далеко зашла карьера его сына.

Главный маршрут вёл в самое сердце лабиринта, где около маленького фонтанчика с ангелочками стоял крохотный деревянный домик с круглыми оконцами, одно из которых находилось на крыше и пропускало по ночам сквозь себя бледный свет луны, чей диск во время полнолуний аккуратно заполнял всё пространство окна, и казалось, что небесное тело попросту лежит на крыше, заглядывая внутрь своими пустыми кратерными глазницами.

– Тебя гости не потеряют? – спросил Майк, повернув голову в сторону друга.

– Не думаю. Но даже если бы и потеряли, едва ли кто-то из них стал бы меня искать. В таких кругах не принято проявлять обеспокоенность.

– Ничего интересного не сообщали?

– Пока нет. Ты слишком серьёзно воспринимаешь такие мероприятия. Иногда люди просто хотят хорошенько отдохнуть, – ответил Джеймс.

– У меня всё никак не получается перестать думать о работе, – пожаловался Майк. – Такое ощущение, что все эти мысли крутятся у меня в голове на какой-то карусели. Нам ещё столько всего нужно успеть сделать.

– Может, тебе нужно нанять помощника? – с улыбкой спросил сенатор, приобняв Майка за плечо.

– Обижаешь, – ответил тот и выскользнул из объятия.

– Поверь, я очень ценю тот факт, что ты относишься ко всему этому делу серьёзнее, чем я сам. Если бы не ты, ничего из этого бы не было.

– Вот давай только не будем пускаться в сентиментальность.

– Почему? Мне приятно искренне поблагодарить человека за проделанную работу.

– И что из неё получилось? Если поправки всё-таки примут, то ты рискуешь потерять всё это.

– Да ничего не примут, это полный абсурд, – отмахнулся сенатор.

– Социология показывает обратное, – угрюмо парировал Майк.

– Это всё бред, забудь. Ни один мой знакомый в это не верит.

– Я бы на твоём месте не радовался тому, что сошёлся с ними во мнении.

Майк О’Брайен работал с Джеймсом ещё со времён политических студенческих кружков. Он хорошо понимал, что ему не всегда хватает образования для того, чтобы участвовать в политической деятельности напрямую, а потому предпочёл решать разнообразные практические задачи и проблемы, которые так или иначе возникали на пути сначала у небольшой местной партии «Верный путь», потом у её главы, потом у губернатора штата, а потом уже у сенатора. Титул Джеймса Тейлора всё время менялся – должность О’Брайена же оставалась неизменной уже более двадцати лет.

Троица сделала последний поворот налево и оказалась прямо перед домиком. Фонтан не работал, на дне лежала горстка сухих листьев и ломаных веточек, занесённых сюда вольготным ветром. Чайный дом казался каким-то уставшим, маленькая дверь неприветливо скрипнула и нехотя впустила внутрь хозяина и его гостей. Майк распахнул рассохшиеся окна и позволил запахам лабиринта свободно проникнуть на беззащитную территорию, после чего отыскал в кармане пиджака зажигалку и оживил четыре свечных фонаря, развешенных по углам домика. Сенатор достал из стенного шкафчика три стакана и поставил их на стол, который до этого предусмотрительно протёр носовым платком. Чай в специальных банках закончился, но в том же шкафчике стояло несколько полувыпитых бутылок с этикетками на иностранных языках.

– Я ничего не буду, – сразу отказалась Софи и осторожно присела на деревянную скамейку.

– Майк? Есть бренди, херес, ещё чёрт знает что, – пробормотал Тейлор, перебирая бутылки.

– Виски?

– Совсем чуть-чуть.

– В самый раз.

Сенатор поставил бутылку на стол и сел на скамейку напротив семейной четы О’Брайенов.

– Так много молодых девушек сегодня, – заметила Софи. – Им хоть всем восемнадцать исполнилось?

– Не уверен, что в моих силах следить за спутницами гостей. Таковы особенности этой социальной страты. А что? Отчаялась завести себе подруг?

– Ещё не хватало, – сказала Софи. – Но обычно хоть миссис Штейнер бывает – сегодня же сплошной выпускной вечер.

– Мне остаётся надеяться, что закуски сумели заменить вам приятную компанию, – ответил с улыбкой сенатор, облокачиваясь на спинку скамейки. – В следующий раз я постараюсь вас чем-нибудь удивить. Если вы, конечно, решите вновь порадовать меня визитом.

– Джеймс, прекрати, – ответила Софи и обнажила ровный ряд белоснежных зубов во взаимной улыбке. – Я слышала, что Дэвид Хантер планирует устроить бал в честь обручения своей дочери, – быть может, там я не буду выглядеть столь не к месту.

– Софи, прошу. Тебя всегда рады видеть, – сказал Майк, взяв жену за руку.

– Это правда, – согласился сенатор. – Боюсь, что если я исключу вас из списка гостей, то, кроме вас, не досчитаюсь на вечерах ещё пары десятков человек.

– Почему? – удивлённо спросила Софи.

– Я же говорил, особенности социальной страты. Эти люди падки до настоящей красоты, – ответил Тейлор, сам стыдясь своего комплимента.

– То бишь я у тебя вроде горшка с цветами, понимаю.

– Ну почему сразу горшка, – смутился сенатор. – Я теряюсь, Майк, помогай. Любые дебаты мне даются проще.

– Не знаю почему, но здесь во сто крат уютнее, чем там, посреди огромного зала, – заметил Майк, смотря на небо сквозь окно на крыше.

– Это из-за маленьких окон, – сказал сенатор. – У широты взгляда есть свои преимущества, но это не тот случай. Мне предлагали перестроить домик, сделать его целиком из стекла, с вьющимся по рёбрам плющом, клетками для птиц, но я отказался. Я в последнее время вообще часто от вещей отказываюсь.

– Может, тебе начинает всё это надоедать? – спросила Софи.

– Что именно? Политика? Не знаю. Я очень хорошо помню, почему мы всё это изначально с Майком затевали, но всё столько раз поменялось, что кажется, будто это было в какой-то другой жизни. Когда встречаюсь с избирателями, часто теперь слышу всякие глупые упрёки. Стараюсь не обращать внимания, но иногда не получается. В любом случае, мы ещё можем много хорошего сделать. В конце концов, никакой другой цели стоять и не может. По крайней мере, не должно.

– Я просто вспоминаю, сколько раз я тебя видела таким, бегущим куда-то подальше от тех людей, к которым ты так долго шёл, – спокойно произнесла Софи, зарывая свои тонкие пальцы в волосы Майка.

– Помнишь день празднования победы нашей партии на городских выборах? – спросил Майк. – Мы тогда все собрались на берегу, пели песни, жарили колбаски на углях. Нас, должно быть, человек двести было, если не больше.

– Там ещё был этот парень с трубой, которую он привязал к багажнику велосипеда и тащил через весь город, – добавила Софи.

– Помню, я его терпеть не мог. До сих пор не могу, встретил его пару месяцев назад. Всё тот же гиперактивный дурачок.

– Ты прочитал какую-то краткую речь, поднял пару тостов и исчез. Я потом искал тебя весь вечер, – сказал Майк.

– А я уплыл на лодке на соседний остров, – ответил Тейлор и покачал головой.

– С Линдой, – добавила Софи.

– Да… – тихо согласился сенатор. – Причём лодку-то я украл, получается…

– С кем не бывает, – сказал Майк и наполнил пустой стакан.

Разговор внезапно зашёл в тупик, повисла тишина. Неловкости в ней не чувствовалось, не было ничего удивительного в том, что старые друзья могли проводить время, не говоря ни слова. Каждый думал о своём, но они всё равно были вместе. С каждой минутой тишина становилась всё ценнее, и нарушить её можно было бы только чем-то по-настоящему важным, а таких слов ни у кого не находилось.

– Нас уже нет пятнадцать минут – может, вернёмся? – внезапно спросил Майк, взглянув на часы.

– К сожалению, ты прав, – усмехнулся Джеймс и встал со скамейки. – Я думаю, что гости скоро начнут собираться по домам. Было бы невежливо с ними не попрощаться. В отличие от вас, они принимают такого рода вещи близко к сердцу.

Сенатор с О’Брайенами вышли на улицу. За то время, что они провели в домике, успело заметно потемнеть. Джеймс запер дверь и, обойдя своих друзей, нырнул в лабиринт. Возвращаться ко входу лабиринта всегда столь неестественно: человек будто бы нарушает какие-то негласные правила, двигаясь в обратном направлении. Да и сам лабиринт кажется неготовым к такой инверсии, все его ловушки, тупики и хитрые повороты выстроены совершенно иным образом – они существуют для того, чтобы запутывать входящего, но никак не того, кто пытается найти обратный путь. Было бы куда естественнее, возвращайся такой человек спиной вперёд, пытаясь вспомнить, как именно он ступал, ставя свои ступни столь близко к их еле заметным отпечаткам, оставшимся на дорожке, сколь это возможно, не оборачиваясь назад. Словно разворачиваемая фигурка оригами, лабиринт с каждым поворотом терял своё очарование.

Несколько минут спустя Майк с Софи наконец выбрались из тесноты травянистой головоломки и оказались перед широким крыльцом, ведущим обратно в бальный зал резиденции Тейлора. Сквозь высокие окна было видно, как Джеймс разговаривает с небольшой группой гостей, по виду которых сразу становилось понятно, что они собираются уходить.

– Хочешь вернуться внутрь? – спросил Майк жену, которая отошла чуть в сторону, к садовым клумбам.

– А мы должны? – спросила она, проводя рукой по бутонам роз.

– Если хочешь, то можем попрощаться со всеми и тоже поехать домой. Я закажу автомобиль.

– Смотри, она совсем завяла, – равнодушно сказала Софи, указав на сморщенный бутон белой розы, росшей на небольшом отдалении от остальных цветов.

– Ты сегодня не в духе, – заметил Майк и присел на корточки рядом с женой. – Чем мне тебя развеселить?

– Всё в порядке. Я бы перекусила. Надеюсь, что мы не опоздали на десерт.

Софи медленно встала, отряхнула подол платья и пошла к двери в зал. Майк вздохнул и последовал за женой.

Атмосфера внутри зала почти не изменилась, музыка стала чуть тише и медленнее, несколько пар танцевали в сторонке от всех остальных гостей. Сенатор прощался с известным в узких кругах художником, Майк видел его картины на какой-то выставке несколько лет назад и не был особенно впечатлён, впрочем, списывал это на своё невежество, а не на недостаток мастерства автора. Джеймс Тейлор приобрёл одно из его полотен и повесил в своём офисе, но как-то в сторонке, словно не желая привлекать к нему внимание.

К О’Брайенам подошли двое мужчин. Одному было за шестьдесят, он выглядел грузным, костюм в нескольких местах был растянут до предела и при каждом движении трещал по швам, один из коротких рукавов обнажал дорогие часы, кожа вокруг затянутого ремешка набухла и заметно покраснела. Второй мужчина казался сильно моложе, быть может только на контрасте. Он держался прямо, уверенно, козлиная бородка и узкие, даже слишком, очки создавали очень своеобразное впечатление. Майк был знаком с этими людьми лишь заочно, но Джеймс время от времени о них упоминал в частных разговорах.

– Добрый день, Марк О’Брайен, верно? – сквозь одышку задал вопрос полный мужчина. – Сенатор от Висконсина Брайан Уорнер. А это мой дорогой друг Тодд Маршалл. Иллинойс. Я о вас много слышал от Джеймса. Было бы ошибкой не представиться.

– Очень приятно, – сказал Майк и пожал обоим руку. – Удивлён, что независимые кандидаты до сих пор избираются.

– Поверьте, мы удивлены не меньше вашего, – сказал Брайан и откашлялся в скомканный платок.

– Мы предпочитаем не ограничивать себя рамками общепринятой в партии идеологии, – усмехнулся Тодд Маршалл. – Жизнь сложнее любой программы или манифеста. Я верю в то, что помогает людям жить лучше. Сегодня и завтра это могут быть радикально противоположные взгляды.

– Вы ведь тоже выступаете против новых реформ? – спросила Софи.

– Да, конечно. Не думаю, что из них выйдет что-то хорошее. Как раз завтра мы собираемся провести несколько важных встреч на эту тему, – сказал Брайан.

– Ну что же, спасибо за вашу работу, – сказал Майк.

– Спасибо нужно говорить народу за оказанное доверие. Хорошего вечера вам и вашей очаровательной жене. Надеюсь, что ещё увидимся, – сказал Тодд и, потянув за собой друга, направился к столику с алкоголем.

Вечер продолжался. Несколько пожилых гостей спустились в подвал дома, где специально для таких мероприятий была оборудована бильярдная комната и несколько карточных столов, которыми сам сенатор обычно не пользовался. Помимо всего прочего, это было отличным местом для приватных разговоров, которым многие любили предаваться после нескольких бокалов, а потому молодые спутницы, не посвящённые в важные дела своих патронов, были вынуждены остаться в зале. Впрочем, в одиночестве сёстры по несчастью оставались недолго, они быстро сбились в небольшую кучку у одного из столов с шампанским в центре зала и начали друг с другом о чём-то вполголоса говорить, то и дело заливаясь задорным, почти детским смехом. Все они изредка поглядывали в сторону остальных гостей и будто бы отпускали какие-то комментарии, содержание которых уловить было невозможно, не подойдя к девушкам вплотную. Привыкшие к таким сценам гости не обращали на них никакого внимания, но Софи понемногу начало казаться, что эти насмешливые взгляды адресованы в том числе и ей. Женщина не поворачивалась в сторону стола с шампанским, но прямо чувствовала на своём затылке сверлящее прикосновение издевательских ухмылок.

– Майк? – раздражённо спросила Софи, повернувшись к мужу.

– Да? – растерянно спросил Майк, смотря в сторону Джеймса Тейлора.

– Ты так и будешь стоять? – развела его жена руками.

– Всё-таки хочешь домой? Сейчас вызову машину, – ответил Майк и достал телефон.

– Нет, – отрезала Софи, закатив глаза. – Мог бы хотя бы меня на танец пригласить.

Майк улыбнулся, спрятал телефон обратно в карман и, подойдя к жене, приобнял её за талию. Софи перестала хмуриться, морщины на лбу разгладились, и она ещё ближе прижалась к мужу. В молодости они часто танцевали, теперь же это происходило всё реже, разве что на больших балах, устраиваемых знакомыми Джеймса Тейлора. Как правило, один бал проводили на Рождество, ещё по одному – на День независимости и День благодарения. Но и эти мероприятия удавалось посетить не всегда: Майк О’Брайен был до головы загружен работой, которую никто другой для сенатора сделать не мог. Тому было чрезвычайно неудобно из-за того, что он был вынужден продолжать эксплуатировать своего друга, даже после стольких лет преданной службы. Единственным облегчением служило то, что Майк продолжал проявлять искренний энтузиазм и веру в благо их общего дела, затеянного ещё в пыльных университетских аудиториях.

Первые проблемы появились спустя всего несколько недель после организации студенческого движения. Некоторые преподаватели и представители деканата и слышать не желали о распространении идей «Верного пути», и уж тем более выступали против того, чтобы его участники проводили свои встречи и лекции на территории университета. Майку хватило всего одного месяца, чтобы понять, насколько важно уметь договариваться с людьми, понял он и то, что этот подход очень часто не работает. Особенно агрессивно против студенческого движения выступал тогда ещё действующий глава этического комитета, близко знакомый с ректором университета. Он старательно добивался запрета ношения символики движения, заходил даже разговор об отчислении одного из наиболее заметных его участников. Майк вызвался решить эту проблему, и через две недели глава комитета был уволен по обвинению в домогательствах к одной из первокурсниц, задним числом оказавшейся участницей «Верного пути». Дело постарались замять, а потому ректору пришлось на время отказаться от попыток надавить на студенческое движение: в противном случае Джеймс Тейлор обещал раздуть огромный скандал. Вскоре, за исключением косых взглядов и перетолков в курилках, проблем у «Верного пути» не осталось, его участникам пришлось признать, что немалый вклад в такой успех внёс именно будущий сенатор, и назначить его лидером движения.

Тем временем музыка в зале становилась всё медленнее и медленнее, многие гости переглядывались со своими партнёрами, подумывая о том, что пора собираться по домам. Из бильярдной потихоньку начали возвращаться уставшие игроки, они с трудом находили своих спутниц и обессиленно падали в мягкие кресла у окон, оставляя себя на попечение неопытных девиц. Но О’Брайены продолжали танцевать, Софи не отпускала мужа, а тот не сопротивлялся этому внезапному желанию жены, он никуда не торопился, и дел у него этим вечером больше не было.

Джеймс переходил от одного гостя к другому, стараясь по возможности угодить всем и сразу, но тем уже ничего было не надо, их запас сил полностью истощился, и теперь они могли мечтать разве что о горячей ванне, разговоры о выборах и инвестициях успели им наскучить. В следующий раз они вернутся к этой теме на каком-нибудь другом вечере, вне его – только в крайнем случае, если придётся давать интервью какой-нибудь глупой выпускнице журналистского факультета.