Золотая медаль или детство. Как один отец тренировал дочь к олимпиаде

Я посмотрела на него в недоумении.

– Завтра ты должна будешь выбрать, кто ты на самом деле. Затем папа сел в машину и уехал.

Я стояла на крыльце школы, провожая его машину взглядом. Тогда я не думала о последствиях выбора, да и зачем вообще надо было что-то выбирать?! «Кто я на самом деле?» Да я понятия не имела…

Копыта. Крылья. Вера

Город, в котором я жила, был настолько мал, что я проходила его за полчаса быстрым шагом, а на машине и говорить не о чем – семь минут. С папой мы ехали больше получаса. Боровичи́ давно остались позади, впереди стелилась неровная песочная дорога, по бокам слева и справа стоял лес. Густой великолепный лес.

Голова кипела от мыслей: «Куда мы едем? Что такого важного он хочет показать? Или рассказать?» В машине играло радио, но и оно затихло, превратившись в нагнетающее шипение. Через лобовое в салон лезло солнце. Я десятый раз спросила, долго ли нам ехать, как из-за поворота показался завод. Трёхэтажное здание с пристройками и амбаром приближалось. За поездку папа не сказал ни слова.

– Наше новое место для тренировок? – пошутила я, когда мы остановились.

– Идём, он ждёт.

Отец закрыл ключом машину и устремился к главному входу, я поспешила за ним.

Встретил нас бизнесмен с ровной спиной в сером костюме, старше отца, но до пенсии ещё далеко.

– Ну, привет. – хозяин наклонился и протянул руку. – Меня зовут Евгений Аркадьевич.

– Здравствуйте.

Ответив на рукопожатие, как взрослая, я вопросительно посмотрела на папу.

– Мариночка, кофе нам принесите, ну а спортсменке сок.

– Одну секунду, Евгений Аркадьевич. – женщина в бежевом сарафане вышла с подносом за дверь.

У Евгения был завод, точнее, фабрика по производству мебели. Папа рассказывал, что на ней работало около пятисот человек. Мы прошли в кабинет. Повсюду висели благодарности, грамоты, дипломы. Кубки пылились на стеклянной полке. Кабинет делился на две части: одна зона – для приёма гостей, вторая – рабочая, с огромным дубовым столом. На нём друг на друге лежали журналы, карандаши, эскизы мебели на плотной бумаге и образцы тканей. Возглавляла рабочий беспорядок армия из четырёх радиотелефонов. Всё выглядело стильно и дорого.

Мы разместились на большом кожаном чёрно-коричневом диване напротив стола. Секретарь внесла кофе на подносе и опустила его на миниатюрный журнальный столик.

– Ну, спортсменка, как дела? – начал разговор Евгений Аркадьевич.

– У нас возникли трудности в школе, – ответил папа.

– Так это же замечательно, – улыбнулся Евгений. – без трудностей сложно оценить победу. Если бы не испытания, ничего бы этого не было. Он повернулся ко мне, указав кивком на стену из дипломов.

Я пожала плечами и продолжила рассматривать фото хозяина фабрики со знаменитостями, вырезки из газет с хвалебными заголовками в красивых рамках… Всему этому на стенах явно было тесно.

– Юна, в четырнадцать, старше тебя всего на год, я пошёл на завод делать табуретки. Знаешь, такие, самые простые: четыре ножки и доска сверху. – Евгений был готов к разговору и не хотел терять время. – Фурнитура была в дефиците, поэтому мы их в прямом смысле сколачивали гвоздями. Я делал по пятнадцать табуретов в день. Каждый день. Откладывал под матрас копейки, что мне платили за детский труд. Бизнесмен провёл пальцами по своим мозолям и сцепил ладони в замок.

Я не понимала: зачем я тут? Водила глазами по кабинету, но было достаточно одного строгого взгляда папы, чтобы я вернулась к разговору.

– Я рос в детском доме, и на выпуске государство выдало мне комнату в довоенном доме за двадцать километров от фабрики. На деньги, которые скопились, я снял комнату в хибаре у бабули рядом с фабрикой. Сироте не знакомо чувство, которое испытывает ребёнок, когда мать будит его по утрам, гладит по голове, нежно желает доброго утра. Я не знаю, как обедать с родителями за одним большим столом. Не знаю, как проходит боль ушиба, если мама целует колено. Но я хорошо знаю, как проснуться посреди ночи и бояться чудовищ под кроватью, когда никто тебя не успокоит и не защитит. Мне не знакома привычка в любой момент взять телефон и позвонить отцу, чтобы просто поболтать. У меня нет родителей. Сейчас это уже не имеет никакого значения, а тогда имело.

Он посмотрел на меня с доброй завистью и добавил:

– А у тебя есть папа, который привёз тебя сюда. Теперь слушай… – Я прекратила рассматривать обстановку, мой взгляд замер на его сверкающих кожаных ботинках.

– Я работал на заводе с утра до ночи, откладывал деньги на еду и крышу над головой. Многоэтажек в то время не было, а частные дома стоили дорого. – он рассказывал с такой улыбкой и так легко, что его хотелось слушать, не перебивая. – Проработав три года в цехе, я понял, что хочу связать жизнь с производством мебели. Мне нравилось создавать своими руками практичные вещи из дерева, чтобы люди пользовались ими с удовольствием. На тот момент завод стал нерентабельным, и ходили слухи, что нас вот-вот распустят, а фабрику закроют. С одним моим товарищем я открыл маленький цех по производству тех самых табуретов. Ну как цех? Это сейчас так называется, а тогда это был гараж отца того парня, в который мы завезли материалы и оборудование.

Хозяин кабинета крутил кофейную чашку в руках, но смотрел куда-то в пустоту.

– Я ничего не смыслил в бизнесе и просто сколачивал табуреты, грузил в телегу и вёз на рынок. Прошёл примерно год, и на рынке на нас стали поглядывать. Подходили, спрашивали: что почём? Сколько выручаем в месяц? В один прекрасный день на соседнем прилавке появились и другие табуреты. А продавцы новой точки с зековскими наколками и повадками стали намекать, что лучше нам уйти с этого рынка, пока никто не пострадал. Мы не понимали: что сделали плохого, кому перешли дорогу? Товарищ испугался и перестал приезжать. Я один занялся всем и на рынок стал выходить только по субботам. В один из вечеров наш гараж сгорел, со всем оборудованием и материалами.

Евгений Аркадьевич провёл невидимую черту рукой, давая понять, что всё было кончено.

– Обозлившись на жизнь, утром я пошёл к поджигателям. Я точно знал, что случайно ничего загореться не могло, тем более с двух сторон одновременно. Когда я пришёл на наше место, где обычно торговал, оно было занято. Табуретками. Но не моими. Конкуренты расширили ассортимент и, недолго думая, заняли соседний прилавок. Мне в лицо смеялись! Они ничего не стеснялись и никого не боялись. После короткого разговора мне дали понять: чтобы уметь зарабатывать деньги, нужно быть намного старше. Быть битым жизнью, «поесть земли» в колониях, а уж потом идти «бизнесем» заниматься. А я молокосос. Своими табуретами мешаю им развиваться. Если ещё раз сунусь на рынок, мне руки сломают. Я благодарен им за тот разговор. Правда, благодарность пришла не сразу.

Евгений улыбнулся, почесав коротко стриженную бороду:

– Глядя на сгоревший гараж, я чётко понял, что мне не нужны разборки и драки за место у прилавка. Я учился мыслить масштабно и стал искать тех, кто будет драться за меня. Их сейчас называют дилерами. В итоге я ни разу не появился в городе с мебелью лично, но мои табуреты и остальная мебель заполонили весь город.

Я посмотрела на папу, но тот сидел в кресле и никак не реагировал, я поняла, что папа знал эту историю. Мебельный барон, смочив губы в кофе, продолжил:

– Мораль басни такова, Юна. Если тебя кто-то пытается остановить, сбить с пути советами, нужными или нет, с благими намерениями или нет, от зависти или оберегая, ты помни: они так близко друг к другу пасутся в стаде, что тебе, орлу, который летает высоко, не видно даже их морд. Перед тобой же – бескрайние просторы, степи, горы, реки, леса, океаны. Высоту своего полёта выбираешь только ты одна. Овцы же трясутся в загоне от страха оказаться и в метре над землёй.

Бизнесмен допил кофе, поднялся, поправил костюм и, наклонившись к моему уху, спросил шёпотом:

– Так кто же ты, Юна? Овца в стаде или орёл? Твоя опора – копыта или крылья?

Деньги. Ставки. Адреналин

Утром родители неуверенно зашли в мою комнату. Маму папа выдернул с кухни, где она пекла блины, защищаясь от брызг зелёным передником. А теперь стояла у стола. Папа в спортивном костюме сел ко мне поближе, на кровать.

– Юна, сколько ты сейчас получаешь денег на карманные расходы? – он сразу перешёл к делу.

– Сто рублей в неделю. Чего ты спрашиваешь, ты же сам их даёшь, – буркнула я, показывая всем своим видом: если они опять заведут старую песню про тренировки, то я не в настроении это обсуждать.

– Хорошо, а если я предложу тебе двести пятьдесят рублей в неделю?

Папа достал из кармана червонцы, полтинники и демонстративно пересчитал.

– Что я должна делать?

Мне нужны были детали сделки.

Папа говорил сдержанно, пытаясь не давить:

– Пять недель, всего пять недель осталось до твоего первого главного старта.Россия пройдёт через пять недель. Это твоя возрастная группа, выступишь на ней и можешь быть свободна, гуляй на все четыре стороны, – говорил он без лукавства.

Я прочитала по его лицу: отец устал со мной бороться, устал тащить меня на тренировки и поддерживать интерес к бегу. Мама с томлением ждала конца разговора, чтобы вернуться к своим делам.

– Хорошо. Я согласна. Могу сегодня начать?

Стоя у стула со школьной одеждой, я пересчитывала остатки карманных денег.

Он подпрыгнул от радости – окрылённый моим ответом и тем, что впервые переговоры со мной прошли легко. Мама выпорхнула на кухню. И папа уже встал и собрался уходить, как я крикнула ему в спину:

– Только у меня есть одно условие.

– Слушаю. – он остановился в дверях.

– Я не буду тренироваться каждый день, только три раза в неделю. Если ты не согласен, уговора не будет. – Я увидела ярость на папином лице, но мой взгляд остался таким же решительным, как и его.

После некоторого колебания он принял уговор:

– Я буду считать прыжки, пошли.

Наш бревенчатый дом, который бабушка подарила маме, испытывался на прочность. На каждый прыжок половицы отзывались скрипом. Под полом гостиной поднималась пыль, сыпалась паутина, ходуном ходил песок, лежавший там годами. Но прыжки не прекращались. Бывали остановки, небольшие паузы. И по новой.

– Девятьсот девяносто семь, девятьсот девяносто восемь, девятьсот девяносто девять, хорошо – тысяча! Теперь верю, что можешь!

Папа отсчитывал вслух и записывал в тетрадь каждую сотню прыжков, которую я преодолевала на пути к тысяче.

☝️ Стопа в беге, соприкасаясь с опорой, смягчает удар и приспосабливается к неровностям поверхности, а в момент отталкивания выполняет роль рычага, выбрасывающего тело вперёд. Сильная стопа позволяет спортсменам улучшать результаты.

Тысяча прыжков – такой был у нас уговор. Тысяча прыжков равнялась пятидесяти рублям, которые я получу. Прыгать по тысяче я должна была не меньше трёх раз в неделю, остальное – по желанию. Меня купили за «Марс», «Твикс», «Сникерс» и любимую булочку с маком за 14 рублей 50 копеек.

Пять недель перед Россией были ужасно долгими и невероятно прибыльными. Прыгала я каждый день. Снег давно растаял, и мы выходили тренироваться на сельский стадион. Его построили в послевоенное время, тогда он был лучшим из лучших в Новгородской области. Конечно, после строительства за ним никто не следил. А в 90-е годы никому дела не было до спорта. Трибуны давно потеряли болельщиков и рушились на глазах. В относительно неплохом состоянии оставались только резиновые дорожки.

Вечерние тренировки на стадионе я не любила. Если утром здесь никого не было, то под вечер, разбившись на группы по интересам, тусовалась молодёжь. Иногда я встречала знакомых со школы, но чаще всего подростки были старше меня. И нет, никто из них не приходил тренироваться. Парадокс, но старый заросший сорняками стадион со сломанными лавками был популярнее городской дискотеки. После выходных на беговых дорожках и трибунах меня ждали десятки пустых бутылок, пачек от сигарет, презервативов и упаковок от чипсов. Я брала пакет и перед тренировкой освобождала от мусора нижние ряды трибун, две единственные беговые дорожки и финиш.

Стадион был набит под завязку, я разминалась по кругу. Колкие реплики и смех активно вмешивались в мою тренировку. Пробегая мимо подростков, услышала в свой адрес:

– Эй, овца! Задолбала уже тут бегать! Сядь покури! – ипарни заржали.

Они были правы: бегала там только я. Это сейчас никого не удивишь бегом, а в конце 90-х мои тренировки казались унизительными, бессмысленными, позорными, смешными.

– Пивка бахни! Расслабишься… – добавил кто-то из толпы. И снова раскатистый смех по трибуне.

– Нет, не хочу! – замедлив разминочный бег, я высматривала в толпе сильного соперника.

Почти всегда я тренировалась одна. Ребята и девчонки, которые приходили к нам в секцию, не задерживались. У них быстро появлялись другие интересы, хобби, личная жизнь. И только мы с папой мечтали выбраться из маленьких Боровиче́й и выиграть Олимпиаду по лёгкой атлетике. Остальные же не верили ни в себя, ни в тренера, ни в удачу.

До России оставалось три недели. Результаты на тренировках улучшались медленно. Мне нужна была компания. Бороться с невидимыми соперниками – самое трудное в спорте. У меня не было команды спортсменов, зато была борови́чская шпана: на слабо и за деньги эти молодые люди были согласны на всё.

Выбрала я самого громкого. Того, кто каждый вечер орал мне: овца, лошадь, страусиха. Он единственный, кто был одет по «спортивной моде»: в тёмно-синих трениках с потёртыми коленками, олимпийке с тремя белыми полосками на руке и в кедах, которые, по всей видимости, донашивал за кем-то.

– Чо? Эт я вот тут, значит, буду начинать, а ты позади меня? – Антон остановился у стартовой черты на сто метров, заправляя футболку не первой свежести в штаны. – И чо? Мой кореш скомандует, и я должен добежать вон туда первым, так, чтобы ты меня не догнала? И тогда твой батя даст мне двести рэ? – он нервно топтался на месте. – Давай ещё раз, я чёт не врубаю. Я стою впереди тебя, бегу меньше тебя по прямой и, если прибегу первым, лаве мои?

– Да-да, всё верно. У тебя будет фора. Кто прибежит первым на финиш – тот и молодец, – разминая стопу, ответила я.

– Погоди, погоди, а в чём подвох-то? Ты же не впереди меня, а позади стоять будешь. Ты уже проиграла, ты же понимаешь? Или ты кидать в меня что-то будешь, пока я бегу, типа «догони меня, кирпич»? – Антон не понимал, зачем мне это было нужно. И искренне верил, что он, крутой парень семнадцати лет с сигареткой в зубах, спокойно обгонит малолетку, даже если её рядом поставить, а уж с форой в пятьдесят метров – тут и говорить не о чем.

Группа зевак, требуя зрелищ, разделилась на два фронта:

– Давай, Антоха!

– Придурок, сядь, не позорься!

– Юна, Юна, сделай его!

Они знали моё имя?!

– Чо орёте?! Не мешайте им.

Независимый судья «трёхбалтиковой» категории, выплёвывая жёваные семечки под ноги, направился к месту старта:

– Юна, я так руку держу? – кореш Антона поднял руку вверх. – Чо говорить-то надо? Я опять забыл. А, «побежали» – руку вниз?

Парень то поднимал, то опускал руки.

– Не надо говорить «побежали». Всё просто: на старт, внимание, оп. Коротко и быстро – оп! – повторила я и отправилась к папе, который только зашёл на стадион.

Идея найти спарринг-партнёра среди подростков, которые меня обзывали, пришла в голову, конечно же, моему дорогому отцу.

☝️ Спарринг-партнёр – это спортсмен, который играет ключевую роль в подготовке к соревнованиям. Он помогает напарнику отработать стартовый разгон и пробежать дистанцию на максимальных скоростях, что значительно повышает эффективность тренировок. Элемент соперничества играет важную роль в подготовке спортсменов. Одному, без команды, с которой можно тренировать необходимые качества, сложно вывести себя на хороший результат.

– Пап, обязательно мне бежать с ним?

Я показала на Антона, который с пацанами, заливаясь хохотом, «тренировал» низкий старт.

– Ты же сама его выбрала. На него ты жаловалась? Он тебя обзывает? – отец не спускал глаз с главаря.

– Да, он. Поэтому и выбрала. Но сейчас понимаю, что он слишком взрослый. Он в ПТУ учится!

Взглядом я умоляла папу что-нибудь придумать, чтобы поменять соперника.

– Ну и отлично. Теперь у тебя нет вариантов. Только победа, Юна! Другого стадиона в Боровича́х нет. Или ты затыкаешь им рот, или даёшь повод смеяться над тобой и дальше. – я посмотрела на Антона. Потом на папу – оба меня пугали.

Солнце садилось, заливая в чашу стадиона остатки розового света. Дул тёплый ветер. Откуда-то пахло костром и шашлыками. Май был исключительным в том году: мало дождей, много солнца и жарких дней. Я пыталась потрогать порывы ветра, вдохнуть его в себя и выдохнуть обратно, чувствуя, как природа наполняет клетки моего тела энергией, остаётся жить внутри. Я понимала, что бежать придётся не быстро, а очень быстро. Если я не обгоню Антона на финише, стану посмешищем.

Антон, на две головы выше и на четыре года старше меня, с усмешкой оглянулся. Лидер молодёжной тусовки, он наверняка понимал, что не имеет права проиграть малолетке, иначе его засмеют. Но если и нервничал, вида не показывал: сжимая и разжимая кулаки, косился на финиш.

Я закрыла глаза, настраиваясь на поединок. Мозг просигналил: «Пора!» – и мои глаза открылись. Махнув рукой, я подала знак новоиспечённому стартёру, он отзеркалил в ответ и спросил о готовности спарринг-партнёра – Антона, тот кивнул.

«Судья» повернулся к моему отцу и, подняв руку, ждал от него такого же ответа. Папа ответил сразу. Это означало, что все готовы. Дистанция Антона составляла сто метров, моя – сто пятьдесят. Победителя определит скорость.

– НА-А-А-АСТА-АРТ! – прокричал «судья». – Внимание, марш, давай, марш!

Кореш Антона настолько перенервничал, что забыл мой урок. Но тренировки для того и нужны, чтобы быть готовым к любым сюрпризам, а слово «марш» вполне подходило для такого уровня соревнований.

Выбежала легко и быстро, старт был моим козырем. Я любила физический «взрыв». Отдаёшь тело внутренней животной интуиции, не думая о технике. Как бы наблюдаешь за процессом со стороны, получая окрыляющее удовольствие от происходящего.

Для стремительного рывка, резкого и мощного набора скорости надо уметь довериться натренированным до автоматизма беговым рефлексам и не пускать в этот процесс голову. Мозг всё портит, пытаясь следить за каждой рукой, ногой, положением головы и положением в обществе одновременно. Он как 80-летняя бабуля при разговоре с внуком:

– Внучок, ты куда так бежишь?

– Ба, да опаздываю я!

– Меня подожди, трость подай!

– Тебя с собой не беру…

– Как это? В семьдесят девять брал, а в восемьдесят нет? Думаешь, постарела?

– Некогда мне! Я бегу, причём очень быстро.

– А это не опасно? А куда бежишь? А зачем? А как быстро бежишь? А если догонят?

Ну вы поняли: чем больше мыслей, тем хуже результат…

После громкой команды «марш» побежали все: мы с Антоном по стадиону, а шпана на своих местах. Чем меньше оставалось до финиша, тем громче гудели зрители. Антон преодолел отметку в 70 метров первым, я была позади.

Ему оставалось всего 15 метров до финиша, но мы сравнялись. Почувствовав меня рядом, задыхаясь от непривычной нагрузки, Антон старался не сбавлять скорость. Предполагал ли он, что бег на сто метров может так выматывать?

– Тоха! Тоха, мочи её! – оглушило меня, когда мы приблизились к отметке 90 метров.

Я бежала на пределе! В ногах появилась тяжесть, плечи, лицо сковало от напряжения. С каждым шагом я пыталась убежать от парня, но он не сдавал, держался рядом.

– Юна, бежать! Бежать до конца! – кричал уже папа.

– Что?! Куда? Не-ет!! – Антон терял двести рублей и уважение товарищей. Я вырывалась вперёд, с каждым шагом увеличивая разрыв между нами. Оставалось два метра до финиша, как с трибун стали кричать моё имя. Мы финишировали. Юна – первое место, Антон – второе.

Он сплюнул. Рухнул на дорожку – дыхание не успокаивалось. Стонал, держась за живот, жадно глотал воздух, но настаивал на своём:

– Ещё раз, давай ещё раз! Сейчас всё по-другому будет, я не принимал тебя всерьёз, а сейчас покажу, как парни с педколледжа бегают! – Антон косился на трибуну, боясь насмешек.

Конечно, мы дали шанс отыграться, тренировочный план состоял из нескольких серий.

Вы не сможете объяснить «студенту», что его первый раз был самым быстрым, что быстрее он уже не пробежит. Ибо для этого нужна скоростная выносливость. Годами вы тренируетесь бегать долго и быстро, учитесь терпеть боли в животе, мышцах, тошноту, головокружение и массу других «приятных» симптомов. Организм бастует. Но вопреки инстинкту самосохранения, преодолевая боль, профессиональный спортсмен идёт к победе. Победе над собой.

Четыре раза для Антона были кошмаром. Я прибегала первой раз за разом. Зачем он тогда бегал? Потому что не мог поверить, что снова проиграет.

К слову сказать, наша тренировка вложила в него что-то новое. Показала, как девочка, меньше и младше, может выиграть у студента благодаря тренировкам, упорству и вере в себя. Позже он записался в секцию карате и неплохо выступал на уровне области.

Навоз. Мечта. Мама

До первенства России оставалась неделя. Одно дело – обогнать деревенского парня на стадионе. Совсем другое – Россия. Самая большая страна на земном шаре. Тысячи городов, в которых тысячи детей тренируются, чтобы стать чемпионами. Сотни тренеров помогают, ведут будущих чемпионов к заветной цели.

– Сколько билеты стоят? Проживание?

Мама стояла в огромной теплице, которая не первое десятилетие кормила нашу семью.

В теплице было влажно и жарко. Сквозь запотевшие стёкла виднелся только сгорбившийся силуэт мамы. Одетая в овечью жилетку поверх старого сарафана, на ногах – галоши, на голове – платок, чтобы волосы не пропахли цветочной подкормкой, мама работала на земле. Подкармливала коровьим навозом розы, потрескавшимися от удобрений пальцами высаживала луковицы гладиолусов, чтобы они успели расцвести к 1 сентября. Именно эти цветы она повезёт на рынок и будет торговать до вечера. С темнотой вернётся, польёт теплицу, срежет свежие, и так по кругу. У мамы были мы с братом, дом, теплица, огород на десять соток и работа.

Заместитель директора дома культуры не могла позволить себе быть похожей на колхозницу. Поэтому одновременно с работой в теплице топилась настоящая русская баня. Мама наколет дров, разожжёт огонь в печи, намоет детей, приготовит обед. А вечером перед трудовой неделей смоет с себя Люду и переоденется в Людмилу Ивановну: водолазка, узкая юбка ниже колена, а сверху всегда пиджак. В понедельник к 7:45, отправив детей в школу, пойдёт на работу. Маме тогда было чуть больше тридцати пяти лет.

Для неё моя спортивная авантюра была фарсом. Девочка из деревни собралась выступать на первенстве России, тренируясь на старом, послевоенном стадионе, а зимой в коридоре школы. И тренер-мечтатель, её муж: без тренерского образования, без тренерского опыта и без спортивной команды.

Муж (который когда-то сжимал её влажную от волнения ладонь в загсе, обещал золотые пески, алмазные горы, реки из вина) стоял в стареньком спортивном костюме со сломанной молнией и пытался занять у неё денег на поездку. Деньги, что она откладывала на новый закуп луковиц, которые она посадит, вырастит и продаст, чтобы детей собрать в школу. Про свои потребности она молчала, лишних средств не было. Да и дочь тоже хороша: напрочь отказалась от серьёзных тренировок и хочет оставить всю эту затею, как только вернётся с соревнований.

Мама стояла над грядкой, поливая из шланга кусты роз:

– Я разговаривала с Игорем Павловичем, он в Питере сейчас живёт, работает в институте физкультуры, я тебе о нём рассказывала, чтоб Юну показать. Он сказал, у них сильная команда едет на первенство России, аж сорок два человека. От Москвы, наверное, ещё больше. А сколько команд приедут из других городов?

Влажный торфяной запах вперемешку с навозом пропитывал одежду обоих.

– Исмаил, ты куда собрался? Команда города Боровичи́ в составе двух человек? Девочка и её папа-тренер?

Она смотрела ему в глаза, не веря в авантюру ни на грамм.

– Вы тренируетесь после закрытия школы. Не всегда умытый и трезвый сторож орёт на всю школу: «На старт, внимание, марш». Когда он в запое, прихожу давать команды я, в коридоре с одной работающей лампой в потолке – как ты вообще Юну там видишь, наугад секундомер включаешь? А эти ваши брёвна, которые ты колодками прозвал и таскаешь вечно?! Это же наши поленья для растопки бани! Сколько я ей заноз вытаскивала после ваших стартов! А на первенство России тоже с поленом поедете?

Папа прижал обе ладони друг к другу, стараясь убедить жену: