Пьянеть

– Уж точно нет! Мне кажется, я могу запомнить все! Главное – пить!

Что он немедленно и сделал, опустошив полбутылки. Глаза его загорелись. Он схватил азбуку и мигом выучил все оставшиеся буквы. Приближалась ночь. Я тоже прикладывался к портвейну и стал клевать носом.

– Сынок, давай поспим. А завтра продолжишь учебу.

– Но если я усну, то протрезвею. Что же получается, мне теперь нельзя спать?

– Если протрезвеешь, я с утра тебя опять напою.

– Но я больше не хочу становиться слабоумным ни на секунду!

– Тогда выпей побольше. И ты проснешься все еще пьяным.

Он допил бутылку.

– У тебя есть книги? Я хочу немедленно начать читать. С какой начать?

– Ох, сынок, даже не знаю. У меня в комнате все ими заставлено. Выбери, какая тебе понравится, и начни с нее. Они там все хорошие. А я тут посплю пока.

Прихватив бутылку, он ушел в комнату. Я лег на диванчик, быстро задремал, но услышал его голос из комнаты и проснулся. Он читал вслух. Что-то знакомое.

– «Мы с Жюстиной выросли и получили воспитание в Пантемоне. Название этой славной обители должно быть вам знакомо, и нет нужды добавлять, что в течение многих лет из этого монастыря выходили самые прелестные и самые распутные женщины, во все времена украшавшие Париж»[1].

Поборов пьяную гравитацию, я слез с дивана и доковылял до комнаты. Павел маршировал по комнате и читал громким, хорошо поставленным голосом.

– «Нет нужды говорить, что среди живущих взаперти женщин единственным поводом для дружбы и привязанности может быть только сладострастие…»

Я отобрал у него книгу.

– Сынок, тебе такое пока рано читать. Возьми другую.

Павел отхлебнул водки.

– А мне понравилось. Правда, я не все понял.

– Чуть позже все узнаешь.

– А сейчас мне что можно читать?

Я схватил первую попавшуюся. Это был Достоевский, сборник повестей и рассказов. Вполне подойдет.

– Вот, почитай это! Но сначала выпей еще.

Уговаривать не пришлось. Павел выдул грамм двести и открыл книгу.

– Только, пожалуйста, читай про себя.

– Да, конечно! Просто я еще не привык.

Я вернулся на кухню, спрятал книгу в морозилку и устроился на диване. Уснул быстро. Но проснулся часа через два от плача. Вскочил, чуть не сшиб стол и вбежал в комнату, уверенный, что Павел за это время протрезвел и снова отключился от реальности. Я ошибся. Он лежал на кровати, читал и рыдал.

– В чем дело, сын?

Он посмотрел на меня мокрыми глазами.

– Я не могу, это так грустно! У меня прямо сердце разрывается.

Я заглянул в книгу. Он читал рассказ «Мальчик у Христа на елке».

– Отец, ты веришь в Бога?

– Конечно.

– А он есть?

– Я верю, что есть.

– Но точно не знаешь?

– Сынок, ты пытаешься объять необъятное. Успокойся. Читай.

– Принеси, пожалуйста, еще водки.

– Да, конечно.

К утру он выпил две бутылки и прочитал три книги. Достоевского, сборник Есенина (первое посмертное издание) и самоучитель немецкого языка.

– Guten Morgen, Vater! Hast Du gut geschlafen?[2] – спросил Павел, когда я вошел в комнату. – Друг мой, друг мой, я очень и очень болен!

– Павел, тебе надо попридержать коней, у тебя каша в голове.

– Да я шучу, – сказал он и допил остатки. – В голове все упорядоченно. Отец, а нельзя ли мне перекусить? Я ужасно голоден. Да и тебе не помешает. Ты на тень похож.

– Я совершенно не умею готовить. Питаюсь в кафе и столовках. Можно сходить. Боюсь только, нас увидят во дворе. Старуха наверняка уже подняла панику.

– Ты прав. Я пока не готов с ней бороться. Слишком мало выпито. В смысле, получено знаний. Погоди, я тут кое-что видел интересное.

Павел достал с полки поваренную книгу, изданную в начале двадцатого века, и полистал.

– Ты можешь купить кое-какие продукты?

– Да, только похмелюсь.

– Я тоже. Хотя у меня нет похмелья.

Мы вышли на кухню и причастились. Я портвейном, он водкой. Затем Павел написал список продуктов. Почерк у него был пока что детский.

Во дворе я сразу увидел старуху. А за ней снова ходил участковый.

– Один раз нашелся и опять найдется.

– Не канючьте, Виктор Михайлович, – ответила ведьма. – Его наверняка похитили.

– Да кому он нужен!

– Какой-нибудь педофил.

– Не староват ли он для педофила?

– Но у него душа ребенка!

Я шел мимо с невинным видом, почти что насвистывая.

– Стойте! – окликнула старуха. – Вы не видели тут слабоумного парня лет двадцати на вид?

– Видел, – ответил я. – Почти каждый день. Вы его тут к дереву на поводок собачий привязывали.

– А это не твое дело, за что я его привязывала. Иди, куда шел.

– Всего доброго! – ответил я.

Отходя, я услышал:

– Пусть только найдется, я его из дома больше никогда не выпущу.

– Вы бы его одного не оставляли лучше, – ответил участковый.

– Да я на минутку отлучилась в туалет!

Купив продукты, я вернулся домой. Павел читал очередную книгу и пил.

– Сейчас приготовлю нам хорошую жирную бациллу, – сказал он.

– Что еще за бацилла такая?

Я забрал у него книгу. Это была невесть каким образом попавшая ко мне книжка «Воры против зомби».

– Сынок, это плохая книжка. Не читай ее. Она изгадит всю благодатную почву в твоей невинной голове. Ты понял?

– Яволь, начальник! Не буду больше ее читать.

Он принялся за готовку, а я сидел на диване и пил портвейн.

– Встретил твою бабку. Она думает, тебя похитили. Говорит, больше никогда не выпустит тебя на улицу.

– Ничего, я с ней разберусь. Отец, ты же разрешишь мне у тебя жить, пока я набираюсь ума?

– Конечно!

Павел отсалютовал мне бутылкой. Я ответил тем же.

– Слушай, – сказал он. – А где твой друг, который был с нами прошлый раз?

Внезапно я ощутил легкий укол ревности и ответил небрежно:

– На рынке, наверно, торчит.

– Давай пригласим его в гости. Это ведь он меня привел сюда первый раз.

– Хорошо, как-нибудь пригласим.

– А ты пойдешь на рынок? Ты ведь должен зарабатывать деньги мне на водку.

– Завтра, – ответил я. – А то я уже напился. И трезветь не хочется.

– Как же я тебя понимаю, отец!

Он приготовил завтрак.

– Яйца бенедикт, – сказал Павел. – Так, на скорую руку. Не уверен, что получилось хорошо. Все-таки я никогда в жизни до этого не готовил.

Он поставил на стол две тарелки, на которых лежали горячие бутерброды. Выглядели они аппетитно. А запах был сногсшибательный. У меня заурчало в животе. Не могу сказать, что это была лучшая в моей жизни трапеза, но одна из лучших – точно.

– Павел, ты можешь стать поваром в самом дорогом ресторане города, – сказал я.

– Прости, отец, но думаю, для меня это мелковато. Я намерен достичь других вершин.

– Каких же?

– Пока не решил. Ищу себя. Уверен, найду. Когда узнаю больше.

Он отхлебнул.

– Ты все на лету схватываешь, – сказал я. – Ты настоящий вундеркинд. Ты мог бы поступить в любой вуз, даже без школьного аттестата.

– Вуз мне не нужен, – сказал Павел. – Мне там мозги засрут. Я сам себе вуз.

– Не задирай нос, сынок, – сказал я строго. – Споткнешься, упадешь и больно ударишься.

– Как скажешь, отец. Думаю, это очень мудрый совет. Скажи, почему у тебя нет жены, детей? Прости, если вопрос мой бестактен.

– Я был дважды женат. И у меня есть сын. От первого брака. Жена забрала его и уехала в другую страну. Вторая тоже свалила.

– Но как они могли кинуть такого замечательного человека?!

Я молча постучал пальцем по бутылке портвейна:

– Это дело все испортило.

– Им не нравилось, что ты пил?

– Верно.

– Разве такое возможно? Ведь пить – прекрасно! Это жизнь!

Я вздохнул:

– Боюсь, сынок, только в твоем случае.

– Получается, мне повезло?

– Получается‚ так, – ответил я. Хотя сомневался в своих словах.

После завтрака я лежал на диване, пил и курил. Павел тоже пил и что-то читал. Потом он ушел в туалет и надолго там засел. Я успел слегка подремать. Меня разбудил его крик:

– Отец, проблема!

– Какая еще?

– Я не умею подтираться. Никогда этого сам не делал. И ни в одной книге про это не написано.

– Сынок, тут все просто. Можно я ограничусь теорией? Ты быстро все поймешь.

– Конечно!

Я прокричал ему короткую инструкцию. Вскоре послышался шум смываемой воды. Вышел Павел. Он был смущен.

– Получается, не такой уж я вундеркинд?

– Усвоишь, – отмахнулся я. – Главное, пей больше.

– За это не переживай! Схожу-ка я, кстати, в душ и попробую сам помыться.

– Отличная идея!

Остаток дня мы пили. Он с пользой. А я наоборот. К вечеру силы иссякли и у меня, и у него. Павел то и дело ронял голову, подскакивал и осоловевшим взглядом впивался в книгу.

– Надо поспать, – сказал я. – Тебе нужны силы.

– Я боюсь.

– Ничего не случится. Ты столько выпил, что не скоро еще протрезвеешь.

– Обещай, что‚ если я проснусь трезвым, ты меня мигом напоишь.

– Даю слово!

Мы пожали друг другу руки. Павел лег в комнате. А я на привычном диване. Уснул мгновенно. И приснилось мне, что я космонавт, летящий в соседнюю галактику внутри гигантской бутылки портвейна. Путь предстоял неблизкий. Портвейн потихоньку заканчивался. Меня ужасно это волновало.

«И до Сатурна не дотяну. А там еще лететь и лететь», – подумал я и загрустил.

Проснувшись поздним утром‚ я некоторое время лежал и прислушивался к тишине в квартире. За окном светило праздничное солнце. Пели какие-то птицы. А может, ругались между собой. Но звучало красиво. Я заглянул в комнату. Павел сидел на диване, обхватив руками голову.

– Эй, сынок! Ты достаточно пьяный?

Он поднял на меня мутный взгляд:

– Отец, мне так плохо!

– У тебя отходняк! Не хочешь поблевать?

– Нет. В голове все помутилось.

– Так. Ну-ка скажи, что там идет после како?

– Ничего не помню.

– Не волнуйся, сейчас все исправим!

Я сбегал на кухню и принес бутылку водки. Павел присосался к ней жадно, как новорожденный малыш к молочной титьке. Мне пришлось отобрать, после того как он, не отрываясь, выпил половину.

– Не гони так! Тебе этого на весь день хватит. Стало лучше?

Он отдышался, вытер слезы и немножко улыбнулся:

– Люди.

– А?

– После како идут люди.

Я похлопал его по плечу.

– Такой ужас, – сказал Павел. – Я прямо чувствовал, как трезвею и разум из меня утекает‚ как ручей. Мне страшно. Когда-нибудь я проснусь слишком поздно, ничего уже не смогу сделать. Я и сейчас уже почти не мог. Забыл, где лежит водка.

– Я буду рядом и помогу тебе, – пообещал я.

Потом я поехал на рынок. Павел был прав, надо зарабатывать деньги. Теперь я не мог себе позволить филонить слишком часто. Но день выдался тухлый. Покупателей почти не было. А меня всю дорогу подмывало сорваться домой. Я переживал за Павла. Может ли он перепить? Что будет тогда? А вдруг кто-то позвонит в дверь, а он откроет? И этот кто-то окажется участковым. Или одна из моих бывших жен решит ко мне вернуться (ха-ха-ха-ха) и увидит Павла.

Во второй половине дня ко мне в контейнер зашел Гриша.

– Павел у тебя? – спросил он первым делом.

– С чего ты решил?

– Ой, да брось! Сначала он пропал, и ты тут же опять перестал на работу ходить.

– Откуда известно, что он пропал?

Гриша закатил глаза.

– Старуха шухер подняла. Менты вчера ходили по району.

– Нашли чего?

– Ты смотри, они ведь и по квартирам начнут ходить. Эта ведьма от них не отстанет.

Он полистал первое посмертное собрание речей Ленина, посмотрел цену.

– Двести рублей или тысяч? – спросил Гриша.

– Тысяч. Там автограф, между прочим.

– Ага, вижу. А чей?

– Его, конечно, Ленина.

– А как он мог подписать посмертное издание? Да еще и шариковой ручкой.

Я надул щеки, выдул воздух, пожал плечами. Гриша отложил книгу.

– Ладно. Я зайду вечером.

– Зачем?

– Раньше ты таких вопросов не задавал.

Он повертел в руках фальшивый «Некрономикон» пятнадцатого века. Поскреб ногтем обложку.

– Кожа человечья, надеюсь?

– Кожзам, – буркнул я.

– В таком случае цена явно завышена.

Я отобрал книгу и положил на место.

– Слушай, я же не лезу в твои китайские эсэсовские кинжалы.

– Ты прав. Не будем ссориться. До вечера!

Вскоре возник неприятный тип, долго разглядывал товар, наконец подошел ко мне и тихо спросил:

– Я слышал, у вас есть «Майн кампф»[3].

– Чего нет, того нет, – ответил я.

– А «Удар русских богов»[4]?

– У меня только легальный товар. – И добавил: – Гражданин начальник.

Смутившись, он вышел вон.

На месте мне не сиделось. Промаявшись еще час, я запер контейнер и поехал домой. Павел, слава богу, был пьян. Он лежал в ванне и читал книгу о Древней Греции.

– Отец, ты рано! Все хорошо?

– Все в порядке. К нам сегодня в гости придет Гриша, мой друг и коллега. Ты ведь хотел с ним повидаться?

– Нет, правда? Спасибо, отец! Я приготовлю ужин! Ты купил продукты? А водка? У нас достаточно водки?

– Об этом можешь не переживать.

– Отец, а что такое мужеложество? Я не совсем понял.

– Лучше тебе этого не знать. Хотя нет. Наверно, лучше знать.

Я объяснил ему, не особо деликатничая.

– Зачем они это делают? – спросил Павел.

– Откуда мне знать?

– Скажи, а ты не педик?

– Что ты такое несешь?! С ума, что ли, сошел?!

– Прости, отец. Я стал рассуждать логически. Ты одинокий мужчина в расцвете сил. Но живешь один, без женщины. Дружишь с другим мужчиной. А теперь и я тут, молодой, красивый парень, которого ты привел с улицы.

– Вот‚ значит‚ как?! – закричал я. – Стоит проявить милосердие, помочь беззащитному и ты уже пидорас?!

Павел смутился:

– Нет, что ты! Я не хотел так сказать. Пойми, я только познаю этот мир. Но пока блуждаю в сумерках. Пробираюсь на ощупь. Хватаюсь за каждую ниточку. Боги, как все сложно!

Он отбросил Древнюю Грецию и театрально схватился за голову:

– О, великий Зевс, порази меня огнем за то, что я возвел на отца напраслину!

Я подумал, что надо бы как-то упорядочить его самообразование, придать ему системность. Потом открыл портвейн и мигом про все позабыл.

Гриша явился ранним вечером. Ужин ждал на столе. Павел наготовил множество разнообразных блюд, от которых разносился невероятный аромат. Во время готовки он бегло читал русско-итальянский разговорник. И когда Гриша вошел в прихожую, Павел воскликнул:

– Бонжорно, ти амо!

– Вижу, ты не просыхаешь, – ответил Гриша. – Это хорошо.

Они вдруг обнялись и троекратно расцеловались.

– Ты ведь не педик? – спросил Павел, прижимаясь к нему.

– Это еще что за заявления? – удивился Гриша. – Чем вы тут занимались?

– Сынок начитался книг про древних греков, – пояснил я.

– Сынок? – еще сильнее удивился Гриша.

– Все верно! – сказал Павел. – Потому что он мне как отец. Но и ты мне как отец! Это ведь ты меня первый привел сюда и налил выпить. Можно я буду звать тебя папой? Чтобы не путаться. Он – отец. Ты – папа.

Гриша разомлел. А меня выворачивало от ревности. Откуда только она взялась? Я решил подумать об этом на трезвую голову.

Между тем Гриша притащил с собой целую сумку алкоголя. И взялся искушать.

– Павел, а что ты пьешь? Только водку? Есть же множество других прекрасных напитков. Смотри-ка сюда, мой мальчик.

Он выставил на стол бутылки: коньяк, виски, джин, текила, ром, чача, бурбон, крепкие бальзамы. Сколько же он продал фальшивых кинжалов и орденов, чтобы это купить! У Павла разбегались глаза. Его трясло. Он хватал бутылки. Вскрывал, пил из горла. Он стонал. В какой-то момент он кинулся в пляс с бутылкой ирландского вискаря.

– Мой мозг – это суперкомпьютер! – закричал Павел. – Какие вкусы! Какие ароматы! Я срочно хочу выучить китайский язык.

Он умчался в комнату и вернулся с кирпичом-самоучителем.

– Я уже подступался к нему. Но совладать не мог. От водки мне больше всего хотелось читать русскую классику и плакать.

Гриша был доволен собой. Он отечески похлопал Павла по плечу:

– Малыш, не спеши. Впереди у тебя целая жизнь. Нужно уметь расслабиться, отдохнуть. Расскажи, что еще ты читал? Чему научился?

Павел и правда читал в основном русскую классику. Он взялся пересказать «Братьев Карамазовых». Причем по-немецки.

– Замечательно, – сказал Гриша. – Но узко. Твой отец слепит из тебя гуманитария. А ты способен на большее. Что насчет точных наук?

– Я готов. Но у отца таких книг очень мало. Нашел учебник логики, с предисловием Сталина. Слишком просто. Вытянул на одном лишь портвейне.

– С этим мы разберемся. Думаю, неплохо бы тебе освоить экономику. Деньги решают всё.

– Сталин писал, что кадры решают всё.

– Ой, когда это было! Но сейчас отдыхаем.

– Да, папа!

Я потихоньку скрежетал зубами. И чуть не разжевал щеку. Хотелось поскорее выпроводить Гришу. Но главный сюрприз ждал впереди. Гриша так и сказал:

– Главный сюрприз впереди.

В дверь позвонили. Я слегка протрезвел. А Павел заметно перепугался. Он замер с бутылкой рома. Мы были уверены, что это менты прочесывают квартиры.

– Прячься в шкаф, – сказал я.

– Там лежит шкура белого медведя.

– Вот и забирайся под нее.

– Что вы так переполошились? – ухмыльнулся Гриша. – Не надо никуда прятаться. Сидите тут.

Он вышел в прихожую. Щелкнул замок. Послышались голоса. До меня донесся терпкий аромат дамского парфюма. Гриша вернулся с симпатичной блондинкой в кожаной мини-юбке и ажурных колготках. На вид ей было лет тридцать пять.

– Это Натали, – сказал Гриша.

– Добрый вечер, господа, – ответила она.

– Павел, поздоровайся с тетей.

Павел встал и поклонился:

– Guten Abend, meine Frau[5].

Бедный мальчик от смущения потом так и шпарил по-немецки чуть ли не весь вечер.

– Бонжур, мон ами, – ответила бабец. И тут же выпила коньяка.

Мне хотелось стать тигром и уволочь ее в комнату. Не для того, чтобы сожрать, конечно. Я еще протрезвел. Прикрыл ширинку руками. Поерзал. Стиснул зубы. Она была предназначена не мне.

Поболтав для приличия, она махнула еще одну рюмку и повела Павла в комнату. Я не знал, как к этому относиться. Я так и сказал:

– Не знаю, как к этому относиться.

Гриша посмотрел на меня:

– Малыш должен познать мир. Одним твоим Достоевским ты его в гроб загонишь. Он здоровый, молодой жеребец. А воздержание вредно. У него яйца скоро лопнут.

– Этого я не проверял, – буркнул я.

Из комнаты донеслись первые стоны. А затем вопль Павла:

– Wunderschön![6]

Они вернулись. Мы продолжили пить и закусывать. Павел сиял. Он усадил свою даму на колени и что-то нашептывал ей. А руку засунул под юбку, надетую задом наперед. Я беспокоился. Как бы он опять не поглупел. От таких дел мужики мигом теряют разум.

– Мальчик мой, – сказал Гриша, взглянув на часы. – У тебя не так много времени. Расходуй его с умом.

– Ты ведь сказал, у меня впереди вся жизнь.

– Я о другом. Натали скоро пора уходить. Если быть точным, через час сорок пять.

– Ты не останешься со мной? – спросил Павел.

Натали почесала ему подбородок, как котику.

– Завтра утром мне рано вставать. Очень много работы.

– Как жаль.

– Так что поспеши, – подмигнул Гриша.

Они снова ушли в комнату. Стоны, вопли, крики на немецком. Будто там открылся портал и из ада вылез Гитлер.

– Наш сын стал мужчиной, – сказал Гриша. – Выпьем за это.

Звучало бредово, но мы выпили.

Когда Натали ближе к полуночи ушла, Павел встал посреди кухни, возбужденный, в смысле эмоций, и сказал:

– Это был новый, удивительный опыт! Я должен все рассказать.

– Сынок, – ответил я. – Мы все это знаем.

– Кажется, я влюбился!

– Тебе так только кажется.

– Я хочу жениться на ней.

Я посмотрел на Гришу тяжелым взглядом: видишь, что ты наделал?

– Послушай, – сказал я. – Просто ты сейчас под впечатлением. После первого раза такое бывает. И у меня такое было. Есть много прекрасных женщин.

– Натали прекраснее всех!

– Я не спорю. Просто вряд ли она захочет за тебя замуж. Видишь ли, как бы тебе это объяснить… Ты же помнишь «Преступление и наказание»?

– О да! – сказал Павел. – Там старуху убили!

Глаза его нехорошо сверкнули.

– А ты помнишь Соню Мармеладову? Вот Натали и есть Соня Мармеладова.

– В смысле, ее отец алкаш? Тогда мы точно сойдемся!

– Отец ее и правда алкаш, – сказал Гриша. – А она проститутка.

– Я спасу ее!

– От чего? Ей все нравится. Ты найдешь себе чистую, невинную девушку. С таким-то умом!

Павел загрустил и пить стал меньше. Меня это беспокоило.

– Если хочешь, сынок, устроим тебе с ней еще одну встречу. Или две.

– К чему это все? Она меня не любит!

– Вот о том я и толкую, – сказал Гриша. – Не те книжки читаешь. Изучи химию. Тебе сейчас просто дофамин и серотонин по мозгам шибанули. Мне стоит заняться твоим воспитанием.

– Не пора ли тебе домой, Григорий? – спросил я.

– Скоро пойду. Только в сортир загляну.

Он вышел. Павел грустил.

– Сынок, выпей.

– Что-то мне совсем не хочется.

– Ты же знаешь, это необходимо.

Он вздохнул и выпил немного текилы. Скривился:

– В меня больше не лезет.

– Да что ты такое говоришь, сынок! Тебе нельзя не пить.

– Знаю, отец. У меня душа болит. Как я могу пить в таком состоянии?!

Вернулся Гриша:

– Мальчик мой, можно тебя на пару слов?

– Да, папа. Ты разрешишь, отец?

– Ты ведь взрослый, – проворчал я. – Как я могу тебе что-то не разрешать?

Они вышли. Хотелось подслушать их разговор. Но встать я не смог. И налил себе водки. Не сидеть же просто так.

Первым вернулся Павел.

– Отец, – сказал он. – Такое дело. Папа приглашает меня пожить у него. На несколько дней. Мне кажется, это правильно, если я буду жить на два дома, покуда набираюсь ума и знаний. Немного развеюсь. И ты от меня отдохнешь.

– Я от тебя не устал. И вообще, опасно тебе сейчас выходить на улицу.

Тут вошел Гриша:

– Это днем опасно. К тому же менты ищут слабоумного. А мальчик наш – Эйнштейн!

– Кто такой Эйнштейн? Jude?[7] – спросил Павел.

– Не нравится мне эта затея, – сказал я.

– Малыш, подожди меня в прихожей. Хочу пообщаться с твоим отцом наедине.

– Да, папа.

Он вышел.

– Чтобы ты не скучал тут, скину тебе контакты Натали, – сказал Гриша, копаясь в телефоне.

– А есть кто-то бесплатный? И потом, сынок в нее влюблен. Я не смогу.

– Малыша я перевоспитаю. Забудет ее в два счета. Скинул тебе ее контакты. А ты уж решай сам.

Из прихожей послышался плач. Все-таки я себя преодолел, встал и вышел вслед за Гришей. Павел закрывал руками лицо и громко всхлипывал:

– О, Натали! Ich liebe dich so sehr![8]

– Идем, мальчик. Надевай башмачки, – сказал Гриша.

– Когда вернешь? – спросил я.

– Дня через три. Не бойся. Со мной он не пропадет.

– Заботься о нем, понял? Смотри, чтобы не трезвел. Сынок, ты слышал? Пей как можно больше!

– Ja, Vater[9], – отозвался Павел.

Я собрал ему книжек. Гриша качал головой:

– Ну чего ты ему суешь-то? Лесков? Чехов? Фолкнер еще. У меня он будет читать экономику, химию, физику, высшую математику. Вернется, дочитает твою муру. Но лучше бы не надо. Вся эта писанина превратит его в размазню. Так и будет страдать по каждой шлюхе.

Павел всхлипнул.

Они ушли. А я остался один. Компанию мне составили остатки выпивки. Но с этой компанией я быстро расправился и остался один-одинешенек. Была глубокая ночь. В форточку сифонил приятный, освежающий сквозняк. Под лампочкой, свисающей с потолка, кружился мотылек. Потом обжегся и упал на стол. Я заплакал. Но быстро взял себя в руки. Вытер слезы, сопли, слюни и увидел, что мотылек жив. Он ползал среди тарелок, рюмок, бутылок, нашел дольку огурца и впился в нее хоботком. А подкрепившись, вновь стал виться вокруг лампочки.

Я решил позвонить бывшей жене в Нью-Йорк.

Мы не виделись десять лет. Долго не общались. Одно время я пытался наладить с ней связь, чтобы быть в курсе, как дела у моего малыша. Ничего не вышло. Лишь раз, года через два после ее отъезда, мы созвонились. Я хотел поговорить с сыном. Получилось не слишком удачно. Он почти забыл русский язык. И мы общались на причудливой смеси английского, русского и почему-то испанского. Сын жаловался, что какой-то Мао дал ему поджопник в школе. Потом они исчезли из поля зрения. На письма жена не отвечала. Сменила номер телефона. Оставалось гадать, что там у них происходит. Я тосковал и пьянствовал. Второй раз женился и немного утешился. Правда, ненадолго. В позапрошлом году бывшая жена добавилась мне в друзья и стала писать длинные сообщения. Ей одиноко, она ужасно скучает, а сын растет безотцовщиной. Обиды были забыты. Она присылала фото, свои и сына. Я воодушевился. Уже видел, как продаю квартиру, свой хилый бизнес и покупаю билет в Нью-Йорк. Происходит воссоединение семьи. Сын взрослый, меня плохо помнит, но это не страшно. Вспомнит. Потом жена опять куда-то пропала. Перестала писать и отвечать на сообщения. Объявилась спустя полгода и призналась: после развода с американским мужем она стала крепко квасить и в один из запоев вспомнила вдруг обо мне. Но, слава богу, протрезвела и вовремя опомнилась. Она так и сказала: