Перерождение мира. Том второй: Предвкушение

– Извне? – Амелия присела на край стола, с любопытством разглядывая найденные свитки в своей руке.

– Чародеи могут использовать силу растений, стихий. Ведьмы… – Хэлл на мгновение замолчал, его взгляд стал отстранённым, будто он перебирал в памяти знания из миллиардов лет. – Ведьмы часто используют жизненную энергию. Как ты для поддержания жизни. Только они берут её у других. Жертвоприношения… дети считаются самым мощным источником.

– Мрачновато, – фыркнула Амелия, но в её голосе не было удивления. Она видала в этом мире и не такое. – Хотя, есть ведь и другие, «белые», что ли? Те, что лечат, а не калечат?

– Да, – подтвердил Хэлл. – Они девственны должны быть. Титул, доступный только женщинам, пока они непорочны. Но как его получить, какие силы он даёт… эти знания почти утеряны. Возможно, их знали только «просвещённые». Вся тема ведьм окутана тайной. – Он наконец оторвался от пергаментов и указал на свёртки в её руке. – А это что?

– А! Это?! – Амелия развернула один из свитков, показывая ему сложные магические схемы, выведенные выцветшими чернилами. – Судя по записям – свитки-консерваторы маны. В них можно было запечатать часть своей маны. Для чего – не ясно. Не знаю, сколько в них ещё влезет, они древние. Но сохранились более-менее только десять штук. Судя по записям – вместимость каждого десяти тысяч единиц.

– Десять на десять… сто тысяч, – мгновенно просчитал Хэлл. В его глазах мелькнула мысль. – Это… могло бы помочь.

– Чем? Притвориться слабым? – уловила Амелия его ход мыслей.

– При поступлении. Чтобы скрыть истинный масштаб. Но риск… Выкачать столько маны, а потом вернуть – это мучительно и опасно для тела. Хотя, если делать это постепенно… – он замолк, уже взвешивая все «за» и «против» в уме.

– А смысл? – Амелия покачала головой. – Главное отличие гильдейской карты от магического шара приёмной комиссии в том, что шар смотрит насильно. Он пробивает пассивные защиты. Но из-за этого же у него и изъян: он не показывает больше девяносто восьми тысяч и ограничен против сильных и уникальных навыков. И твой навык «Скрытность» для него – как раз такая помеха. Ты и так сможешь скрыть свой реальный потенциал. Это же все знают, – добавила она, пожимая плечами. – Особенно ты, вечный копильщик информации.

Хэлл хмыкнул, признавая её правоту.

– Значит, свитки – не для этого. А что ты нашла ещё? – он указал на странные металлические символы и пожелтевшие бумаги у неё под мышкой.

Амелия разложила их на столе рядом с прогнившим посохом.

– Монеты старой чеканки, второго века… А это – атрибутика Дориканства. Но не нашего, святославского. Это мирославский толк.

– Религиозной конфессии Великославии? – уточнил Хэлл, его интерес проснулся вновь.

– Именно. На континенте почти везде Дориканство, но толкается оно в трёх направлениях: наше Святославство, Мисаславизм и Мирославие. Самое многочисленное – наше. А вот Мирославие – только в Великославии на государственном уровне, – она говорила с лёгкой снисходительностью человека, который давно свыкся с этими различиями. – У нас бог один – Всеотец. У них – два основных божества: Свет и Тьма. Брат и сестра. Одно без другого не существует. А в мисаславизме одна богиня – Всемать.

– И только они, – подхватил Хэлл, вспоминая, – принимают языческих богов, интерпретируя их как детей Света и Тьмы. Поэтому для них языческие божества – полубоги.

– Да. Из-за этого наше Священное Папство Божье и пальцем о палец не ударит, чтобы помочь Великославии против язычников-кочевников. Сидят, потирают руки, пока Каганат грабит границы. И ещё унию религиозную пытаются навязать, чтобы главенствовала их церковь.

Хэлл взял одну из самых потрёпанных рукописей, его брови поползли вверх по мере чтения.

– Судя по этим записям, Великославия на это никогда не пойдёт. Отрицать богиню Тьмы для них – всё равно что отрицать собственную историю и небо над головой. Народ не поверит.

Амелия заглянула ему через плечо, её малиновые глаза бегло скользили по строчкам. Постепенно её легкомысленное выражение сменилось внимательной серьёзностью.

– Действительно… Я думала, что семь князей тьмы – это просто сказки для запугивания детей. Но здесь… здесь говорится о трёх. И о том, что именно богиня Тьма дарует этот титул. После ряда условий. Одно из них – жертвоприношение. Причём измеряется оно сотнями жизней. И с каждым разом нужно всё больше.

– Значит, маг увлёкся тёмной магией, – заключил Хэлл, водя пальцем по описанию симптомов. – Но будучи изначально слаб, он не справился с её ценой. Она стала разрушать его тело, но не давала умереть, поддерживая в нём жизнь. Сначала пожелтевшие зрачки, потом агрессия, разложение плоти… и души. Он переставал чувствовать, его эмоции стали лишь воспоминанием. В итоге он стал походить на ходячий труп. На нежить.

– Поэтому он и рвался стать «Князем тьмы», – прошептала Амелия, дочитав последний отрывок. – Это даровало бы ему и силу, и бессмертие. Да я помню твои слова: «Если тебя можно убить, то ты лишь долгожитель, а не бессмертный».

– Умница, – похвалил Хэлл девушку. – Только вот богиня отвергла его, – Хэлл отложил свиток. В его голосе звучала не жалость, а холодная констатация. – Не даровала титул. Годы изучения, все эти невинные жертвы – всё впустую.

– Как сказать «впустую», – усмехаясь, Амелия сложила рукописи, ее взгляд стал острым и цепким. – Теперь мы знаем наверняка. Есть религия, основанная не на выдумках, а на реальных богах. Или, по крайней мере, на одной очень капризной богине. Она может одарить, если ты ей понравишься. А может и не сказать даже «спасибо» за сотни принесённых ей жизней. Это… ценная информация.

Он посмотрел на Амелию, и в его зелёных глазах вспыхнул тот самый огонёк, который она знала так хорошо – огонёк существа, которое только что нашло новый, крайне опасный, но многообещающий пазл в головоломке под названием «этот мир».

Тщательно, без спешки, они собрали самое ценное. Монеты старой чеканки отправились в один мешок – для коллекционеров они могли стоить в разы больше их изначальной стоимости. К тому же, они – доказательство возраста других находок. Важные бумаги и заметки мага, несмотря на ветхость, Хэлл упаковал с особой бережностью: в них могла крыться теория, способ, обрывок знания, который окажется важнее груды золота. Десять магических свитков-консерваторов, религиозные артефакты мирославия, несколько менее испорченных инструментов из лаборатории – всё это заняло место в их походных рюкзаках.

Хэлл затянул шнурок своего рюкзака и замер, прислушиваясь. Не ушами, а тем самым внутренним чутьём, что вело их сюда.

– Пора двигаться дальше, – сказал он тихо. – Источник той маны, что я чувствовал, не здесь. Он глубже, мощнее. И судя по силе излучения… его эпицентр должен быть близко. Не дальше, чем в паре поворотов от нас. – Нас ждут дворфы!

Они покинули пыльную тишину лаборатории, снова погрузившись во мрак главного туннеля. Теперь Хэлл вёл их не просто вперёд, а следуя за тончайшей, почти осязаемой нитью магического давления, которая становилась всё плотнее с каждым шагом. Лабиринт ответвлений, мимо которых они прошли ранее, теперь предстал в новом свете – не как случайные ходы, а как периферия, дорожки, ведущие к центру.

Они свернули в одно из таких ответвлений, более широкое, чем другие, с полом, отполированным до блеска будто чем-то огромным и тяжёлым, скользившим здесь веками. Воздух изменился. Исчез запах пыли и затхлости. Его сменила прохлада, пахнущая озоном после грозы и чем-то ещё – древним, неподвижным, как сам камень горы.

И тогда, в конце туннеля, мелькнул свет. Не голубоватое сияние неба или их светильника. Это был тёплый, живой, золотой свет, мягко разливающийся по стенам, отбрасывая на камень мерцающие, словно водяные, блики.

Они замерли на пороге.

Пещера, в которую они вошли, не была творением природы. Это был зал. Огромный, величественный, свод которого терялся где-то в вышине, в полумраке. И свет шёл не от факелов или кристаллов. Он исходил от чешуи.

В центре, на ложе из собственных сброшенных чешуек, покоилось Существо.

Это был Дракон. Но не приземлённое чудовище из на которых могли охотиться авантюристы, дабы спасти города и деревни от бедствий. Он был другим. Больше. Его форма была воплощением могучей, змеиной грации, помноженной на невероятную силу. Длинная, мускулистая шея, изгибаясь, вела к голове, венчанной массивными, изогнутыми рогами и закрытыми веками, за которыми таилась бездна вековой мудрости. Тело, подобное бронированному холму, было покрыто не чешуёй, а, казалось, живым, дышащим золотом. Каждая пластина была крупной, рельефной, отполированной до зеркального блеска временем и движением, и светилась изнутри ровным, тёплым сиянием, освещая всю пещеру. Крылья, сложенные за мощной спиной, были обтянуты перепонкой, тонкой, как лепестки, но отливающей тем же металлическим блеском, что и тело. Это был Владыка Металла, плоть и кровь которого были самой сутью его стихии.

И он дышал.

Каждый вдох был медленным, тектоническим движением. Грудная клетка, широкая, как опрокинутая ладья, поднималась, и воздух втягивался в ноздри с тихим, похожим на отдалённый ветер свистом. Выдох – тёплый, насыщенный запахом озона и древнего камня – заставлял слабо шелестеть золотые чешуйки на полу, образуя вокруг него мерцающее, дремлющее море. В этом ритмичном, вечном дыхании была мощь спящего вулкана. Не было ни угрозы, ни интереса. Было лишь присутствие. Абсолютное, самодостаточное, равнодушное к муравьиной суете у своего подножия.

Хэлл и Амелия стояли, забыв, как дышать сами. Все их находки, планы, амбиции – всё это сжалось в ничто перед этим воплощением древней, первозданной силы. Лаборатория жалкого мага, мечтавшего о бессмертии, казалась теперь глупой и пошлой пародией.

Одно из девяти первородных существ, олицетворяющих саму суть мира. Дракон Стихии Металла – Высший Золотой Дракон.

Он не шелохнулся. Не открыл глаз. Он просто был. Его присутствие, его самодостаточное, вечное бытие было таким полным, что в нём не оставалось места для таких понятий, как «гости» или «угроза». Они были для него не больше, чем муравьи, случайно заползшие в храм.

Глава XV. Летопись золотых снов

Секстилий 22, 1118 год IV эры (II новая эра)

Покои Золотого дракона, Вильгельмовы горы,

что в Королевстве Вифанция

Время перестало течь. Оно застыло, как смола, втянутое ритмичным дыханием исполина. Воздух гудел низкой, не слышимой ушами нотой – вибрацией самого металла в недрах горы.

Амелия не дышала. Её рука сжимала эфес меча с силой, способной сломать кость, но это было движение мухи, пытающейся удержать ураган. Хэлл стоял неподвижно. В его глазах – не страх, а титаническое усилие понять. Он смотрел не на дракона. Он смотрел сквозь него, пытаясь измерить бездну этого присутствия.

И тогда Оно открыло глаза.

Не сразу. Медленно, будто каменные плиты веков сдвигались с места. Из-под век хлынул свет – не слепящий, а всепроникающий. Тёплый, как расплавленное золото, и холодный, как энтропия вселенной. В этой бездонной глубине не было зрачков – только мерцающие отражения далёких созвездий… и две ничтожные точки, ими оказавшиеся.

Голос пришёл не через уши. Он родился внутри костей, в глубине сознания, заставив зубы сомкнуться, а металл на поясах – тонко звенеть.

Он начался с тишины, которая была громче любого звука. А потом пришли слова. Медленные. Тяжёлые. Каждое – как печать, опускающаяся на свиток судьбы.

– Пришёл… наконец-то. Носитель памяти не от мира сего. Ждал тебя… я. У этого порога.

Пауза. В пещере зазвенело, будто ударили по натянутой струне размером с гору.

– Но не сегодня. На пять лет… опередил ты линию судьбы. Пять лет… украв у неё. И за это… одна из троп твоих теперь ведёт во тьму кромешную. Любопытно… посмотреть, как ступишь ты на неё.

Хэлл почувствовал, как что-то внутри него – древнее, холодное, привыкшее быть самым старым существом в любой комнате – сжалось. Его собственный голос прозвучал хрипло и неестественно громко в поглощающей всё тишине:

– Ждал?.. Как? Ты… знал о моём существовании?

Амелия, наконец вырвав дыхание, прошептала, глядя не на дракона, а на Хэлла, будто ища подтверждения безумию:

– Высшие драконы… это миф. Сказки для детей у костра. Этого… не может быть.

Золотые веки прикрылись на мгновение, и свет в пещере померк, будто солнце скрылось за тучей. Потом снова открылись.

– Сказкой быть удобно… Да. Для тех… кто не готов увидеть правду. Видел я тебя… в снах своих. Слышал… в шёпоте ветра, что несёт память чужих миров. Чужой ты здесь… Хэлл. И потому за тобой… интересно наблюдать.

Хэлл сделал шаг вперёд. Не вызов, а попытку сократить дистанцию между своим разумом и этим… архивариусом вечности.

– Видел во снах? Ты сказал – спя, чтобы видеть. Что это значит? Ты следишь за нами?

Могучая голова дракона не шевельнулась, но в воздухе запахло озоном и древним камнем, будто пещера вздохнула.

– Следить? Нет. Мы – хранители. Летописцы. Планета спит. И мы спим вместе с ней. Но наш сон… он видит. Глазами ворона в лесу. Сердцем ребёнка в колыбели. Сном воина перед битвой. Каждую мысль, рождённую в страхе или любви, каждый поступок, что меняет течение реки истории – всё это оставляет след. Всё записывается. В наших снах. Мы не видим все и сразу. Мы видим в своих снах лишь теми глазами, что выбираем.

Амелия медленно выдохнула, её взгляд метался от дракона к Хэллу.

– Вы… записываете историю? Всю? Просто… наблюдаете?

– Наблюдаем. Не вмешиваемся. Не судим. Только видим и помним. Миллионы лет. С самого начала.

Его голос, звучащий прямо в сознании, стал чуть тише, задумчивее.

– Знаю я… чего ты хочешь, путник из иного мира. Знание. Сила. Место в этом мире. Помочь тебе в этом… я могу. Не из жалости. Из… любопытства. Всё равно бы ты пришёл к этому. Рано или поздно. Теперь… просто будет интереснее смотреть.

Хэлл почувствовал холодную струю прагматизма среди океана благоговения. Дракон говорил не как благодетель, а как учёный, ускоряющий эксперимент.

– Ты говоришь о моей цели. О поселении. О турнире.

– Реализуемо, – прозвучало немедленно, без колебаний. – Путь трудный. Узкий, как лезвие. Но под ногами твоими… твёрд. До поры.

Золотые веки снова медленно прикрылись, и свет в пещере стал пульсирующим, словно от огромного, спящего сердца.

– Оружие твоё… тоже увидел я во снах. Меч, что будет отражением души твоей. Сильный. Постоянный. Верный. Не любишь ты менять клинки… как перчатки. Потому и не будет его у тебя на турнире. Появится он… после. Когда будешь готов не рукой его держать… а волей.

Хэлл замер. Эта точность была пугающей.

– Ты знаешь, как его создать? Технологию? Как выковать легенду?

– Технологии не знаю. Знаю… принцип. Рецепт не кузнеца… а алхимика бытия.

В сознании Хэлла вспыхнул не образ, а понимание. Не чертёж, а откровение.

– Сердце падающей звезды… растопи в крови титана… закали в первом дыхании хаоса… и дай имя… когда металл заплачет от счастья быть твоим. Душа. Дух огня… Олицетворение хаоса… Идеально подойдет…

Это было не инструкцией. Это было поэзией изначального мира, и Хэлл чувствовал, как эти слова впитываются в его древнюю память, находя там отклик.

– Спасибо, – сказал он, и это слово прозвучало слишком мелко, слишком по-человечески.

Дракон промолчал. Казалось, он снова погружается в сон. Но Хэлл не мог остановиться. Вопрос, который он носил в себе с момента своего пробуждения в этом мире, вырвался наружу:

– Вы… вы были всегда? Вы с начала времён?

В пещере воцарилась тишина, настолько полная, что Хэллу показалось, он слышит, как остывает камень.

Потом раздался звук, похожий на отдалённый, сухой кашель – смех горы.

– С начала времён?.. Нет. – Золотой дракон медленно покачал огромной головой, и свет заиграл на его чешуе. – Старше нас… только камни и пустота. Нам… пять миллионов лет. С тех пор, как мир стал дышать жизнью. А планете этой…

Он замолк, и его взгляд, казалось, ушёл внутрь, сквозь толщу скал, в самую сердцевину мира. – Планете этой… от двух… до двух с половиной миллиардов лет. Точнее скажет… брат мой каменный. Земляной. Он… к глубинным толщам ближе.

Пять миллионов. Два миллиарда. Цифры повисли в воздухе, неумолимые и унизительные. Всё это было лишь мгновением перед лицом этого спокойного, дышащего вечности. Это напомнило Хэллу то, кем он был раньше.

Хэлл проглотил ком в горле. Его ум, всегда жаждущий систематизации, ухватился за новую нить.

– Пять миллионов… Вы не одни. Сколько вас? И… действительно между вами есть та разница, о которой повествуют сказания?

Золотой дракон издал долгий, похожий на шум ветра в ущелье, выдох. В нём звучало что-то вроде терпения учителя, в сотый раз объясняющего азы.

– Высших драконов… девять. Первые дети нового мира. Сила наша… одинакова. Десять миллионов единиц маны… в каждом. – Он сделал паузу, давая осознать эту астрономическую цифру. – Магия всякая нам подвластна… но у каждого… стезя своя. Путь, на котором мана не тратится. Суть… наша вторая натура.

Он начал перечислять, и с каждым названием в воздухе на миг являлся призрачный образ:

– Огонь, что плавит горы… Вода, что точит камень… Воздух, что носит континенты… Земля, что держит тяжесть мира. – Образы сменились: раскалённое ядро, бездонный океан, свирепый ураган, движение тектонических плит. – Свет, что дарует жизнь… и Тьма, что хранит покой. – Вспышка рождения и уютная, абсолютная чернота. – А ещё… Шторм, что смешал ярость и небо… Кровь, что помнит связь всего живого… – Грохот грома и тихий, мерный стук сердца. – И я. Золото. Проводник. Стихии подвластны мне… но не так, как их хозяевам. Магия света и тьмы во мне течёт лучше… но не так чисто, как в их источниках. Я… мост. И лучший ученик среди равных.

Амелия слушала, разинув рот. Её практичный ум пытался применить эти знания.

– Обычные драконы… они не такие?

– Звери магические. Сильны, но неразумны. Инстинкт, а не мысль. – В голосе дракона не было пренебрежения, лишь констатация. – А дети наши, если смешиваем облик с вашим родом… драконидами зовутся. Силу имеют нашу… но форму одну. И запас маны… меньше. Восемьсот тысяч.

Хэлл кивнул, впитывая. Мир обретал новые, чудовищные очертания.

– А другие расы? Кроме людей, эльфов, канов… демонов и их потомков?

– Низкорослые народы есть, – отозвался дракон, и в его тоне появились лёгкие, почти неразличимые нотки чего-то вроде… снисходительной привычки. – Краснолюды, гномы, дворфы. Кузнецы и рудокопы. Дворфов, что искал ты… здесь никогда не было. Но краснолюды на южных склонах, у Бухты Русалок, поселение имеют. Искусны в огне и металле… хоть и не так, как дворфы. И красны лица их всегда… от пламени и выпивки.

Он снова прикрыл глаза, будто проверяя какую-то дальнюю нить.

– Но путь туда для тебя теперь… закрыт. Время утекает, как песок. В столицу на север идти тебе… а дорога не быстра. Поздравляю… со скорым днём рождения. Опоздаешь… если замешкаешься.

Предостережение было ясным. Но Хэлл не мог остановиться. Лаборатория, свитки, богиня Тьмы…

– Князья Тьмы. Ритуал. Ты знаешь о нём?

В пещере стало холодно. Тёплый золотой свет словно потемнел, стал тяжелее, отливая старым, потускневшим металлом.

– Знаю, – голос дракона утратил оттенок отвлечённой мудрости, став плоским и острым, как скальпель историка, вскрывающего старую рану. – Знаю цену, которую богиня их требует. Жизни. Не десятки. Сотни. Тысячи. С каждым разом – больше. Кровь, пролитая с верой, что она льётся во имя. Вот её валюта.

Он помолчал, и в тишине зазвучал далёкий звон, будто кто-то провёл пальцем по краю хрустального кубка.

– Видел я одного такого. В снах чёрных воронов над полями битв. В снах умирающих кочевников, чьи души улетали не на небо, а в цепкие ладони вечной ночи. Ангела.

Амелия вздрогнула, вырвавшись из оцепенения.

– Ангела? Но они же… светлые существа? Из легенд?

– Раса, – поправил её дракон без эмоций. – Только женского пола. Живут далеко на востоке, на большом острове. И да, обычно… светлые. Но не эта. Крылья её были чернее самой глухой ночи. Сородичи изгнали её. Или она сама ушла… почувствовав зов иной. Она пришла на землю, что станет Великославией, когда та была ещё грудой воющих друг на друге княжеств.

Образы заколебались в воздухе: не детальные картины, а вспышки – сталь, клинки, знамёна, и над всем этим – силуэт с огромными, поглощающими свет крыльями.

– Сражалась она. Не за князей. За землю. Рубила орды степняков, приходивших с юга. И после каждой битвы… проводила ритуал. Отдавала души павших своей новой госпоже. Не из жажды власти. Из… веры. Истинной, яростной, слепой веры. Богиня Тьмы оценила такой дар. И даровала титул. Пятой за всю историю. Княжной Тьмы.

В его голосе появилось что-то, что Хэлл с трудом определил – не восхищение, а… признание факта невероятной силы воли.

– «Чернокрылой Княжной» её прозвали. «Ангел Кровопролития», «Посланником Тьмы», «Падший Ангел». Имена – всего лишь ярлыки для тех, кто не может понять сути. Суть же в том, что даже ангел… может найти свой дом во тьме. И служить ей с рвением, которого лишены сами дети ночи.

Свет снова начал меркнуть, сворачиваясь к центру пещеры. Разговор подходил к концу.

– Но рассказывать тебе путь к этому титулу… не буду. Не сейчас. Не здесь. Надейся… что никогда тебе не понадобится искать эту тропу. Ибо если придёшь к ней, Хэлл… назад дороги не будет. Только вперёд. В темноту. По груде тел, которую ты сам и сложишь. Ангел шёл по телам врагов. Уверен ли ты, что твоя груда будет состоять только из них?

Предупреждение повисло в воздухе ледяным клинком. И в нём, сквозь вселенское равнодушие дракона, Хэлл с неожиданной ясностью уловил именно что – предостережение. Почти жалость к тому выбору, который однажды может встать перед ним.

Дракон медленно стал отводить взгляд, его огромная голова начала погружаться обратно на ложе из золотой чешуи. Беседа, длившаяся целую эпоху и мгновение одновременно, подходила к концу.

– Ступай, носитель чужой памяти. Летопись ждёт новой строки. Интересную… ты главу пишешь.

Хэлл понял, что это всё. Щедрость золотого летописца исчерпана. Он обернулся к Амелии, всё ещё стоявшей в оцепенении. Пора было уходить, уносить в себе груз знаний, способный раздавить любого смертного.

– У хранителя истории есть имя? Как к тебе обращаться? – уже отступая к туннелю, спросил Хэлл.

Из сгущающейся тьмы, уже почти полной, донёсся последний шепот, в котором впервые прозвучало нечто, отдалённо напоминающее человеческую усталость или… лёгкую насмешку над самой идеей.

– Имя?.. Для чего? Я – то, что я есть. Золото. Сон. Летопись. Имена дают… те, кто нуждается в ярлыках для мира. У высших драконов… имён нет.

Пауза. Дыхание стало глубже, пещера начала втягивать их в себя, будто желая забыть.

– Но, если твоему разуму… нужно слово… чтобы помнить этот миг… придумай его сам. В конце концов… это всего лишь… еще одна строчка в сновидении.

И с этим свет погас окончательно. Их поглотила абсолютная, живая тьма, наполненная лишь ровным, тектоническим дыханием и чувством, что их только что отпустили. Что гигантское, равнодушное сознание перестало фокусироваться на двух песчинках у своего подножия и снова растворилось в созерцании миллиардов других снов.

Они стояли так ещё минуту, пока глаза не начали различать тусклый голубоватый свет их собственного светильника, который Амелия бессознательно сжимала в одеревеневших пальцах.

– Пошли, – наконец выдохнул Хэлл, и его голос был хриплым от невысказанных мыслей. – Пока он не передумал и не решил… записать нас в свою летопись более… наглядным способом.

Амелия лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Они развернулись и зашагали обратно по туннелю, в мир узких коридоров, понятных опасностей и давящей, но теперь такой знакомой и почти уютной, тишины простого леса.

У них не было золота. Не было сокровищ дворфов. Но в груди у Хэлла пылал рецепт оружия, рождённого из поэзии хаоса. А за спиной, в чёрной сердцевине горы, спал новый, молчаливый союзник. Не бог, не покровитель – наблюдатель. Самый беспристрастный и самый осведомлённый во всём мире.

И этот мир только что стал в их глазах и неизмеримо старше, и бесконечно теснее.

***

Секстилий 25, 1118 год IV эры (II новая эра)