Граница человечности

Дмитрий Вектор

Граница человечности

Глава 1. Ночной сигнал.

Джек Коллинз ненавидел ночные смены в обсерватории. Не из-за холода – хотя в ноябре австралийские горы могли быть безжалостны – и не из-за одиночества. Просто в эти часы, когда стрелки ползли к трём утра, а за стеклянным куполом мерцали миллиарды звёзд, он чувствовал себя неуместно маленьким. Двадцать шесть лет, аспирантура, диссертация о спектральном анализе экзопланет – и всё это перед лицом Вселенной казалось детской игрой в песочнице.

Он потянулся за третьей чашкой кофе, когда монитор издал негромкий сигнал. Рутинное сканирование сектора созвездия Центавра. Джек даже не планировал смотреть результаты до утра – программа работала в автоматическом режиме, фиксируя положения известных объектов для уточнения орбит.

Но что-то заставило его бросить взгляд на экран.

В правом нижнем углу красным мигала метка: НЕИДЕНТИФИЦИРОВАННЫЙ ОБЪЕКТ.

Джек поставил кружку, пододвинулся ближе. Ошибка системы? Космический мусор? Астероид, пропущенный предыдущими обзорами? Он вызвал детализацию, и цифры заставили его нахмуриться.

Скорость: 1 427 км/с.

Джек перепроверил расчёты. Потом перезапустил анализ. Результат не изменился. Полтора миллиона километров в час. Это было невозможно. Самая быстрая комета, когда-либо зафиксированная в Солнечной системе, разгонялась максимум до 150 км/с при прохождении перигелия. Этот объект двигался в десять раз быстрее, и находился далеко за орбитой Сатурна.

Пальцы запрыгали по клавиатуре. Спектральный анализ. Джек запросил данные у главного телескопа, скорректировал фокус, запустил серию экспозиций. Минуты тянулись, как часы. За окном ветер гнал по склонам сухую траву, где-то вдали ухнула ночная птица.

Когда на экране появился спектр, Джек сначала подумал, что оборудование сломалось.

Линии поглощения и излучения располагались совершенно хаотично. Элементы, которых не существовало в природе. Пики интенсивности там, где их быть не должно. И ещё – пульсация. Весь спектр дышал с регулярной частотой, словно живое существо.

Джек запустил анализ частоты. Программа выдала результат почти мгновенно: 8,2 Гц.

Он уставился на цифру. Восемь герц. Альфа-ритм человеческого мозга – частота, на которой работают нейроны в состоянии расслабленного бодрствования. Джек изучал нейрофизику на втором курсе, писал курсовую о биоритмах, и эту цифру помнил наизусть.

Что, чёрт возьми, делает мозговая волна в спектре кометы за орбитой Сатурна?

Он схватил телефон, нашёл в контактах имя «Д-р Харрисон», палец завис над экраном. Сейчас без пятнадцати три. Эмили убьёт его, если это окажется банальной калибровочной ошибкой. С другой стороны, если это реально.

Джек нажал вызов.

Гудки тянулись вечность. Потом сонный, недовольный голос:

– Это лучше быть концом света, Коллинз.

– Доктор Харрисон, извините, но вам нужно приехать в обсерваторию. Сейчас же.

– Джек, сейчас три часа ночи.

– Я знаю. Но я зафиксировал объект. Траектория аномальная, скорость невозможная, а спектр – он запнулся, понимая, как безумно прозвучат следующие слова. – Спектр пульсирует с частотой мозговых волн.

В трубке повисла тишина. Потом шорох – Эмили села.

– Повтори про частоту.

– Восемь целых две десятых герца. Альфа-ритм. Проверял трижды.

– Не отключай оборудование. Я буду через сорок минут.

Связь оборвалась.

Эмили Харрисон вела машину по горному серпантину быстрее, чем следовало. Старый «Субару» послушно карабкался вверх, фары выхватывали из темноты повороты и эвкалипты по обочинам. Радио она выключила – в голове и без того роились мысли.

Восемь герц. Мозговые волны в космосе.

Двадцать лет в астрофизике научили её скептицизму. Она видела сотни ложных открытий, тысячи ошибок измерений, десятки раздутых сенсаций. Коллеги шутили, что Харрисон не поверит во внеземной разум, даже если инопланетянин лично постучится в её дверь с букетом цветов.

Но Джек не был паникёром. Методичный, педантичный, с раздражающей привычкой перепроверять данные по пять раз. Если он звонил в три ночи – значит, действительно видел что-то из ряда вон.

Обсерватория Сайдинг-Спринг встретила её огнями главного корпуса. Эмили припарковалась рядом с потрёпанным «Фордом» Джека, выскочила из машины, ёжась от холодного ветра. Ноябрь здесь, в горах Варрумбангл, уже пах зимой.

Джек поджидал у входа, две кружки дымящегося кофе в руках.

– Доктор Харрисон.

– Данные, – оборвала она. – Покажи всё, что есть.

Они прошли в главный зал, где под стеклянным куполом возвышались контрольные пульты телескопов. На мониторах мерцали графики, звёздные карты, потоки цифр. Джек подвёл её к своей рабочей станции.

– Смотрите. Зафиксировал в 02:47. Сектор Альфа Центавра, чуть правее. Сначала показалось, что это астероид из пояса Койпера, но скорость.

На экране светилась точка, оставлявшая за собой едва различимый хвост. Рядом бежали цифры траектории.

– Полтора миллиона километров в час, – пробормотала Эмили. – Это невозможно для естественного объекта.

– Поэтому я и позвонил. Но подождите, это ещё не всё.

Джек переключил на спектральный анализ, и Эмили почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она смотрела на спектр, не веря собственным глазам. Линии элементов, которых не существовало. Провалы там, где должны быть пики. И эта пульсация – ровная, гипнотическая, живая.

– Ты калибровал приборы?

– Дважды. Результат идентичный.

– Запускал параллельное измерение на втором телескопе?

– Запустил пять минут назад. Вот данные.

Новый график лёг поверх первого, совпадая почти идеально. Эмили сглотнула.

– Восемь герц, – сказала она вслух, словно пытаясь убедить саму себя. – Частота альфа-волн мозга. Совпадение?

– Проверял корреляцию. Девяносто восемь процентов совпадения с эталонной ЭЭГ. Это не случайность, доктор.

Эмили отступила от монитора, провела рукой по лицу. Усталость испарилась без следа – адреналин пульсировал в венах. Двадцать лет она ждала чего-то подобного. Сигнала, доказательства, проблеска. Но теперь, когда это случилось, она чувствовала не восторг, а странный холодок между лопатками.

– Какова траектория? – спросила она тише.

Джек нажал несколько клавиш. На экране возникла трёхмерная модель Солнечной системы. Красная линия прочертила путь от окраин к центру.

– Направление – внутрь системы. Если текущий курс сохранится – он увеличил масштаб, и Эмили увидела синюю точку Земли прямо на траектории. – Прибытие в зону лунной орбиты через восемь месяцев. Погрешность плюс-минус неделя.

– Восемь месяцев, – повторила Эмили. – Значит, времени разобраться предостаточно.

– Или недостаточно, – тихо сказал Джек. – Зависит от того, что это такое.

Они стояли в полутьме зала, глядя на светящуюся точку на экране. Где-то там, за миллиардами километров космической пустоты, к Земле двигалось что-то непонятное. Что-то, чей спектр пульсировал в ритме человеческого мозга.

Эмили взяла кружку, отпила холодный кофе, поморщилась.

– Хорошо, – сказала она решительно. – Вот что мы делаем. Продолжаем наблюдения каждые шесть часов. Собираем максимум данных. Никому ни слова до утра – сначала убедимся, что это не аппаратная ошибка. В девять я созваню совещание с профессором Ченом. А пока – она снова взглянула на пульсирующий спектр. – Пока попробуем понять, что, чёрт возьми, мы нашли.

Джек кивнул, снова уселся за пульт. Эмили подтянула кресло, открыла свой ноутбук. Начинался долгий рассвет.

Глава 2. Невозможный спектр.

Рассвет над Сайдинг-Спринг всегда был особенным. Солнце медленно поднималось из-за восточных гряд, окрашивая эвкалипты в золото, и только тогда Эмили понимала, что провела за мониторами целую ночь. Спина ныла, глаза щипало от усталости, но отрываться от данных она не могла.

Джек принёс свежий кофе и сэндвичи из автомата – жалкие, с резиновым сыром, но лучше, чем ничего.

– Доктор, вы хоть поспите пару часов перед совещанием, – сказал он осторожно.

– Не могу, – Эмили покачала головой, не отрывая взгляда от экрана. – Смотри сюда. Я прогнала данные через базу известных спектров. Корреляция – ноль. Ноль, Джек. Это не астероид, не комета, не межзвёздный объект типа Оумуамуа. Это вообще ни на что не похоже.

Она увеличила спектрограмму, ткнула пальцем в серию пиков в ультрафиолетовом диапазоне.

– Видишь эти линии? Они соответствуют элементам с атомным номером больше 120. Таких не существует в природе – они нестабильны, распадаются за доли секунды. Но здесь они есть. И ведут себя так, словно стабильны.

Джек придвинул своё кресло ближе, вглядываясь в график.

– Может, это артефакт? Искажение из-за космической пыли, магнитных полей.

– Думала об этом. Проверила. Искажения там нет. – Эмили откинулась на спинку кресла, потёрла переносицу. – Я тридцать раз пересчитывала. Использовала разные модели атмосферной коррекции. Результат не меняется. Эти элементы там. Реально там.

– Тогда это что? Какая-то экзотическая материя?

– Не знаю. – Голос Эмили звучал устало и одновременно возбуждённо. – Может, вещество из недр нейтронной звезды? Но как оно попало в комету? И главное – как остаётся стабильным?

Она переключилась на временной анализ. На новом графике спектральные линии танцевали, образуя волны.

– А теперь посмотри на это. Пульсация не случайна. Есть чёткая периодичность. Восемь герц – основная частота. Но есть и гармоники. Шестнадцать герц, тридцать два, шестьдесят четыре. Словно – она запнулась, подбирая слова. – Словно музыкальный аккорд. Или цифровой сигнал с несколькими каналами.

Джек уставился на волнующиеся линии. Гипнотическое движение – вверх, вниз, ровный ритм. Он поймал себя на том, что дыхание его замедлилось, подстраиваясь под пульсацию.

– Вы хотите сказать, что это искусственно? Послание?

– Не хочу торопиться с выводами, – осторожно ответила Эмили. – Но если бы меня попросили создать сигнал, который был бы заметен на фоне космического шума и одновременно безопасен для восприятия я бы выбрала частоту мозговых волн. Она естественна для любого сложного мозга. Млекопитающие, птицы, возможно даже головоногие – все генерируют альфа-ритмы.

– Значит, кто-то хотел, чтобы мы это заметили?

– Или это просто свойство материи объекта. Квантовые колебания, резонанс кристаллической решётки – Эмили покачала головой. – Чёрт, я говорю как конспиролог. Мне нужен кофеин. Или сон. Или оба сразу.

За окном солнце уже поднялось высоко, заливая горы жёстким светом. Где-то внизу, в долине, просыпался городок Кунабарабран, начинался обычный день для тысяч людей, не подозревающих, что ночью астрономы в горах обнаружили нечто, что может перевернуть всё.

В девять утра конференц-зал обсерватории собрал небольшую группу. Профессор Дэвид Чен, директор, прибыл первым – подтянутый мужчина за шестьдесят с седеющими висками и внимательным взглядом. За ним подтянулись ещё трое астрофизиков, работавших на утренней смене.

Эмили подключила ноутбук к проектору, вывела на экран основные данные. Джек сидел сбоку, нервно теребя ручку.

– Итак, коллеги, – начала Эмили, и все разговоры смолкли. – Сегодня ночью мы зафиксировали объект, который не укладывается ни в одну существующую модель. Прошу считать эту информацию конфиденциальной до получения подтверждающих данных.

Она кликнула мышкой, и на экране появилось изображение кометы.

– Объект обнаружен в 02:47 местного времени в секторе созвездия Центавра. Предварительное обозначение – C/2025 X1. Расстояние от Земли – 1,2 миллиарда километров, за орбитой Сатурна. Скорость – 1 427 километров в секунду.

По залу прокатился удивлённый шёпот. Профессор Чен приподнял бровь.

– Полторы тысячи километров в секунду? Эмили, вы уверены в расчётах?

– Проверяла шесть раз. Данные подтверждены двумя независимыми телескопами. – Она переключила слайд на спектрограмму. – Но скорость – это ещё не самое странное. Смотрите на спектр.

Молчание стало плотнее. Все уставились на хаотичные линии на экране.

– Это невозможно, – наконец сказал кто-то. – Элементы выше 120-го номера.

– Да. Не существуют в природе. Но они там есть.

– Ошибка калибровки, – предположил Чен.

– Исключено. Проверяли дважды. Дублировали измерения.

– Тогда загрязнение оптики? Влияние атмосферы?

– Учтено. Профессор, я понимаю скептицизм. Я сама не верила, пока не пересчитала всё по три раза. Но факты таковы: объект демонстрирует спектральные характеристики, противоречащие известной физике.

Эмили сделала паузу, давая информации устояться.

– И есть ещё кое-что. Весь спектр пульсирует с частотой восемь герц. Альфа-ритм человеческого мозга. Совпадение составляет девяносто восемь процентов.

Зал взорвался вопросами. Чен поднял руку, призывая к тишине.

– Эмили, вы понимаете, что это звучит – он подбирал слова. – Экстраординарно. Если информация выйдет за пределы обсерватории в таком виде, начнётся истерия. СМИ, конспирологи, правительственные запросы.

– Поэтому я и попросила о конфиденциальности. Нам нужно время. Продолжить наблюдения, привлечь коллег из других обсерваторий, провести независимую верификацию.

– Сколько времени у нас есть?

– До прохождения объектом орбиты Земли – восемь месяцев.

Чен задумался, глядя на пульсирующие линии спектра.

– Хорошо. Вот что мы сделаем. Продолжаем наблюдения в закрытом режиме. Эмили, вы координируете. Свяжитесь с коллегами в Чили и на Гавайях – пусть направят телескопы на объект. Нужна независимая верификация. Если данные подтвердятся – он вздохнул. – Тогда выйдем на международный уровень. ООН, космические агентства. Но сначала убедимся, что это не грандиозная ошибка измерений.

– Понял, сэр.

– И никаких утечек. Ни слова прессе. Ни слова в социальных сетях. Ясно?

Все закивали.

Когда совещание закончилось, и коллеги разошлись, Чен задержал Эмили у выхода.

– Доктор Харрисон, – сказал он тихо. – Я знаю вас двадцать лет. Вы самый трезвомыслящий учёный, которого я встречал. Поэтому спрошу прямо: во что вы лично верите? Что это?

Эмили посмотрела ему в глаза.

– Честно? Не знаю. Но у меня мурашки по коже с того момента, как я увидела спектр. Что-то внутри говорит: это важно. Это изменит всё.

Чен кивнул медленно.

– Я тоже так чувствую. И именно поэтому мы должны быть предельно осторожны. Человечество не очень хорошо справляется с переменами.

Он похлопал её по плечу и вышел из зала.

Эмили вернулась к мониторам. Джек уже запустил новую серию измерений. На экране комета выглядела крошечной точкой света, затерянной среди миллиардов звёзд. Ничем не примечательная. Но данные говорили другое.

– Доктор, – позвал Джек. – Взгляните на это.

Она подошла ближе. На экране он вывел трёхмерную модель спектральных линий во времени.

– Я проанализировал динамику пульсации за последние шесть часов. Частота растёт. Очень медленно, но растёт. Было 8,2 герца, сейчас 8,23.

– Может, объект ускоряется? Доплеровское смещение?

– Проверил. Скорость стабильна. Изменение частоты – внутреннее свойство объекта.

Эмили уставилась на цифры. Растущая частота. Словно что-то просыпалось. Или разгонялось. Или готовилось.

– Продолжай мониторинг каждый час, – сказала она. – Если частота дойдёт до девяти герц – сразу сообщи.

– Почему девять?

– Потому что на девяти герцах начинается тета-ритм. Частота глубокой медитации. Или сна со сновидениями. – Она помолчала. – Хочу знать, что произойдёт, когда объект перейдёт в другой режим колебаний.

Джек кивнул, снова уткнулся в экраны.

Эмили подошла к окну, посмотрела на небо. Там, среди триллионов километров пустоты, к Земле летела тайна. Тайна, которая пульсировала в ритме человеческого разума. И с каждым часом эта пульсация ускорялась.

Глава 3. Код в свете.

Через три дня обсерватория превратилась в улей. Эмили почти не покидала горы, спала урывками на раскладушке в подсобке, питалась энергетическими батончиками и кофе. Джек выглядел не лучше – тёмные круги под глазами, небритость, взгляд человека, который видит слишком много и слишком мало одновременно.

Но данные накапливались. И с каждым новым измерением картина становилась не яснее, а запутаннее.

– Подтверждение из Чили, – сообщил Джек, врываясь в кабинет Эмили с планшетом в руках. – Обсерватория Серро-Тололо направила на объект телескоп Бланко. Их спектр идентичен нашему. Сверхтяжёлые элементы, пульсация восемь с четвертью герц, та же траектория.

Эмили выдохнула. Часть её всё ещё надеялась, что это была ошибка, глюк оборудования, массовая галлюцинация. Но независимое подтверждение убивало эту надежду.

– А Гавайи?

– Обсерватория Мауна-Кеа присоединилась вчера вечером. Данные ожидаем через час. Но, доктор – Джек замялся. – Есть кое-что ещё. Я запустил алгоритм поиска паттернов в пульсации. Простой анализ, который обычно используем для фильтрации шума.

– И?

– И он нашёл структуру. Регулярные повторения, вложенные циклы. Выглядит как ну, как код.

Эмили вскочила так резко, что опрокинула пустую кружку.

– Покажи. Сейчас же.

Они почти бежали к главному залу. На мониторе Джека красовался график, от которого захватывало дух. Пульсация кометы, растянутая во времени, распадалась на серии импульсов. Длинные, короткие, паузы. Словно азбука Морзе, но сложнее, многослойнее.

– Я прогнал это через спектральный анализ Фурье, – объяснял Джек, указывая на боковые графики. – Вот основная частота, восемь герц. Но на неё накладываются вторичные колебания. И эти колебания не случайны. Смотрите – тут блок из двенадцати импульсов, пауза, снова двенадцать, но чуть другие. Потом группа из шестнадцати. Потом возврат к первому паттерну.

Эмили вглядывалась в танец линий, пытаясь понять закономерность.

– Это может быть естественный резонанс. Кристаллические структуры иногда.

– Поэтому я проверил энтропию сигнала, – перебил Джек, и Эмили не обиделась – она сама научила его не бояться перебивать, если есть важные данные. – Естественные процессы дают высокую энтропию, близкую к случайному шуму. Но здесь энтропия низкая. Очень низкая. Как в сжатом файле или зашифрованном сообщении.

– Сколько?

– 2,7 бита на символ. Это уровень человеческого языка, доктор. Или компьютерного кода.

Эмили отстранилась от монитора, прошлась по залу. Мысли метались. Естественный объект не может генерировать сигнал с такой низкой энтропией. Это противоречит физике. Значит, либо их измерения ошибочны, либо.

Либо C/2025 X1 была не кометой.

– Я хочу, чтобы ты запустил полный криптоанализ, – сказала она, остановившись у окна. За стеклом простиралась долина, залитая полуденным солнцем – мирная, спокойная, не подозревающая. – Все классические методы. Частотный анализ, поиск повторяющихся последовательностей, корреляция с известными языками и кодами.

– Это займёт дни, – предупредил Джек.

– У нас восемь месяцев. Начинай.

К вечеру подтянулись данные с Гавайев. Идентичные. Профессор Чен собрал экстренное совещание, на этот раз с участием коллег по видеосвязи – из Чили, США, Японии. Эмили докладывала, чувствуя, как с каждым словом атмосфера в виртуальном зале становится гуще.

– Итак, господа, у нас есть объект неизвестной природы, движущийся к внутренним областям Солнечной системы со скоростью, превышающей все известные естественные объекты. Его спектр содержит элементы, которых не существует в природе. И его излучение демонстрирует признаки организованной информационной структуры.

– Доктор Харрисон, – раздался голос из Японии, профессор Танака из обсерватории Субару. – Вы отдаёте себе отчёт, насколько экстраординарны эти утверждения?

– Отдаю. Именно поэтому мы собрали вас. Нужна независимая верификация каждого пункта.

– А вы рассматривали возможность техногенного происхождения объекта? – это был доктор Родригес из Чили, женщина с седыми волосами и острым взглядом.

Эмили помолчала. Вопрос висел в воздухе с самого начала, но никто не решался произнести его вслух.

– Рассматривали, – наконец сказала она. – Но не хотели торопиться с выводами. Если это действительно артефакт внеземного происхождения, последствия.

– Будут катастрофическими, – закончил профессор Чен. – Паника, религиозные волнения, политическая дестабилизация. Поэтому нам критически важно быть уверенными. Абсолютно уверенными.

– Предлагаю следующее, – вмешался представитель НАСА, подключившийся из Хьюстона. – Мы в течение недели проводим параллельные наблюдения всеми доступными средствами. Наземные телескопы, орбитальные обсерватории, радиотелескопы. Собираем максимум данных. Через неделю – повторная встреча, обсуждаем результаты и решаем, выходить ли на правительственный уровень.

Все согласились. План был разумным, осторожным. Но Эмили чувствовала тяжесть времени. Каждый час комета приближалась на полтора миллиона километров. Каждый час пульсация становилась чуть быстрее. Успеют ли они понять, что происходит, до того как станет слишком поздно?

Ночью Эмили не могла уснуть. Лежала на раскладушке в подсобке, глядя в потолок, и в голове крутились цифры, графики, уравнения. Восемь герц. Сверхтяжёлые элементы. Низкая энтропия. Код в свете.

Она встала, накинула свитер и вышла на смотровую площадку. Ноябрьская ночь была холодной и кристально чистой. Млечный Путь протянулся через всё небо бледной рекой. Эмили подняла взгляд к созвездию Центавра, хотя знала, что невооружённым глазом комету не увидеть.

– Доктор?

Она обернулась. Джек стоял в дверях, кутаясь в пуховик.

– Тоже не спится?

– Запустил программу, она будет работать всю ночь. Решил подышать воздухом. – Он подошёл ближе, посмотрел на небо. – Странно, да? Мы всю жизнь ищем ответы в этих звёздах. А теперь, когда ответ сам летит к нам страшно.

– Мы ещё не знаем, что это ответ.

– Но вы чувствуете. Я вижу по вашему лицу. Вы верите, что это послание.

Эмили вздохнула.

– Двадцать лет я искала доказательства внеземной жизни. Анализировала спектры экзопланет в поисках биомаркеров. Мониторила радиосигналы. И ничего. Тишина. Великое молчание Вселенной. А теперь – она махнула рукой в сторону звёзд. – Теперь что-то летит прямо к нам. И говорит на языке, который мы можем понять. Альфа-ритм, Джек. Частота, которую генерирует любой бодрствующий мозг. Это не случайность.

– Значит, они хотели контакта. Кто бы они ни были.

– Или хотят чего-то от нас. – Эмили поёжилась, и не от холода. – В любом случае, через восемь месяцев мы узнаем.

Они стояли молча, глядя на небо. Где-то там, за миллиардами километров пустоты, что-то двигалось к Земле. Что-то древнее, чужое, непостижимое. И каждую секунду становилось ближе.

– Доктор, – тихо сказал Джек. – А если это не первая комета? Если их были сотни, тысячи, разосланные по всей галактике? И мы просто первая цивилизация, достаточно развитая, чтобы заметить?

Эмили не ответила. Эта мысль приходила ей в голову. Семена, разбросанные по космосу. Послания в бутылках, летящие сквозь вечность. Ожидающие, когда кто-то станет достаточно мудрым, чтобы прочитать.

Или достаточно глупым, чтобы открыть.

– Идём внутрь, – сказала она наконец. – Холодно. И у нас много работы.

Они вернулись в тёплый зал, к светящимся мониторам. Программа Джека продолжала анализировать паттерны, строка за строкой распутывая код, спрятанный в пульсации далёкой звезды. На экране цифры мерцали, складываясь в последовательности, и казалось, что комета шепчет им что-то важное. Что-то, что изменит всё.

Эмили села за свою станцию, открыла новый файл. Начала писать отчёт. Цифры, факты, осторожные формулировки. Но под конец, когда усталость затуманила разум, она добавила одну строчку, которую потом удалила:

«Мы не готовы. Но выбора нет».

Глава 4. Утренний брифинг.

Эмили проснулась от вибрации телефона. Сквозь затуманенное сознание пробилась мысль: она заснула прямо за столом, уткнувшись лицом в распечатки спектрограмм. Шея затекла, во рту привкус вчерашнего кофе. Телефон продолжал настойчиво жужжать.

Профессор Чен. Семь утра.

– Да? – прохрипела она, прочищая горло.

– Эмили, через час у меня в кабинете. Приедут люди из Канберры. Из правительства.

Остатки сна испарились мгновенно.

– Что? Как они узнали?

– Не знаю. Но они знают. И хотят разговаривать. Приходите. – Чен помолчал. – И захватите всё, что у вас есть. Похоже, секретность закончилась.

Связь оборвалась. Эмили уставилась на телефон, потом на хаос вокруг – графики, распечатки, наполовину допитые кружки, ноутбук с угасающим экраном. Как они узнали? Утечка? Кто-то из коллег проговорился? Или у спецслужб есть свои каналы мониторинга?