Чрез века

Прохожие, что стыдливо начали отводить взгляды, заторопились ещё быстрее, пока и их не коснулось проклятие, пока эта женщина и им не передала не удачу быть следующими во мраке безумия. Одна только Нес не могла отвести взгляд, сознав, что такой живот перестал носить в себе живое дитя, ни одно живое существо не было способно выжить в столь изувеченном чреве, его убили, гады, что назывались стражами, а Лоретт винила Густава. «Что с ней не так, что она видит перед собой, как просыпается по утрам, если так слепа?», – Нес видела всё так ясно и чётко, но как можно было судить ту, которую избили и изнасиловали недомужчины, трусливые подонки, которые прячутся за стенами, в пригретом месте, не имея ни толики совести.

– Прикройся, быстрее, ради дочери! – Нес вскоре, опомнившись, начала взывать к голосу разума, если его остатки ещё жили в покалеченной голове.

– Я говорила, говорила, иди туда, чтобы твоей семье было тепло и уютно, – талдычила Лоретт, не слушая, – Говорила, каждый день говорила, – слова произносились быстрее и быстрее, превращаясь в непонятную кашу, – Он трус, он предал меня, семью. Мы могли жить в достатке, могли… Ненавижу, ненавижу, будь проклят тот день и будь проклята душа Уолтера, и твоя душа Агнесс.

Лоретт уставилась прямо на девушку, не скрывая презрения, от чего у Нес оборвалось сердце, она, всегда считавшая дело правым, не ожидала столь сильной неприкрытой вражды, а она помнила Лоретт совсем другой. Та Лоретт сочилась добром, хоть она и была старше на пару лет, но никогда не отказывала в помощи тем, кто младше. Эта маленькая непокорная женщина достойно сопровождала Густава в жизни и всегда храбрилась перед лицом труда, ни разу не жалуясь на участь. Эта же Лоретт была жутким воплощением всего человеческого отупения, агрессии и непомерной жажды украсть вожделенное будущее у всех кроме себя. «Как же я расскажу Густаву, как смогу объяснить, что сталось с его женой?», – думала Нес и продолжала дрожать, ощущая злобу, ярую злобу на сложившийся порядок вещей, который не утруждал думать дальше, чем о еде и безопасности своей шкуры. Простое желание счастья и для Нес было не чуждо, но она знала, какого жить и познавать краткие моменты наслаждения, и при этом не отдаваться им полностью, чтобы однажды не заблудиться, не забыть отделить главное от второстепенного. И сегодня хоть и были главные цели, но так хотелось сдаться, уйти навсегда, ведь борьба, какая бы она не была, мнимая или вселяющая надежду, оставляет после себя покалеченных людей, которые не способны продолжать нести крест поколений. Изуродованные борьбой люди не скоро сменятся новыми, а те, которые есть, уже не обретут себя прежних.

– Прости, прости, – сказала Нес напоследок, больше здесь делать было нечего, и пошла назад, посматривая, что сделает Лоретт.

Кажется, позабыв тараторить, жена Густава подобрала брошенную наспех одежду и со всей силой толкнула дочь, притихшую на земле у двери дома, влепила в косяк, и только после этого распахнула дверь. Она вдарила девочку не специально, не заметила, что вход закрыт, но ребёнок не заплакал, а попросту вошёл внутрь, как будто так и надо, и дверь сразу же закрылась следом за двумя людьми, чья судьба переменилась по решению Густава, сделавшего единожды отважный шаг в прошлом для будущего, шаг, который, сейчас, привёл к печальному исходу. Нес почувствовала вину, она первым делом, в день начала конца, вспомнила о давнем друге и попросила его присоединиться. Она, как будто это было пару суток назад, видела: лицо друга осветилось, он безоговорочно поверил.

Идя по улицам, в агонии, что несли люди, призраками, всплывающими в сознании, Нес не видела отличий памяти своей и памяти Уолтера; он выплыл не когда был действительно нужен, а когда его ушедшей душе понадобился выход вины наружу; и все лица, утраченные по ходу лет, они непременно стояли перед ликом любимого, когда он просыпался, когда засыпал, ходил в туалет, ел, спал с Нес. Они не покидали его ни на мгновение, не давали успокоиться, и, как и тогда, через глаза увидав боль Уолтера, дева чувствовала все жертвы, возложенные на алтарь, и как не называй имена, как не делай чёрточки на руках, они все равно с течением времени уйдут, и никто не вспомнит доподлинно, все сказания позабудутся, не записанная память переврётся устами. Нес побежала.

Она бежала долго, не потому что не могла найти верное направление, а потому что не искала лёгких путей. Бежала закоулками, через узкие лазейки, чтобы удлинить маршрут, чтобы сразу не столкнуться с реальностью. Грудь горела от пробежки, тело побитое и вымученное от лежания на полу отдавало болью, но Нес не обращала внимание, бежала и бежала, преодолевая расстояние, не оглядываясь на людей, которых почти сбивала по дороге. Вот старая женщина вышла из дома, Нес быстро свернула, но всё равно чуть не задела седовласую госпожу, не отправила валяться наземь, вот мальчишка выбежал с дружками из-за угла, и они все вместе чуть не столкнулись, и если бы не прыть детей, которые перескочили забор, то и они, и она навзничь упали бы. Нес бежала под грозные выкрики, под недоумевающие взгляды и под солнцем, что почти не грело.

Ветер шумел в ушах, можно было лелеять жизнь, не ведая, когда придёт конец бегу; не ведая, кончается ли день или начинается; не ведая ограничений мира и суетных склок по подворотням; не ведая ни усталости, ни нужды в отдыхе. Круг за кругом через весь город к стене, к пикам, возвышавшимся над землёй, чтобы увидеть лицо любимого и увидеть его застывший взгляд, хоть и мёртвый. Ей срочно нужно было посмотреть, заглянуть в глаза, чтобы ещё раз увидеть наступление утра и больше не искать вечера, приравнять один день к миллиону, сотворить из него целую жизнь; чтобы взгляда любимого хватило на все оставшиеся в груди вдохи и выдохи.

Тщетно перебирая глазами по головам с приоткрытыми ртами и глазами, в которых заселись личинки мух, Нес теряла терпение. Стройный ряд пиков с понурым гнилым запахом товарищей, будто и сейчас застывших в вечном проклятии за чужими заборами, держал в напряжении. Дева узнавала в лицах друзей, коих теперь трудно было распознать из-за разложившейся плоти, но ей это было делать легко, если бы от лиц совсем ничего не осталось, она бы всё равно распознало каждое имя, что произносила там, под землёй. К двадцати трём именам, сейчас, по ходу движения глаз, добавлялись имена, не обнаруженных товарищей, чьи тела Нес не застала в брожении в поисках Уолтера. Теперь к скорбной процессии присоединились: бедняга Бард, справивший недавно шестнадцатилетние Майлз и его лучший друг Дрю. Нес продолжала сумеречный след и поражалась, что все, кого она ждала увидеть в живых, тоже здесь. Не смог спастись и Ивар, и Кальвин, даже Нехтан, непобедимый в рукопашном бою, он также висел в ряду своих не упокоенных товарищей. И Рихар не устоял, а он отменно оттачивал мечи, изящно создавал невообразимые по острию клинки. Гаже всех было видеть Хью, чья сестра умирала от странной хвори, скорее всего она сейчас лежала неподвижно, ноги её отказали недавно, вместе со своей престарелой матерью, ноги которой отказали давно. Северин и Пепин, и они были здесь, почти на краю, совсем близко к забору, их лица разглядеть было совсем просто. К сожалению, и последние имена в трудно запутанной веренице всех тех, кто положил свою жизнь за свободу, висели поодаль. Ода, Маурин и Эмиль, три брата, неразлучно следовавшие друг за другом в детстве, и сейчас остались вместе на пути к жизни после смерти; не жизнь, не смерть их не разъединила, а значит им было легче всех, они ушли вместе, никто не остался в живых об них горевать.

Тридцать пять голов простирались на вершине, для такого количества голов воздвигли новые пики, но ни одной голове не дали умыкнуть, не дали умереть спокойно, разлучили голову и телу. По гласившему приданию похороненные по отдельности голова и тело означали вечную муку и неприкаянность погибшей душе. Нес молилась как сумасшедшая и за тех, кого повстречала уже мёртвым раньше, и за тех, кого встретила после смерти впервые. На неё никто не глядел, да и некому было, не было ни стражников, ни случайных людей. Смертью воняло за версту, некому было глядеть, вид устрашал, каждый разумный обходил это место, обходил по длинному пути, чтобы не накликать проклятие, и даже близкие не решались подойти ближе, чтобы узреть неведомую доколе трагедию изъеденных молодых жертв, что гнили под солнцем. Головы бывших любовников, сыновей, мужей, неприкрытые жизнью, наводили ужас своей смертью. Да и не на что было смотреть, кроме Нес, никто не мог принять, что этот огрызок плоти и был человеком, тем, кого ты любил и чаял. Но дева, в отличии от многих, не могла не смотреть, не видеть, хоть и чуяла горе вперемешку с выворачивающим наизнанку запахом, ей необходимо было узнать в одной из голов голову Уолтера, и он бы предстал перед ней не потерянным скисшим лицом, а что не на есть самым красивым и любимым в целом свете истинным её Спасителем, каким не стал для остальных бедных людей.

Раз за разом взгляд скользил по кругу, от одного конца до другого, перебирая за собой лица, молитвы и отупение. «Неужто я ошиблась? Моя голова, мои мысли успели меня покинуть, а если нет, то где я и что со мной?», – как и всегда, куча мыслей обескураживали своей хлёсткостью, наплывали на человека, который не был способен впитать и соотнести факты между собой, Нес растерялась. Нетерпение – злейший враг, который привёл к отчаянной попытке обрести смысл к жизни, к попытке снова заглянуть в любимые глаза, но глаз не было на пике, голова Уолтера отчаянно пряталась от Нес, не показывалась, чтобы она не испугалась; и ей захотелось увидеть его ещё сильнее, чем прежде, увидать ясную прозорливость его очертаний и узнать, что не кончено существование, впитать идеи чрез образ мёртвого человека, чрез кусок его оторванной плоти, который должен был подобающим образом находиться подле товарищей. Отсутствие его головы на пике, если бы он мог наблюдать, стало бы для него ознаменованием предательства, и как хорошо, что он был мёртв и не знал, что его участь пропасть навсегда, не даровать улыбку гнилых губ и не дать сокрушительный понурый взгляд очарования и восторга. «Ему так и не удалось отдохнуть при жизни, не удалось отправиться в путешествие, не удалось оставить позади немного времени для выработки стратегии, и мои плечи с ответственностью мне не подвластной стоят и глупо ждут встречи с мертвецом», – Нес отступила на шаг назад и потом ещё на один и ещё, и при таком раскладе количество товарищей не увеличилось и не уменьшилось. Последний столб, не заполненный Уолтером, теперь вовеки пропавшим из виду, навсегда останется пустовать, и утро не наступит, и день не продолжится, для Нес всё было предрешено, и она блёкло побрела обратно, больше не побежав.

И день прошёл, и вечер водрузился, и время шло и не шло, оно меняло мотив, а вот его смысл совсем потерялся для Нес. Больше домой не хотелось, и вещи любимого, что горевали на деревянном полу, не приносили вожделенного чувства, чтобы ради них вернуться. Но всегда приходится возвращаться, особенно когда не знаешь, куда податься. После встречи с Лоретт дева не решилась более на беседу с другими жёнами или детьми, или родителями, взаимная неприязнь, как послевкусие после несостоявшейся ссоры, уже поселилась в её груди, отобрав мужество поступиться и даровать радостную новость для тех, кто сидел по эту сторону земли. Если бы она могла, если бы не трусость и желание сохранить остатки душевного равновесия, если бы не потеря возможности в последний раз заглянуть в глаза Уолтера, она может быть и пошла навстречу, но её раздирало удушающее ощущение несоответствия. «Может и правда им не нужно знать, до тех пор, пока не найдётся выход? Пустая вера ничем не лучше удара ножом под дых», – так себя утешала Нес, – «И кто знает, будет ли факт жизни превыше несостоятельности выбора сделанного однажды».

Мысли опять заводили в тупик, и на исходе, не начатого и не законченного дня, стоило бы смириться и отправиться навстречу сну, уйти без скрытого умысла, чтобы вскоре, перед сном, съесть немного еды, но всё не то, каждая мысль добавляла порцию отчаяния и прибивала к земле, делая ноги вялыми, неповоротливыми. Желание жить и желание перестать чувствовать, и одиночество сливались воедино, убивая иллюзии на воскрешение Уолтера. Нес напоминала себе о том, что, если его головы нет там, это не значит, что он убежал и находится в безопасности. Только не он, он всеми силами бы искал путь назад, путь к ней, каким бы опасным путь не был, чтобы не сулил. Уолтер бы обязательно пришёл, утешил, и это куда сильнее вразумляло, чем бестолковое странное отсутствие на пике головы. Его тело предали куда более сильным пыткам, наверняка отдали оголодавшим псам при дворе, чтобы они выгрызали человеческую плоть, унизив напоследок уже мёртвого человека. «Мрази, что называют себя руками правосудия, испугались выдвинуть на обозрение предводителя, того, за кем люди шли, за кого сражались», – Нес упала на колени, так ей стало обидно, что кроме неё вскоре никто и не вспомнит отчаянное сражение одного человека, родившегося для одной миссии: сплотить и вразумить усталых людей, но не справившегося, умершего преждевременно, не увидавшего построенный мир; от чего девушка буквально взывала, глядя на луну, доподлинно свисающую в небе.

В лике лунного света дева нашла своё отражение, разглядела его в знамениях прошлого, вспомнив ночь, где полный небесный диск взывал, отливал невидимой кровью. Она не успела предупредить, слишком заигралась в борьбу и не поставила на место Уолтера, он бы послушал, но она не сказала ему ни слова, а потом стало поздно, и всё случилось в мгновения, в малые крохи времени. Нес достала из-за пазухи покрытый кровью нож, она так его и не отмыла, будто не хотела забывать, будто он мог навсегда уместить картинки в голове и не дать им выплыть наружу, впитаться их в кору, запереть в неизменной реальности. И может утро и не наступит, и вся земля остановится, но деве нужно было сделать хоть что-то, хоть маленькую вещь, которая была дала повод идти, ногами, по земле дальше. Нож скользнул по волосам, разбросал тёмные локоны в блики луны, локоны замерцали в падении, отплеснув спелым каштаном, при падении они завертелись, дав ветру волю их подобрать, разбросать по свету; да, они улетят далеко-далеко за пределы всех выстроенных заборов, за пределы скоплений людских созданий. Они очутятся там, где не ступала человеческая нога, попадут туда, в те места, которые Нес даже не мечтала увидеть, и там они лягут в последнем головокружительном падении и окончательно умрут. Волоски, что пережили огромное путешествие, разлетевшиеся на немыслимые расстояния, сразу же, как коснуться земли, потеряют краски и безвольно засохнут, как и всё, что теряется человеком, станут боле не нужными. Добрая половина волос валялась вблизи, они были прежде длинные густые, но пожухлые от вечного летнего солнца, валялись здесь, но остальная, меньшая половина отлетела вдаль, и порыв ветра унёс их с глаз долой, Нес пожелала им удачи и продолжила срезать то, что осталось ещё нетронутым.

Былая роскошная грива исчезла, на её месте осталась короткая стрижка, больше подходящая для мальчишки, а не для молодой женщины, но дева ничуть не жалела о выборе. Волосы, они отрастут, станут длиннее, чем раньше, вскоре их снова придётся заплетать в толстую косу. Год или два и длина восстановится, как и природа восстанавливается после засухи или промозглой зимы, а пока живое живо, мёртвое продолжает гнить повсеместно, и на восходе, и на закате вонять гнилью. Не такой гнилью, что отдаёт разложенное тело, а настоящей гнилью, той, что порождается меланхолией, скукой, тоской. И Нес поклялась ночному светилу, что не перестанет верить в хорошее, чтобы при жизни не сгнить. Добрые люди, праведные дела, живые устремления – они не покинут свет, загорятся вновь от соединения смотрящих в одну сторону буйных непримиримых сердце. Жар от гортани до пальцев ног, словно удар взбудоражил, Нес впилась руками в макушку и захохотала. «Если завтра наступит, то я в нём буду, если не наступит, так жаль, что я не смогла ему дать наступить», – дева пошла из города, чтобы найти пристанище вне, но прежде навестить друзей, сказать, что не справилась, что так и не отыскала выход, и им придётся думать самим. А пока они думают, ей не усидеть на одном месте, придётся искать ответы на краю земли, если они где-то и есть, то там. Не удастся в эту зиму спасти людей, да и пусть, не удастся и в следующую, значит так предрешено, но сколько бы лет не прошло, однажды наступит оттепель, и весна придёт, весна да, утро не обязательно, и это уже хорошо, если у кого-то случится раннее наступление счастья.

Нес шла, придерживаясь странной идеи постоянно идти в наблюдении за живностью, она постоянно присаживалась по дороге, чтобы разглядывать сброшенные на землю листочки, рассматривать мелких насекомых, сновавших под ногами, и воображать, что они, люди, подобно муравьям, в бесконечном постоянном беге, когда-нибудь станут дружны, и сообща будут действовать, когда обстановка чуточку полегчает. Придётся выжить, не обезумить от круговоротов лабиринтов, не забыть, где вошёл и где обязан выйти. Если все застрянут, все до единого, то она, Нес, сумеет преодолеть старые легенды и вопреки проклятьям отыскать верную тропу. Ночь вошла на тихие улицы, люди после долго дня отдыхали, да и насекомые вместе с ними, и потому увидать шевеления букашек внизу плохо удавалось. Только принял дуновение ветра и покачивание травинки за наличие жизни, как растворяется обман, и ты проходишь мимо, и шаги становятся лёгкими-лёгкими, почти невесомыми, и подобное трусливое решение кажется идеальным ответом на молитвы.

«Но что же случится, если и в конце мне не удастся ничего разузнать?», – траур в мгновение ока сковал лицо от такой печальной мысли, и Нес снова присела на корточки, чтобы поглядеть на природу под другим углом, чтобы снова обнаружить, как славно идти с целью. «А как же месть?», – вдруг осознала дева, – «Как я могла забыть о том, что мне действительно важно». Забор остался позади, она почти дошла до лазейки, которая скорее всего не была разрушена, и оступилась, споткнувшись об камень. Она забыла, что не до конца покончила с делами, чтобы убегать без оглядки. Ветер перестал приносить свежесть, он продувал насквозь. Нес вдруг сознала, что не взяла вещей потеплее, а скоро же наступит зима, кто знает сколько идти до конца мира, она же и не была дальше пары метров от города. Перекрёсток путей встал впереди непреодолимой преградой, и Нес растерялась. Оборачиваясь обратно, она не решалась идти вперёд, а взгляд вперёд мешал пути назад. Пойдёшь дальше и потеряешь злобу, вернёшь обратно и люди погибнут напрасно. «Что же делать, мне не удастся выбрать правильно, я не готова решать», – Нес почти заскулила и опять прибегла к молитве, хотя она изрядно её за день и измотала, – «Уолтер, мой Бог, моя любовь, не откажи своей глупой сестрице в просьбе, дай мне знак, куда податься, ибо я не способна выбрать, ибо я ослеплена противоречивыми чувствами». В людях вплетаются много сомнений, но столько бы не было впереди путей, именно развилки становятся главной напастью, выбрать из десятков тысяч путей гораздо легче, чем выбрать один из двух путей, самых верных.

Тишина, безмолвие. Ветер стих, но не было умиротворения и спокойствия, любой шум стал бы гораздо ценнее, чем однотипная пустота. Молчание затянулось, ответы пропали, и луна скрылась за тучей. Нес знала, что на протяжение следующих недель погода изменится, солнце перестанет светить, а мрак и серость станут неотъемлемыми спутниками вплоть до весны. Дева сдвинулась на шаг вперёд, вернулась обратно, сдвинулась на шаг назад и снова вернулась, продолжая протестовать безмолвию мыслей внутри себя. Если бы дуновение ветра устремилось вперёд, она бы пошла за ним без оглядки, если назад, то пошла бы назад, приняв за знак, но знаки пропали, всё пропало, и инстинкты пропали. Она перестала слышать и слушать, затрепетала сама, как лист, поддавшись мимолётным движениям тела, стала ждать, усталость, вот оно, она устала, хоть и не сделала ничего путного за день.

В прежние дни, когда ноги несли, а голова отключалась, бессонные ночи, наводнённые тренировками и любовью, не ломали так сильно. Она постарела, необратимо утратила лучшие годы, детство прошло, почти не наполнившись радостными моментами, лишь юность оставила после себя налёт счастья. Молодость, оставалась она, но и она безвозвратно закончилась в любовном угаре коротких прошедших дней. Нес начала приближаться к старости, скоро ей придётся столкнуться с ней, с нелюдимой верной приспешницей смерти. Наслаждение, стоит ли его ещё ожидать, будут ли в жизни моменты, которые, прежде чем голова проклюнется сединой, воспарят и унесут в земной рай? И реки, и леса, и бескрайние земли поодаль, смогут ли они дать то, что потерялось во дворце? Ответа не следовала, как и не следовало подсказки. Решать самой всегда сложно, хочется подсказки, но нет, знак был единожды, в ночь полной луны, трогал за плечи, встряхивал, уразумевал, а она не подалась, и теперь её накроет расплата за совершённый, неизвестно какой по счёту, грех.

И Нес пошла в бок, то углубляясь в чащу, то возвращаясь оттуда в нерешимости, не заглядывая ни вперёд, ни назад, обходя видимый забор отделявший город по контуру, преследуя алчные цели приблизиться к дворцу, разведать округу, и всё же, наплевав на людей, совершить месть, найти предательницу, покарать, а дальше, надеясь на благосклонность судьбы, присоединиться к товарищам на время, чтобы уйти на неопределённый срок. Лучшего момента больше могло не предвидеться. После набега стража была разморена, одурманена лёгкой победой и наверняка не могла и лыка вязать. Нес не могла знать, но чутьё подсказывало: Бет там, где-то там за проклятым забором, она там, по ту сторону, она, перешедшая на сторону врагов, продавшая душу дьяволу, заслужившая ад, там.

Несмотря на стремление и необычайное намерение совершить акт возмездия, Нес не торопливо, совсем отключив голову, следовала не в ту сторону, безумно, сама не сознавая, что творит. В крестьянской одежде, безоружная, за исключением маленького ножа, она привлечёт внимание. Когда разум наполнен бесноватыми замыслами, горячее сердце туманит, наполняет паршивой, ничего не стоящей отвагой. Холодный рассудок бы подсказал, что все знаки уже прямиком на пороге, стоит просто дождаться, но не став делать разумное, не став ждать, дева отправилась на неравный бой.

В тоже самое время, в кустах, не прекращалось движение. Человек, который следовал за оглохшей Нес, поражался, как некогда слышавшая любой шорох дочь могла её не заметить. А Нес, впрочем, помимо потери слуха, теряла и зрение, ведь как по другом объяснить причину того, что она не видела сотрясание земли, когда в прежние дни могла увидать за версту шевеление муравья. И осязание у глупого создания тоже пропало, если бы она могла ощущать, как малейшие всплески дуновений, порождаемые шагами преследователя, непохожие на ветер следуют след вслед, то остановилась бы, смогла бы разглядеть сквозь тёмную ночь отблеск знакомых глаз.

Но Нес не смотрела, не слушала, не ощущала, потерялась в надежде на то, что выход найдётся на исходе её пути, да видать не успела обдумать, шла положившись на переменчивую судьбу, не сознавая, что судьба не материнская наполненная молоком грудь. Первое, самое безопасное место в целом свете, – кожа матери и её сосок, заткнутый в крикливый рот, и сосание безостановочное, без опаски что некто нарушит единение. Лишь изверги способны отнять момент, который навсегда создаёт нерушимую связь между созданием породившим и созданием порождённым. И между Бет и Нес был похожий момент, в некогда открытый рот вставили истину, напитавшую сладостью измождённый желудок, что скрутился от дикого голода, на дворе дома, ставшим впоследствии прибежищем, около амбара, где пряталась украденная мука. И Нес, выжившая благодаря той муке, шла, позабыв ради чего стремилась разрушить состоявшийся порядок. Тогда ей не удалось узнать, как предначертано, не удавалось и сейчас. В тот момент, около амбара с мукой, она не могла и представить, что спасёт десятки жизней и унесёт десятки таких же жизней, заменив неприятные жизни на запуганные. И она встала как вкопанная с мыслью: «Что со мной не так? Почему я постоянно ошибаюсь, забываюсь? Когда Уолтер был жив, я ни разу не задумалась над тем, чтобы изменить цель, так неужели я обманулась, и именно он втолкнул мне в голову, что я хороший, праведный человек?».

А между тем попутчик спрятался, выжидая, не торопясь подходить. Никогда преследователю не удавалось ходить также бесшумно, как дочь или сын, и одна паршивая оплошность сейчас погубила бы утайку, и нож свято уверовавший в своей правоте оказался бы прямиком в груди; и тогда, в тот самый момент, когда жизнь отделится от смерти, и тело упадёт на сырую почву, тогда вся несостоявшаяся жизнь пролетит перед глазами, и все жертвы пролетят поверху деревьев, нацепив уродливые маски, зашептав, что именно ты погубил будущее, только ты. Красться, ступать осторожно, не имея второго шанса, гораздо легче с такой Нес, которая потеряла бдительность. Бедное дитя не сознаёт, как запуталось, как воздвигло нерушимые идеи, которые создались по незнанию. И Бет, смотря на спину дочери, видела не молодую женщину, а маленькую беззащитную овцу, которую нужно было пригладить по открытой потерявшей защите спине. Она вычёсывала волосы дочери каждый вечер, напутствиями укладывала в голове неразумной истории и легенды в надежде, что девочка, будучи взрослой, не растеряет наваждения, сможет стать наследницей мыслей. Она выросла, но кажется все слова прошли мимо, горе затуманило взор, запустив гниль в сердце. Бет почти дошла, она была близко, страх стал нарастать, страх того, что дочь не смирится, не поставит всякую благую цель превыше мести. Пришлось сдерживать дыхание, но один неудачный вдох прорвал между ними барьер, и всё равно Нес ничего не услышала, не почуяла, и ужас стал пересиливать, наращивать желание отступить, но Бет не ушла, она, напротив, достала верёвку.