Птицелов. Стань птицей. Победи тьму

Но женщина не смотрела. Она подошла к накрытому простынёй столу. Под тканью не проступали привычные очертания человеческого, пусть и безжизненного тела. Если не знать, что под ней скрывается, то угадать непросто.

– Готовы? – ответа Ленц ждать не стала, просто одним движением подняла простыню, одновременно потянув её на себя.

Да, ей и санитару пришлось хорошо поработать, чтобы отделить оставшуюся, распадающуюся под пальцами ткань от костей. Но работа того требовала. Сейчас кости были сложены так, как задумано природой.

– Не хватает нескольких фрагментов, – указал Муранов, низко склонившийся и рассматривающий неизвестную.

– Да, я заметила, – хмыкнула Марина Григорьевна. – Я, знаете ли, весь день с ней провела. Отсутствуют пястные кости и некоторые фаланги пальцев. Это вполне нормально, учитывая, как было обнаружено тело и где. Вполне вероятно, что мелкие кости раздроблены ковшом экскаватора. Либо их растащили падальщики. Детишкам своим, как гостинцы.

– Что по возрасту? Времени наступления смерти? Захоронению? – Муранов испытующе посмотрел на Марину Григорьевну.

– Судя по костям черепа, ей в районе двадцати-двадцати пяти лет. Никаких физических особенностей в строении я не выявила. Была обычная среднестатистическая внешность. Имплантов нет, пара зубов запломбирована. На восстановление примерного облика уйдёт день-два, сами понимаете, Данил Александрович, здесь я ничем не могу помочь.

Муранов, всё также низко наклонясь, всматривался в пустые глазницы черепа, установленного вертикально с упором на нижнюю челюсть. Невероятно было думать о том, что когда-то это была живая женщина со своими мыслями, которые роились под сводом этой черепной коробки. Что она расчесывалась, красилась, чистила зубы. И всё зачем? Чтобы кому-то понравиться? Хотя бы отражению в зеркале? А теперь у неё нет даже имени. «Пока нет», – следователь выпрямился, чуть не задев головой склонённую над столом бестеневую лампу.

– По времени наступления смерти сказать ничего определённого не могу. Точно – более двух лет назад. И, скорее всего, время смерти плюс-минус находится рядом со временем захоронения. Но я могу ошибаться, так как ткани слишком подверглись разложению. Всё, что могу сказать определённо, как эксперт, – следов насильственной смерти не выявлено.

– Слишком мало, – нахмурился Муранов.

Никакой отправной точки не появилось. Да, его приезд в Бюро был тратой времени. Но Данил ощущал, что должен поднять это дело, чего бы ему не стоило.

– Однако, у меня есть для вас кое-что необычное, мягко говоря, – сказала Ленц. – Первый раз с таким сталкиваюсь. Я постаралась при обработке не повредить препарат.

Марина Григорьевна отступила ко второму столу, стоящему параллельно тому, где расположился скелет. Там плотно друг к другу стояли какие-то пробирки, колбы, чашки, поблёскивали чистые инструменты.

По тону судебного медика Данил понял, что Ленц нашла что-то действительно интересное. В голосе женщины послышались живые нотки, хотя изначально она держалась очень холодно, что, впрочем, Муранова никак не волновало.

***

Воздуха! Воздуха! Он дышал открытым ртом, чувствуя, как высыхает язык, а в горле начинает першить до приступа кашля. Как бы мужчина не торопился, переходя с быстрого шага на бег, Учитель всё равно оказался здесь раньше. Учитель всегда оказывался здесь раньше.

На фоне тёмного занавеса, покрывающего сплошную стену маленького помещения, Учителя было почти не разглядеть. Он, как всегда, сидел на стуле. Тёмный балахон скрывал его тело. Голову и плечи покрывали перья. Мужчина сам собирал их, сам делал для Учителя маску, так похожую на большую воронью голову. Клюв всегда сомкнутый, но через него Учитель говорит правильные, верные вещи. Учителя нужно слушать.

– Я не знаю, как они нашли! Я не знаю! Я всё делал, как ты сказал мне! – слёзы сами текли из глаз.

Мужчина упал на колени, больно ударился, но даже не вскрикнул. Он ползком добрался до стула Учителя.

– Я так виноват! Но я не хотел. Я не думал, что так получится, – голос его сделался совсем детским, хнычущим и жалким.

Он ткнулся в пустые рукава балахона, что лежали на подлокотниках. Горючие слёзы тут же впитывались в ткань. Никогда прежде он не ощущал такое бессилие и страх перед будущим.

– Перестань, – сказал Учитель.

Голос его звучал глухо и презрительно. Одно слово хлестнуло по щекам, заставляя их запылать от стыда. Мужчина согнулся, почти касаясь горячим лбом пола. Ему хотелось провалиться под этот пол, под землю, рассыпаться в прах.

– Не будь слабаком. Не сейчас. Ты разве не понимаешь, что происходит? – голос учителя всегда завораживал.

Мужчина не двигался, он слушал, хотя и сам уже понял – грядут страшные времена.

– Тьма проснулась. Глупые люди потревожили то, что нельзя было тревожить. Теперь Тьма обратила на них свой взгляд. Она проснулась. Она готова действовать.

– Мне страшно! – признался мужчина.

– Ты не должен бояться. Только не ты, – Учитель был категоричен. – Встань с колен, ты воин Света, а не червь.

– Да, Учитель, – мужчина покорно поднялся на ноги, но всё ещё не рисковал глядеть в блестящие глаза маски.

– Баланс нужно восстановить. Может быть, ещё не поздно всё исправить. Нужно сделать так, чтобы тот год был перекрыт. Ты понимаешь, о чём я говорю?

– Да, Учитель, – слёзы высохли, как по команде.

Конечно! Он мог бы и сам догадаться. Но на то он – всего лишь Ученик. Баланс должен быть восстановлен. И пусть до нового обряда ещё так много месяцев, нужно залатать дыру, через которую Тьма может посмотреть на Землю. Только он один во всём этом большом и беззащитном Мире способен противостоять ей. На нём одном держится хрупкое равновесие. Если он позволит себе быть слабым, скулить и ползать в пыли, то Мир исчезнет. Всё погрузится во Тьму и больше никогда ничто не будет прежним. Только холод, мрак, голод и пустота.

– Я понял, Учитель, – голос мужчины стал сильным, твёрдым.

Он решительно посмотрел на Учителя. Тот ответил ему продолжительным взглядом зеркальных глаз, сделанных из солнцезащитных очков. В этих глазах отражалась и комната, и тусклая лампа, и Ученик. Ещё там читалась какая-то гордость и уверенность.

– Действуй! – прозвучала из нераскрывшегося клюва команда.

Погасив за собой свет, мужчина вышел из домика и запер дверь на ключ. Так требовал Учитель – Ученик всегда уходит первым.

***

– Это не может быть случайностью.

Марина Григорьевна чуть подалась влево, ей ужасно захотелось хотя бы плечом коснуться Муранова. Тот стоял так близко, что женщина боялась сотворить какую-то глупость, о которой пожалеет. Ленц буквально заставила себя сосредоточиться на работе.

– Мне, как и вам, наверное, – проворковала судебный медик, закашлялась и продолжила уже более спокойным тоном: – сначала показалось, что перья принадлежат птице, что случайно оказалась погребённой вместе с телом. Однако никаких птичьих костных останков я не обнаружила. Более того, посмотрите сюда, Данил Александрович.

Муранов и сам уже увидел. Это была человеческая кожа, небольшой фрагмент. Растянутая на зажимах на квадрате стекла.

– Они вживлены туда? – от удивления Данил растерял свою всегдашнюю манеру к правильной речи.

Ему, как никому другому в детском саду и школе, приходилось следить за собой. Яркая внешность, доставшаяся по наследству, была отличным поводом для других детей посмеяться, потыкать пальцем и найти сотни унизительных прозвищ.

– Ювелирная работа, кропотливая, – Марина Григорьевна вооружилась ланцетом, как указкой. – Чтобы сделать такое, нужно очень много времени. Поверьте мне.

Кончик лезвия инструмента почти касался кожи. На ней отчётливо виднелся прокол. Такие же были выше и ниже, в шахматном порядке.

– Я извлекла перья отсюда, – рассказывала Марина Григорьевна. – Сначала, думала, что они налипли. Первый раз такое вижу, если честно.

– Думаю, такое мало кто видел. Чем сделаны проколы удалось установить?

– Нет, конечно, – пожала плечами Ленц. – Может быть, шило или заточка. Либо вязальный крючок или спица. Любой заточенный тонкий предмет. Точно металлический, чтобы так аккуратно сделать проколы ничего, кроме металла, не подойдёт, Края ран довольно ровные, без зазубрин.

– Можно это перевернуть? – попросил Муранов.

В кончиках пальцев начало покалывать. Это было предчувствие. Плохое или хорошее – непонятно.

Марина Григорьевна надела перчатки и со всей осторожностью перевернула неровный клочок кожи, который удалось хоть как-то стабилизировать.

– Проникновение стержней перьев внутрь от двух до трёх с половиной сантиметров, – предвосхищая вопрос следователя, комментировала судебный медик. – Ни одно из них при этом не было как-то специально обработано. Кончики не заострены. Есть несколько сломанных, но в какой именно момент это произошло, определить невозможно.

– Надеюсь, она была мертва, когда их вживляли, – проговорил Муранов, представляя, сколько всего могло было бы быть перьев, если на таком небольшом кусочке их оказалось более десяти.

– В стержнях тех перьев, которые я извлекла, есть биологические следы. Думаю, это кровь. Даже если жертва в момент вживления, как вы выразились, была мертва, в полость рахиса всё равно попала кровь.

– Рахиса?

– Стержень пера называется «рахис», – пояснила Ленц.

– То есть, теоретически, у вас есть материал для исследования?

– В незначительных количествах. И я не стала бы делать на них ставку. Слишком мало препарата.

– Тем не менее, я хочу расширенный анализ: присутствие наркотических веществ, лекарственных препаратов, ДНК, группа крови, возможные заболевания…

– Данил Александрович, – Марина Григорьевна прервала следователя, – наша лаборатория не располагает такими мощностями. Нужно отправлять в столичное Бюро. И запастись терпением. Мы будем даже не в десятке с нашими запросами. Минимум неделю придётся ждать результатов.

– Думаю, это не срок. Когда будет готова реконструкция лица жертвы?

Нет, эта неизвестная, случайно выкопанная рабочими на маршруте прокладки трубопровода, не умерла своей смертью. Это стоит уже записать в точные факты. Кто-то, какой-то безумец, потратил немало времени, чтобы нашпиговать женщину перьями.

– Я вам уже говорила, с лицом не ко мне, с этим работают наши техники. Всё остальное вы найдёте в моём отчёте.

***

Муранов спустился в метро, сел на нужную ветку. Поезд тронулся, оставляя освещённую станцию. За стёклами понеслась темнота туннеля. В этом стекле отражались пассажиры, уставшие, безразличные, глядящие в свои телефоны, сидящие с закрытыми глазами и заткнутыми наушниками ушами. Гул поезда мешал разговаривать, поэтому каждый погрузился в себя, переживая остатки этого дня.

Данил глядел прямо перед собой. Он стоял напротив двери, прижимаясь бедром к поручню. В тёмном стекле отражался его двойник, отвечающий взглядом на взгляд. Следователь пытался на основании полученных данных решить, как повести расследование.

Понятно, что сначала нужно дождаться реконструкцию лица жертвы, а потом прогнать её по базам объявленных в розыск и отобрать похожих кандидаток. Это первичное сито. Дальше – отработка, анализы. Очень много времени будет потрачено на определение личности. Сроки будут сдвигаться и хорошо если в итоге они установят имя неизвестной. Отправная точка, без которой нет направления движения.

Но перья, вставленные в кожу… Это признак сумасшествия. Явного нездоровья человека, сотворившего подобное с другим. Муранов боялся допустить мысль о том, с кем столкнулся. И всё же внутренний голос нашёптывал ему на все лады единственное слово.

– Боже ж мой, какой страшный! – вошедшая на станции старушка, широко перекрестилась, глядя на Данила.

Этот жест вывел Муранова из прострации. С высоты своего роста он посмотрел на старушку, пробирающуюся в другой конец вагона, подальше от него. Та продолжала что-то нашёптывать и креститься. Дверь закрылась, поезд тронулся дальше. На бегущей строке высветилось название следующе станции. Данил вздохнул – ему нужно было на предыдущей сделать пересадку. Втянув носом воздух, пропахший множеством тел, перегретым металлом и особенным духом метро, Муранов прикрыл веки.

***

– Огурцов! Ну чего ты копаешься! Ну мать твою за ногу! – Шамиев кинул в стекло кабины мелкий камешек.

Работягам всё равно, им идёт оклад независимо от того, работают они или простаивают. Никто над головой не жужжит про сроки. А вот бригадиру пришлось выслушать всё, что говорит начальство. Как будто лично он – Шамиев – сначала закопал труп, а потом его нашёл. «Сами тут тянуть решили», – психовал бригадир.

Два дня где-то там наверху, может быть, на самом верху что-то решали и согласовывали. Шамиеву было абсолютно всё равно. Но вчера вечером позвонили и приказали с утра начинать работу там, где остановились.

И вот они снова здесь.

– А это, тут бы освятить что ли. Ну так-то могилу раскопали.

– А если трупак – мусульманин, то чё?

– Угу, щас его призрак будет нам мешать, потому что мы потревожили останки.

– Хватит! – прервал Шамиев пустые разговоры. – Верёвку взяли, дерево потянули! Сроки горят. Огурцов!

Экскаваторщик пялился в яму. Ему было плохо – не хотелось пить. Не то, чтобы он перестал испытывать жажду. Чай, кофе, да даже молоко заходили на ура. А вот пиво… От одного запаха начинало мутить и перед глазами всплывала оторванная рука скелета. А без пива разве это жизнь? Тоска сплошная. Даже мужики стали поглядывать исподлобья. Оторвался от коллектива.

Тяжело вздохнув, Огурцов заработал рычагами, оживляя свою машину. Ковш подрывал корни, помогая людям валить деревья. После того, как упала, махнув широкими лапами злополучная сосна, дело пошло веселее. Начало немного отпускать. Первый раз с момента учёбы, пожалуй, Огурцов чувствовал, что ему действительно нравится, опускать и поднимать ковш, ворочая груды земли, которые не под силу поднять ни одному человеку. Мужчина кривовато улыбнулся.

У Шамиева тоже отлегло от сердца. Что было, то было. Через несколько лет этот случай вообще останется курьёзом, о котором можно будет со смехом вспоминать. «Два раза такое не случается», – подумал бригадир. Он посмотрел на безоблачное небо, поблагодарив аллаха за прекрасную погоду. А когда опустил глаза вниз, вспомнил шайтана.

– Стоять! – Шамиеву казалось, что он кричит на весь лес, но из его горла слышался лишь сип.

Закололо в левом боку, обожгло болью. Всё плечо до локтя словно онемело. Бригадир как стоял, так и упал на землю. Огурцов заглушил двигатель. Со всех сторон к упавшему побежали рабочие.

– Ядрёный корень! – Парамонов стащил с головы замызганную шапку. – Приплыли, мужики. Шабаш!

Кто-то громко выматерился, выражая общее настроение. Рухнувший бригадир не двигался и не издавал ни звука.

– Чё вылупились? – Парамонов единственный сохранял спокойствие. – Ты в «скорую» звони. Ты ментам.

Его послушались, будто так и было заведено. Огурцов спрыгнул с экскаватора и заглянул в траншею. То, что он увидел на глубине, заставило отступить на пару шагов, потом ещё на несколько. Спиной мужчина упёрся в экскаватор, на ощупь двинулся вдоль него. А потом развернулся и опрометью бросился в лес. Один из рабочих схватил пробегающего мимо Огурцова за рукав спецовки, но тот вырвался и умчался. Его спина мелькала между соснами, а потом следить перестали.

***

– Виктор Иванович, а почему именно конь? – допытывался Паша Курёхин.

Всю дорогу до места Сергеев на все лады повторял любимую присказку про коня, которого нужно любить в лицо. Майор, когда ему дежурный передал вызов, решил, что это глупая шутка капитана Свищука из соседнего отдела. Тот, бывало, забавлялся от нечего делать такими глупостями. Но после позвонил Калмык и сказал, что вынужден задержаться, и прибудет вместе с экспертами. А следак, сколько его знал Сергеев, даже не улыбался ни разу. Какие уж тут шутки?

– Чё? – отвлекаясь от дороги, спросил Виктор.

– Ну вы говорите: «Любить того коня в лицо»? Почему конь? – Паша сидел на пассажирском сидении, пристегнувшись и крепко держась за ручку дверцы.

У Сергеева была та ещё манера вождения. В городе было страшно от его манёвров между потоками машин, а когда они выбрались на незагруженную автомобилями трассу, майор утопил педаль газа до упора.

– Чем тебе конь не нравится? – всё ещё не глядя на дорогу, спросил Сергеев.

Курёхин напрягся – скоро был поворот и съезд на просёлок, а Виктор Иванович и не думал сбавлять скорость.

– Просто интересно. Почему не коза, например?

– Потому что…

– Смотрите! – Паша вжался в сидение, ожидая удара.

Из поворота вылетел микроавтобус «Скорой помощи». Сирена не работала, а проблесковые маячки распугивали собой погожий день. Сергеев моментально сбросил скорость и прижался к обочине, пропуская едущий навстречу автомобиль. Бедный Курёхин сглотнул, выворачивая голову и представляя на сколько в сантиметрах машины разошлись бортами. «Конь так конь», – подумал Паша, радуясь способностям Сергеева.

***

– Довезут. Врачиха же сказала, что вовремя, – Парамонов вертел в руках телефон Шамиева.

Пришлось обыскивать бригадира, к которому никто не хотел притрагиваться. Как будто сердечный приступ мог передаться через касание. Никаких таблеток у Шамиева не оказалось, зато Парамонов вынул телефон и доложил начальству о происшествии. «Блиииин, – думал Парамонов, разговаривая с руководством, – а ведь пока Шамиев в больничке валяется, меня могут бригадиром назначить. А чё? Я смогу! И в зарплате это в два раза больше. Вот бы назначили! Я бы тут гайки закрутил им»!

Через минуту, как отъехала «скорая», к будущему трубопроводу подкатила легковушка. Прищурившись, Парамонов увидел тех же самых ментов, которые были на другом участке несколько дней назад.

– Вы опять что ли? – не здороваясь, спросил Сергеев, вылезая из машины.

– Получается, что опять, – развёл руками Парамонов.

– Показывай. Курёхин, свидетели, фотки, отпечатки сосен.

– Есть! – отозвался Паша.

Лейтенант даже сделал несколько шагов к группе рабочих, когда до него дошёл смысл сказанного:

– Отпечатки сосен? – брови молодого полицейского сошлись на переносице.

Сергеев аккуратно присел на корточки, заглядывая в траншею. Ковш на этот раз завис над нею. Между его лезвиями находился человеческий череп. Никаких в этом сомнений не было. Длинные спутанные волосы висели на левый бок на почти отслоившейся коже. Даже привычного полицейского бросило в дрожь – настолько жутко выглядели останки. Остальной костяк виднелся в земле на дне. Оттуда, снизу, шёл явственных дух разложения. Виктора замутило:

– Любить коня в лицо пять раз без остановки! – сказал майор, поднимаясь на ноги.

Внутри всё сжалось от плохого предчувствия. Застарелый гастрит, заработанный ещё в учебке, дал о себе знать, кольнув иголками. Поморщившись, Сергеев сделал несколько снимков на мобильный телефон и пошёл к Парамонову.

– Рассказывай.

– Да тут как бы и нечего, – ответил Парамонов. – Всё нормально было. Огурцов копал, мы деревья отволакивали. Мужики вон чутка траншею ровняли лопатами, где ковш накосячил. Шамиев орал, как всегда.

– А потом?

– А потом, он, бригадир, в яму поглядел и упал. Я думал, что он умер. Как срубленный упал. Ну я к нему, а он чуть слышно сипит и губы синеют. Короче, на «скорой» его сплавили в больничку. Хорошо, что тут какая-то деревня недалеко. Оттуда машину отправили. А то два трупака вам досталось бы. Да.

– Ясно всё с вашим Шамиевым, – кивнул Виктор. – Огурцов где?

Человек второй раз к ряду раскапывает захоронения. Это слишком странно, чтобы быть простым совпадением. Как так нужно копать, чтобы находить кости? На этой территории – Сергеев проверял по архивным документам – никогда не было кладбища, что могло хотя бы как-то объяснить тела в земле. А тут такое. «Может быть, этот экскаваторщик что-то знает? Или сам закапывал», – думал майор.

Версия появилась только что и казалась Виктору очень перспективной для разработки. В моменте она была прекрасной, как яркая звезда. «Огурцов, – думал Сергеев, – когда-то был причастен или же сам убил и закопал. А теперь, совесть замучила, и решил вот так действовать. Надо с ним поговорить по душам». Виктор огляделся, выискивая взглядом экскаваторщика.

– Огурцов-то? Да кто его знает, – развёл руками Парамонов.

– То есть как? – встрепенулся Сергеев.

– Он, когда Шамиев упал, а потом ещё и трупак в траншее увидал, перекосился весь. Потом бочком-бочком и в лес рванул. Мужики его уже искать ходили, но не нашли.

– Бочком-бочком и червячком, – майор сплюнул под ноги.

Если бы не одно «но», сбежавший Огурцов идеально подходил на роль подозреваемого номер раз. «Откуда он мог знать заранее, где через несколько лет будут тянуть трубопровод? – включилась логика, отметая придуманную версию. Слишком хорошую для этого мира. – И вряд ли какой-то там экскаваторщик мог намеренно отклониться от маршрута. Деревья на пути помечены краской».

***

– Аааагурцов! – лес оглашал зычный бас.

Лес в ответ отвечал лишь шумом деревьев да птичьими голосами. Уже смеркалось, а сбежавшего экскаваторщика всё никак не могли найти.

– И ведь лес-то: плюнул – обошёл. Ну где тут можно потеряться? – недоумевали вызванные из города для поиска свободные наряды.

– Да он давно на трассу выбрался, поймал попутку и свалил подальше.

– Ага, а мы тут, как дебилы ходим.

– О-гур-цов! – фамилия набила оскомину.

Деверья тянули к темневшему небу ветки с жёлтыми и красными листьями. Сквозь разрывы облаков начинали проглядывать пока ещё тусклые звёзды.

Лишь одно место в лесу было освещено фарами машины.

– Декорации те же, персонажи другие, – вздохнул Сергеев.

– Чего? – не понял Курёхин.

– Того. Начальство прибыть изволило, сделай, пожалуйста, умное лицо, – Виктор, скривившись, посмотрел на лейтенанта. – Хотя, знаешь, Павлик, не поможет тебе. Иди к мужикам, не отсвечивай.

– Ну и ладно, не очень-то и хотелось, – обиделся Курёхин, но приказ выполнил.

– Где этого Калмыка носит? Задерживается он. Уже народа прибыло, пока он где-то отсиживается. Бесит, не могу. Тебя тоже? – Сергеев посмотрел на скалящий зубы череп в траншее.

***

– Остановите машину, – попросил Муранов, сидящий рядом с водителем.

Не мог Данил бросить всё и немедленно выехать на вызов. Свидетель вызван, экспертизы готовы – это не стало бы ждать. Хотя всем своим существом следователь был уже там, на месте, где злополучная бригада раз за разом обнаруживала тела. «Серия. Это серия» – сердце Данила начало биться сильнее от этой мысли. В нём поднималась, казалось давно погашенная и пережитая муть, о которой он старался не вспоминать. Но прошлое иногда нагоняло. Стоило немалых сил, чтобы отодвинуть от реальности минувшее, убедить себя, что с ним сейчас всё хорошо и нужно двигаться дальше. Держаться за убеждение, что всё под контролем.

– Так мы не приехали? Я смогу туда подогнать, – удивился водитель.

– Что такое, Данил Александрович? – с заднего сидения подалась вперёд Ленц.

Муранов распорядился, чтобы именно Марина Григорьевна поехала на вызов вместе с ним. В тайне женщине это польстило, хотя для вида она повозмущалась.

– Это же Огурцов. Почему он здесь? – нахмурился Муранов.

По дороге, прямо по разделительной полосе шёл экскаваторщик. Вид у него был какой-то странный – повисшие плетьми руки, устремлённый вперёд бессмысленный взгляд. Он шагал, как заведённый механизм. На спецовке красовались свежие пятна грязи.

Микроавтобус с надписью «Специальная служба» съехал на обочину и остановился. Данил вышел и двинулся к Огурцову, который ничего не замечал. Мимо них промчалась, сигналя без остановки, иномарка золотого цвета.

***

– Что тут? – Борис Борисович огляделся.

– Скелетированные останки человека, – доложил Сергеев, вытягиваясь в струнку и указывая ладонью на яму.

Если уж Соболев явился, то дело уже взято на контроль. А ведь ещё только сводки по городу прошли. Виктор внутренне вздохнул – теперь с них не слезут. «Уж лучше бы Калмык начал нудеть», – с тоской подумал оперативник.

– Это я знаю. Действия какие? Следователь кто? Где? Подозреваемые отрабатываются?

– Так точно. Лейтенант Курёхин берёт показания у свидетелей. Патрульные работают по территории. Следователя Муранова ожидаем с бригадой экспертов с минуты на секунду, товарищ полковник. Вот он приедет, и у нас такое тут начнётся…

– Сергеев, хватит ёрничать, – осадил подчинённого Борис Борисович. – По делу что есть?

– Ничего нет, – вздохнул Виктор, опуская плечи. – По факту мы на нуле.

– Плохо, – поджал губы Соболев. – Очень плохо.

– Виноват, исправлюсь, – снова вытягиваясь во фрунт рявкнул Сергеев, испугав окриком рабочих.

– Балаган прекращай. Думаешь, я забыл, как опером по земле бегал? Ты мне что можешь сказать? Какая работа ведётся? Когда там первый труп нашли?