Птицелов. Стань птицей. Победи тьму

Плотная толпа неохотно пропускала его сквозь себя. Он двигался буквально наощупь. Даже дыхание сбилось от волнения, охватившего всё его существо. Как жаль, что Учитель не может пока оценить её. Он наверняка одобрит. «Я заберу тебя», – обещал мужчина, пододвигаясь всё ближе. Он уже чувствовал её запах – что-то пряное, терпкое и дерзкое. Духи щекотали ноздри, их хотелось вдыхать глубоко-глубоко, чтобы насладиться тончайшими нотками шипра.

– Мужчина, отодвиньтесь! – голос у девушки был грубый, он портил весь её волшебный вид.

– Кошелёк проверьте, – посоветовала старушка с соседнего сидения, прижимающая затрёпанную сумку к груди. – Знаю я таких, жмутся-жмутся, а потом дыра в кармане.

Троллейбус качнулся на «лежачем полицейском». Люди внутри качнулись вместе с ним. На какую-то долю секунды его припечатало к девушке. Эта внезапная нечаянная близость отозвалась во всём теле.

– Да отодвинься, извращенец! – взвизгнула девушка, брезгливо передёргивая плечами.

Ей было некуда отступить – во всех сторон стояли люди. А этот странный мужчина с тусклыми грязными волосами и таким же сальным взглядом продолжал жаться к ней. От одного взгляда на какие-то рыбьи глаза этого типа бросало в дрожь. Он был омерзительным, скользким, будто розово-коричневый дождевой червяк.

– Э, мужик, чё к девочке пристаёшь? – где-то над ухом раздался грозный бас.

Мужчина полуобернулся. На него в упор глядел здоровенный парень, даже куртка не особо скрывала его накачанное тело.

– Я… Ничего…

– Чё ты там блеешь, козлина? Вали нафиг, пока не втащил те, – парень одним движением втиснулся между девушкой и ним.

Эту птичку тоже не получилось взять. Время, драгоценное время, утекало сквозь пальцы. Всё было близко и далеко.

Троллейбус остановился, и мужчина поспешил выйти. Одну остановку придётся пройти пешком. Но это лучше, чем вступать в конфликт. Ему никак нельзя сейчас тратить силы на кого-то другого. Тьма не дремлет. Больше, к сожалению, не дремлет.

***

– Опачки! А что это у нас туточки? – Сергеев отставил только что налитую чашку кофе подальше от клавиатуры.

Вчерашний день был не самым плодотворным. Муранов вытащил в лес, от которого Виктор был не в восторге. Его стихия – город, подворотни, улицы, а не все эти ёлки-палки. Нет, выбраться на шашлыки в выходные – это святое. Посидеть с удочкой раз в сто лет – тоже неплохо. Поваляться у кого-нибудь на даче, пока топиться банька – прекрасно. Но работать среди деревьев, злых осенних насекомых, под карканье ворон и каких-то ещё куропаток – такое себе занятие. Понятно, что Калмык отрабатывал свою версию. Тут Сергеев полностью поддерживал следака. И даже уважал за то, что тот не просто выписал поручение и потом требовал отчёта, а сам попёрся за город, оставив свои дела, и сам, вместе с операми таскался по опавшей листве, пачкая туфли.

– Вот ведь, зараза, – говорил вчера Сергеев Курёхину.

Паша нагулялся по лесу до розовых щёк и замёрзшего носа. Но и лейтенанту не повезло в поисках, хотя он чуть ли не все деревья перетрогал на своём пути.

– Кто? – ёжась от вечерней прохлады, спросил Курёхин.

– Да маньяк этот. Нет бы в баре каком трупы закапывал, люби его, как того коня, – со вздохом сказал Виктор. Майору даже не нужно было видеть реакцию Паши, чтобы понять, что шутка прошла мимо молодого. – Муранов – зараза. Сказал, что три часа гуляем, а сам где-то пропал. Жди его теперь.

Тёмный лес, даже такой редкий, как этот, будил первобытные страхи, заложенные в каждом человеке. Неясные шорохи за спиной, на которые хотелось оглянуться и посветить фонариком. Курёхин притих рядом с майором, сидящим на поваленной сосне. Сергеев уже хотел звонить следователю, когда увидел среди стволов мелькающий лучик фонарика. Задавать вопросы не имело смысла – по лицу Муранова было видно, что он тоже ничего не нашёл. Домой возвращались в тишине. У Сергеева не хватало уже сил шутить.

А сегодня «прогулка» давала о себе знать гудением в ногах. Майор налил кофе и приготовился писать рапорты, когда заметил мигающее уведомление о пришедшем на электронную почту письме. Это был ответ на запрос по личности первой жертве.

– Данил Саныч, здорово. Чё, как сам? – Виктор позвонил следователю, едва открыв письмо.

На том конце послышался сдержанный вздох.

– Короче, – продолжил Виктор. – Вроде как у нас есть имя первой выкопанной жертвы. Некая Милена Алексеевна Буглак, двадцать четыре года на момент исчезновения. Пропала два с половиной года назад. Ушла из дома на работу и не вернулась. Судя по фотографии в ориентировке, это именно её Огурцов сковырнул из-под ёлки.

– Кто подавал в розыск? – спросил Муранов.

– Родители. Зарегистрирована вместе с ними на улице Вишнёвой, сорок два. Родители проживают всё там же, я уже посмотрел.

– Ориентировку мне перешлите.

– Ясно-понятно. В адрес едем?

– Больше совпадений нет? – Муранов не был наивным, чтобы не оставлять толику сомнений.

Восстановленная по черепу внешность не была константой. Где-то программа могла ошибиться на незначительную деталь, которая в итоге привела бы к другим результатам. Нужно было проводить дополнительные исследования.

– Пока ничего. Только это. Так что? Я покатился колбаской?

Муранов задумался. Сергеев с его постоянными, порой совершенно неуместными шуточками раздражал. Но всё же он дослужился до майора, и репутация у него была неплохой.

***

Опознание. Не самое приятное в работе следователя процессуальное действие. В работе следователя, если честно, вообще мало приятных действий. Но это особенное.

Обычно санитары Бюро подготавливают тело, убирая подальше все инструменты, оставляя лишь труп на секционном столе, накрытый простынёй. Белая ткань со штемпелем где-нибудь в углу прикрывает мертвеца, пряча его от мира живых. Родные и близкие подходят, набираются духа и глядят, может быть, в последний раз на знакомое, изменённое смертью, лицо. В первое мгновение никто не узнаёт покойника. Мозг даёт самому себе команду отрицать происходящее, защищая психику. Всё-таки живое от мёртвого неуловимо отличается. Как будто где-то внутри человека есть душа, что наполняет его. И когда душа покидает тело, оно теряет свою сущность, становясь лишь оболочкой. Обёрткой. Неодушевлённым предметом.

Телу всё равно – оно с опознанием обретает имя. Дальше уже начинают действовать живые. А вот с родственниками случаются истерики, припадки, просто слёзы скорби, вспышки гнева, апатия. Да чего только не видели следователи на своём веку в секционном зале Бюро судебной медицины. Порой, там даже раскрывались убийства – не выдерживал тот, кто пришёл опознавать труп, и каялся в преступлении. Такое тоже редко, но случалось.

А вот с телами, которые пролежали в земле много лет, всё было иначе. Сергеев привёз предполагаемых родителей Милены Буглак в Бюро. По дороге майор не проронил ни одного лишнего слова. Если бы кто-то из знакомых или коллег видел Виктора, то не поверил бы, что тот может быть таким сдержанным и молчаливым.

– Это, наверное, какая-то ошибка, – мать Буглак, похожая на сдобную булочку, потирала заледеневшие ладони.

– Они во всём разберутся, – отец Буглак, поджимал губы, но его подбородок морщился и подрагивал от подступающих слёз.

Виктор застал обоих дома – мать не работала, ухаживая за сыном-инвалидом, а отец собирался в ночную смену на завод. Родители Милены были ещё не старые и производили впечатление благополучной семьи. Несмотря на прикованного к кровати ребёнка, в доме не пахло больницей, лекарствами или чем-то, что выдавало бы проблемы. Сергеев даже немного растерялся, сообщая, что Буглакам нужно собраться и проехать в Бюро.

– Вы нам её покажите? – спрашивала мать Милены, когда Ленц закончила брать у неё кровь для анализа.

– Не думаю, что вам нужно это видеть, – сказала Марина Григорьевна, подписывая пробирку.

– Мы пока не можем с полной уверенностью утверждать, что найденные останки принадлежат вашей дочери, – Данил стоял тут же в кабинете возле окна.

– Зачем же вы нас дёрнули? У нас сын дома один без присмотра остался! – Буглак-отец нервничал и говорил громче, чем хотел того сам.

«Потому что в соседнем помещении, в холодильнике лежат кости, которые были вашим ребёнком. И если бы можно было, мы бы вас сюда не привозили», – подумал Муранов. Его подмывало провести этих двоих через дверь и показать скелет. Чтобы они поняли, никто не шутит и не ищет способа, как бы интереснее провести рабочее время. Но это был сиюминутный порыв, ничего подобного Данил не позволил себе сказать, терпеливо выслушивая претензии родителей предполагаемой жертвы.

Они были возмущены и напуганы. Ещё бы – два года неизвестности, которые позволяли теплиться надежде, что Милена жива. Просто на что-то обиделась и решила порвать связи с семьёй. Или что ей надоело за столько лет, что всё внимание отдано безраздельно младшему братику, который родился больным и враз прервал её беспечное детство. Что Милена устала ютиться в одной комнате с братом, который хоть и не мог самостоятельно передвигаться, но всё понимал. Молодая красивая девушка хотела жить полной жизнью, приводить в дом подружек и парней. А она с шести лет ограничена в личном пространстве. Кто угодно устанет и будет искать выход.

Самое худшее, что предполагали родители, а они за два года с момента исчезновения Милены передумали многое, – её похитили и продали в рабство куда-нибудь в арабские страны, где ценятся красивые русские девушки с голубыми глазами и светлыми волосами. Что, возможно, Милена страдает вдали от Родины и родных, что она вынуждена проводить время с чужими грубыми мужиками, бесцеремонно хватающими её за тонкие красивые руки.

Предполагали, что дочь, может быть, попала в аварию и потеряла память. Такое ведь случается, правда? Просто не помнит, кто она и откуда, ждут ли её дома и есть ли где-то на свете её дом. Или не просто потеряла память, а случилась какая-то большая беда и Милена не в состоянии разговаривать и как-то контактировать с миром.

Во всех предположениях родителей, их дочь была жива. Пусть не совсем здорова – к такому им не привыкать -, но жива. Что когда-нибудь, в один из светлых дней или в одну из тёмных ненастных ночей, неважно, раздастся в прихожей стук в дверь или звонок. И Милена скажет им своё фирменное «Приветики-пистолетики».

А тут… Будто подвели с закрытыми глазами к краю пропасти, а потом толкнули в спину, заставив шагнуть в пустоту.