Кино без героев

Рядом со столиком вырос охранник – лысый крепыш с сурово сложенными бровями. Он мгновенно оценил обстановку и почти вежливо попросил Артёма покинуть помещение. Тот выдохнул ему в лицо: «Этот урод первый начал», на что охранник ещё суровее сдвинул брови. Подоспевший Степан схватил друга за локоть и потащил к выходу.

– Что ты там натворил? – нетерпеливо спросил Стёпа, когда они вышли на улицу.

Небо посветлело, июньская ночь плавно сменялась рассветом. Артём поёжился от налетевшего холодного ветра, застегнул куртку и вытащил из кармана пачку сигарет. Несколько раз пощёлкал зажигалкой, прежде чем выбилось пламя – руки дрожали. Степан ждал.

– Как затмение нашло, – сказал Артём, затягиваясь. Сердце стало биться ровнее. Мысли одна за другой начали вползать в недавнюю пустоту. – Пьяный какой-то к девушке прицепился. Ну, я и подвинул его маленько…

– Подвинул, говоришь? Руками или?.. – тут Стёпа замолчал, потому что подходящих слов у него не было. Подумал и договорил, понизив голос: – Или как в прошлый раз, когда подъёмник подвёл и Стасика «мерином» чуть не придавило?

Артём кивнул головой. Стёпа удивлённо приоткрыл рот. У него тот «прошлый раз» до сих пор иногда разворачивался в памяти яркими страшными кадрами, хотя было это больше года назад.

Мастерская Михалыча. Красный «мерседес» плавно поднимается между стойками подъёмника. Вот автомобиль застывает над полом, Стасик ныряет под него и бодро принимается за работу. Дальше всё происходит, как в замедленной съёмке. Неожиданно машина начинает сползать вниз. Михалыч что-то орёт и бежит к подъёмнику. Стёпа в немом ступоре наблюдает, как стальная махина уже готова подмять под себя Стаса… И вдруг всё замирает. Стёпа, опомнившись, бросается к подъёмнику и тут замечает у станка в углу неподвижно стоящего Артёма. Он напряжённо смотрит на автомобиль. К удивлению Стёпы, на его лице – ни малейшего следа общей паники. А Стас, серый, как пыль, уже выползает из-под нависшего над ним «немца». Михалыч матерится и озабоченно ощупывает едва не раздавленного племянника. Оба они не обращают на Артёма внимания. Зато Стёпа видит, как тот, резко побледнев, качнулся и отвёл взгляд в сторону. И тут же «мерс», будто вспомнив про силу притяжения, встретился с бетонным полом. Михалыч всплёскивает руками и матерится ещё громче…

– Я всё видел, – тихо сказал Артёму Степан, когда вечером они вышли из мастерской.

– Ты о чём?

– Ну, ты такой спокойный был, когда на Стасика «мерс» падал. На помощь не побежал, только стоял и глядел как-то странно…

– Херню лепишь, – отрезал Артём. Достал сигареты и быстро зашагал к своей «девятке», закуривая на ходу.

Стёпа бросился за ним.

– Да я никому не скажу… – не отставал он. – Меня самого Стасик иногда так бесит, что я ему врезать готов…

Артём резко остановился и развернулся к Стёпе. Взгляд его заледенел от бешенства.

– Ты что, – процедил он, – решил, что я в подъёмнике чего-то подкрутил? Ты с головой-то дружишь?

Стёпа испуганно отшатнулся.

На следующий день между ними развернулись военные действия. Насупились оба, на перекуры из мастерской выходили порознь, друг на друга старались не смотреть, из разговоров – только реплики по работе. «Вы чё, по пьяни поругались? – подтрунивал над ними Стасик. – Или тёлку не поделили?» В какой-то момент Артём даже пожалел, что Стасика не похоронило под «мерином».

Вечером, когда вышли из мастерской, Стёпа не выдержал.

– Тёмыч, извини. Ну, дурак я, глупость сморозил.

Артём глянул на него исподлобья и что-то в глазах Стёпы ему не понравилось. «А ещё друг называется…» – подумал он.

– Короче, то, что ты видел… – начал Артём и замолчал. Степан напрягся. По лицу Артёма он увидел, что тот усиленно подбирает слова. – Я и сам не знаю, как это назвать. Иногда на меня накатывает что-то, особенно когда психовать начинаю. – Артём поднёс к своему лицу руки и сжал их в кулаки. – И тогда я вещи могу вокруг себя двигать или людей от себя отталкивать. А когда машина на Стасика поползла, «притормозил» её. Но я не думал, как и зачем это делаю. Само собой как-то получилось.

Про то, как ему было хреново после этой «спасательной операции», как во всём теле, будто ставшем чужим, была омерзительная слабость (видно, слишком сильно «потратился»), он Стёпе решил не говорить.

Стёпа слушал его недоверчиво.

– Слушай, Тёмыч, а покажешь что-нибудь?

Артём вздохнул, поняв, что просто так Степан не отстанет. Вытащил из кармана джинсов ещё нераспечатанную пачку сигарет и положил её на обломок кирпича, торчавшего из земли. Взгляд его стал пристальным и каким-то, как показалось Стёпе, отрешённым. С минуту Артём вглядывался в пачку, а потом – Стёпа не поверил своим глазам – она пошевелилась, подскочила вверх, и Артём ловко поймал её в воздухе.

Глаза Степана загорелись детским восторгом.

– Вот это да! – потрясённо выдохнул он. – Это что, фокус такой?

– Ага, фокус, – усмехнулся Артём, распечатывая пачку. Достал из неё сигарету, нашарил в кармане зажигалку и закурил. Стёпа продолжал таращиться на него.

– Это что же… Ты Стасика спас? – удивлённо проговорил он.

– Получается, так, – немного помолчав, просто сказал Артём. – Только машину до конца не «удержал». Выдохся быстро. – И, затянувшись сигаретой, спросил: – Стёп, а с чего ты мне веришь?

– Верю – и всё, – серьёзно ответил Степан. – Я же видел.

– Видел он… – качнул головой Артём и снова затянулся. – Повезло ещё, что тачка была самого Михалыча, а то бы с клиентом до конца жизни расплачивались или в лесу себе могилу копали.

– Да-а, машина хорошо помялась, – задумчиво проговорил Степан и хитро сощурил глаза: – А ты особо и не старался «удержать», когда Стас уже вылез.

На губах Артёма заиграла мальчишеская улыбка:

– А пусть Михалыч знает, как на техобслуживание забивать.

Из клуба потянулся уставший от веселья народ. Артём поймал себя на том, что поневоле высматривает среди выходящих девчонок ту самую светловолосую незнакомку, но она всё не появлялась.

Степан закурил.

– Крепко тому парню досталось? – поинтересовался он.

– Просто на пол скатился.

Про кровь из носа Артёму почему-то не хотелось упоминать.

Стёпа выпустил изо рта колечко табачного дыма:

– Фантастика!

Эх, вот бы эта фантастика залетела в его жизнь, казавшуюся ему такой скучной, хотя бы самым краешком задела…

Артём же думал о другом: зацепили ли видеокамеры клуба эту «фантастику»? А та блондинка, кажется, что-то почувствовала. Только как? И познакомиться он с ней не успел, вот же принесло того придурка…

– Тёмыч, а покажи ещё что-нибудь, – выдернул его из размышлений Стёпа.

– В смысле?

– Я зажигалку на землю положу, а ты её подвигаешь. Силой мысли или как ты там делаешь.

Артём глянул на него, как на дурачка.

– Я тебе что, фокусник? – раздражённо одёрнул он Стёпу.

Тот смутился.

– Ладно, забудь. Такая сила – штука серьёзная. Я ж понимаю…

– Ни хрена ты не понимаешь, – перебил его Артём.

Он и сам мало что понимал и не знал, как это назвать. Только знал, что оно – внутри, за левым ребром. Холодно-огненное. Ждёт, как чудовище из фильма ужасов, чтобы вырваться наружу. Там, в горах, он выпускал его из себя очередью из АКМ. А ещё раньше, до армии, на уличном поле боя – точным ударом под дых. Но даже когда он был спокоен, когда в голову не лезла разная ерунда и никто не подбешивал, он чувствовал, что оно – есть.

«Когда же ты сдохнешь? – в бессильной злобе подумал Артём. – Когда же оставишь меня в покое?»

Света

На крыльце поликлиники беспокойно переминалась с ноги на ногу пожилая женщина. Вид у неё был растрёпанный – но не из-за летней блузки, наспех заправленной в длинную юбку, и не из-за седых волос, небрежно собранных в причёску. Дело было в её взгляде: ищущем, ждущем чего-то, тоскливом. Едва Света вышла из поликлиники и увидела эту женщину, сразу почувствовала: она её ждёт. И не одна пришла – горе с собой принесла. И вглядываться не пришлось, чтобы понять это.

Женщина нерешительно шагнула к ней, глаза её сощурились близоруко.

– Вы – медсестра Света? – спросила она. Нервные пальцы сжали ремешок большой коричневой сумки.

– Да. А вы по какому вопросу?

– Видите ли, я из Серпухова приехала… Мне сказали, вы можете помочь…

«Уже и за пределами нашего городка про меня знают», – мысленно вздохнула Светлана.

– Давайте отойдем, и вы расскажете, в чём дело.

Таким тоном говорят врачи, настраивая пациента не на эмоции, а на слова по существу.

Они вышли за ворота поликлиники, встали под деревьями у забора с облупившейся белой краской. Женщина засуетилась, открыла сумку и вытащила пластиковую папку. Щёлкнула кнопка – и в её руках появилась цветная фотография.

– Простите, забыла представиться. Меня Вера Семёновна зовут. А это внук мой, Сашенька. Ему два с половиной годика.

Вера Семёновна всхлипнула, взгляд её стал умоляющим.

– Мне говорили – шёпотом сказала она, – что вы любую хворь видите…

Последовала выжидательная пауза. Света кивнула головой.

– Сашеньке плохо, третья неделя уже пошла… – в голосе женщины задрожали слёзы. – День и ночь криком кричит… Всех окрестных врачей объездили – никто не может понять, что с ним. И анализы вроде хорошие. Как сглазили… Извелась я вся, дочка с зятем места себе не находят. Пропадает ребёнок, а как помочь, мы не знаем…

Голос женщины всё-таки сорвался на плач. Света успокаивающе дотронулась до её плеча.

– Дайте фотографию, я посмотрю.

Вера Семёновна протянула ей снимок. Светлана взяла его и окинула взглядом изображение. Вот он, Сашенька. Пшеничные кудряшки, круглые голубые глаза, ресницы длинные, будто кукольные. Милый мальчик.

– Только сейчас не говорите ничего, – попросила Света.

Женщина мелко закивала головой.

Света закрыла глаза, сделала медленный вдох и выдох, провела ладонью по фотографии и… перестала ощущать себя в привычном пространстве. Щебет птиц над головой, шорох проезжающих мимо машин, доносящиеся откуда-то голоса – всё стало приглушённым, будто кто-то убавил громкость. И не было больше асфальтовой дорожки под ногами, не было солнечных лучей, греющих плечи. Был только снимок – вернее, то, что находилось за ним, за изображением, на каком-то ином его уровне. Пальцы Светланы скользили по фотографии, словно чутко вглядывались в неё, и наконец замерли, ощутив что-то инородное. Одновременно другим зрением Света увидела на детском носике тёмное пятно, болезненный сгусток…

Светлана открыла глаза. Сколько времени прошло? Пять минут? Десять? Вера Семёновна стояла перед ней, закусив нижнюю губу, и выглядела немного смущённой и испуганной. Наверняка свидетелем такой диагностики она ещё не была.

– Мальчику нос проверяли?

Женщина заморгала:

– Нет. А разве…

– Проверьте. Срочно, – строгим тоном перебила её Света. – У ребёнка сильные головные боли, он задыхается.

– Да, Сашеньке дышать трудно, – закивала женщина и понизила голос до тихо-просящего шёпота: – Светочка, а по фотографии можно как-нибудь…

– Это по фотографии не лечится. В носовой полости есть что-то постороннее. Я не могу сказать точно, что это, но похоже на что-то мягкое, синтетическое. Возможно, понадобится хирургическое вмешательство.

Вера Семёновна ахнула. Света коснулась её плеча.

– Мальчик поправится, – заверила она.

– Ох, скорей бы… Сейчас же позвоню дочери. Пусть везёт Сашеньку в больницу, скажет, чтобы носик посмотрели.

– Только на мою «диагностику» не ссылайтесь.

– Конечно, Светочка, не беспокойтесь. О вас ни слова, я же понимаю…

«Нет, вы не понимаете», – мысленно возразила Светлана и вернула Вере Семёновне фотографию. Та убрала её обратно в папку и положила в сумку. Потом спохватилась, снова открыла сумку, покопалась в ней и вытащила кошелёк.

– Спасибо, Светочка. Сколько я вам должна?

Света мягко остановила её жестом:

– Вы мне ничего не должны.

Вера Семёновна растерянно захлопала глазами:

– Но как же так?..

– Лучше купите внуку что-нибудь вкусное и полезное.

Женщина пожала плечами, и кошелёк исчез в сумке.

– Светик, привет!

К Светлане подлетела Иришка, медсестра из офтальмологического отделения.

– Ой, я вам помешала? – в её зелёных глазах забегало любопытство.

– Я уже ухожу, – торопливо сказала Вера Семёновна. – Светочка, спасибо ещё раз.

– Не за что. Всего доброго вам.

Женщина поправила на плече ремешок сумки и заспешила к автобусной остановке. Иришка дёрнула подругу за руку.

– Светик, а кто это был?

– Знакомая одна, – нехотя ответила Светлана.

– Ой, да ладно! – протянула Иришка. – Опять шаманила?

– Болтала бы про меня поменьше, – с тихим укором проговорила Света. – Люди уже из Серпухова приезжают.

– Это я-то болтаю? – возмутилась Ирина и вспыхнула румянцем. – Это люди, которым ты помогла, про тебя другим рассказывают. Если бы у меня были такие способности, я бы использовала их для всех, так сказать, болящих и страждущих.

– Посмотрела бы я тогда на тебя…

Иришка смешно надула губы и стала похожа на обиженную маленькую девочку.

– Кстати, а куда ты в субботу из клуба пропала? – поспешила она переключить разговор на другую тему. – Мы с Димкой на медляк отошли, вернулись, а тебя за столиком нет. И эсэмэска какая-то непонятная: «Мне нехорошо. Еду домой на такси»…

Света вспомнила того странного парня, и ей почему-то стало не по себе.

– Извини, Ириш. Я пойду. У меня ещё три адреса на участке.

Последним на сегодня пациентом была Галина Дмитриевна, семидесятилетняя женщина, живущая в панельной пятиэтажке неподалёку от Светиного дома.

Света вошла в полутёмный подъезд с выщербленными ступенями, поднялась на четвёртый этаж и нажала на кнопку звонка. В глубине прихожей послышалось шарканье тапочек, потом заворочались замки и дверь распахнулась.

– Здравствуйте, Галина Дмитриевна.

– Добрый вечер, Светочка.

Света сняла босоножки, вымыла в ванной руки и прошла за хозяйкой в единственную комнату, обставленную скромно и аккуратно. Если бы не запах лекарств, который прописался здесь семь лет назад, после того, как Галина Дмитриевна потеряла сына, и не гнетущее ощущение болезни, комнату можно было бы назвать вполне уютной.

Женщина легла на диван и привычно закатала рукав фланелевого халата. Пока Света нащупывала на её руке вену, закрепляла жгут и набирала лекарство в шприц, она смотрела в потолок со смиренной грустью неизлечимо больного человека. Когда игла вошла под кожу, уголки её губ дрогнули.

Света закончила свои манипуляции, и Галина Дмитриевна прикрыла глаза.

– Спасибо, Светочка. Дай Бог тебе здоровья. Рука у тебя чудесная, лёгкая. И на душе у меня рядом с тобой как-то легче, спокойнее становится. Ты уж не бросай меня…

Света погладила Галину Дмитриевну по руке, чувствуя, как сжимается сердце.

– И не думайте об этом, не брошу.

Домой она вернулась в ранних сумерках. Едва открыла дверь квартиры, её встретили тёплые вкусные запахи. В кухне у плиты хлопотала бабушка. На сковороде подрумянивались котлеты, в кастрюльке под крышкой что-то аппетитно вздыхало.

– А вот и Светлячок прилетел, – нараспев сказала бабушка. – Как раз и ужин у меня подоспел.

– Привет, бабуль, – Света приобняла её и поцеловала в щёку. – Вот зачем ты себя утомляешь? Я бы сейчас что-нибудь по-быстрому приготовила.

– А мне что, лежать целый день? Лежат только ленивые или совсем хворые, – назидательно сказала бабуля. – Как двигаться перестану – считай, померла.

– Не говори так. Ты бабушка ещё молодая.

– Ну-ну. Была молодая, стала рассыпная.

Света покачала головой:

– Ой, бабуль, ты как скажешь…

В своей комнате она переоделась в домашнее и вернулась на кухню. За ужином бабушка говорила – как краткий отчёт составляла – о домашних заботах, «возмутительных» телепередачах и пустячных новостях, принесённых словоохотливыми соседками. Света ела молча, иногда улыбаясь или изгибая бровь удивлённо. Бабушкин голос действовал на неё умиротворяюще, и усталость после работы понемногу отступала. Света украдкой всмотрелась в бабушку: сейчас её взгляд был блестящим и ясным, как зимний иней. И сердце билось ровно, уверенно – Света буквально чувствовала, видела это.

«Вот бы всегда было так спокойно, – подумалось ей. – Только бы не…»

Иногда тень искажала лицо бабушки, грудь сдавливало невидимыми тисками, и тогда Света торопливо распечатывала очередную упаковку с ампулами, и в доме тревожно и остро пахло лекарствами, и фельдшер скорой повторял сухо и равнодушно: «Вы же сама медик, понимаете… Возраст, нужна операция…» Света кивала покорно, но внутри неё всё обмирало: от суммы для нужной операции, озвученной столичным врачом три года назад, веяло безнадёжностью. Бабушка бодрилась, терпела свою болезнь, сживалась с ней, как могла, а Светлана помогала, когда становилось особенно невыносимо.

После ужина Света вымыла посуду и заглянула в комнату. Бабушка, укрывшись пледом, дремала на диване под тихое бормотание телевизора. И вдруг Свете стало нехорошо, что-то царапнуло сердце – давно знакомое ощущение. И что оно означает, было ей известно.

Света мгновенно оказалась возле бабушки. Села на стул у дивана, погладила тонкую морщинистую руку с прожилками вен, коснулась прохладной ладони.

– Бабуль, ты как?

Бабушка приоткрыла глаза.

– Я забыла тебе сказать, Светлячок… – проговорила она. – Мне сегодня родители твои приснились. Оба, как на фотографиях, молодые, улыбаются… И зачем их Господь так рано прибрал? Уж лучше бы меня, калеку старую, а ты бы с ними жила…

Пульс взметнулся, и из глубины сердца, как из норы, выползла змея, свернулась на груди женщины, сдавила её дыхание…

Светлана с тревогой взглянула на бабушку, на её внезапно побледневшее лицо. Потом вскочила, бросилась на кухню за стаканом воды, открыла пузырёк с лекарством.

– Не надо, Светлячок, я сегодня уже пила свои таблетки. Сейчас пройдёт…

– Бабуль, не спорь, – мягко и твёрдо возразила внучка, снова садясь на стул возле дивана.

Бабушка послушно приняла лекарство. Света подождала, когда она уснёт, и взяла в руки её потеплевшую ладонь.

Змея напряглась всем своим мерзким холодным телом, свёрнутым в кольцо. Она приподняла голову, будто вопросительно, будто видя ту, которая сейчас вглядывалась в неё.

«Я вижу тебя, – мысленно сказала Светлана. – И я тебе её не отдам».

Не выпуская из рук бабушкиной ладони, она закрыла глаза и прислушалась к себе: хватит ли ей сегодня сил, не все ли их забрала усталость?.. Да, хватит. То, с чем не могло справиться лекарство, справится она.

Змея качнула головой. Из пасти угрожающе вылез раздвоенный на кончике язык. Остро сверкнули чёрные глазки… И вдруг тонкий поток чужеродной энергии окутал её, сдавил и резко схватил за хвост. Змея зашипела, извиваясь, стараясь ускользнуть от этой вторгшейся силы. Она забилась, чувствуя, как её вытягивают из груди, в которой она собиралась свернуться надолго, из дыхания, которым она хотела напитаться. Змея билась всё яростнее, и вдруг ослабла, обмякла. Но перед тем как затихнуть, она выпустила из себя порцию яда – в ту глупую, смелую, которая боролась с ней, зная, что не имеет противоядия…

Света распахнула глаза. Она не сразу поняла, где находится, детали окружающих предметов выплывали из мутной пелены и постепенно складывались в нечто знакомое и понятное. Сердце билось часто, лоб холодила испарина. Во всём теле – полуобморочная пустота. Девушка обессилено выпустила из рук тёплую ладонь бабушки. Та крепко спала, морщинки у её глаз чуть разгладились – боль, едва не ворвавшаяся в неё, отступила. Но тяжёлый отголосок этой боли уже начинал пульсировать в висках Светы, и она знала, что будет дальше.

Она медленно встала, и её тут же качнуло. Вышла в коридор и успела добраться до своей комнаты и упасть на кровать, прежде чем невидимый яд, заполнивший голову, растёкся по всему телу и стал ломать её изнутри.

Только бы перетерпеть.

Она подтянула колени к груди и долго лежала так, судорожно глотая ртом воздух и не чувствуя ничего, кроме изматывающей боли, от которой не было никакого лекарства. Когда стало совсем невыносимо, она зажмурилась и крепко сжала зубами уголок подушки, чтобы не заскулить…

Только бы бабушка не проснулась. Не услышала, не увидела её сейчас.

В бледных предрассветных сумерках то, что пыталось её расколоть, наконец схлынуло, и она смогла провалиться в чёрный глубокий сон, похожий на обморок.

Пётр

Старый каменный дом стоял на окраине города. Когда-то на всех его трёх этажах бойко шумело общежитие ткацкой фабрики. Но фабрику закрыли после очередных общественных метаморфоз, и дом затих, и понемногу ветшал без прежних хозяев. Там, где рядом с ним раньше темнела гладь пруда, вспыхивавшая летом жёлтыми огнями кувшинок, теперь раскинулся унылый пустырь. А чуть дальше деревья разрослись так крепко и буйно, что их можно было принять за лес.

Впрочем, в покое дом не оставили. Его гостями становились то любители выпить и поболтать в укромном месте, то скучающие подростки, оставлявшие после себя разномастные следы и мусор. Иногда забредали сюда и мутные типы по своим мутным делам, и тогда к дому прикипали городские были и небылицы. И время от времени находились желающие их проверить.

Сейчас в сторону дома направлялись четверо. Вернее, к нему бодренько шагали трое, а четвёртого, безнадёжно упирающегося, тащили под руки и подталкивали в спину.

– Вон то дерево, про которое я вам говорил, – сказал главный в троице, долговязый парень по прозвищу Рыжий. – Прямо как из ужастика. Да, чудик? – с издёвкой добавил он и толкнул в спину четвёртого.

Тот споткнулся и упал бы, если бы приятели Рыжего не держали его, как два конвоира.

Дерево и в самом деле будто выросло из мистического кинофильма. Угольно-чёрное, обожжённое молнией, совершенно без листьев, с корявыми разлапистыми ветвями. Сейчас, в наползающих сумерках и под пасмурным небом, оно казалось почти зловещим. Тяжело нахохлившись, на нём сидели вороны и хрипло горланили.

– О как раскаркались! – хохотнул Рыжий. – Всё для тебя, чудик. Чтоб атмосферненько было.

Они продолжали идти вперёд, рассекая шагами высокую траву. Обогнули шуршащие заросли и вышли к длинному серому зданию.

– А вот и дом, – сообщил Рыжий.

– Стрёмный какой-то, – заметил его товарищ, тощий, но крепкий.

– Так покойнички только в таких и водятся, – хохотнул Рыжий. – А ты что, Шило, коттедж с бассейном ожидал увидеть?

Тот, который упирался, поморщился и хотел что-то сказать, но передумал. Все четверо остановились и теперь взирали на дом с разной степенью заинтересованности. А дом как будто смотрел на них – чёрными глазницами выбитых окон.

– Рыжий, ты сам-то там был? – поёжившись, спросил Комар, белобрысый парень со светло-серыми, водянистыми глазами.

Рыжий усмехнулся и смачно сплюнул на землю.

– Бухали там однажды с Серым, – сообщил он. – Помойка та ещё…

Четвёртый попробовал резко дёрнуться, но руки Шила и Комара тут же впились в него ещё сильнее.

– Да не трепыхайся ты так, Петруша, – ласково оскалился Рыжий и неслабо ткнул «пленника» в живот острым кулаком. Пётр скривился и сжал зубы, едва не охнув. Всю дорогу сюда Рыжий болезненно подгонял его – тоже кулаком, в спину. – Вот покажешь нам свои… хм… дарования и пойдёшь гулять дальше.

Петра снова потащили к дому, заставили подняться на крыльцо по полуобвалившимся ступеням. Рыжий толкнул старую металлическую дверь с потёками ржавчины. Та скрипнула, будто всплакнула, и медленно отворилась.

– Добро пожаловать, господа, – тоном дворецкого сказал Рыжий, изобразив рукой приглашающий жест.

Все четверо ввалились в холодный пыльный полумрак дома. Петра пока так и не отпустили. Он нервно вцепился в ремень рюкзака, который болтался у него на плече.

Шило прислушался.

– Вроде нет никого, – сообщил он. Из-за пустоты его голос прозвучал громче, чем обычно, и коротким эхом метнулся к высокому потолку.

Комар вздрогнул и заозирался по сторонам. Слева от входной двери начиналась лестница, ведущая на второй этаж. Перила у лестницы отсутствовали – их давно срезала чья-то заботливая рука.

Парни прошли немного вперёд. Плиты пола были истёрты и местами крошились. Под ногами скрипело битое стекло. Сквозняк, влетающий в изуродованные окна, шелестел мусором.