История философии: Французское просвещение

5.2. Сердце политики: Абсолютная веротерпимость и свобода слова как гражданские технологии.

Веротерпимость для Вольтера была не абстрактным гуманизмом, а прагматическим императивом выживания и процветания общества.

Политический аргумент: Религиозные войны и преследования (Варфоломеевская ночь, драгонады) ослабляют государство, уничтожают производительные силы, изгоняют таланты. «Если бы в Англии была только одна религия, возникла бы опасность деспотизма; если бы их было две, они перерезали бы друг другу глотки; но их там тридцать, и они живут в мире и счастье».

Экономический аргумент: Терпимость привлекает торговцев, ремесленников, учёных, способствуя обогащению нации. Гонители – это враги экономического прогресса.

Свобода слова как «воздух» для философии: Свобода критики, особенно в вопросах религии и власти, – это главное условие интеллектуального прогресса. Однако Вольтер мыслил её прежде всего как привилегию просвещённого сословия («философов»), а не всеобщее право невежественной толпы, которую легко ввести в заблуждение.

5.3. Практический гуманизм: Суд как поле битвы.

Теория Вольтера была воплощена в его знаменитых кампаниях (дела Каласа, Сирвена, де Ла Бара). Это была не просто благотворительность, а политическая борьба в судебном поле:

Разоблачение системы: Каждое дело он использовал для атаки не на конкретных судей, а на весь дух судебного произвола, сращённого с религиозным фанатизмом.

Создание общественного мнения: Он мастерски использовал прессу и переписку, превращая локальные судебные ошибки в общеевропейские скандалы, формируя новую силу – общественное мнение как судью над властью.

5.4. Идеал государства: Просвещённый абсолютизм как диктатура разума.

Политический идеал Вольтера был прямым следствием его антропологического пессимизма и социального элитизма.

Критика демократии и аристократии: Демократию («власть черни») он считал властью невежественных и завистливых масс, склонных к тирании большинства. Наследственную аристократию презирал как сословие тунеядцев и глупцов.

«Республика философов» под скипетром монарха: Его идеал – монархия, управляемая философами. Сильный, но просвещённый монарх (как Фридрих II или Екатерина II), опирающийся на советы интеллектуальной элиты, может «сверху» провести необходимые реформы: обуздать церковь, унифицировать законы, отменить пытки, поощрять науки и торговлю. Такой монарх – не божий помазанник, а первый слуга государства и покровитель разума.

Враг №1 – Церковь, а не Король: Лозунг «Раздавите гадину!» (Écrasez l'infâme) был направлен против институциональной церкви как оплота суеверия, нетерпимости и политического влияния. Монархия же виделась как сила, способная секуляризировать общество. Поэтому Вольтер был не революционером, а реформатором, боявшимся народного бунта больше, чем королевского деспотизма.

Проект «сверху вниз» и его противоречия.

Политическая философия Вольтера – это блестящая, но внутренне противоречивая конструкция:

Сила: Она дала мощное оружие для критики религиозного фанатизма, отстаивания гражданских свобод и гуманного правосудия.

Слабость и наследие: Её элитарность и страх перед народом были её ахиллесовой пятой. Вольтер не доверял тому, чьё мнение он сам же помогал формировать. Его идеал просвещённого абсолютизма был утопичен, ибо ставил прогресс в зависимость от доброй воли монарха.

Исторический парадокс: Сам того не желая, своими трудами он взрастил поколение, которое пошло дальше его. Критика «старого порядка» и церкви, идеи естественного права и терпимости, подхваченные более радикальными умами (Дидро, Руссо), стали интеллектуальным динамитом, который в конечном счёте взорвал и трон, который он надеялся лишь очистить от скверны. Таким образом, Вольтер, консервативный реформатор, оказался одним из непреднамеренных архитекторов революции, которую презирал и боялся.

6. Деизм как оружие и основание.

Деизм Вольтера нельзя рассматривать как законченную теологическую систему или лишь как личную веру. Это был стратегический интеллектуальный синтез, сознательно сконструированный для решения конкретных задач эпохи. Он выполнял тройную функцию: философского фундамента, социального предохранителя и оружия культурной войны.

6.1. Конструктивный фундамент: Естественная религия как замена откровенной.

Деизм служил позитивным основанием для нового мировоззрения, призванного заменить христианскую метафизику.

Рациональный мост между наукой и моралью: Ньютоновская физика требовала Первопричины. Деизм предоставлял её в форме безличного Разума-Законодателя. Это создавало картину мира, где научный детерминизм и нравственный порядок имели общего автора. Бог становился гарантом не только физических законов, но и универсальных моральных принципов («естественного закона»), постигаемых разумом, а не через церковь.

Основание для светской этики: Вера в Бога-Судью, наказывающего за зло и награждающего за добро (пусть и в гипотетическом загробном мире), оставалась, по мнению Вольтера, необходимой социальной скрепой для широких масс. Его знаменитое «Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать» – не свидетельство сомнений, а прагматическое признание: рациональный деизм должен выполнять роль «гражданской религии», удерживающей общество от распада в условиях, когда массы ещё не готовы к чисто светской морали.

6.2. Оборонительный рубеж: Против материалистического «вакуума».

Вольтер видел в воинствующем атеизме (например, барона Гольбаха) серьёзную угрозу.

Социальная опасность: Он полагал, что отрицание Бога и загробного воздаяния у низших классов, не обладающих философской культурой для понимания сложных оснований морали, приведёт к нравственному нигилизму и социальному хаосу. «Ваш атеист-простолюдин станет разбойником с большой дороги», – предупреждал он.

Тактический союзник против клерикализма: Деизм, занимая срединную позицию, позволял Вольтеру вести борьбу на два фронта. Он мог, с одной стороны, обвинять церковников в суеверии, а с другой – обвинять атеистов в безнравственности и социальной безответственности, позиционируя себя как защитника здравого смысла и общественного порядка.

6.3. Наступательное оружие: Критика «гадины» через контраст.

Наиболее важной была критическая, разоблачительная функция деизма. Он служил эталоном, на фоне которого бессмысленность и вред догматической религии становились очевидными.

Контраст двух Богов: Вольтер последовательно противопоставлял своего Бога-Часовщика (вечного, неизменного, разумного, действующего только через универсальные законы) – Богу-Тирану Библии (капризному, мстительному, совершающему чудеса, играющему в избранные народы). Первый олицетворял собой Порядок и Разум, второй – Произвол и Суеверие.

Разрушение догматов: С позиций деизма все ключевые христианские догматы – Троица, Боговоплощение, искупительная жертва, таинства, чудеса – представали как нелепые и внутренне противоречивые сказки, несовместимые с понятием совершенного и рационального Творца. Зачем Богу становиться человеком, чтобы принести себя в жертву самому себе? Зачем нарушать собственные совершенные законы природы чудесами?

Разоблачение социальной функции церкви: Деизм помогал Вольтеру показать, что церковь – не божественная институция, а человеческая корпорация, использующая выдуманные догмы и страх перед иррациональным Богом для удержания власти, обогащения и подавления инакомыслия.

Деизм как проект модернизации.

Таким образом, вольтеровский деизм был не убежищем для веры, а инструментом секуляризации и модернизации сознания. Он был краеугольным камнем грандиозного проекта по построению общества, в котором:

1. Публичная сфера управляется разумом, законом и терпимостью, а не откровением и догмой.

2. Мораль имеет естественные, утилитарные основания, но подкрепляется для масс минимальной «гражданской религией» разумного Бога.

3. Власть принадлежит просвещённой светской элите (философам и монархам), а не церковной иерархии.

Это был проект революции сверху, где деизм служил одновременно и философским обоснованием, и тактическим оружием. Его гениальность – в стратегической эффективности: он позволял подрывать устои старого мира, не впадая, с точки зрения Вольтера, в социально опасный нигилизм. В этом сочетании разрушительной критики и конструктивного (хотя и элитарного) идеала – ключ к пониманию исторической роли Вольтера как главного «архитектора» сознания европейского Просвещения.

Люк де Клапье, маркиз де Вовенарг (1715–1747): Психология страстей и парадоксы величия в эпоху Разума.

Вовенарг и миф о «Веке Разума».

Принято считать эпоху Просвещения временем триумфа холодного, аналитического интеллекта. Однако сами её величайшие умы – такие как Юм, провозгласивший разум «рабом страстей», или Вольтер, видевший в них движущую силу прогресса, – осознавали его ограниченность. Именно в этом контексте фигура маркиза де Вовенарга приобретает особое значение. Его афористичная, глубокая мысль стала мостом между рационалистической антропологией и зарождающимся интересом к иррациональным основам человеческой природы. Комментарий: Как отмечает исследователь М. Дезан, Вовенарг, подобно Паскалю, которого он часто цитирует, сосредоточен на «логике сердца», открывая внутри самого Просвещения его сокровенную диалектику: разум, стремящийся понять то, что им не управляет.

Систематический замысел: «Введение в познание человеческого духа».

Главный труд Вовенарга (1746) структурирован как систематическое исследование, хотя и выполненное в лаконичной, афористичной манере.

1. О духе (Esprit): Многообразие умов и тайна гения.

Учение Вовенарга о духе представляет собой не просто классификацию, а фундаментальную критику рационалистического универсализма его эпохи. Отвергая абстрактное представление о некоем стандартном «разуме» (raison), общем для всех, он фокусируется на конкретном, наблюдаемом «уме» (esprit) – индивидуальном, качественно разнообразном и глубоко укоренённом в психофизиологической организации человека.

Тонкая типология и принцип несовместимости:

Вовенарг описывает ряд ключевых интеллектуальных качеств, или «ума» в конкретном смысле:

Остроумие (l’esprit de finesse): Быстрота восприятия, способность улавливать тонкие оттенки и отношения, часто связанная с поверхностностью в глубинном анализе.

Геометрический ум (l’esprit géométrique): Сила последовательного, логического рассуждения, строгость и методичность, часто идущая в ущерб живости и проницательности.

Возвышенность (l’élévation): Способность к широким обобщениям и масштабным идеям, которая может граничить с отрывом от реальности.

Здравый смысл (le bon sens): Практическая мудрость, умение верно судить о повседневных вещах, но без претензии на гениальность.

Ключевой тезис Вовенарга: эти качества зачастую взаимоисключают друг друга в одном индивиде. Обладатель «геометрического ума» редко бывает одновременно блестящим в «остроумии», а «возвышенность» часто несовместима с приземлённым «здравым смыслом». Эта идея подрывает просветительский миф о едином, всемогущем Разуме, способном одинаково успешно постигать все сферы.

Гений как парадоксальный синтез:

Именно здесь возникает центральная категория Вовенарга – гений. Гений – это не просто высшая степень одного из качеств, а качественный скачок, нарушающий закон несовместимости.

Определение через синтез: Гений есть «соединение многих различных качеств» и «тайная гармония наших склонностей с нашим просвещением». Это означает, что в гении сосуществуют и координируются, казалось бы, противоположные способности: глубина и скорость, воображение и логика, возвышенность замысла и трезвость исполнения.

Роль страсти и активности: Вовенарг настаивает: «нет гения без деятельности». Гений – не пассивное обладание талантом, а неутомимая энергия, движимая внутренней страстью. Страсть – это тот «огонь», который сплавляет разнородные качества в единое целое и направляет их на созидание. Без этого двигателя даже самые блестящие задатки останутся нереализованными.

Редкость и иррациональность: Редкость гения объясняется статистической маловероятностью такого гармоничного синтеза разнородных элементов. Его происхождение – «тайная гармония» – остаётся загадкой, не выводимой полностью из воспитания или просвещения, что указывает на иррациональную, природно-данную основу.

Философское значение и предвосхищения:

1. Критика просветительского эгалитаризма: Вовенарг защищает идею природного аристократизма духа. Не все умы равны, и попытка их уравнять противоречит наблюдаемой природе.

2. Предромантизм: Его концепция гения как внутренней, страстной, синтетической и отчасти иррациональной силы прямо ведёт к романтизму. Он смещает акцент с усвоения правил и знаний (классицизм) на уникальную творческую мощь личности.

3. Современная психология творчества: Его идея синтеза противоположных когнитивных стилей предвосхищает современные теории дивергентного мышления и креативности как способности удерживать в сознании и комбинировать противоречивые концепции.

4. Противостояние сенсуализму Кондильяка: Если Кондильяк выводил всё богатство духа из простых ощущений путём механических преобразований, то Вовенарг указывает на качественные скачки и уникальные конфигурации, не сводимые к сумме элементов. Его гений – это эмерджентное свойство сложной системы, а не результат сложения.

Учение Вовенарга о духе и гении вносит в философию Просвещения столь необходимую психологическую сложность и иерархичность. Он заменяет абстрактный «разум» конкретным, разнообразным и страстно заряженным «умом», а на вершине этой иерархии помещает фигуру гения – редкого и парадоксального творца, в котором преодолеваются собственные ограничения человеческой природы. Это был важный шаг к пониманию творчества как явления, выходящего за рамки логического детерминизма.

2. О страстях: Основа человеческой сущности и диалектика желания.

Учение Вовенарга о страстях представляет собой попытку создать динамическую психологию, где аффективная жизнь не является случайным или низменным приложением к разуму, но составляет саму сердцевину человеческого «Я». Его анализ выходит за рамки простой классификации, раскрывая онтологические корни и двигательную силу страсти.

1. Онтологическое основание: «Чувство бытия» и его изъян.

Вовенарг, вслед за Локком, выводит страсти из опыта удовольствия и страдания. Однако он углубляет этот эмпирический постулат до метафизического уровня. Первичным данностью является не просто ощущение, а фундаментальное «чувство собственного бытия» (sentiment de l'être). Это базовое самоощущение, однако, изначально отмечено печатью несовершенства (imperfection). Человек ощущает себя конечным, ограниченным, уязвимым существом. Именно из этого разрыва между чувством бытия и чувством его неадекватности, его «недовоплощённости», рождается все движение человеческой психики.

Добро и Зло как производные: Удовольствие возникает от ощущения совершенствования нашего бытия, приближения к большей полноте, силе, ясности. Страдание, напротив, сигнализирует о ущербности, упадке, угрозе бытию. Таким образом, самые абстрактные моральные категории («добро» и «зло») имеют глубоко телесный и экзистенциальный корень в стремлении к утверждению и расширению собственного существования.

2. Страсть как субстанция души: Критика картезианского дуализма.

Центральный и революционный тезис Вовенарга: «Наши страсти не отличаются от нас самих; некоторые из них составляют всё основание и всю субстанцию нашей души». Это утверждение наносит удар по картезианской модели, где «душа» (res cogitans) как мыслящая субстанция противопоставлена страстям как смутным и беспокоящим состояниям тела. Для Вовенарга нет «чистой» мыслящей субстанции, отдельной от аффективной жизни. Мы есть то, что мы любим, ненавидим, желаем и боимся. Наша идентичность формируется не отрешённым разумом, а доминирующими страстями, которые структурируют наше восприятие мира и направляют волю.

3. Диалектика великой страсти: Несовершенство + Ресурс = Действие.

Вовенарг предлагает тонкую модель, объясняющую, почему одни страсти ведут к апатии, а другие – к великим свершениям. Великая, деятельная страсть рождается из специфического парадоксального союза:

Чувство несовершенства или слабости: Острое переживание своей ограниченности, недостатка, несчастья. Это состояние болезненно, но именно оно «побуждает нас выйти из самих себя», ломает инертность, создаёт напряжение, требующее разрядки в действии.

Чувство мощи или внутренних ресурсов: Одновременное, пусть даже смутное, ощущение внутренних сил, способностей, потенций, которые можно применить. Это чувство «воодушевляет нас действовать и вселяет в нас надежду».

Только там, где напряжение между осознанием недостатка и верой в возможность его преодоления достигает критической массы, рождается та активная, творческая страсть, что движет героями, реформаторами и гениями. Это не просто желание обладать, а желание стать, преодолеть себя.

4. Философское значение и предвосхищения:

Гегельянская диалектика желания: Модель Вовенарга напрямую предвосхищает гегелевскую феноменологию самосознания, где «Я» утверждает себя лишь через желание и борьбу за признание, через преодоление своей непосредственной данности. Страсть как движение из несовершенства к совершенствованию – это прото-диалектика.

Психоанализ (Лакан): Тезис о том, что желание рождается из изначальной недостачи (manque), из чувства несовершенства бытия, является краеугольным камнем лакановской теории. Человеческое желание для Лакана – это желание Другого, стремление восполнить фундаментальный разрыв. Вовенарг интуитивно нащупывает эту структуру.

Философия жизни и экзистенциализм: Акцент на бытийном, дорефлексивном «чувстве» как основе личности, а также на активности и само-преодолении как сути человеческого удела, сближает его с later мыслителями от Ницше до Сартра.

Критика холодного рационализма: Вовенарг обосновывает, что разум сам является производным инструментом, слугой более глубоких аффективных состояний. «Страсти научили человека разуму» – этот афоризм делает его прямым предшественником Юма.

Вовенарг переворачивает представление о человеческой природе в эпоху Просвещения. Он перемещает центр тяжести с разума на желание, с cogito на чувство бытия. Его страсть – это не хаос, подлежащий укрощению, а структурирующая, смыслопорождающая и движущая сила личности, коренящаяся в самой онтологической ситуации конечного существа, обречённого на стремление к полноте. Это учение делает его ключевой фигурой для понимания того, как в недрах «Века Разума» вызревали основы современной философии субъективности.

3. О морали: Утилитаристский фундамент и эстетический вызов «величия души».

Моральная философия Вовенарга представляет собой сложный синтез, где ясный социальный принцип сталкивается с трезвым признанием амбивалентности человеческой природы. Он строит прагматическую этику общественного договора, но затем вводит в неё разрушительный и плодотворный элемент – эстетику духовной силы, выходящую за рамки добра и зла.

1. Социальный утилитаризм: Добродетель как жертва частным во имя общего.

Исходя из предпосылки о природной социальности и несамодостаточности человека, Вовенарг выводит рациональное основание морали:

Критерий общего блага: В условиях, когда представления о добре и зле у людей различны (поскольку основаны на личном опыте удовольствия и страдания), единственным объективным мерилом становится благо всего общества. «Чтобы всё общество сочло что-либо добром, это должно быть направлено на благо всего общества».

Определение добродетели и порока: Из этого следует чёткое, почти формульное определение: «Предпочтение общего интереса личному есть единственное определение, достойное добродетели… эгоистичная жертва общественным счастьем ради собственного интереса есть вечный признак порока». Это классический утилитаристский принцип, предвосхищающий Бентама, где моральность поступка измеряется его вкладом в общую сумму счастья.

Необходимость закона: Поскольку не все способны добровольно приносить частные жертвы ради общего блага, возникает объективная потребность в законе как внешнем принудителе, охраняющем общественный интерес. Мораль и право оказываются тесно связанными.

2. Введение «величия души»: Раскол этического и эстетического.

Здесь Вовенарг совершает свой самый смелый и ницшеанский ход. Рядом с категорией добродетели он ставит категорию «величия души» (grandeur d’âme), которая принципиально от неё отличается.

Определение как индифферентной силы: Величие души – это «возвышенный инстинкт, который побуждает людей к великому, какой бы природы оно ни было». Ключевые слова: инстинкт (а не сознательный выбор) и какой бы природы (аморальность). Эта сила направляет человека к масштабным свершениям, но сама по себе морально слепа. Она – источник энергии, а не её ориентир.

Парадокс исторической оценки: Вовенарг приводит красноречивый пример: Катилина, заговорщик и враг Рима, обладал величием души. То же самое он подразумевает в отношении великих завоевателей. Общество может страдать от их действий, осуждать их как тиранов, но невольно восхищается размахом их личности, силой воли, масштабом замысла. «Всегда нападали на славу завоевателя; народ всегда страдал по его вине, но всегда уважал его». Здесь Вовенарг фиксирует фундаментальный разрыв: этическое суждение (это зло) не отменяет эстетического восхищения (это величественно).

3. Философские импликации и влияние.

Предвосхищение Ницше: Это разделение морали и величия – прямая дорога к ницшеанской критике «морали рабов» и утверждению «морали господ», где ценностью является не польза, а сила, воля к власти, способность к само-преодолению. Ницше видел в Вовенарге родственную душу, тонкого психолога, который осмелился взглянуть на человека «по ту сторону добра и зла» в поисках подлинного благородства (vornehmheit).

Трагическое видение человека (А. Камю): Как отмечал Камю, Вовенарг «разделил мораль и величие». Он показал трагическую двойственность человеческой природы: один и тот же возвышенный инстинкт может породить и святого, и чудовища. Это признание разрушает любые упрощённые (просветительские или религиозные) модели человека как изначально доброго или порочного.

Ответ Мандевилю: Вовенарг признаёт долю истины в парадоксе Мандевиля («частные пороки – общественные benefits»), соглашаясь, что алчность может двигать торговлей. Но он настаивает, что порок порождает и великие беды, и только разум и добродетель могут направить эту энергию в конструктивное русло. Тем самым он пытается сохранить утилитаристский идеал, не закрывая глаза на сложную реальность.

Трагическое напряжение.

Таким образом, моральная мысль Вовенарга живёт в постоянном напряжении между двумя полюсами:

1. Полюс социального разума: Ясная, рациональная этика общего блага, необходимая для выживания общества.

2. Полюс индивидуальной страсти: Иррациональная, аморальная энергия величия души, движущая историю и питающая как величайшие достижения, так и величайшие преступления.

Его итоговый вывод – «В человеке всё смешано и всё ограничено» – это не компромисс, а формула трагической мудрости. Вовенарг отказывается свести человека к простой схеме, будь то «разумное животное» или «эгоистичный индивид». Он оставляет нас с более трудной, но более богатой картиной: существо, чья социальная мораль – хрупкая надстройка над бездной страстей, среди которых и благородное величие, готовое служить как спасению, так и погибели. Это делает его одним из самых глубоких и современных мыслителей Просвещения.

4. Афористичная философия: «Великие мысли приходят от сердца» – Наследие Вовенарга и его вызов Просвещению.

Максимы Вовенарга – это не просто блестящие изречения, а концентрированная форма его философской системы, её остриё и итог. В них с виртуозной точностью выражены ключевые интуиции, бросающие вызов господствующей интеллектуальной парадигме «Века Разума» и намечающие пути будущей мысли.

1. Жанр максимы как философский акт: Наследие Паскаля и новое содержание.

Выбор афористичной формы сам по себе значим. Наследуя традиции Паскаля и французских моралистов XVII века, Вовенарг использует максиму как оружие против систематического, дедуктивного разума философов-рационалистов.

Противостояние системе: Если Декарт или Вольф строят философию как геометрию, выводя следствия из аксиом, то максимы Вовенарга – это вспышки интуиции, схватывающие парадоксальную истину человеческой природы, ускользающую от логических построений. Они апеллируют не к рассудку, а к опыту и внутреннему чувству читателя.

Психологическая точность: Каждая максима – это итог тончайшего психологического наблюдения, сжатый до формулировки, которая пронзает сознание своей неожиданной правдой. Это философия как искусство различения (esprit de finesse).