Ожог каспийского ветра

И не дожидаясь ответов, не оглядываясь на растерянные и вопросительные взгляды, Андрей Назаров вышел из ресторана. Навстречу колючему февральскому ветру. Навстречу своему новому, жесткому, но своему решению. Он не бежал. Он шел твердым, быстрым шагом солдата, сменившего фронт. Душа его еще пылала, но теперь он знал, как обратить эту боль в энергию. В стройматериалы для новой жизни.

Глава 14. Май 2006 года

Решение, принятое под ледяным дыханием февральского ветра на крыльце ресторана, Андрей Назаров претворял в жизнь с солдатской прямолинейностью и твердостью гранита, который он теперь продавал.

Увольнение из погранвойск прошло удивительно гладко. Командование, зная историю его дружбы-вражды с Орловым и видя его непреклонность, не стало держать. Контракт расторгли. Последний взгляд на переход в Вяртсиля, на знакомый лес, на полосу границы – и точка. Прощание с сослуживцами было скупым, мужским. Никаких сантиментов. Только крепкие рукопожатия и пожелания удачи "на гражданке".

Продажа квартиры далась тяжелее. Эта бетонная коробка, купленная с таким трудом, ставшая символом его независимости, а потом кладбищем мечт, не хотела отпускать. Рынок в 2006-м был нестабилен, но Андрей шел ва-банк. Выставил цену ниже рыночной. "Быстро и наличные" – было его кредо. Нашел покупателя уже к маю, приезжего из Питера, искавшего дачу "поближе к природе". Пачки хрустящих купюр легли на стол. Ключи упали в карман новому хозяину. Никаких сожалений. Только ощущение освобождения от непомерной ноши.

Поиск помещения привел его в район ММС, к самому началу города, где промышленная зона встречалась с жилыми кварталами. Нашел то, что искал: длинное, неказистое, но крепкое здание бывшего склада недалеко от трассы. Большие ворота, высокие потолки, место под разгрузку. Цена кусалась, но накопления плюс выручка от квартиры покрыли ее. Подпись на договоре купли-продажи он ставил с чувством, будто закладывает первый камень в крепость. Свою крепость. "Назаров СтройТорг" – так он решил назвать.

Общага и "Жигуленок" стали его новой реальностью. Комната в центре города, с общим туалетом на этаже и вечно пахнущей капустой на общей кухне. Комната стоила копейки и была его временным убежищем. Он спал на раскладушке, ел что попало, а все силы и деньги вкладывал в бизнес. Автомобиль – старый, но бодрый "жигуленок" шестой модели, купленный у знакомого механика за смешные деньги, тарахтел, скрипел, но возил Андрея по поставщикам, на объекты, в банк. Можно сказать, стал его боевым конем.

Год. Он пролетел как один долгий, изматывающий, но невероятно насыщенный день. Андрей вставал затемно и ложился за полночь. Своими руками, часто в одиночку, он расчищал склад, монтировал стеллажи, красил стены. Искал поставщиков, торговался до хрипоты, сам разгружал первые фуры с цементом, досками, рубероидом. Потом появились первые покупатели – мужики с ближайших строек, хозяева дач, ремонтники. Слово "Назаров" стало ассоциироваться не с бывшим пограничником, а с качественным товаром, честным весом и прямым взглядом хозяина, который сам все знал и умел.

Вскоре появились наемные работники. Сначала – один грузчик, парень с соседней улицы. Потом – продавец, бывшая учительница, которой не хватало зарплаты и захотелось стабильности. Затем – бухгалтер, имеющий опыт и знавший все подводные камни. К маю 2007-го "Назаров СтройТорг" был уже не складом с прилавком, а работающим механизмом. Три продавца в зале, два грузчика на разгрузке, бухгалтер в крохотном кабинете за перегородкой. Андрей был везде: и директор, и закупщик, и главный консультант по сложным вопросам, и тот, кто мог встать за кассу, если кто-то заболел. Бизнес стоял на ногах твердо. Не богато еще, но стабильно. Обороты росли. Долги по старту были погашены. На горизонте маячила первая чистая прибыль. Крепость выдержала осаду.

Глава 15. Лена

Она появилась в его жизни, как апрельский подснежник, пробивающийся сквозь грязь. После свадьбы они несколько раз случайно пересекались в городе. Потом она зашла в его магазин – купить краску для школьного ремонта. Он, по привычке, сам проконсультировал. Потом – еще раз. Потом она принесла ему домашних пирожков, когда узнала, что он "живет на одних макаронах". Ее тепло, ее тихая забота, ее умение видеть его усталость сквозь броню – все это медленно растапливало лед вокруг его сердца. Он сопротивлялся. Ему казалось кощунством пускать кого-то на место, где еще так явно ощущалась тень Полины. Но Лена не лезла, не требовала. Она просто была. Тихо, ненавязчиво, надежно.

Сошелся. Это случилось как-то само собой, три месяца назад. После особенно тяжелой недели, когда сломалась машина, сорвалась поставка, и он валился с ног. Лена пришла в его каморку в общаге, принесла суп. Они сидели на раскладушке, пили чай за единственным стулом, который служил столом. Он вдруг почувствовал такую дикую усталость и… потребность в тепле. Настоящем, человеческом тепле. Не в страсти, а в покое. Он взял ее руку. Она не отдернула. Потом он обнял ее. Она прижалась. Так и осталась. Перетащила часть своих вещей. Их совместная жизнь в этой съемной комнатке была больше похожа на партизанский быт. Узкая раскладушка, которую сменила б/у-шная полуторка, общая плита в коридоре, вечные разговоры шепотом, чтобы не слышали соседи. Андрей ценил Лену. Ее доброту, ее терпение, ее умение создать уют даже в таких условиях. Он был благодарен. Но…

"Не то, не так". Это чувство грызло его изнутри. Не было того огня, той безрассудной страсти, которую он когда-то испытывал к Полине. Не было ощущения полета. Была тихая гавань, надежный тыл. И ему было стыдно за эту неудовлетворенность. Лена заслуживала большего. Больше, чем он мог дать. Больше, чем эта комната и его мысли, вечно занятые магазином. Он ловил на себе ее взгляд – полный любви, надежды, и немного… вопроса. Она чувствовала эту дистанцию. Но молчала. Принимала его таким, какой он есть. И от этого ему становилось еще тяжелее. Переезд на отдельную съемную квартиру немного облегчил тяжесть на его душе. Он как будто бы откупился от Лены: «не любовь, так хоть отдельная жилплощадь».

Глава 16. Рождение

Оно пришло в магазин неделю назад. Красивая открытка с розовыми лентами и смешными пинетками. "Клим и Полина Орловы с радостью сообщают о рождении дочери Анны и приглашают разделить их счастье…" Банкет в том же ресторанчике на берегу залива.

Андрей долго смотрел на открытку. На имя "Анечка". На фамилию "Орлова". Сердце сжалось. Полина – мать. Клим – отец. Их мир, их счастье, их продолжение. А он… он стоял в своем магазине, пахнущем краской и древесиной, в дорогом, но вечно пыльном пиджаке директора, и чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Идти? Видеть их счастье вблизи? Видеть ребенка? Видеть Николая Петровича и Людмилу Павловну – бабушку и дедушку? Видеть Лену рядом с собой в не свосем понятной для него роли? Подруги? Женщины, с которой он живет, но не может назвать своей?

Он хотел отказаться. Найти причину. Срочная поставка. Болезнь. Что угодно. Он держал телефон, набирал номер Полины… и не мог нажать "вызов". Вспоминал ее глаза в день свадьбы. Вспоминал руку Николая Петровича на своем плече у причала. Вспоминал даже Клима – упрямого осла. И чувствовал – отказаться будет трусостью. Бегством. Признанием, что рана не зажила, а он так и не смог переступить по-настоящему.

Лена вошла в кабинет за перегородку, неся две кружки чая. Увидела открытку в его руке, его лицо.

– Приглашение? – спросила она тихо.

– Да. На крестины… или просто праздник в честь рождения Анечки Орловой. – Он произнес имя с усилием.

– Пойдешь? – в ее глазах мелькнуло понимание и… тревога.

Андрей посмотрел на нее. На ее простенькое платьице, на руки, привыкшие держать мел и вытирать детские слезы, на теплые карие глаза, которые так много для него делали. Он не мог отказать Полине. Но как отказать Лене, которая была здесь и сейчас? Которая ждала от него какого-то знака, шага?

– Мы пойдем вместе, – фраза вырвалась сама, прежде чем он успел обдумать.

– Что? – Лена замерла, кружка в руке дрогнула.

– Мы пойдем, – повторил он, глядя уже не на нее, а куда-то поверх ее головы, на стеллаж с банками краски. – Я… мы пойдем. Тебе же надо нарядиться. Купи что-нибудь… подходящее.

Он сказал это. Переступил через свое "не хочу". Но не почувствовал облегчения. Только тяжесть новой, неудобной роли. Роли человека, который ведет одну женщину на праздник в честь ребенка другой женщины, которую он когда-то любил до безумия. Роли "успешного бизнесмена", который живет в съеме. Роли "парня Лены", который не знает, любит ли он ее по-настоящему. Хотя… знает, что не любит.

Лена молча поставила чашку перед ним. На ее лице была не радость, а какое-то сложное выражение – смесь благодарности, надежды и глубокой печали.

– Хорошо, Андрей, – прошептала она. – Я куплю платье.

Она вышла. Андрей взял открытку снова. "Анечка Орлова". Имя и фамилия сливались в один колючий узор. Он положил открытку в ящик стола, рядом с калькулятором и пачкой накладных. Бизнес стоял на ногах твердо. Гранит его воли выдержал все. Но внутри все еще клубилась пыль сомнений, обид и невысказанных слов. И предстоящий банкет казался не праздником, а новой линией фронта, куда он шел с непонятной целью.

Глава 17. Крестный

Ресторанчик на берегу залива снова собрал Орловых и их близких. Но атмосфера была иной, чем год назад на свадьбе. Менее торжественной, более камерной и уютной. Пастельные тона в декоре, мягкая музыка, и главное – крошечный центр вселенной, завернутый в кружевное одеяльце, мирно сопевший на руках у Людмилы Павловны. Анечка. Анна Орлова. Рыжеватый пушок на голове, крошечные кулачки, спящее личико, вызывавшее у всех умиление и тихие восклицания.

Андрей сидел рядом с Леной за столом. Он чувствовал себя деревянным. Его дорогой пиджак, купленный специально для таких выходов, чтобы соответствовать образу "директора Назарова", казался ему тесным и чужим. Лена в новом, скромном, но милом сиреневом платье старалась быть неприметной, отвечала на вопросы вежливо, но односложно. Андрей ловил на себе взгляды: Николая Петровича – оценивающий, чуть грустный; Людмилы Павловны – теплый, но с оттенком сожаления; Клима – настороженный, но без прежней враждебности; Полины – полный сложной смеси радости, благодарности и какой-то вины. Больше всего он боялся взгляда Лены, поэтому смотрел в тарелку или на спящую Анечку.

Разговор шел о ребенке: бессонные ночи, первая улыбка, сходство то с Климом, то с Полиной. Андрей вставлял нейтральные реплики: "Да, красивая девочка", "Крепкая". Лена тихо соглашалась. Андрей чувствовал, как Лена напряжена рядом с ним, как она ждет от него… чего? Поддержки? Признака, что они здесь вместе? Он машинально положил руку ей на колено под столом. Она вздрогнула, но не убрала ногу.

– Ну а теперь главный вопрос! – Полина, сияющая и чуть уставшая, подняла бокал с соком. Ее взгляд скользнул по Андрею и задержался на мгновение дольше, чем на других. – Крестины через две недели. И нам нужны крестные. Надежные, сильные духом, те, кто будут рядом с Анечкой всегда.

Андрей почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он уткнулся взглядом в салфетку, старательно сворачивая ее в тугую трубочку.

– Со стороны мамы, – Полина улыбнулась своей подруге детства, сидевшей рядом, – это будет Настя. А со стороны папы… – она сделала паузу, и в тишине стало слышно даже дыхание спящей Анечки. – Мы с Климом долго думали. И решили… мы хотим, чтобы крестным отцом Анечки стал Андрей.

Тишина. Густая, звенящая. Андрей услышал, как Лена резко вдохнула рядом. Он поднял голову. Все смотрели на него. Клим кивнул, его лицо было серьезным, без улыбки, но и без вызова. Полина смотрела на него с мольбой и надеждой. Николай Петрович одобрительно хмыкнул. Людмила Павловна улыбалась сквозь слезы умиления.

Андрей почувствовал, как земля уходит из-под ног. Крестным? Ее дочери? Это было выше его сил. Это было… кощунственно. Слишком близко. Слишком навсегда. Он в секунду увидел себя в будущем: должен заботиться, быть рядом, быть частью их семьи. Видеть Полину матерью, Клима отцом. Год назад он держал кольца для их брака. Теперь ему предлагали держать их ребенка над купелью. Ответ "нет" вертелся на языке, горький и резкий.

– Андрей… – тихо, но четко сказал Николай Петрович. Его взгляд, как всегда, видел насквозь. – Это большая честь. И ответственность. Но я знаю, ты справишься. Ты крепкий мужик и надежный.

Слова "надежный" и "честь" повисли в воздухе. Как когда-то на причале. Андрей посмотрел на крошечное личико Анечки. Она чмокнула губками во сне, не ведая о буре, которую вызвала. И вдруг, сквозь ком в горле, сквозь обиду и нелепость ситуации, пробилось что-то иное. Нежность? Чувство долга перед этим беспомощным существом, которое ни в чем не виновато? Или… искупление? Искупление его прошлой ярости, его боли, его попытки разрушить то, что теперь лежало здесь, в кружевах? Согласие казалось для него капитуляцией. Но отказ… отказ выглядел бы мелкой, недостойной местью.

– Я… – голос Андрея прозвучал хрипло. Он откашлялся. Лена под столом сжала его руку. Он не посмотрел на нее. – Согласен. Если вы считаете… Если Клим не против, – он бросил быстрый взгляд на Клима. Тот кивнул, чуть заметно.

– Отлично! – Полина расцвела, будто с нее свалили огромный груз. – Спасибо, Андрей! Огромное спасибо! Анечка будет счастлива иметь такого крестного! – гости зааплодировали, застучали ложками по бокалам. Клим поднял свой бокал в сторону Андрея – жест примирения и признания.

Андрей кивнул, чувствуя, как жар разливается по лицу. Он не чувствовал радости. Только тяжелую, каменную ответственность, возложенную на его плечи. И странное ощущение, что какая-то дверь в прошлое захлопнулась навсегда, а другая, ведущая в неизвестное будущее с этой новой ролью, открылась.

И тут, как по заказу, тетя Людмилы Павловны, бойкая пенсионерка, громко спросила, перекрывая общий гул:

– Ну, а вы-то, Андрюша, с Леночкой, когда нас порадуете? Свадьбу сыграете? А то крестный папаша – это хорошо, а своя семья – лучше! Анечке кузины да кузены нужны!

Тупик. Воздух снова сгустился. Андрей почувствовал, как рука Лены под столом резко сжала его, а потом так же резко отпустила. Он видел, как она покраснела, опустила глаза, стала теребить край скатерти. Его собственное лицо окаменело. "Семья". "Свадьба". С Леной. В съемной квартире? С его бизнесом, который едва встал на ноги? С его чувствами, которые были "не то, не так"? Мысль о публичном обсуждении этого сейчас, здесь, среди них, казалась ему пыткой.

– Ой, тетя Галя, не смущай молодых! – поспешила на выручку Людмила Павловна, но взгляд ее был вопрошающим и тревожным. Все смотрели на них. Полина с внезапным интересом. Клим с едва уловимой усмешкой. Николай Петрович– изучающе.

Андрей взял рюмку с водкой. Он пил сегодня больше обычного. Залпом опорожнил ее. Жгучая волна пронеслась по пищеводу, придав ему ложной храбрости. Он обернулся к Лене. Она смотрела на него, и в ее карих глазах читалась паника, мольба и… стыд. Стыд за их неустроенность, за его нерешительность, за этот публичный допрос.

– Пока… – Андрей произнес громко, перекрывая гул, стараясь говорить ровно. – Пока бизнес еще не встал на ноги. Не до свадеб. Время придет, мы сообщим, – он попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой и неестественной. – Мы так решили. Правда, Лен?

Он посмотрел на нее, ожидая поддержки, согласия. Но Лена лишь кивнула, быстро, почти судорожно, и опустила взгляд в тарелку. Ее лицо пылало. Она выглядела униженной.

– Вот и правильно! Андрей делом занят! – поддержал Николай Петрович, но его взгляд был тяжелым. Он все понимал. – Семья – дело серьезное. Надо фундамент крепкий заложить. Как для дома.

Разговор переключился на что-то другое, но напряжение висело в воздухе. Андрей чувствовал себя виноватым перед Леной. Он бросил ее на растерзание вопросам, не защитил, не дал уверенности. Он сидел теперь с двумя тяжелыми камнями на душе: согласием быть крестным ребенку Полины и публичным провалом в признании своих отношений с Леной. Оба решения казались ему неправильными. Оба были сделаны под давлением.

Он больше не пил. Он сидел, механически отвечая на редкие вопросы, думая только о своем магазине, о складах, полных стройматериалов, о запахе древесины и краски, о ясных, понятных цифрах в накладных. Там был порядок. Там был его мир. Там не было этих невыносимо сложных чувств, этих ожиданий, этой боли прошлого и неопределенности настоящего.

Когда банкет начал подходить к концу, Андрей встал.

– Простите, мне надо уехать. Надо проверить, как идет разгрузка машины. Я запускаю новый ангар, – сказал он, избегая взглядов. – Полина, Клим… счастья Анечке. Николай Петрович, Людмила Павловна… Спасибо. Лена… ты останешься? Или поедешь домой?

Он дал ей выбор. Публично. Она посмотрела на него, потом на сияющую Полину с ребенком на руках, на уютный семейный круг Орловых, из которого они оба были вечными гостями "на отшибе".

– Я… я еще посижу немного, – тихо сказала Лена, – потом пешком дойду.

Андрей кивнул. Он понял. Ей тоже нужно было пространство. От него. От этой ситуации. Он попрощался со всеми коротко и вышел на прохладный майский ветерок. Он сел в свой верный, тарахтящий "жигуленок". Завел мотор. Глядя на огоньки ресторана в зеркало заднего вида, он вдруг ясно осознал: крепость его бизнеса была построена. Но крепость его души все еще лежала в руинах, и роль крестного отца и несостоявшегося жениха были лишь новыми трещинами в ее стенах. Он резко тронулся с места, увозя с собой лишь тяжелое бремя новых обязательств и холодное чувство вины перед женщиной, которая делила с ним постель.

Глава 18. Время – река

Время, как карельская река – местами бурное, местами ленивое, – унесло почти два года. Для Андрея Назарова эти годы были отмечены железным ритмом работы и мерцанием фар на новой дороге. Бизнес «Назаров СтройТорг» разросся. Уже не одно помещение, а два склада и просторный торговый зал с вывеской, которую было видно с трассы. «Жигулёнок», верный тарахтун, уступил место солидному, темно-синему «Мерседесу» – той самой модели, о которой он когда-то мечтал, просматривая журналы в армейской казарме. Он купил участок на окраине города, с видом на лес и гладь Ладоги. Пока там стоял лишь бытовой вагончик прораба и гора щебня, но уже были чертежи. Фундамент под свой дом.

Он стал узнаваем в городе. «Назаров? За стройматериалами? К нему, у него все есть и по-честному». Деньги текли рекой, оседая на счетах и превращаясь в бетон, арматуру, планы. Жил графиком поставок, переговорами, звонком будильника в шесть утра.

Крестный. Это звание он носил с внешней добросовестностью и внутренней отстраненностью. Анечка Орлова росла. Рыжий пушок сменился кудряшками, появились первые слова, смех, цепкие ручонки, хватавшие его за палец, когда он приезжал с подарком. Он был щедрым крестным: дорогие игрушки, красивые платья, огромный плюшевый медведь, занявший пол детской комнаты. Анечка его обожала, визжала «Андей!» и бежала к нему, едва он переступал порог. Андрей улыбался ей, брал на руки, чувствовал тепло маленького тела. Это было просто. Невинно. Любовь ребенка не требовала объяснений, не будила старых демонов. Она была чистым лучом в его упорядоченном, но безрадостном мире. Он дарил подарки, выполнял ритуал, иногда оставался на чай. С Климом обменивались скупыми фразами о работе, о погоде. С Полиной – о здоровье Анечки. Границы были четко очерчены. Он был надежным спонсором детского счастья, не более.

Глава 19. Новость

 Он приехал в очередной раз, перед Новым годом, с огромной коробкой – кукольным домом. Анечка визжала от восторга. Полина, наливая чай на кухне, была задумчива, сияла каким-то внутренним, знакомым ему светом.

– Андрей, спасибо. Как всегда, выше всех похвал, – сказала она, ставя чашку перед ним. – Анечка просто без ума.

– Не за что, – отмахнулся он, глядя, как дочь копается в коробке.

– Андрей… – Полина сделала паузу, положила руку на слегка округлившийся живот. Он раньше не замечал, был поглощен бизнесом, участком, цифрами. – Через четыре месяца у Анечки появится сестренка. Дашенька.

Он замер. Чай в чашке вдруг показался обжигающе горячим. Еще одна. Еще одно продолжение. Еще один якорь в их счастливом мире, к которому он имел лишь формальное отношение крестного старшей. Он посмотрел на живот Полины, потом на ее лицо – то самое лицо, которое когда-то сводило его с ума, теперь светившееся материнством и новым ожиданием.

– Поздравляю, – выдавил он, и голос прозвучал чужим. – И Клима поздравь. Это… замечательно. Как это у вас получается. Конец апреля, начало мая?

– Примерно так, – смутилась Полина.

Он выпил чай слишком быстро, обжегся, поспешил уйти под предлогом срочной встречи с поставщиком. Уходя, обернулся. Полина стояла в дверях, обняв Анечку. Взгляд ее был печальным. Она видела, что чувства не отпускают Андрея, что рана не заживает, как бы он не старался ее залечить.

Глава 20. Приглашение и вопрос

 Через четыре месяца пришла смс-ка: «Андрюш, родилась! Даша! Приезжайте познакомиться, когда будет время. Будем рады». Подпись – Клим и Полина. Андрей машинально ответил поздравлением, отправил огромную корзину цветов на Комсомольскую, где сейчас жила семья молодых Орловых и дорогой серебряный комплект «на зубок». Через неделю новое приглашение: «Приходите с Леной в гости в воскресенье. Покажем Дашеньку».

Лена. Они все еще были вместе. Вернее, они существовали вместе. После той неловкости на празднике в честь Анечки пустота между ними не исчезла. Она превратилась в привычку, в удобство. Лена вела его скромный быт, иногда помогала с бумагами для магазина (бухгалтерию она освоила неплохо). Они спали в одной кровати, но раздельно. Говорили о делах, о погоде, о новостях. О будущем – молчали. Он погрузился в строительство дома. Это стало его новой страстью, способом не думать. Лена смотрела на него все чаще с тихой, угасающей надеждой и глухой тоской.

Перед выходом в воскресенье, когда Андрей надевал хорошую рубашку, Лена стояла в дверях спальни. Она была одета скромно, но элегантно. В руках держала небольшой подарок для малышки – мягкую игрушку.

– Андрей, – сказала она тихо, но так, что он обернулся. Голос ее дрожал едва заметно. – Прежде чем мы пойдем… Я должна спросить. Прямо, – она сделала глубокий вдох. – Ты когда-нибудь сделаешь мне предложение? Когда-нибудь… мы будем семьей? Не так, как сейчас. По-настоящему.

Вопрос повис в воздухе, острый и неумолимый, как нож. Андрей замер, глядя на нее. Он видел ее ожидание, ее последнюю атаку отчаяния перед лицом нового доказательства чужого семейного счастья – рождения Даши. Он видел все эти годы: ее терпение, ее заботу, ее любовь, которую он так и не смог принять и вернуть. И он понял, что не может лгать. Ни ей. Ни себе. Не сейчас. Не после новости о Полине, не перед походом в их дом.

– Лена, – его голос был низким, хриплым. – Я… не могу. Пока. Не могу обещать. Не знаю… – он не нашел слов, чтобы объяснить все из не зажившей обиды, страха близости, вечного «не то», что сидело в нем. – Сейчас… бизнес, стройка… Голова другим занята.

Он не сказал «никогда». Но это прозвучало в его глазах, в его беспомощном жесте. Лена не заплакала. Она просто… сникла. Весь ее хрупкий каркас, вся надежда, державшая ее все эти годы, рассыпалась в прах. Ее лицо стало каменным, глаза – пустыми.

– Понятно, – прошептала она.

Потом громче, четко:

– У меня дико разболелась голова. Сильно. Я не пойду. Передашь подарок? И… поздравь их от меня.

Она положила игрушку на тумбу у двери и повернулась, уходя в спальню. Дверь закрылась беззвучно. Андрей стоял, глядя на эту дверь. Чувство вины накатило волной, но следом – странное, щемящее облегчение. Гнет ожидания, давления, его собственной неспособности дать ей то, чего она заслуживала – все это на миг отпустило. Он был свободен от необходимости лгать дальше. Пусть это будет больно, но честно. Он взял игрушку и вышел.

В доме Орловых пахло молоком, детскими вещами и счастьем. Анечка носилась, показывая новую сестренку: «Смотри, Андей, Дася! Моя!» Даша, крошечная, большеглазая, копия Анечки в младенчестве, кряхтела на руках у Полины. Клим, усталый, но довольный, разливал чай. Людмила Павловна суетилась с пирогами. Николай Петрович смотрел на внучек с немой нежностью. Картина идиллии.

– А где Лена? – спросила Полина, передавая Дашу Андрею, которую он взял осторожно, как хрупкий груз.

– Голова разболелась. Сильно. Передает поздравления, – ответил Андрей, избегая взгляда Полины. Он чувствовал, как Клим настороженно покосился на него. – Подарок от нее.

Он протянул игрушку. Полина приняла ее, взгляд ее был понимающим и печальным.

– Жаль… Передай ей спасибо и пожелай скорее поправиться.

Андрей пробыл ровно столько, сколько требовали приличия. Поиграл с Анечкой, восхитился Дашей, выпил чаю, съел кусок пирога. Участвовал в разговорах, но сам был, как автомат. Его мысли были там, в квартире, за закрытой дверью спальни. С облегчением пришло осознание: он причинил Лене боль, но возможно, избавил ее от большей – от бесконечного ожидания у закрытой двери его сердца. Он ушел раньше всех, сославшись на срочные дела по стройке.