Порог неведомого

– Есть несколько основных сценариев. Первый – углеродная жизнь, похожая на земную. Это наиболее вероятно, потому что углерод – самый универсальный элемент для построения сложных молекул. Но даже в этом случае биохимия может радикально отличаться. Другие аминокислоты, другие белки, другая генетика.

– Второй сценарий? – спросила Юки.

– Жизнь на основе кремния. Теоретически возможна, хотя кремниевые соединения менее стабильны. Или совсем экзотика – жизнь в метановых океанах, как на Титане. Жизнь на основе серы. Плазменные формы в звёздных атмосферах. Варианты бесконечны.

– А если они постбиологические? – вмешался Обафеми. – Цивилизация могла давно отказаться от биологических тел. Загрузить сознание в машины. Стать чистой информацией.

– Тогда нам вообще нечего предсказывать, – сказал Клаус Шмидт. – Машинный разум может быть устроен настолько иначе, что мы не сможем даже распознать его как разумный.

Дискуссия продолжалась часами. Они рисовали схемы, строили гипотезы, спорили о деталях. К вечеру на доске висел список из пятнадцати возможных типов инопланетной биологии – от почти земноподобной до совершенно непредставимой.

– А теперь главный вопрос, – сказал Келлер, когда все устали. – Как мы узнаем правду? Как поймём, с кем имеем дело, пока они не вышли на прямой контакт?

– Спектральный анализ выбросов корабля? – предложила Ли Мэй. – Если есть метаболические отходы, мы можем понять биохимию.

– Анализ конструкции, – добавил Клаус. – Форма корабля может намекать на физиологию. Гравитация, которую они предпочитают. Атмосферу. Температурный режим.

– Или просто ждать, – тихо сказала Елена. – Ждать, пока они сами не расскажут.

Молчание.

– Ждать – это не план, – возразил Келлер.

– Но это единственная честность, – ответила Елена. – Мы можем строить гипотезы до бесконечности. Но правда в том, что мы не знаем. И не узнаем, пока они не захотят, чтобы мы узнали.

В другой комнате работала группа лингвистики. Профессор Ноам Гольдштейн из Израиля, эксперт по семиотике и теории коммуникации, стоял у доски и рисовал диаграммы.

– Основная проблема, – говорил он, – не в языке. Проблема в концептах. Как объяснить «дом» существу, которое никогда не жило в домах? Как объяснить «любовь», если у них нет эмоций? Мы можем передать математику – она универсальна. Физические законы – они одинаковы везде. Но культуру? Мораль? Желания?

– Тогда начнём с математики, – сказала профессор Изабель Дюбуа из Франции. – Простые числа, последовательности, геометрия. Установим базу взаимопонимания, а дальше – по обстоятельствам.

– Мы уже транслируем, – напомнил кто-то. – Уже неделю. Никакого ответа.

– Может, они слушают, но не готовы отвечать.

– Или не считают нужным.

– Или не понимают наших сигналов как попытку коммуникации.

К концу первого дня все шесть групп собрались вместе для обмена результатами. Усталые, измождённые, но с первыми наработками.

Коэн слушал доклады, кивал, записывал. Когда все закончили, он встал:

– Господа, вы проделали колоссальную работу. Но я должен сказать честно: мы только в начале пути. Впереди – месяцы напряжённой работы. Бессонные ночи. Невероятное давление. Вы станете самой важной группой людей на планете. И самой уязвимой. СМИ будут охотиться за вами. Правительства – давить. Общественность – требовать ответов, которых у вас пока нет.

Он обвёл взглядом зал:

– Но у вас есть одно преимущество. Вы – не политики, обязанные лгать. Не военные, обязанные защищать. Вы – учёные. Ваш долг – истина. И если человечество выживет в этом испытании, это будет благодаря вашей честности.

ГЛАВА 11. ДОКТОР АЛИНА КОВАЛЬЧУК.

Цюрих встречал октябрьским дождём – мелким, настойчивым, превращающим брусчатку Старого города в зеркало отражений. Доктор Алина Ковальчук всегда любила этот город за его размеренность, за способность оставаться спокойным даже когда мир вокруг сходил с ума. Здесь, в Институте вирусологии и иммунологии при Университетской клинике, можно было забыть о новостных заголовках, о панике на биржах, об объекте, летящем из космоса.

Можно было. До сегодняшнего дня.

Алине было тридцать четыре года, из которых девять она посвятила изучению вирусов. Сначала – грипп, потом – коронавирусы, последние три года – механизмы поствакцинального иммунитета. Работа рутинная, кропотливая, требующая терпения монаха и точности ювелира. Именно то, что она любила.

Сейчас было два часа ночи, и она сидела перед электронным микроскопом в пустой лаборатории, глядя на изображение, которое не должно было существовать.

– Это невозможно, – прошептала она по-русски, на языке детства, который всегда прорывался в моменты стресса.

На экране, увеличенные в пятьдесят тысяч раз, плавали эритроциты – красные кровяные тельца. Обычные, круглые, знакомые по тысячам анализов. Но между ними, цепляясь к мембранам клеток как микроскопические репейники, виднелись структуры, которых там быть не должно.

Геометрические. Правильные. Искусственные.

Она впервые заметила их три дня назад, анализируя кровь пациентки после повторной вакцинации от COVID-19. Тогда подумала – артефакт съёмки, пылинка на стекле, ошибка подготовки образца. Повторила анализ. Структуры были на месте.

Взяла кровь у другого пациента. То же самое.

Третьего. Четвёртого. Пятого.

Шестьдесят семь процентов образцов содержали эти вещи. Крошечные, не больше ста нанометров в диаметре, почти невидимые даже под электронным микроскопом. Но отчётливо неорганические.

Алина увеличила масштаб до предела возможностей прибора. Структура стала различимее. Многогранник. Двенадцать граней, если она правильно считала. Идеально симметричный. На поверхности – линии, или каналы, или схемы?

– Нет-нет-нет, – она отодвинулась от микроскопа, сняла очки, потерла глаза.

Это было абсурдом. Наночастицы в вакцинах – да, они существовали, липидные носители для РНК, вспомогательные вещества. Но они распадались через недели, растворялись, выводились из организма. А эти структуры были в крови людей, вакцинированных месяцы назад. Год назад. Некоторые – два года назад.

Они не распадались. Они оставались.

Алина вернулась к микроскопу, переключилась на режим спектрального анализа. Нужно было понять состав. Прибор загудел, начал сканирование. Минута. Две. Три.

Результат появился на экране, и Алина почувствовала, как холодеет кожа.

Кремний. Углерод. Следы редкоземельных металлов. Структура кристаллическая, упорядоченная. Но главное – электромагнитная активность. Слабая, едва различимая, но присутствующая.

Эти вещи излучали.

– Господи, – выдохнула она.

Телефон завибрировал на столе, вырвав её из оцепенения. Сообщение от Маркуса, её бывшего парня, с которым они расстались полгода назад, но остались друзьями:

«Ты видела новости про объект? Весь мир сходит с ума. Как ты там?».

Алина машинально набрала ответ: «Нормально. Работаю. Ты?».

Но пальцы замерли над клавиатурой. Она посмотрела на экран микроскопа. На структуры, плавающие в крови. На их правильную, невозможную геометрию.

А что если?..

Нет. Это паранойя. Конспирология. Она учёный, чёрт возьми, не фанатик теорий заговора.

Но мысль не отпускала. Объект в космосе. Искусственного происхождения. Летит к Земле. И в то же самое время – искусственные структуры в крови людей. Структуры, которые кто-то внедрил. Целенаправленно. Через вакцины? Или через что-то ещё?

Она стёрла набранное сообщение и написала новое:

«Маркус, нужна твоя помощь. Срочно. Можешь приехать?».

Ответ пришёл через минуту: «Сейчас? Алин, два часа ночи».

«Знаю. Приезжай. Пожалуйста».

Маркус Штайнер был биоинженером, работал в частной лаборатории, занимался разработкой биосенсоров. Умный, скептичный, с привычкой подвергать сомнению всё и вся. Именно поэтому они и расстались – Алина хотела определённости, а Маркус сомневался даже в том, что завтра наступит.

Он появился через сорок минут, мокрый от дождя, с недовольным выражением лица:

– Это лучше быть важным. Я бросил свидание.

– У тебя свидание в два ночи?

– Долгое свидание, – он стряхнул капли с куртки. – Ну, показывай, что там у тебя.

Алина молча подвела его к микроскопу. Он посмотрел в окуляр. Молчал десять секунд. Двадцать. Минуту.

– Что это? – спросил наконец.

– Я надеялась, ты скажешь мне.

– Алина это выглядит как микрочип.

– Я знаю.

– В крови человека.

– Я знаю!

Он выпрямился, посмотрел на неё:

– Откуда этот образец?

– Пациент после вакцинации. COVID. Но, Маркус, я проверила шестьдесят четыре образца. Это в шестидесяти семи процентах из них.

– Господи – он провёл рукой по волосам. – Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты обвиняешь фармкомпании в чипировании людей через вакцины. Это же это топовая конспирологическая теория!

– Я не обвиняю! Я показываю факты! – она ткнула пальцем в экран. – Смотри сам. Спектральный анализ. Кремний, углерод, редкоземельные металлы. Электромагнитная активность. Это не биологическая структура. Это технология.

Маркус снова склонился над микроскопом. Переключал режимы, менял увеличение, делал снимки. Его лицо становилось всё более мрачным.

– Нужно больше данных, – сказал он наконец. – Нужно проверить людей, которые не вакцинировались. Нужно понять, есть ли эти структуры в самих вакцинах или они появляются в организме. Нужно.

– Маркус, а если это связано?

– С чем?

– С объектом. С тем, что летит к Земле.

Он замолчал. Посмотрел на неё так, будто видел впервые:

– Алина, ты серьёзно?

– Я не знаю! – она села на стул, закрыла лицо руками. – Я просто Слишком много совпадений. Объект появляется, и внезапно я обнаруживаю микрочипы в людях. Может, это не связано. Может, я схожу с ума от стресса. Но что, если связано?

Молчание тянулось долго. За окном дождь усилился, барабаня по стеклу с остервенением.

– Нужно доложить руководству, – сказал Маркус тихо.

– Они подумают, что я сумасшедшая.

– Возможно. Но если ты права Алина, если ты хоть на один процент права, люди должны знать.

Она подняла голову, посмотрела на него:

– А если я ошибаюсь? Если это просто какой-то редкий кристаллизационный процесс, артефакт, неизвестное явление? Я подниму панику. Антипрививочники растерзают меня. Фармкомпании засудят до седьмого колена.

– Тогда мы проверим ещё раз. И ещё. Пока не будем уверены.

Она кивнула. Он был прав. Наука – это методичность. Повторяемость. Проверка и перепроверка.

Но глубоко внутри, в том месте, где интуиция говорила громче логики, Алина знала: она не ошибалась.

В крови людей были микрочипы.

И кто-то их туда поместил.

Вопрос был – кто? И зачем?

А ещё более страшный вопрос, который она не решалась задать вслух:

Связано ли это с тем, что летит к Земле из космоса?

ГЛАВА 12. МИКРОСКОП НЕ ВРЁТ.

Рассвет застал их за работой. Алина и Маркус не спали всю ночь, методично проверяя образец за образцом, строя таблицы, делая снимки, перепроверяя данные. На столе выросла гора пустых чашек из-под кофе, окна запотели от дыхания и влажности октябрьского утра, а за дверью лаборатории постепенно просыпался институт.

– Образец номер шестьдесят восемь, – монотонно произнесла Алина, помещая новое стекло под микроскоп. – Пациент мужского пола, сорок два года, вакцинирован восемь месяцев назад препаратом Pfizer-BioNTech.

Маркус записывал данные в таблицу Excel, которая уже растянулась на сто с лишним строк. Его глаза были красными от усталости, пальцы дрожали над клавиатурой, но он продолжал работать с той же методичностью, что и четыре часа назад.

Алина настроила фокус, увеличила до максимума. Эритроциты поплыли в поле зрения – красные диски, деформированные давлением препарата. Лейкоциты – бледные шары с тёмными ядрами. Тромбоциты – мелкие фрагменты, разбросанные между клетками.

И между ними – они.

– Положительно, – сказала Алина тихо. – Структуры присутствуют. Примерно – она прикинула на глаз, – двенадцать-пятнадцать единиц на поле зрения.

– Образец шестьдесят восемь: положительно, – повторил Маркус, заполняя ячейку.

Алина отодвинулась от микроскопа, потянулась, разминая затёкшую спину. За окном небо из серого превращалось в бледно-розовое – где-то за облаками пробивалось солнце.

– Сколько у нас положительных? – спросила она.

Маркус пролистал таблицу вверх:

– Из семидесяти проверенных образцов сорок девять положительных. Это семьдесят процентов.

– Вчера было шестьдесят семь.

– Статистика выравнивается. Чем больше выборка, тем точнее результат.

Алина подошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу. Внизу, на улице, начиналась обычная жизнь. Люди шли на работу, вели детей в школу, покупали кофе в уличных киосках. Обычный цюрихский вторник. Никто из них не знал, что в их крови плавают микроскопические структуры неизвестного происхождения.

Или знали?

– Маркус, – позвала она, не оборачиваясь. – А что если это не секрет? Что если фармкомпании знали? Что если правительства знали?

– Тогда зачем скрывать?

– Не знаю. Но посмотри на данные. Семьдесят процентов. Это миллиарды людей по всему миру. Такое невозможно сделать случайно. Это было целенаправленно.

Маркус встал, подошёл к ней:

– Алина, давай не будем скатываться в конспирологию. Пока у нас есть факт: структуры существуют. Но мы не знаем ни кто их поместил, ни зачем, ни как они попали в организм. Может, это побочный эффект производства вакцин, про который никто не думал. Может, контаминация на фабрике. Может.

– Может, они активные, – оборвала его Алина. – Ты видел спектральный анализ. Электромагнитная активность. Микрочипы излучают, Маркус. Они что-то делают.

– Или просто резонируют с окружающими полями. Пассивно. Как кристалл кварца в часах.

– А если не пассивно?

Вопрос повис в воздухе. Маркус молчал, глядя в окно. Алина видела по его лицу: он думает о том же, о чём и она. Об объекте в космосе. О времени совпадений. О том, что мир вдруг стал слишком странным, чтобы верить в случайности.

– Нужно проверить контрольную группу, – сказал он наконец. – Людей, которые не вакцинировались. Если у них нет структур – значит, источник в вакцинах. Если есть – значит, распространение шире.

Алина кивнула. Он был прав. Научный метод требовал контроля. Требовал исключения альтернативных гипотез.

– У меня есть знакомый, – сказала она. – Томас. Принципиальный антипрививочник. Не вакцинировался от ковида ни разу. Можем взять у него кровь.

– Хорошо. Ещё нужны образцы детей – они вакцинировались позже и меньшими дозами. И образцы из других стран, другими препаратами. Sputnik, Moderna, AstraZeneca. Посмотрим, есть ли закономерность.

Они составили список. Двадцать человек для контрольной группы – невакцинированные, частично вакцинированные, вакцинированные разными препаратами. Получить образцы крови было несложно – Алина работала в институте, имела доступ к биобанкам. Главное – действовать тихо, не привлекать внимания.

– Сколько нам нужно времени? – спросил Маркус.

– Два дня. Может, три. Если работать круглосуточно.

– Тогда работаем.

К полудню в лабораторию зашёл профессор Данилов – заведующий отделом, человек с сорокалетним стажем и репутацией человека, который не терпит ерунды. Он увидел Алину и Маркуса, окружённых стеклами и приборами, и нахмурился:

– Ковальчук, что здесь происходит? Вы что, ночь здесь провели?

– Профессор, – Алина выпрямилась, пытаясь выглядеть бодрее, чем чувствовала себя. – Я обнаружила кое-что необычное. В образцах крови вакцинированных пациентов.

– Необычное? – Данилов подошёл ближе. – Что именно?

Она показала ему снимки на экране компьютера. Эритроциты, лейкоциты, и между ними – тёмные многогранники, правильные, геометрические.

Данилов молчал минуту, глядя на изображение. Потом надел очки, придвинулся к экрану, изучил детальнее.

– Что это? – спросил он наконец.

– Мы пытаемся выяснить. Предварительный анализ показывает: неорганические структуры. Кремний, углерод, следы редкоземельных металлов.

– Контаминация образца?

– Проверили. Семьдесят образцов. В семидесяти процентах – те же структуры.

Данилов снял очки, потёр переносицу:

– Ковальчук, вы понимаете, что вы говорите? Если это действительно искусственные структуры в крови людей.

– Я понимаю, профессор.

– Это либо величайшее открытие, либо величайшая ошибка измерений в вашей карьере. И я очень надеюсь, что второе.

– Почему? – спросил Маркус.

Данилов посмотрел на него тяжёлым взглядом:

– Потому что если это первое, молодой человек, мир превратится в ад. Антипрививочники получат подтверждение своих самых безумных теорий. Фармкомпании будут разорваны на куски. Правительства – обвинены в заговоре. Начнутся суды, репрессии, погромы. И всё это – из-за находки в микроскопе.

– Но если это правда.

– Правда не всегда благо, доктор простите, не знаю вашей фамилии.

– Штайнер.

– Доктор Штайнер. Правда не всегда благо. Иногда правда – это ящик Пандоры. И лучше его не открывать.

Алина почувствовала, как внутри вспыхивает гнев:

– Профессор, вы предлагаете скрыть находку?

– Я предлагаю быть абсолютно уверенными, прежде чем заявлять о чём-то подобном. Перепроверьте. Трижды. Привлеките независимых экспертов. Исключите все возможные ошибки. И только потом, если будете на сто процентов уверены – публикуйте.

Он направился к двери, но обернулся на пороге:

– И, Ковальчук будьте осторожны. Если вы правы, найдутся люди, которым очень не понравится ваше открытие. Очень влиятельные люди.

Дверь закрылась за ним с тихим щелчком.

Алина и Маркус переглянулись.

– Он прав, – сказал Маркус тихо. – Мы идём по минному полю.

– Знаю.

– Ещё не поздно остановиться. Уничтожить данные. Забыть.

Алина посмотрела на экран, где на чёрном фоне плавали крошечные структуры. Созданные кем-то. С целью, которую она пока не понимала.

– Нет, – сказала она твёрдо. – Не остановимся. Микроскоп не врёт. И если там что-то есть – люди должны знать.

ГЛАВА 13. КОЛЛЕГА-СКЕПТИК.

Профессор Владимир Данилов прожил семьдесят два года, из которых сорок восемь посвятил науке. За это время он видел множество «революционных открытий», которые разваливались при первой же проверке. Холодный ядерный синтез, который оказался ошибкой измерений. Лекарство от рака, которое работало только в пробирке. Прорывы в квантовых компьютерах, которые на деле были лишь улучшением существующих технологий на два процента.

Наука, как он любил говорить студентам, это не про эврики и озарения. Наука – это про методичное исключение ошибок. Про скепсис. Про бесконечную проверку каждого факта, пока не останется ничего, кроме холодной, неопровержимой истины.

И то, что показала ему Алина Ковальчук вчера вечером, очень сильно не походило на истину.

Утром следующего дня, в девять часов, он вызвал её к себе в кабинет. Алина пришла с Маркусом – этим биоинженером, который, судя по красным глазам и измождённому виду, не спал уже двое суток. Данилов жестом предложил им сесть.

– Доктор Ковальчук, – начал он без предисловий, – я провёл ночь, изучая ваши данные. Просмотрел все снимки, все спектральные анализы, всю документацию.

– И? – Алина сидела на краю стула, напряжённая как струна.

– И я не убеждён.

Тишина. Маркус переглянулся с Алиной.

– Профессор, но вы же видели.

– Я видел артефакты на снимках, – оборвал её Данилов. – Я видел структуры, которые, возможно, имеют неорганическое происхождение. Но это не доказывает, что они искусственные. Тем более не доказывает, что их кто-то специально внедрил в организм человека через вакцины.

– Спектральный анализ.

– Показывает присутствие кремния и углерода. Знаете, доктор Ковальчук, сколько соединений кремния и углерода существует в природе? Тысячи. От обычного песка до кремниевых диатомовых водорослей. Наличие этих элементов не делает структуру искусственной.

Алина достала флешку из кармана:

– Профессор, у меня здесь данные по восьмидесяти девяти образцам. Семьдесят процентов положительных. Это не случайность. Это закономерность.

– Или систематическая ошибка измерений, – парировал Данилов. – Использовали один и тот же микроскоп? Один и тот же метод подготовки образцов? Тогда ошибка будет воспроизводиться во всех случаях.

– Мы меняли методику!

– Недостаточно. Вам нужна независимая лаборатория. Другой микроскоп. Другие специалисты, которые не знают о ваших гипотезах и не будут подсознательно искать подтверждения.

Маркус наклонился вперёд:

– Профессор Данилов, с уважением, но вы отрицаете очевидное. Структуры существуют. Они реальны. Мы оба их видели.

Данилов посмотрел на него холодным взглядом:

– Молодой человек, за сорок восемь лет в науке я научился не доверять очевидному. Очевидно было, что Солнце вращается вокруг Земли. Очевидно было, что тяжёлые предметы падают быстрее лёгких. Очевидно было многое, что оказалось ложью. Наука требует не очевидности – она требует доказательств.

– Снимки – это доказательства!

– Снимки – это данные. Не более. Их интерпретация – вот где начинается опасность. – Он встал, подошёл к окну. За стеклом Цюрих просыпался под серым октябрьским небом. – Доктор Ковальчук, вы понимаете, во что вы верите? Вы утверждаете, что крупнейшие фармацевтические компании мира – Pfizer, Moderna, AstraZeneca – все они, независимо друг от друга, решили внедрить микрочипы в вакцины. Зачем? С какой целью? И главное – как они сохранили это в секрете?

– Я не утверждаю, что они знали, – возразила Алина тихо. – Может, их самих использовали. Может, контаминация произошла на этапе производства. Может.

– Может, может, может, – Данилов повернулся к ней. – Наука не строится на "может быть". Она строится на фактах. А факт таков: вы обнаружили аномалию, но не понимаете её природу. Вместо методичного изучения вы прыгаете к конспирологическим выводам.

– Это не конспирология! – вспыхнула Алина. – Я показываю вам данные!

– Которые можно интерпретировать десятком разных способов. – Данилов вернулся за стол, сел. – Послушайте меня внимательно, оба. Я не говорю, что вы неправы. Я говорю, что вы недостаточно правы. Разница огромна. Если вы опубликуете это сейчас, вас разорвут на куски. Коллеги обвинят в некомпетентности. Фармкомпании засудят. А главное – вы дадите боеприпасы антипрививочникам, которые используют ваши данные для своей пропаганды.

– А если я права? – Алина смотрела ему в глаза. – Если там действительно чипы? Если миллиарды людей носят в себе что-то, о чём не знают?

– Тогда вам тем более нужны железобетонные доказательства. – Данилов открыл ящик стола, достал папку. – Вот список лабораторий в Европе, которым я доверяю. Отправьте им образцы. Анонимно. Пусть проверят независимо. Если они подтвердят – тогда поговорим о публикации.

Алина взяла папку, но не раскрывала её:

– Сколько это займёт?

– Месяц. Может, два.

– У нас нет двух месяцев!

– Почему? – Данилов нахмурился.

Она замолчала. Маркус тоже молчал. Они не могли сказать вслух то, что оба думали: потому что через восемь месяцев прилетит объект. Потому что время поджимает. Потому что если чипы связаны с пришельцами, человечество должно знать об этом сейчас, а не через два месяца.

Но сказать это Данилову означало окончательно прослыть сумасшедшей.

– Просто чувствую, что это срочно, – пробормотала Алина.

Данилов вздохнул:

– Ковальчук, я понимаю. Вы молоды, полны энтузиазма, хотите изменить мир. Но поверьте старику: спешка в науке – враг истины. Лучше опубликовать на месяц позже, но правильно, чем сейчас, но ошибочно.

Он встал, давая понять, что разговор окончен:

– Идите. Отправляйте образцы. Ждите результатов. А пока – ни слова никому. Особенно прессе.

В коридоре Алина прислонилась к стене, закрыла глаза:

– Он не верит.

– Не верит, – согласился Маркус. – Но знаешь что? Он прав.

Она открыла глаза, посмотрела на него:

– Что?

– Он прав, Алина. Мы действительно не можем исключить систематическую ошибку. Мы работали на одном оборудовании, по одной методике. Нужна независимая проверка.

– Ты тоже начинаешь сомневаться?

– Я начинаю думать как учёный. Данилов раздражающий, но он не дурак. Если мы хотим, чтобы нам поверили, нам нужно быть безупречными.

Алина смотрела на папку с адресами лабораторий в руках. Месяц. Или два. А объект тем временем приближался. Каждый день сокращая расстояние. Каждый день становясь реальнее.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Отправим образцы. Но параллельно я продолжаю собственное исследование. Хочу понять, что эти структуры делают. Пассивны они или активны. И главное – реагируют ли они на внешние сигналы.