Книга Мёртвых

Наследница свернула в темный пролет. Здесь запахи стали ещё плотнее, в воздухе повисло железо и пот. Ри дрожала от страха, словно камыш у Нила.

– Госпожа… – пробубнила она, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Ч…что мы тут делаем?

– Спокойнее, – Шехсет осмотрелась. Серо-зеленые глаза вспыхнули ярче, а тонкая вуаль качнулась. – Купим кое-что и уйдем.

Торговцы, накаченные, загорелые мужчины, следили за наследницей холодным, внимательным взглядом. Хрупкость и элегантность Шехсет не вязались с этим местом, но она шла уверенно, с высоко поднятой головой: знала, что нужно и где искать.

У одного из шатров ее внимание привлекла знакомая фигура.

Анесет.

Она стояла у прилавка, но не рассматривала товары. Лицо было частично скрыто маской, руки сложены за спиной. На ней не было роскоши – грубая льняная рубашка, серые шаровары, волосы заколоты в низкий пучок.

Перед Анесет стояли двое высоких мужчин с рубцами на щеках и перевязью на поясе, из которой торчали острые кинжалы. Их разговор был приглушен, слова тонули в шуме базара. Но когда мешочек с монетами перескользнул в мужскую ладонь, Шехсет все поняла.

Наемники. Или тайная стража. Называйте это как хотите.

Анесет развернулась и встретилась взглядом с Шехсет. Ее глаза были холодными, как острие ножа. Она оскалила зубы и направилась по аллее, где растворилась в толпе.

Шехсет усмехнулась. Жажда власти вскрывает в людях самых тёмных и голодных демонов; ради нее они готовы на всё, даже на убийства.

На мгновение ей самой показалось, что она не намного лучше: та же горячая жажда мести, то самое пульсирующее желание стереть имена богов – и ради него она тоже могла бы поднять руку на человека.

Седьмая наследница остановилась у шатра оружейника. На широких коврах лежали десятки клинков: короткие и длинные, с простыми рукоятями и инкрустированные золотом, заточенные так, что блеск от них резал глаза.

В прошлом она всегда покупала оружие для арены тут. И еще никогда сталь этого оружейника ее не подводила.

Торговец поднял взгляд, но тут же опустил голову, увидев мерцающие глаза под вуалью.

– Приветствую, госпожа наследница, – тихо сказал он, глядя на ее расшитые сандалии. – Чем могу помочь?

Шехсет не сразу ответила. Она зашла вглубь шатра, вглядываясь в блестящую сталь. Она не искала что-то конкретное, а доверилась внутреннему чутью: клинок сам выбирал себе хозяина.

Она шла между рядов, проводя пальцем по рукоятям и заостренным лезвиям. Приглушенный свет струился по тканевому навесу, а воздух пах металлом и чем-то терпким. Шехсет остановилась у одного из ковров, а ее палец замер на кинжале: коротком, но идеально сбалансированном. Такое оружие легко можно будет спрятать под платье. Рукоять была обтянута черной кожей и ни одного украшения или гравировки. Только клинок – чистый, прямой, сверкающий.

Она взяла кинжал и ощутила тяжесть и холод стали. Пальцы вжались в рукоять и впервые с момента пробуждения, она ощутила странное чувство в груди. Нечто, что за долгое время можно было назвать своим.

– Этот, – Шехсет протянула кинжал оружейнику.

Торговец замер, будто хотел предложить что-то подороже и наряднее, но взгляд серо-зеленых глаз наследницы не оставлял ему выбора.

– Отличный выбор, госпожа наследница, – сказал он, осторожно беря из ее рук клинок. – Легкий и быстрый.

– Заверни, – коротко сказала Шехсет.

Ри, стоявшая у входа, побледнела. Она смотрела на госпожу так, словно видела её впервые. Никогда прежде Шехсет не держала оружия в руках, никогда не проявляла к нему интереса. А сейчас сама лично выбирала кинжал – спокойно, будто делала это всю жизнь.

В сердце Ри зарождалась тревога. Что-то в облике госпожи казалось ей чужим, лживым.

– Что? – Шехсет заметила пристальный взгляд служанки и вскинула бровь.

– Зачем вам это? – робко спросила она, кивая в сторону ковров.

Торговец закончил и протянул наследнице сверток. Ри осторожно взяла кинжал, словно он был чем-то заразным, и положила в плетеную корзинку.

Они покинули шатер и, лишь тогда, Шехсет повернулась к своей служанке и тихо прошептала:

– Нас с сестрами ждет испытание Луны. А ты их знаешь – демоницы в человеческом обличье. Хочешь, чтобы я отправилась в Дом Белого пера с пустыми руками? Нет уж. Я еще жить хочу.

Ри выдохнула. Может быть, зря она подозревала госпожу?

– Думаете, все настолько серьезно? – спросила она, неуверенно взглянув на Шехсет.

– А ты как думаешь, что Анесет делала у той палатки, да еще и с такими громилами?

Служанка шумно сглотнула.

Шехсет свернула в другой пролет. Здесь было теснее, темнее, воздух густел от запахов. Над прилавками висели связки сушеных трав, глиняные чаши с порошками и корнями, склянки с тягучими странными жидкостями, от которых тянуло горечью и кислой прелостью.

У одного из шатров, Шехсет заметила Сатию. Почему она была не удивлена? Та сидела на низком табурете и длинными пальцами ловко перебирала корни. Ее черные, как смоль, волосы струились по серебристому платью. И в этом сочетании было что-то опасное и прекрасное. Заметив сестру, уголки ее губ изогнулись в хищной улыбке.

– Какая неожиданная встреча, – протянула Сатия, подходя ближе. – Закупаешься в дорогу? Тряпки? Духи? Или, быть может, нанимаешь охрану?

– В отличие от некоторых, я предпочитаю оружие, – холодно сказала Шехсет, бросив быстрый взгляд на сверток в корзинке Ри. – Предпочитаю видеть врага в лицо, а не прятаться за ширмой.

Сатия тихо рассмеялась, прикрыв рот ладонью. Ее серо-зеленые глаза, такие же, как у Шехсет, заблестели скрытой злобой, но голос остался мягким:

– Ах, сестра, ты еще наивнее, чем я думала. В Фивах ты не увидишь врагов в лицо. Они будут улыбаться, подносить кубки с вином… и только потом ты поймешь – яд уже в твоей крови.

– Думаешь, твои яды лучше стали? – Шехсет смотрела на сестру холодными глазами. Ей было все равно, на Сатию, на Анесет. Ее волновала лишь Книга Мертвых. И больше ничего.

Улыбка пятой наследницы стала шире. И если бы Шехсет не знала её натуры, могла бы поверить в искренность. Но за невинностью скрывалось коварство.

– Яды тише и вернее, – сказала Сатия. – Они не оставляют следов. И знай, не только я так думаю.

Их взгляды встретились, будто клинки в поединке. Воздух между ними натянулся, и показалось, даже шум базара стал тише. Затем Сатия вернулась к своим корням, будто этот разговор не имел для нее никакого значения.

Шехсет уже развернулась, но сестра усмехнулась и бросила ей вслед:

– Береги себя, сестра. На испытании Луны тебе это понадобится.

Шехсет закатила глаза, но ничего не ответила. Посмотрим, кому благоволит удача и кто быстрее найдет Книгу Мертвых. Шаги девушки становились тверже, и песочное сердце билось сильнее, так, словно каждая встреча с сестрами толкала вперед, к неизбежной развязке.

Купив тканей, сластей и покинув базар, Шехсет свернула в узкую улочку. Ноги сами вели ее по песчаным тропам, а запах Нила становился все отчетливее. Толпа и гул голосов остались позади, но Шехсет чувствовала, что за ней кто-то наблюдал, словно тени от домов тянули к ней свои руки, уводя в прошлое. В ее прошлое.

По этой улице она обычно возвращалась с боев.

Солнце почти касалось горизонта, окрашивая Мероэ в огненные оттенки заката. Пылающий песок оседал на землю, а жаркий воздух растворялся в прохладе вечера. Зажигались первые фонари и факелы, город менялся – и становился тем самым, что помнила Шехсет.

На горизонте показались до боли знакомые стены. Впереди был Храм Черной луны.

Все, как и в последний день ее жизни: молчаливые стены поглощали солнечный свет, широкая лестница, украшенная цветами в горшках, вела к открытым вратам.

В голове Шехсет все поплыло, а разум покрылся пеленой воспоминаний, от которых жгло глаза. Боль и сожаление скрутили сердце так, что каждый вдох разрывал ее на части.

Она была слишком молода… слишком наивна. Смерть показала истинное лицо богов, которым она поклонялась. Доказала, что справедливость может убить не хуже клинка.

Шехсет ступила внутрь. Каждый шаг отзывался гулом, словно по голове били палочками. Храм встретил ее прохладой и тишиной, нарушаемой шепотом молитв. Вдоль темных стен тянулись ряды статуй с головами животных. Тут был Анубис и многие другие, а у подножья дымились курильницы и стояли памятные таблички с молитвами.

Шехсет села на лавку напротив статуи Осириса. Дым от благовоний ударил в нос, а сладковатый запах лип к коже. Шехсет смотрела прямо на бога, и губы ее скривились в презрении.

Она поднялась, взяла из корзины палочку, зажгла её от пламени и воткнула в песочный горшок.

– Ты сослал меня в ад, – прошептала она. – Но вот я тут, среди живых. Я никогда не забуду предательство богов и твой справедливый суд.

– Госпожа наследница? – за спиной послышался женский шепот.

Из полумрака вышла Верховная жрица. Черный льняной халат сливался с темными стенами, а широкий серебряный пояс ловил блики приглушенных фонарей. Жрице было около шестидесяти. Голос всегда был тихим, почти шепчущим, а кожа бледной.

Шехсет сделала легкий поклон.

– Приветствую Верховную жрицу.

– Что привело вас сюда, госпожа наследница? – прошептала она, поглядывая на зажженные благовония у подножия Осириса. – Вы пришли помолиться?

Шехсет кивнула, вновь глядя на статую. Снаружи её лицо оставалось холодным, но внутри кипело желание разнести этих каменных идолов в прах.

– Мне приснился сон, – наследница сжала кулаки. – Я умерла. Без Книги Мёртвых, без имени, без сердца. С трудом нашла путь в Дуат и предстала на Великом Суде. Но боги пренебрегли моей верностью – и бросили меня в Седьмой круг.

Жрица слушала молча. Ни капли страха, осуждения, интереса. Даже бровью не повела.

– Это был всего лишь сон, госпожа, – наконец сказала она и взглянула в сияющие глаза Шехсет. – Великий Суд справедлив, а Осирис беспристрастен. Поверьте, когда настанет ваш час, а сердце взвесят на весах, вы обязательно попадете в место получше, чем Седьмой круг.

Шехсет хотела засмеяться – громко, горько, вложить в него всю свою злость и опустошение, но лишь слегка подняла уголки губ. Пусть все вокруг верят в божественную благодать, но Шехсет то знала – чушь это!

– Но одно точно не было сном, – ее голос звучал, словно сталь. – У меня не было карты Дуата. Это может означать лишь одно, и вы знаете, о чем я, – девушка шагнула ближе. – Скажите, что случилось в Храме полгода назад.

Верховная Жрица долго молчала. Казалось, что тени за ее спиной шевелились, поднимаясь к потолку. Затем поставила глиняный сосуд с маслом на алтарь и произнесла:

– Полгода назад в Храм проник вор, а за ним – и Стража Черной луны. Его поймали и убили на месте, но оказалось, что это был не вор…

Женщина запнулась. Впервые, в глазах скользнула боль.

– Им оказался Писец Душ? – закончила за нее Шехсет.

Жрица закрыла глаза и кивнула:

– Да, это был Писец Душ, единственная избранная во всем Доме Черной луны. Спустя какое-то время повелитель лично посетил Храм. Историю быстро замяли. Распустили слух, что Писца убил вор, когда пытался похитить священные записи.

Шехсет стиснула зубы так, что скулы побелели. Повелитель… причастен к её смерти? И ещё подделал хронику, чтобы очистить своё имя? Мерзавец!

– Но мертвецы ведь не просто так появились?

– Вы проницательны, – жрица подняла голову, всматриваясь, как дым от благовоний терялся в сводах. – Перо передали другому, но тот не избранник. В его Книгах появились искажения. Единственным способом все это прекратить – было не писать Книги вовсе. Но теперь, мумии застряли между мирами: озлобленные, без имени и души.

Слова ударили в грудь, как нож. В тот миг Шехсет поняла: у неё больше нет опоры. Даже храм, который был ее убежищем при жизни, теперь шептал о надвигающемся распаде.

– И что теперь делать? – выдохнула наследница. Ее глаза вспыхнули.

Жрица села на лавку. Ее лицо побледнело еще сильнее.

– Подлинная Книга Мертвых могла бы остановить появление мертвецов. Но кто мы такие, чтобы даже думать о ней. Мы – обычные смертные. Нам остается только ждать, когда появится новый Писец Душ и сотрет искажение пера.

Они молча смотрели на каменные глаза Осириса – пустые, бездушные. Все, как на Великом Суде. Затем жрица встала, взяла сосуд с маслом и, поклонившись, пошла прочь. Шехсет окликнула ее:

– Скажите, как звали того Писца Душ? – слова сдавили горло, но ей отчаянно захотелось вспомнить свое имя.

Верховная жрица обернулась. Ее одежды качнулись.

– Ее звали Нефри, – выдохнула она и растворилась в тенях Храма.

– Н… Не… – Шехсет хотела повторить свое истинное имя, но язык не слушался. Буквы обжигали, горло наполнилось раскаленным песком. – Чертов Змей!

Она вышла из Храма, двери молчаливо сомкнулись за ее спиной. На лестнице ее ждала Ри, нервно расхаживая туда-сюда. Увидев госпожу, она поспешила вперёд, но Шехсет вскинула руку, не давая произнести ни слова.

В голове клокотали слова жрицы: «Перо в чужих руках… мертвецы без имени… ждать нового Писца Душ…». Шехсет остановилась на ступенях, всматриваясь в темнеющее небо. Ее пальцы дрогнули, а глаза начало жечь от подступающих слез. Губы девушки дрогнули в кривой усмешке – горькой, почти зловещей. Когда-то этот Храм был для нее домом. Когда-то, она сбегала по этим ступеням на арену, лишь бы почувствовать себя живой. Но что теперь от нее осталось?

Чужое имя.

Ненависть, разъедающая душу.

Тикающее сердце в груди.

Теперь она была никем, лишь призраком – одним из тех мертвецов на севере.

ГЛАВА 9. Нил и пепел

Во дворце Дома Белого пера кипела суета. Солнце еще не взошло, а слуги уже натягивали веревки на тюках, закупоривали амфоры, грузили сундуки в барку. В воздухе пахло свежесрубленными пальмами, смолой и дымом от факелов. Лодочники на берегу подгоняли друг друга криками, а Нил отвечал им плеском темной воды.

На площади у Лунного дворца стояли наследницы: первая, пятая, шестая, седьмая и восьмая. Их силуэты вырисовывались в предрассветном полумраке, словно каменные статуи. Каждая была в нарядном платье, каждая была напряжена и сосредоточена.

Анесет держалась прямо с высоко поднятым подбородком, словно уже примеряла роль повелителя этого Дома. Сатия стояла в тенях пальм, перебирая какие-то амулеты и улыбаясь чему-то своему. Шестую сестру звали Аменирис. Она тщательно проверяла, чтобы слуги загрузили все ее сундуки с украшениями и одеждами. А восьмая и самая младшая – Меритамон сидела на лавке у цветущих кустов жасмина, и закрыв глаза, наслаждалась прохладой.

На ступенях стоял их отец и следил холодным взглядом за каждой из своих дочерей. Высокий, статный, в черных одеждах и с серебристым поясом, он напоминал одну из статуй в Храме Черной луны. Факелы освещали его лицо резкими тенями, делая черты лица более отталкивающими.

– Сегодня вы отправитесь в Фивы, – громко, но спокойно сказал он, сложив руки в замок. – Это не наказание, а великая честь. Только лучшая из вас встанет рядом с повелителем Дома Белого пера и разделит с ним власть и укрепит наш союз.

Его голос был крепким, подобно стали, но в нем слышалось предостережение: никто из сестер не имел права опозорить Дом Черной луны. Анесет смотрела на отца холодной решимостью, Сатия улыбалась змееподобной улыбкой, Аменирис кивала, но беспокойно поглядывала на слуг, что грузили ее вещи в барку. А Меритамон переминалась с ноги на ногу.

Шехсет стояла чуть в стороне и не могла отделаться от чувства, что слова отца обращены не к ней. Он говорил так, будто ее и вовсе тут не было. Для повелителя она стала чем-то зловещим, чужим, опасным. По правде так оно и было. Если бы он знал, что перед ним не Шехсет, уже давно бы казнил девчонку.

– Испытание Луны проходит в три этапа, и каждый из них в новолуние, – продолжил он. – Задание придумывает Дом Белого пера. Будьте осторожны в своих словах и действиях. И помните: Черная луна умеет хранить верность. Дому. Богам. И самим себе.

Шехсет скривилась, но так, чтобы повелитель этого не заметил. Верность богам? Она уже знала цену их Суда. У нее внутри вместо верности осталась лишь пустота – горькая, пульсирующая.

Когда отец закончил свою речь, он спустился со ступеней и, обняв Анесет, что-то ей шепнул. Первая наследница хищно улыбнулась, а в глазах вспыхнуло пламя. Затем он подходил к остальным дочерям, обнимая и провожая каждую. Когда очередь дошла до Шехсет, повелитель посмотрел на нее долгим, оценивающим взглядом. Затем лишь слегка коснулся ее холодной ладони и сразу же отвернулся.

Шехсет слегка потупила взгляд, чтобы никто не заметил, как кольнуло сердце. Она пыталась уверить себя, что ей плевать на повелителя и его признание. Но остатки настоящей Шехсет жаждали большего, чем мимолетное прикосновение к руке.

Ри подошла ближе к госпоже, вглядываясь в ее мутные глаза. Ее плечо почти коснулось плеча седьмой наследницы, будто хотела подбодрить. Шехсет лишь вздохнула и отвернулась к реке, где слуги загружали ее вещи в барку. Вода блестела и отражала светлеющее небо, а волны беспокойно разбивались о судно, готовясь принять их всех и увезти вглубь судьбы.

Барка покинула дворцовую пристань на рассвете. Восходящее солнце окрашивало Нил в огненные краски утра, а воздух становился плотнее и горячее. Весла входили в воду с мягким всплеском, и река принимала их, как живое существо – равнодушное и вечное.

Нил опоясывал весь Мероэ. Барка проплывала город, а со всех сторон виднелись глиняные дома и башни, крыши которых облизывали теплые лучи солнца. Город оживал. Крики толпы и шум улиц доносился до Шехсет, которая стояла на палубе и провожала родной край.

Через какое-то время берега остались позади: дворцы растворялись в золотистом мареве, башни тонули в утренней дымке. Мероэ уходил вдаль, оставаясь лишь миражом из камня и песка.

Шехсет продолжала стоять на палубе, вглядываясь в воды Нила. Он вытягивался в бесконечную ленту, то гладкую, как полированное зеркало, то вздымающуюся рябью под порывами ветра. По берегам мелькали поселения – глиняные домики с крышами из пальмовых ветвей, женщины, стирающие ткани у воды, дети, что махали проплывающему каравану. Издалека доносился лай собак, гортанные крики рыбаков и скрип колёс. Пахло жареной рыбой, смолой, влажным песком и тиной.

Так и прошло полдня. Солнце уже достигло зенита, разливаясь по волнам золотыми бликами. Воздух был жарким, сухим, и даже прохлада Нила не позволяла вдохнуть полной грудью.

Шехсет уперла руки в борт барки и вглядывалась в бескрайний песчаный горизонт. Поселения остались позади. Сейчас же их окружала необъятная пустыня, воздух над которой постоянно колыхался и искажался.

За спиной раздались тихие шаги, доски слегка скрипнули под женскими сандалиями. Меритамон, восьмая наследница, поравнялась с Шехсет и подставила свое личико жаркому ветру. Тепло касалось ее щек, губы расплылись в невинной улыбке, а черные, как смоль, волосы развевались от порывов ветра.

Как ни крути, Меритамон была самой красивой из наследниц, самой обаятельной и утонченной. Ее узкое лицо, статная фигура, легкая поступь сводили мужчин с ума. Шехсет взглянула на сестру, лишний раз убеждаясь в ее красоте.

– Ты когда-нибудь плавала по Нилу? – спросила Меритамон, закрывая глаза от ослепительного солнца.

– Нет, – Шехсет не сводила взгляд с горизонта. – Я только наблюдала за ним издали. Всегда думала, что Нил похож на змею. Красивая, но опасная. Того и гляди, вцепится в горло.

Меритамон открыла глаза и посмотрела на Шехсет. Тонкое черное платье, расшитое серебряными нитями развевалось на ветру, передние пряди липли к мокрым щекам, а веснушки, напоминающие звездную пыль сверкали под солнечным светом. Меритамон видела всю ту же сестру, но что-то в ней изменилось после пробуждения. И девушка не могла понять, что.

– Шехсет, – выдохнула Меритамон. – Мы с тобой знакомы давно. Ведь так?

Седьмая наследница повернула голову к сестре. Их взгляды встретились. Шехсет лишь кивнула.

– Что с тобой произошло? Расскажи мне правду, – взмолилась Меритамон.

Ее лицо стало серьезным, серо-зеленые глаза светились ярким, чистым светом. Под ее пристальным взглядом даже кровь внутри Шехсет забурлила.

– Некоторую правду лучше не знать, – сказала она и, развернувшись, зашагала прочь.

Меритамон продолжала стоять на палубе и всматриваться в дверь, за которой только что растворилась ее сестра. Она не знала, что с ней произошло, но одно было известно наверняка – Шехсет больше не та, кем была раньше.

Обедали наследницы каждый в своей каюте. Шехсет старалась лишний раз не пересекаться ни с кем из сестер. Успеет она насладиться их компанией. Впереди ее ждало три месяца испытания Луны, на котором она либо вытерпит их заносчивый характер, либо утопит каждую голыми руками.

Масляная лампа качнулась от глухого удара барки о волны. Тени зазмеились по просторной каюте, а из небольшого окошка струился розоватый свет заката. Шехсет сидела за столом и водила пером по пустому пергаменту. Бумага хрустела, а чернила растекались, но девушка упрямо продолжала вырисовывать каракули.

Все ее мысли занимала Книга Мертвых и тот вор, что проник в Храм Черной луны. Как он узнал, где спрятана часть Книги? И действительно ли тот мужчина был повелителем Дома Белого пера?

– А если и так? – Шехсет бросила перо и нахмурилась. Чернила растеклись по пергаменту, будто кровь. – Что тогда?

Барка слегка качнулась. Вода за стенами каюты глухо шумела, словно кто-то шептал на ее поверхности. Шехсет подняла голову, вслушиваясь. Тишина. Лишь плеск воды и тихие голоса гребцов.

– Дожили, – она вздохнула и помассировала усталые веки. – Разговариваю сама с собой.

Тик-так.

Шехсет вздрогнула от тиканья собственного сердца и подошла к окну. Закат уже опустился на реку. Вода окрасилась в кроваво-медный оттенок, а солнце тонуло в песке, будто сама ночь поглощала его. Нил больше не был золотым и ласковым – он темнел, густел, превращался в вязкую, тяжелую реку, где отражения будто двигались не сами, а изнутри, под поверхностью.

– Госпожа, – тихо сказала Ри, появившись в дверях. – Капитан говорит, что впереди долгое безлюдье, поэтому останавливаемся на ночь тут.

Шехсет медленно кивнула и, накинув на плечи черную накидку, поднялась на палубу. Воздух, несмотря на подступающий вечер, был сухим, в нем чувствовался запах жженого песка и речной тины.

Остальные наследницы уже стояли на палубе и всматривались в приближающийся берег. На горизонте показалось крошечное поселение: десяток глиняных домов тонули в сумерках. Пальмы, обугленные от солнца, напоминали столбы из теней, а барханы на горизонте сливались с темнеющим небом. Но самое странное – в окнах не было света, на улицах не слышны были голоса. Будто мир вокруг застыл в этом моменте.

– Что это за место? – поморщилась Аменирис, закрывая лицо платком. – И запах какой-то… странный.

– Рыбацкое селение, – ответила Сатия, всматриваясь в пустые окна. – Или должно было быть им.

Все вокруг напряглись. Возле Анесет стояли трое высокий наемников, которых Шехсет видела вместе с ней на рынке. Их пальцы, обтянутые перчатками, медленно потянулись к мечам на поясе.

С мостика спустился капитан. Черные волосы были коротко стрижены, а карамельная кожа покрывалась морщинами. Доспехи ловили последние всполохи солнца, а кинжалы на поясе отражали темные воды Нила.

– Госпожи наследницы, – капитан поклонился. – Мы вынуждены причалить тут. Следующее селение будет к утру. Ночь в пути – не время для женщин.

– Странное место, капитан, – Сатия сложила руки у груди, всматриваясь в его темные глаза. – Тут точно безопасно?

Капитан преодолел последнюю ступень и подошел к борту, вглядываясь в то, что осталось от поселения.

– Не переживайте, госпожа, – он повернулся к Сатии и положил руки на рукояти своих кинжалов. – По прибытию, я самолично все проверю.

Барка причалила к берегу. Тишина окутала все вокруг. Не было ни криков, ни лая собак, ни треска огня. Ночь опустилась на поселение и казалась вязкой, липкой, зловещей. Даже звезд на небе не было видно.

Капитан, вместе со своими вооруженными людьми ступили на берег и исчезли в сумерках. А наследницы остались стоять на палубе, вздрагивая от каждого шума.

Масляные лампы на стойках раскачивались в такт волнам. Мягкий свет стелился по доскам барки и касался темной, мутной воды, в которой что-то плавало – ветви, клочья травы и… будто обрывки ткани. Ри сжала руку Шехсет и побледнела.

– Госпожа… вы видите это?

Шехсет склонилась ближе к воде. Там, почти у самой кромки берега бултыхалось что-то иссохшееся, цвета пепла, будто выгоревшее на солнце. Глаза Шехсет вспыхнули от ужаса. Там была оторванная человеческая рука.

Ри вскрикнула, но девушка вовремя зажала ей рот рукой, приказывая молчать. Она не отводила взгляд от мертвой ладони в воде. Согнутые пальцы указывали на поселение, будто пытались предупредить Шехсет об опасности.