Зарево. Фатум. Том 1

– Мы выберемся. Даю тебе слово. Ты должна верить мне.

Гудящие голоса внезапно затихли. Из тьмы коридора в помещение вошел высокий черноволосый мужчина в сером, на лице которого играли блики от подрагивающего света одинокой лампочки. На вид он казался не старше Криса.

Завидев вошедшего притихли фанатики, а сидящие в клетках склонились, опустили головы и уперли в пол глаза, сделали шаг вглубь, точно прячась от и без того тусклого света. Я продолжала стоять прямо, следя взглядом за незнакомцем – от него не веяло флером фанатичного безумия, бесовского помешательства; но было нечто другое, темное, вдумчивое, манипулятивное, – он посматривал на людей в клетках, и в один миг его взор замер на мне…

Буквально пара секунд. Жаром обдало изнутри. Необъяснимое чутье зазмеилось по телу притупленной безоговорочной уверенностью.

Предо мной был жнец. И, смотря в мои глаза, он внезапно усмехнулся.

– Эстер, че ты замер? – окликнул один из фанатиков мужчину. – Смотри, скока добра притащили! Хошь себе что-нибудь взять?

– Опишите всё, отнесите в хранилище, – звучно ответил Эстер, наконец отворачиваясь и уходя к столу. – Хварцы скоро прибудут, не думаю, что ты горишь желанием отчитываться перед Арчибальдом за наведенный бардак.

– Да брось, Хьорт, мы ведь добычу и мясо притащили: скока народу собрали! Здесь и для развлечений Арчи, и для потех Дениз, и для нужд Говард…

– Заткнись, Зука. Говоришь много, – Эстер остановился у стола, скептически оглядывая гору оружия. – Разберитесь со всем и проваливайте, вас ждет народ в других отсеках. А что со свежаком делать, Арчибальд сам определится, – мужчина, собравшийся уже уходить, неожиданно принялся разгребать пистолеты, в следующую секунду вытаскивая… Мой. Я непроизвольно напряглась. Эстер, подняв пистолет выше и внимательно осмотрев его сбоку, ухмыльнулся. – Вот эту вещицу я, пожалуй, заберу, – и, прежде чем скрыться за дверью, он еще раз обернулся, прямо посмотрев на меня.

Время тянулось, и происходящее вокруг было сродни сумасшествию: нескончаемые стенания и стоны, темнота – адепты, после того, как покинули наш отсек, вырубили единственную тусклую лампочку, – во мраке смешались контуры помещения, очертания людей, растворились линии пола, стен, потолка, создавая ощущение могильной тьмы, пронизанной давящим на психику напряжением. Звуки, издаваемые от страха и безнадежности, складывались в воздухе в непроницаемую пелену, заполняющую сознание до свиста. Даже самые отчаянно-смелые, пытающиеся докричаться, вырваться из клетки, устали и сели на пол. Тотальное непонимание того, что делать дальше.

Поговорить бы с Ансельмом, когда-то сбежавшим из лап Сообщества, да только привлечем внимание адептов, то и дело проверяющих "дисциплину".

Я пыталась пообщаться с женщинами, оказавшимися вместе со мной в ловушке. Большинство из них начинали встревоженно трепетать, заламывать руки и стараться от меня отдалиться: "Не приближайся, дурная! Он придет и нас всех покарает!". Запуганы. Истерзанны. Истощены. От меня отшатывались, как от прокаженной, и никто не говорил, чего конкретно боится, какая конкретно кара ждет. Через пелену мрака видела попытки Харрисона тоже начать с кем-то диалог, но результат был идентичен: испуганные возгласы пронзали тишину, ужас и тревога ощущались тяжестью в легких. Не знаю, как сама не закричала, не забилась в угол, схватившись за голову и принимаясь раскачиваясь из стороны в сторону – но, на удивление, безумный страх, что испытывала, лишь прочищал голову, заставляя мозг работать активнее.

Нога ныла. Спина гудела. Но я не обращала на боль внимания. Сейчас не было на то времени.

Харитина сидела на полу, гордо выпрямившись и смиренно наблюдая.

Любые попытки наладить диалог с собратьями по несчастью рушились. Разговоры они считали катализаторами приближающейся беды, а "слишком горделивых, не желающих склониться" – ужасным проклятием, которое новоприбывшие стали олицетворять. Видя чужую бестиальность я лишь сильнее старалась хотя бы в чьих-то глазах увидеть здравый рассудок… И нашла.

Одна из девушек, что долгое время молча следила за мной, внезапно увлекла меня в сторону – мы переступили через спящих на полу, подошли к самой стенке, будто там наш шепот мог стать неслышным.

Девушка нашептывала. Сбивчиво, рвано, хрипло. Мысли ее перескакивали, она постоянно озиралась по сторонам; а в клетках двигались тени, чьи искаженные лица казались чужими и знакомыми одновременно, и безумие, которое только зачиналось, разворачивалось адом среди уходящих вглубь анфилады залов. Девушка говорила. О том, как здесь истязают, как ломают сознание, превращая людей в безвольных покорных рабов – она не знала (да и никто здесь не знал), куда затем отправляли "обработанных" людей, неофитов, новых адептов. Тех, кто сопротивлялся, называли "неугодными", "отвергнувшими прозрение", "ошибками в Великой чистке мира", а потому недостойными жизни – их убивали, приносили в жертвы, чтобы восславлять призрачных богов, кому Сообщество принялось поклоняться, и еще больше укреплять свою "избранность" в глазах уверовавших фанатиков.

В рассказе девушки – Лорен – всплывала смутно знакомая фамилия Хварцев. Как я поняла, здесь заведовала супружеская пара Арчибальда и Дениз, и каждый из них мог посоревноваться в жестокости. Арчи обожал изводить противящихся людей, оставлять в живых как можно дольше, но разрушать и искажать до неузнаваемости. Обычно его выбор падал на девушек – они отбивались, сопротивлялись, но всегда оказывались слабее. Ему нравились крики, и когда он утаскивал очередную жертву в свою каморку, вопли наполняли коридоры и, по словам рассказывающей, от этих визгов люди седели.

Но Дениз была страшнее Арчибальда. Ее пытки – изощреннее. Страсть к насилию – ужаснее. Крайне жестокая, фанатично и искренне поклоняющаяся расплывчатым идеалам Сообщества, уверовавшая в свою "избранность" и праведность "очищения мира от лишних людей, ошибочно переживших конец прежнего".

Возможно, решившаяся говорить Лорен рассказала бы больше, но грохот открывающихся дверей наполнил темные залы, прокатился протяжным отголоском. Девушка кинулась на пол, свернулась калачиком, притворяясь, будто спит, и внезапно по всех залах стало тише… Я глянула на Блэка, который знаками указывал всем лечь, почти сразу же почувствовала, как на плечо легла рука Харитины, увлекающей за собой. Мы опустились на пол, закрыли глаза. Перед моими глазами только и успел мелькнуть коридор. Сердце колотилось в горле, холод не ощущался из-за страха, гоняющего жар по телу.

Эхо тяжелых шагов и веселых голосов покатилось по темным закуткам, но слов не различала из-за стоящего шума в ушах. Секунда за секундой проходила, и казалось, что этот кошмар никогда не закончится. Мы слышали, как кто-то проходит мимо нас, останавливается рядом, и с каждым шагом сердце стучало сильнее, а страх проникал глубже.

– Ой, Арчи, мы пропустили прибытие новичков, какая жалость… – интонации высокого женского голоса нагоняли жути.

– Поприветствуем их утром, а сейчас пойдем-ка, хочу поскорее твои ножки раздвинуть…

– Арчи, смотри, вот этот глаза открывал! – от смеха девушки волосы встали дыбом; я старалась не двигаться, практически не дышать. – Может оставим им весточку перед утренним пробуждением? Ну давай, Арчи, будет весело!

Я слышала, как открылся замок соседней клетки. Как распахнулась дверь. Как парочка схватила кого-то, выволакивая в коридор. Крик, попытки отбиться, ругательства и проклятия, звуки ударов, пока дверь заново закрывали. И никто, никто не двинулся, не пошевелился, не поднял головы. Харитина, рука которой лежала поверх моей, лишь немного надавила пальцами, безмолвно призывая не дрогнуть, не вскочить.

Крики звучали громче. Удары – многочисленней и сильнее. Хруст костей. Хлюпающий звук. Треск. Затем вновь хохот и звуки удаляющихся шагов.

Я лежала, дрожа изнутри, и не открывала глаз, даже когда вокруг затихло. Знала, что увижу, когда их открою. Слезы, собравшиеся в уголках глаз, покатились вниз. Ладони вспотели, мокрой стала спина.

С усилием распахнула веки.

На полу лежало тело. Вместо головы – каша плоти вперемешку с волосами и костями. Из ошметков шеи хлестала кровь.

***

Главное правило усвоилось быстро: молчи, играй в покорность, старайся не поднимать глаз.

Ещё двух пленников, пытающихся вырваться и начавших ругаться с адептами, с утра выкинули из клеток и утащили по лестнице куда-то вниз: очень скоро мы услышали вопли, не прекращающиеся до обеда. Примерно тогда же убрали с пола ночной труп. Тело его потянуло за собой кровавый след, который оставили "в назидание новоприбывшим". Я увидела лица Арчибальда и Дениз – от ее голоса и смеха внутри обрывалось, – что днем прогуливались мимо клеток, всматриваясь в лица и читая проповеди о лучшем мире, который всех нас ждет после того, как мы позволим себе очиститься и примем данное "постигшим" "прозрение".

Они вещали о разгневанных богах, что наслали на людей кару за возвышение Матери, за предание забвению древних ритуалов в их честь. О том, что спасти нас в апокалипсис может лишь беспрекословное подчинение Сообществу, его лидерам, которым Небеса даровали зрение в кромешной тьме нашего афеизма. О крови, что пролилась во имя "великой жертвы", о том, что новый мир родится лишь после того, как боги прошлого напитаются задолженными за долгие тысячелетия им жизнями. Что эпидемия – не больше, чем массовое жертвоприношение ради утопии будущего, что Сообщество – чистильщики, которые должны завершить его, найти и убить избранных богами в пищу. Новый мир пока не наступил, а значит не заполнились еще кровью божественные ритуальные чаши, значит продолжают по земле ходить люди, которым суждено лечь на заклание, и коль страшная чума не справилась – довершать начатое необходимо "постигшим"… И когда всё завершится, и придут лучшие времена, вступить в них позволено лишь избранным.

Кто-то начинал верить, потому что мрачнился рассудок. Кто-то из страха за свою жизнь. Кто-то из голода, в надежде, что перепадет лишняя крошка. Вакханалия и ад, где не разобрать ничего. Кто-то притворялся. Кто-то умирал от бессилия. Кого-то убивали в наказание. Кого-то истязали из прихоти.

Часы затирались, время меняло ход. Постоянная полутьма. Мигающий свет. Адепты могли принести миску еды на целую клетку, где сбивалось по двадцать-тридцать человек. Могли вылить воду на пол, чтобы умирающие от жажды были вынуждены слизывать тухлые капли влаги с грязного пола. Отказывающихся есть или пить ждало наказание. Отказывающихся выполнять приказы ждало наказание. Пытающихся себя убить ждало наказание. Если фанатики слышали где-то лишние переговоры – наказывали плетьми. Песнопения сменялись воплями о помощи.

Иерархия Сообщества уяснялась легко – не без помощи инстинкта самосохранения. Безумство отравляло "низших" фанатиков, исполнителей – тех, кого в ряды Сообщества затянули пытками или обманом, кто уверовал из-за отчаяния. Разум верха оставался, в большинстве своем, светел. Находились, конечно, искренне убежденные в истинность сумасбродного учения-компиляции; перед глазами жили и Дениз с Арчибальдом – я не была уверена, что их беспредельная жестокость вызвана одним лишь Сообществом, но в том, что идеология фанатиков обосновывала им и оправдывала перед другими их действия, сомневаться не приходилось, – но и Эстер, и многие другие "управленцы" демонстрировали лишь холодный расчет и полное понимание ситуации.

Мы быстро узнали, что значили "развлечения Арчи" и "потехи Дениз", и начали знакомство с первого. Одна из незнакомок которая лихорадочно нашептывала мне о том, что происходило в стенах бывшего офиса управления жнецов, ближе к вечеру следующего дня после нашего прибытия попыталась вырваться и сбежать, когда один из адептов вывел ее из клетки в туалет. Ее тщетный план провалился, не успев начать реализовываться, но она смело отбивалась. Тогда из своих "покоев" показался Арчибальд, привлеченный злобными ругательствами, и схваченная девушка плюнула ему в лицо, сказав, что "никогда не склонится". Губы его расползлись в гримасе, мало напоминающей улыбку: "Строптивая сучка, две недели, а ты всё брыкаешься! Как же мне это нравится…"

Я помню, как из закрытой двери доносились ее плач и мольбы прекратить. Помню ее крики. И как, закрыв уши, я пыталась их не слышать; ходила из угла клетки в угол, и зубы колотились друг о друга. Арчибальд выкинул бедняжку, побитую и полуголую, из комнаты на пол коридора. Застегнул брюки, скептически осматривая почти бездыханное тело у своих ног. Адепты оттащили ее в темную каморку, закрыли там одну. Ночью Арчибальд вновь изнасиловал ее и избил. А когда она совсем перестала сопротивляться – велел фанатикам "отвести ее на подготовку к ритуалу". Хуже лишь то, что девушка не была первой. И не стала последней. Арчибальд вылавливал тех, кто проявлял хотя бы какую-то твердость духа, и утаскивал, как паук. Ему нравились их крики, нравилось, когда они пытались отбиться…

Акира, видя это, старалась быть тенью. Пряталась в глубине клетки, не реагировала на тех женщин, что поначалу пытались вывести ее на эмоции и конфликт. Правда, поначалу девушка отказывалась есть и пить. Её буквально выворачивало не то что от вида тех помоев, которыми адепты поили и кормили пленников, но и от посудин, пола, стен, даже от вида других людей. Дошло до того, что Акира теряла сознание. Её организм будто сам пытался прекратить существование. Я начала поить её. Осторожно, по чуть-чуть, едва смачивая губы, когда та пребывала в полудрёме, где-то между сном и истощением. Сидела рядом с ней. Держала её голову, убирала волосы с лица. Говорила. Много говорила. Уговаривала и убеждала – все так же аккуратно, постепенно, – пока Акира не стала заставлять себя принимать пищу. Закрывая глаза, давя рвотный рефлекс. Но она стала пытаться поддержать в себе жизнь.

Харитину никто не трогал. Женщина была кротка и безропотна, и поражало, насколько филигранна оказалась ее маска смиренности. Я старалась играть также безукоризненно, но даже сама чувствовала, как порой прорывались взгляды и неосторожные жестикуляции. Я старалась играть в смиренность.

Страха было так много, что он стал непрерывным, и от того притупился. Он перерос в усталость. Я перестала постоянно представлять худший сценарий. Все меньше контактировала с теми, кто ещё сохранил рассудок, но чаще наблюдала за его теряющими – люди падали без сознания, страдали от бессонниц и галлюцинаций. Бесконечное мычание и стенания обращались фоновым шумом…

Но раз за разом подрывалась успокаивать плачущую Акиру. Раз за разом перешептывалась с Харитиной, когда нас никто не мог слышать. Раз за разом обменивалась с Блэком односложной жестикуляцией. Раз за разом подбадривающе улыбалась Морису. И думала, думала, думала… Так много рождалось в моей голове идей для побега – одна безумней другой – но все они могли привести лишь к смерти. В какой-то момент этого ада мне даже подумалось, что это не самый худший вариант. Хуже пожалеть о том, что выжил.

Как бы поступил Роберт? Что бы сделал Крис? Что предприняли бы в этой ситуации горгоновцы?

Внутри ломалось, но совсем не так, как того желали адепты.

Я процарапывала ногтем на коже ремня засечки, вела подсчет дней, и единственным, что помогало в них не потеряться, стало расписание Эстера Хьорта. Каждое утро он выходил из двери, расположенной у металлического стола, где всегда царил беспорядок; проходил по залам вальяжно и немного надменно. Затем к обеду возвращался к себе – к нему приходили адепты с рапортами и, хотя "хозяином" этого ада был Арчибальд, которого беспрекословно слушались и которому беспрекословно поклонялись, именно Эстер играл роль "ведущего отчетность надзирателя", – а к вечеру, когда крики о помощи становились невыносимыми, покидал здание и возвращался к зыбкой тишине поздней ночи. Он знал переплетения коридоров, знал схему этажей и расположение всех комнат, залов, кабинетов – это было видно невооруженным глазом: когда адепты то и дело поглядывали на план-схемы, Хьорт всегда шел по наитию. Эстер – здешний жнец, а в последнем я не сомневалась ни на секунду. С самого момента, когда увидела его в первый раз