Царская невеста. Я попала! Книга 3

– Садись, – скомандовал хозяин и сам грузно опустился на ковёр. Алтын сориентировалась первой – грациозно уселась на колени, поджав под себя серые пятки, и выпрямила спину. Она очень органично смотрелась в этой обстановке.

Женщина в покрывале принесла поднос с крошечными белоснежными пиалами и серебристым кувшинчиком. И я учуяла божественный аромат кофе! Боже мой, я словно четыреста лет его не пила! Пока я, закрыв глаза, наслаждалась ароматом, хозяин дома и доставивший нас кочевник приступили к обсуждению.

Они вели неспешную беседу, прихлёбывая кофе, и улыбались друг другу. Время от времени я понимала кое-какие слова, и сделала вывод что они всё ещё обмениваются новостями о погоде и любезностями. Что ж, вот она, восточная культура – к сути встречи приступят не раньше, чем через час, а то и два.

Краем глаза я уловила неясную тень – это в небольшом поклоне склонилась закутанная в шелка девушка и протянула мне пиалу с кофе. Встретившись с ней глазами, я невольно улыбнулась и приняла напиток. Если это не знак того, что жизнь налаживается, то что же ещё?

Алтын тоже поднесли кофе, но судя по выражению её лица, она больше прислушивалась к разговору, чем радовалась напитку.

Ноги затекли, спина устала. Я осторожно сменила позу, чем привлекла внимание мужчин. Они оглянулись на меня, и заговорили быстрее.

Спустя какое-то время, которое тянулось для меня невыносимо медленно, в комнату вошёл ещё один мужчина в длинном одеянии. Он поклонился, тоже уселся на ковёр и ему принесли свежезаваренный кофе. Я поёрзала, устав столько времени сидеть без дела и ждать.

Теперь уже трое мужчин повели свою нескончаемую беседу. Девушка принесла сладости, и мы с Алтын угостились свежайшим рахат-лукумом. После кофе хотелось пить. Но я держалась из последних сил, наблюдая за мужчинами.

Вновь пришедший темноглазый турок внезапно повернулся ко мне, не переставая говорить. Протянул руку и попросил мою в ответ.

Осторожно подав ему ладонь, я удивилась, когда он прохладными пальцами развернул её наверх и начал приглаживать пальцы. Он размял мою кожу, потом склонился над ней и, почти уткнувшись носом в мою руку, начал её разглядывать. Потом тем же манером исследовал другую руку. Потом настала очередь Алтын.

Её рука не вызвала у него интереса, и он вновь развернулся ко мне. Взял обе руки в свои, повертел их. Сравнил между собой. Что это? Им нужны мои руки? Меня в массажистки готовят?

Мы переглянулись с Алтын, но она тоже пожала плечами. Мужчина к тому времени уже потерял интерес к моим руками и вновь вернулся к разговору. Только сейчас я окончательно поняла правоту своей спутницы, которая ещё в дороге уговаривала учить чужой язык. Сидеть три часа на ковре и ждать, пока люди закончат разговор, который совсем не понимаешь – та ещё пытка.

Наконец, аудиенция закончилась. Кочевник и хозяин дома ударили по рукам, а третий гость радостно потирал руки. Судя по всему, сделка состоялась.

Та же самая девушка принесла письменный прибор на толстой деревянной доске – чернила и узорную палочку – и мужчины стали составлять документ. Нас же служанка тронула за плечи и взглядом дала понять, что нам пора уходить.

В дверях я оглянулась – никто даже не смотрел на нас. Кочевник радостно улыбался, новый хозяин сосредоточенно писал. Мы теперь чья-то собственность.

На выход повели через другую дверь. Она вела во внутреннюю галерею, по деревянной ромбовидной решетке которой ползли цветущие растения. Отсюда просматривался внутренний дворик, уставленный огромными горшками с деревьями. В центре, между аккуратно выложенных плиток, высился небольшой фонтан. Его журчание добавляло этому тихому месту спокойствия и умиротворенности. Шум города надёжно был отделён от нас высокими стенами дома.

Дом был четырёхугольный, и в сад в самом центре выходили переходы верхней террасы и проёмы нижних этажей. Я словно попала в дорогую гостиницу в Турции в этническом стиле. Мне здесь нравилось.

Служанка провела нас в отдельное крыло, после чего надёжно заперла дверь в крошечную комнату, которую нам отвели. Остаток дня мы с Алтын провели здесь. Я схватила подушечку, лежавшую у стены, устроилась на толстом ковре и мгновенно уснула.

На следующее утро меня разбудила Алтын:

– Эй, хорош спать! – проговорила она. – Ты меня пугаешь! Чего, в кибитке не выспалась?

Я с трудом продрала глаза, выныривая из тягучего сна. Мне снилась родная Самара и её солнечные улицы. Я будто бы снова шла по улице Куйбышева, вдыхая ароматы из кофеен и разглядывая людей. Оказывается, я совсем отвыкла от их внешнего вида: от коротких стрижек у девушек и от шорт у мужчин. От больших и шумных машин, от вида смартфонов, прижатых к уху. От того, что горожане разговаривают сами с собой на всю улицу, и только в последний момент замечаешь у них в ухе беспроводной наушник.

Картонные стаканчики с латте в руках, сигареты и шлейф от модных духов. Я будто бы снова проносилась по родным тротуарам и вдыхала запах нормальной жизни.

Просыпаться не хотелось. Сон, как тягучая карамель, засасывал внутрь и я чувствовала себя разбитой.

– Вставай, ты еду вчера пропустила, неужели и сегодня не голодная?

Я огляделась, но никакой еды не увидела.

– Ну унесли уже всё, что ты не съела, – пояснила Алтын, а я заметила у неё в глазах искреннюю тревогу. – Вставай!

Я поднялась на ноги и помотала головой туда-обратно. Остатки сна вылетели из неё и я вновь очутилась в дне сегодняшнем. Огляделась, подошла к окну. Оно было забрано деревянной решеткой и распахнуто в сторону дворика с фонтаном. Я поразилась толщине стен – каменная кладка была не тоньше полуметра, оттого в комнату не проникала дневная жара. Или просто ещё не было по-настоящему жарко – утро же.

Дверь открылась и я увидела девушку в простом платье. Она была без платка, с гладко зачесанными черными волосами и длинной косой. Смуглое тонкое лицо, серые глаза. Очень необычная внешность. В руках у неё был серебряный поднос, накрытый белым куском ткани.

Она грациозно опустилась на пол и подняла салфетку. На большом блюде была нарезанная крупными кусками дыня, лепёшка, присыпанная белым кунжутом, кувшинчик и три крошечные пиалы. Рядом стояла миска с тремя вареными яйцами и большая пиала с водой.

Она жестом пригласила присоединиться к трапезе. Первая окунула руки в пиалу с водой, омыла их и вытерла тканью, которой накрывала еду. Мы последовали её примеру. Затем она первая приступила к еде, разделив лепёшку на три куска, и протянув нам нашу часть.

Молча ели, пока не опустошили поднос. Потом наша гостья также тихо поднялась, забрала поднос и ушла, заперев дверь. И мы с Алтын снова остались одни.

– Алтын, ты можешь мне сказать, что происходит? – спросила я у неё без особой надежды.

– Нас купил хозяин этого дома. Теперь ждёт, не заболеем ли мы какой болезнью.

– В каком смысле? – удивилась я.

– Ну, есть такие болезни, которые проявляются не сразу. Он ждёт три дня. Это всё, что мне сказала служанка, которая носит еду.

Я поняла, что нас заперли на карантин, и облегчённо вздохнула. Это я могла понять – весьма разумно.

– И что нам теперь делать? – спросила я у Алтын, которая и так разговорчивостью не отличалась, а сейчас вообще больше старалась молчать.

– Есть, спать, отдыхать. Если потом пошлют работать, то лучше сейчас набраться сил.

Как же плохо жить в изоляции! Языка не знаешь, ничего не спросишь. Осталось снова ждать. Всю дорогу до Кафы я ждала, теперь тут ждать. Мне начало казаться, что ожидание – это и есть вся моя жизнь теперь. Терпение и смирение. Вот уж, действительно, испытание.

***

Знаете, какой самый лучший момент во всём дне? Тот, когда ты можешь с восторгом поднять глаза к небу и с благодарностью прошептать: «Спасибо!»

Именно это я и сделала, когда перевернулась с живота на спину. В клубах тумана нагретого хаммама почти не было видно лица девушки, которая разминала мои уставшие мышцы. Вывалив на кожу огромную кучу мыльной пены, она растирала кожу нежными руками и умело массировала спину, шею, руки. Сильные пальцы нажимали на самые чувствительные точки, и я то и дело охала от боли.

Сквозь отверстия в куполе хаммама падали косые солнечные лучи, в которых мельчайшие капельки воды переливались и клубились, создавая атмосферу сказки. Вот уже третий раз за последние две недели я нежилась в хаммаме, порученная заботам умелой банщицы.

Вдоль стен на мраморных лавках отдыхали другие женщины. Все они были или обнажены, или завернуты в мокрые простыни. В основном здесь были жены зажиточных горожан, их сёстры и дочери, а также прислужницы. Возле каждой семьи стояла корзина с едой и фруктами. А напитки подавали служащие хаммама – те самые девушки, одна из которых сейчас приводила в порядок моё тело.

Мы сюда пришли целым отрядом. Наргиз – сероглазая черкешенка – оказалась ещё одной девушкой, которую хозяин купил на невольничьем рынке год назад. Она жила в доме в ожидании того, как он ею распорядится.

Мы втроём были рабынями для перепродажи – после того, как нас обучат, воспитают и найдут нового хозяина. Турок, который меня перекупил, был настоящим девелопером – вкладываясь в девушек, он многократно повышал их стоимость и получал баснословную прибыль.

Остальные женщины из дома Мурата были двумя его жёнами и их прислугой. Дочери уже выросли и вышли замуж, а сами супруги уже были степенными пожилыми матронами. Ну как пожилыми – им было немного за сорок, как и мне в прошлой жизни. Но выглядели они намного более умудрёнными жизненным опытом. Я-то в 2025 считалась «бабой-ягодкой», а они уже одним глазом посматривали в сторону кладбища.

Прямо сейчас же я нежилась под руками опытной массажистки, а жёны Мурата лакомились виноградом и сплетничали. Я всё равно ничего в их речах не понимала, а Алтын крутилась неподалёку. Её статус оставался непонятным – для наложницы она была слишком стара, а для моей прислужницы – слишком дорога. Поэтому она старалась всячески показать свои умения, чтобы не быть проданной в какой-нибудь дом для тяжёлой работы.

В доме Мурат-бея был свой хаммам, но он не шёл ни в какое сравнение с этим. Здесь была настоящая девичья тусовка: где, как не в бане, можно обсудить кривые ноги одной из жён богатого торговца или заприметить юную красивую девушку, которую можно сосватать за своего сына?

Негромкие шепотки летали под восьмиугольным куполом хаммама, разбавляемые звоном капель и стонами таких же, как я, счастливиц, отдыхающих под руками массажисток.

Я уже знала, что сейчас после массажа и омовения меня ждёт умасливание тела и волос, а потом и удаление ненужной растительности. Комплекс услуг стоил отдельных денег, и каждая из женщин дома Мурата покупала его при посещении хаммама. Такого количества СПА-процедур я не получала даже тогда, когда была юна, свободна и сама зарабатывала деньги.

Сейчас же, чувствуя на своих мышцах ловкие руки массажистки, я шептала в туманный потолок хаммама «Спасибо!» Это была достойная награда за всю далёкую дорогу от Москвы до Кафы.

Точно так же я благодарила судьбу, когда в обед мне приносили вкусную похлёбку из курицы и овощей, кислый свежий йогурт и горячую лепёшку только что из печи. Сладкая дыня, спелые абрикосы и последняя в этом году черешня из садов Бахчисарая сделали мои щёки румяными, а кожу – розовой. Волосы снова приобрели свой матовый льняной оттенок, и все женщины, кто их видел, восторгались необычным оттенком. В окружении смуглых черноволосых женщин я и правда выделялась, как экзотическая птичка.

Я говорила Богу «Благодарю!» каждый раз, когда любовалась собой в дорогом венецианском зеркале в одной из комнат дома, где я жила. Если бы не моя красота и молодость, то быть мне на положении жалкой рабыни, с утра и до ночи выполняющей тяжёлую домашнюю работу.

Сейчас же я играла роль драгоценного имущества, чья стоимость в будущем может подскочить выше, чем цена целого имения в Кафе с землей и домом. Так дорогой «Мерседес» натирают и полируют для того, чтобы он подчёркивал статус его владельца.

«Ну и что такого, – думала я в такие минуты. – Будто бы жёны олигархов не выполняют ту же роль дорогого имущества, что и я сейчас». Прошло четыреста лет, а отношения между богатыми мужчинами и красивыми женщинами изменились только формально. На бумаге она – больше не его собственность. А на деле?

Наши будни с Алтын и Наргиз были заполнены до предела. Но то были дела, которые неизменно доставляли мне удовольствие. Изучение татарского и турецкого языка, пение и игра на флейте, танцы и наука приготовления снадобий. Мурат-бей обещал, что как только мы выучим язык, к занятиям добавится поэзия, география и история. Женщина должна быть не только красива, но и образованна, чтобы уметь поддержать беседу. И я полностью была с ним согласна. Как педагог, я считала, что учиться никогда не поздно.

Более того, мне казалось, что сейчас я провожу время с гораздо большей пользой, чем дома. Мой жадный до знаний ум быстро ухватился за новую информацию, убирая до поры до времени мысль о будущем. Ну не станут же продавать новенький «Мерседес» бомжу, правильно? А зная обычаи, науку и культуру этой страны, я смогу прибрать к рукам любого мужчину, которому меня продадут.

Отчаяние, ещё так недавно захлёстывающее с головой, превратилось в мелкую тревогу, плескавшуюся где-то на дне моей души. Я благодарила за эту передышку и за возможности, которые жизнь мне предоставила. И брала их по полной.

Что ждёт меня завтра? Не все ли равно, если сегодня – день, полный неги и вкусной еды? Если завтра меня ждут новые слова и открытия, музыка и танцы, а потом мягкая постель и здоровый сон?

– Марьям, пошли, – по-татарски позвала меня Наргиз и повела в комнатку с небольшим бассейном. От воды исходил лёгкий запах лаванды, а на поверхности плавали белые лепестки жасмина. Я легко поднялась последовала за ней.

Да, я окончательно вернула себе своё имя. Здесь меня назвали Марьям.

Глава 5

– Что за розы, эмдже, ты взрастил в своём саду! – услышала я глубокий мужской баритон. Наргиз заверещала и закрыла лицо рукавом, мы же с Алтын просто остановились, не решаясь идти дальше.

«Эмдже» – так крымские татары называют дядюшек. Стало быть, мужчина, который проник во внутренний дворик Мурат-бея – его родственник. А значит, при нём необязательно прикрывать волосы и лицо.

Мы же только-только освободились с уроков турецкого и мне хотелось выйти на улицу, поймать хоть глоточек пропитанного солью и солнцем воздуха Кафы. Я, помедлив, вышла к фонтану в центре дворика и присела на мраморный краешек, погрузив ладонь в воду.

– Это не мои розы, сынок, – благодушно ответил Мурат-бей, поглаживая унизанными перстнями пальцами свою бороду с седыми нитями. – Я всего лишь садовод, что выращиваю цветы на продажу. Радовать они будут другого хозяина.

Пробыв здесь уже больше месяца, я привыкла к тому, что о торговле людьми говорят так, будто это в порядке вещей. Поэтому не реагировала на такие слова и просто пропускала мимо ушей. После путешествия через всю страну, избитые ступни, погружения в неизвестность и ужасного времени на невольничьем рынке я была рада тому, что живу, как принцесса. Хоть и в неволе.

Наконец, из-за огромного фикуса в горшке появились хозяин дома и его гость. Вскинув на мгновенье глаза, я окинула взглядом его племянника и вновь опустила лицо. На Востоке женщинам не принято смотреть мужчине в лицо, а предписано скромно опускать ресницы и разглядывать собственные туфли. Так я и сделала.

Но успела заметить, что это был красивый высокий мужчина. Он был строен и тонок – и при этом казался очень сильным, как виноградная лоза. Тёмные волосы, карие глаза, смуглая кожа и лёгкая щетина на щеках. Усы и коротко стриженая бородка как раз такие, какие носят юнцы в двадцать первом веке, пытаясь создать закос под мужественность. Этот же экземпляр и правда был мужественным. И он приветливо улыбался.

Мурат-бей мягко подхватил племянника за локоть и увёл в дом, о чём-то разговаривая с ним на татарском.

За обеденным столом, когда мы уже порядком подкрепились, вошла ещё одна обитательница дома – Эмине-хатун. Это была высокая и статная дама. Она всегда выглядела безупречно – несмотря на жару, её жилетка была всегда аккуратно застёгнута, а на тонкой ткани платья не было ни одной неаккуратной складочки. Её обязанностью были присмотр за домом и его обитателями. А ещё она рассказывала нам об обычаях Крымского ханства и манерах этикета. Во всех смыслах достойная дама, она всё время была слова застёгнута на все пуговицы. Её мысли и чувства оставались недоступными за огромной стеной отчуждения. Она напоминала мне меня в дни работы в школе.

Строго говоря, Мурат-бей не был крымским татарином. Он приехал из Турции, долгое время владел кораблями, которые перевозили живой товар из Кафы в Турцию и Египет. А на старости лет осел тут – у самых ворот работорговли. От промысла ловли людей сетями набегов он перешёл к рыбалке в своё удовольствие. Перекупая у кочевников по дешёвке перспективных рабынь, он год или два держал их в своём доме, обучая и придавая лоск ценному товару. И потом уже втридорога продавал девушек в крупнейшие гаремы восточного мира. Так он убивал сразу двух зайцев: его опасное ремесло стало приятным на старости лет, он почти ничем не рисковал. А девушки, помня доброту Мурат-бея, всячески помогали ему, если им удавалось занять достойное место в новой жизни.

Был только единственный изъян в его сытой жизни – он так и не женился. Слишком много повидал он женщин на своём веку, успел оценить их коварство и умение подчиняться и подстраиваться под обстоятельства. Не верил и не любил. Оттого ему и было легко относиться к нам, как к товару – никто не затрагивал загрубевшего сердца.

Так я размышляла, поедая спелый персик на десерт. Сладкий сок тёк по запястью, и я украдкой, пока никто не видит, слизывала его языком. Эмине-хатун ворвалась в мои мысли и объявила:

– Девушки, сегодня в доме будет праздник. В честь приезда дорогого гостя Мурат-бей устраивает пир и зовёт музыкантов. Наргиз, ты будешь танцевать, а Алтын и Марьям – развлекать гостя беседой.

Она грациозно присела за наш низенький столик и поджала под себя ноги. Длинными пальцами взяла маленькую пиалу и отпила из неё холодный чай. Она никогда не пила горячий в такую жару, что, кстати, совершенно точно противоречило местным обычаям.

Мы с Алтын быстро закончили трапезу, встали из-за стола и исчезли в коридоре. Это был первый праздник с тех пор, как мы тут появились. На уроках этикета нас научили правильно разливать чай и вести неспешную беседу. Алтын училась лучше меня – я же только-только начала понимать татарскую речь. И пока что не совсем представляла, чем мы сможем развлечь важного гостя.

Наргиз сказала, что первым делом нам нужно поспать перед важным вечером. Послеобеденный сон – это обычная практика в зажиточных семьях. Гораздо мудрее проспать самый пик жары, чтобы к вечеру, когда настанет долгожданная прохлада, быть полным сил и сделать больше дел.

И, если честно, я всеми фибрами души поддерживала такой порядок. Кто вообще придумал вставать и идти на работу к восьми утра? Видимо, я в прошлой жизни жила на юге – где-нибудь в Испании, где привыкла к сиесте. Потому что в обед стабильно хотела спать, но, пересиливая себя днем, потом бродила по вечерам и засыпала всегда глубоко за полночь. И вместо традиционной зимней спячки должна была плясать где-то среди созревающих мандаринов в красном платье, мелькая загорелыми ногами.

Мне снилось, будто я смотрю в тёмное звёздное небо, а красавец-мужчина целует мои оголённые плечи. Вдалеке слышен шёпот волн, а тело плавится и заряжается чувственным танцем, от которого горит кожа и становится жарко внизу живота.

– Марьям, поднимайся! Ещё нужно в хаммам и наряжаться! – Наргиз тронула меня за плечо и тут же упорхнула по своим делам. Я же сладко потянулась, воскрешая в памяти чувственные видения. Записать бы где-то этот сон, чтобы не забыть…

Но помечтать мне не дали. В домашнем хаммаме мы втроём быстро ополоснулись, вымыли волосы и для блеска ополоснули водой с лимоном. Потом полежали немного на нагретых камнях, после чего нанесли на кожу несколько капель эфирного масла. У Алтын – яркого и тягучего, с ароматом красной розы. У Наргиз – пряного, с двуликим жасмином. Мне же подобрали особое масло – лёгкое, как дуновение ветерка, и невесомое. Ирисы и немного полевых цветов. Моя кожа пахла бескрайними просторами моей родины, луговыми травами, берёзками и тоской по свободе.

Потом долго расчёсывали друг другу волосы у огня и помогали краситься. Сурьма с примесью древесной золы и тонкая кисточка – мы умело подводили глаза, делая их выразительными. Кожу лица припорошивали невесомой рисовой пудрой, а на губы наносили сок раздавленной клубники кончиками пальцев.

Эмине-хатун говорила, что мою красоту нельзя перебивать яркими красками. Смуглая кожа Алтын и Наргиз требовала броских выразительных стрелок и красных губ, а моё лицо не требовало ничего, кроме лёгких штрихов у глаз и нежного румянца.

Праздничная одежда, которую принесли в нашу общую комнату, была новой. В доме мы носили простые хлопковые платья с плетёными шнурками вместо пояса. Она была удобной, дышащей и легко стиралась. Сейчас же наряды выглядели как груда шёлка, расшитого бусинами и цветной нитью.

В самый низ надевались шальвары – лёгкие просторные штаны из невесомой газовой ткани. На щиколотках они заканчивались расшитыми манжетами и красиво обрамляли самую тонкую часть женской лодыжки. Сверху шло просторное платье из серовато-голубого шёлка. Его горловина была витиевато вырезана от шеи до линии груди, и расшита голубоватым жемчугом, бисером и мелкими бусинами. Сверху полагалось надеть корсаж: жилетку из плотной ткани, которая придавала форму фигуре, облегая её по линии талии и груди. Рукава у платья были расшиты в тон шальварам. Весь наряд служил двум целям: сделать намёк на истинные линии фигуры и одновременно создать загадку, разгадать которую можно, только сняв все одежды.

Когда я была готова, Эмине-хатун внесла головной убор. Я ахнула, потому что никогда даже не думала, что такую красоту когда-нибудь наденут и на меня. Золотой обруч, который надвигался на лоб и украшал его и виски подвесами, состоящими из трёх крошечных монеток, соединённых оправами с прозрачными топазами. Между глаз свисал каплевидный медальон с большим голубым камнем в центре, и над висками колыхались копии медальонов поменьше. На запястья Эмине-ханум надела по три тонких браслета, которые звенели при каждом шаге, а на шею – кулон из каплевидного топаза на тонкой золотой цепочке, который уместился ровно в ложбинку между грудями.

Золото затейливо выделялось на фоне светлых льняных волос, и сверху на макушку прикрепили лёгкое голубое покрывало до пояса. Гладкий шёлк приятно струился по телу, пробуждая негу и лаская кожу. Никогда раньше я не носила одежду из этой ткани и не понимала женщин, которые балуют себя дорогими комбинациями или даже шёлковым постельным бельём. А сейчас сразу как поняла!

Окружённая благоуханием, исходящим от умащенной эфирным маслом кожи и волос, я чувствовала себя невесомой и прекрасной. Мне казалось, что я не ступаю, а лечу над землёй – настолько одежда и украшения преобразили моё состояние.

Праздник проходил в саду, и я попала туда впервые. Оказалось, что если выйти из задней калитки чёрного хода, расположенной в одной из галерей первого этажа, то можно попасть в большой благоухающий сад, окружённый двухметровой каменной стеной. У дальней части сада возвышалась деревянная беседка. У неё была только одна стена – задняя, и та представляла собой деревянную решётку с ромбовидными крупными ячейками. По ней вверх плелись неизвестные мне растения с розовыми крупными бутонами.

На полу беседки был расстелен большой персидский ковер с зелеными узорами, и издали создавалось ощущение, что это мягкая зелёная трава уложена на полу. Посредине стоял низенький круглый деревянный столик, а вокруг него разбросаны подушки. В центре стола высился кальян – его я узнала сразу, хотя никогда и не пробовала. Сам стол был густо уставлен пиалами и блюдами с разными лакомствами.

Мурат-бей, радостно улыбаясь и поглаживая бороду, проводил нас в беседку. Здесь уже восседала Эмине-хатун, которая рассадила нас по бокам от мужчин. Разглядывая стол, я радостно отметила, что он уставлен блюдами, которыми нас не кормили в будни. Эмине-ханым считала, что мучное и сладкое вредно для фигуры, поэтому мы сидели на овощной диете с добавлением мяса и яиц. Сейчас же здесь лежали треугольные пирожки с мясом – эчпочмаки, тонко нарезанная брынза, холодная долма. Тут же лежали сочные огурцы и маринованная капуста, бочковые грибы и истекающие влагой ломти арбуза.

Справа от беседки я увидела трёх музыкантов: один из них выбивал ритм на большом давуле – круглом барабане, по которому били палочками, второй подносил к губам небольшую флейту, а третий задумчиво перебирал струны на небольшой татарской лютне. Я забыла, как они называются, но на своих занятиях мы изучали и принцип их работы, и танцевали под них же. Музыканты тоже были с нами знакомы, поэтому прикрывать лица не было необходимости.